Личный пожар

      Невозможность применить причуду прямо-таки вымораживает внутренности страхом. Верное подспорье с самого раннего детства в нужный момент оказалось не с ним.        Бакуго пару раз моргнул, уперевшись взглядом в огромные наручи на своих руках и закусил губу. Он злится, ему страшно, а ещё… Ещё здесь слишком тихо.        Когда злодеи поняли, что от него ничего не добиться, они просто разошлись. Как будто он просто какой-то стакан оставленный на старой, но заботливо отполированной барной стойке. Даже странный молчаливый бармен, который переправил его сюда куда-то ушёл, оставляя Бакуго в абсолютной, мертвенной тишине.        Очень некстати вспомнилась жёсткая рука этого обгорелого ублюдка на его шее. Это было до тошноты страшно: он вонял гарью, словно всё это время жёг не лес, а себя, и держал крепко, аж до бликов перед глазами. Кацуки помнит как затряслись его руки, когда шеи коснулось нездорово горячая ладонь. Его всегда коротило, когда кто-то касался его там: это давало прямо в мозг и он мгновенно взвивался и орал, чтобы наглец убрал от него свои клешни, для полноты картины угрожая мелкими взрывами в руках. Но тут он не смог ничего.        Сейчас, спустя час или два, в баре где нет даже грёбаных часов, чтобы узнать сколько он здесь сидит, Кацуки напрягает бёдра, лишь бы не выдать даже самому себе, что грубая ладонь на его, чертовски чувствительной, мать её, шее — это охуеть как возбуждает.        Бакуго скрипит зубами и громко лязгает цепью в безнадёжной попытке сделать хоть что-то. — Что, не успокоился ещё? — раздаётся лениво-тягучий, насмешливый голос.        Кацуки вздёргивает голову так резко, что хрустят позвонки и видит перед собой этого обгоревшего злодея, который держал его за глотку. — Слыш, завали и выпусти меня блять! Я не пойду с вашей уёбской шайкой. — Разумеется. Все уже поняли: ты довольно громко об этом орёшь. — злодей подходит совсем близко, из-за чего Бакуго приходится вздёрнуть голову и смотреть на него снизу вверх. Как же бесит. — Тогда хули ты тут забыл. Просто выпусти меня и сдохни!       Злодей ухмыляется, доставая из драного плаща пачку сигарет и прикуривая от мизинца. Это горячо, но это не даёт ему права смотреть, блять, сверху вниз, словно Кацуки какая-то жалкая псина, которую он пнёт, подпалит хвост и забудет. — В твоей бошке слишком много инфы, пиздюк. Ты теперь через эту дверь, — он показывает бровью на дверной проём — Выйдешь либо злодеем, либо вперёд ногами. — ублюдок ухмыляется и выпускает облако дыма ему в лицо.        Бакуго кашляет и куксится от невозможности увернуться: злодей курит какие-то супер ядрёные дешёвые сиги, от которых воняет хуже, чем от приторно-сладких тонких сигарет его матери. — Тогда мне придётся выбить сразу стену, горелый уёбок. — Предпочитаю «Даби», раз уж мы в одной лодке. — Слыш блять, ты не слышал, что я сказал, горелый? Я в вашу мусорную шайку не вступлю!        Горелый наклонился к нему (но всё ещё смотря сверху вниз, ублюдок), ухмыльнулся во весь штопаный рот (чтоб у него скобы отлетели) и выдохнул струйку ядрёного дыма ему в губы. Слизистую словно опалили кислотой. — Такой невинный. — услышал Кацуки сквозь свой собственный кашель.        Глаза заслезились, но он скорчил злобную гримасу и поднял взгляд на злодея: — Ебучку на отключку! — Что-то ты разговорился, пиздюк. Угрожаешь? — и снова этот раздражающий притворно-равнодушный тон. — Да, блять. Только сейчас дошло, горелый?       Даби скривил губы в своей острой пугающей ухмылке и, в последний раз выдохнув на Бакуго дым, затушил сигарету о пепельницу на барной стойке. Кацуки уже не кашлял, а просто подавился воздухом, и пока он хрипел, злодей снова подошёл к нему почти вплотную. — Думаю, может использовать твой рот по назначению? — Даби взял его за подбородок и чужую поднял голову, впиваясь своим синющим взглядом в злые красные глаза. — В смысле нахуй? По-твоему речь это не его назначение? Сколько ты классов закончил, тупица? — язвит он, но внутри всё сжимается от страха.        Даби провёл пальцами вниз по шее и Кацуки невольно дёрнулся от прошивших тело мурашек. Блять. Это было ошибкой: в глазах злодея мелькнула почти маниакальная радость от этого факта. Он невесомо прикоснулся к бьющейся на шее жилке пальцами (длинными и узловатыми — отметил мозг) и сел перед ним на корточки, не опуская руки. Бакуго сжал зубы лишь бы не дрожать от одного, блять, прикосновения, потому что это пиздецки жалко — иметь настолько чувствительное открытое место, которое так легко найти.        Пальцы пробегаются по жилам до ключиц, а потом обратно до линии подбородка и Бакуго потряхивает: эта хуйня слишком сильно даёт в мозг. Злодей наклоняется опаляя шею дыханием. Это уже, сука, слишком. Кацуки дёргает головой в попытке вжать её в плечи и прикрыть шею, но злодей грубо берёт его за волосы и дёргает обратно, предоставляя себе доступ к чужой коже. — Убрал руки, пидрила! — срывающимся голосом орёт Бакуго и мелко дрожит, чувствуя как тонкой кожи касаются чужие губы.        На глазах непроизвольно наворачиваются слёзы, а между ног предательски теплеет. Даби коротко лижет шею горячим языком и выдыхает, охлаждая слюну. Кацуки уже откровенно трясёт. — Прекрати, блять… — не-скулит Бакуго. Он не давал касаться своей шеи даже Киришиме, но, видимо зря. Может сейчас бы его так ебашило, если бы он хоть раз… нет. Это слабость.        Так унизительно… у Кацуки дрожат колени просто от чужих губ на шее. Тёплые скобы на шеках глядят его гладкостью металла, горячие, чертовски горячие губы как будто гладят напрямую нервные окончания. — Отцепись, я сказал!.. — Кацуки выдохнул сквозь зубы. Не простонал.        Даби сильно прижимается к шее и ощутимо всасывает кожу, касаясь её зубами и горячим языком. Даже слишком горячим…       Блять.        Кацуки зашипел и дёрнулся от ожога, скрипя зубами. — Уёбок!.. — Бакуго впился глазами в грязно-серый потолок. Главное не заплакать, потому что это жалко, а он будущий герой.       Даби встал в полный рост так близко, что упирался коленями в наручи на чужих руках, но Бакуго даже не перевёл на него взгляд, зло скривив губы. — А ведь я ещё даже не исполнил свою первую угрозу.        Злодей крепко взял его за волосы, поднимая голову вверх и показушно ткнул его лицом в свою ширинку как какую-то псину. Кацуки скривился, агрессивно щёлкнул зубами и тут же болезненно сморщился — Даби слишком сильно дёрнул его за волосы и, кажется, немного их подпалил. — Покажешь зубы больше не сможешь пользоваться руками и ходить, понял? — тон резко меняется с ленивого на агрессивно-угрожающий и огонёк на руке (а так же небезызвестный послужной список из тридцати с лишним трупов) говорит: это не блеф. — Понял, я спрашиваю?        Бакуго давит в себе порыв зарычать на него, оголив клыки и мелко кивает на сколько позволяет рука в волосах. — Молодец. — Даби снова возвращается к ленивым интонациям, расстёгивая одной рукой брюки. — Тогда постарайся.       Кацуки зло поджимает губы, когда злодей ставит колено между его ног (почти упираясь им в пах — Бакуго сквозь треники чувствует чужое тепло) и приспускает штаны. — Дальше сам. — подросток опускает глаза на ткань чужого белья с недвусмысленно выпирающим членом. — Ты никогда не затыкаешься, да? — шипит он. — Зато тебе теперь очень даже стоит. Вперёд, герой. — злодей насмешливо смотрит на него сверху вниз и держит свою прожжёную майку на уровне груди. Оказывается его ожоги покрывают не целиком, а частично и почти весь живот покрыт светлой живой кожей, но это явно не то, о чём стоит думать.        Кацуки вдыхает-выдыхает, чтобы успокоить нервную дрожь и несмело тянет зубами резинку белья вниз. Сделать это, когда под ним каменный стояк не так легко, но он справляется и тяжёлый (большой, с бордовой головкой, блять, прямо по канонам порнухи) член шлёпается о голый живот. И Бакуго сначала не понимает, что не так, а потом цепляет взглядом колечко на головке и ряд металлических шариков вдоль ствола и поражённо вскидывает взгляд на злодея. — Нравится? — Ты в детстве хотел стать монстром Франкенштейна или просто ограбил магаз для нефоров? — А ты не привередничай, это приятно. — Пробовал типа? — лицо Кацуки всё же искажает злобная гримаса.        В ответ злодей, придерживая член рукой, водит им по губам и тычется в них головкой.        Выбора особо не предвидится, поэтому Бакуго несмело обхватывает её губами и слегка посасывает. На вкус она солёная как нормальное мужское предсемя и даже не горчит как горелое мясо и это обнадёживает. Наверх он принципиально не смотрит, потому что это уже как-то по-шлюшьи, да и без этого стыдно до горящих (ха-ха) ушей. Объективно Кацуки без опыта не заглотит целиком, даже если для совести легче было бы просто двигаться как поршень весь процесс, но он идёт по другому пути и просто лижет ствол со всех сторон, уделяя внимание пирсингу — так хотя бы у злодея не возникнет желания без подготовки трахнуть его горло.       Сверху слышно тихое шипение огня и по помещению снова ползёт едкий сигаретный дым. Бакуго уже не знает от чего у него слезятся глаза: от унижения или от дыма, и как на зло он не может зачесать чёлку, чтобы этого не было видно. Злодей далеко не нежно, но мягко стирает слезы с его глаз и усмехается (он слышит эту грёбаную усмешку). — Возьми за щёку.       Бакуго зло раздувает ноздри, но просьбу выполняет. В мягкую ткань упирается колечко пирсинга и пошло оттягивает её. К счастью обгоревший понял как ему неудобно держать эту махину во рту и придержал челюсти пальцами. От этого они всё ещё затекают, но хотя бы не нужно держать их изо всех сил самостоятельно. — А теперь посмотри на меня. Бакуго поднимает слезящиеся глаза и с ужасом слышит щелчок на камеры, а когда обмирает от страха — ещё один. — Не бойся так, — мозолистая ладонь гладит его второй щеке. — Это для личного пользования. Ты слишком симпатичный, чтобы оставить это без внимания.        Кацуки со стыдом чувствует как от этого дёргается его собственный член.        Злодей толкается ему в щёку, мол, ты можешь уже продолжать, и Бакуго неумело облизывает его, не выпуская изо рта. По подбородку течёт слюна, зубы разжаты чужими пальцами, слезятся глаза и к тому же он связан — наверняка Даби открывается прекрасный вид на его унижение. Ублюдок. Бакуго не знает сколько он обсасывает чужой стояк, но в какой-то момент злодею, видимо, наскучивает его темп: — Расслабь горло, мелочь. — Кацуки чувствует как от страха у него внутри сжимается абсолютно всё. Он пытается выполнить просьбу, но кадык дёргается от одной мысли, что ему в глотку собираются пропихнуть то, что еле-еле в рот помещается. — Это не так страшно, попробуй расслабиться целиком.        Бакуго прикрывает глаза и с медленным вдохом заставляет себя сделать это. Не совсем чётко, а словно со стороны он чувствует как твёрдая горячая плоть скользит по языку дальше, а потом он осознаёт, что он кашляет, а во рту уже ничего нет. Подавился таки. — Давай ещё раз. — настаивает злодей и Кацуки снова расслабляет все тело и оставляет в голове пустоту. На этот раз он чувствует как член доходит до язычка и идёт дальше. Это неприятно, горло ссаднит, но почему-то это ползёт дрожью по позвоночнику, усиливая возбуждение. Сверху доносится хриплый стон и это даёт по мозгам. — Какой ты тугой, пиздец. Бакуго бессознательно стонет и осознаёт это когда чувствует дрожь своего горла. И Даби членом это тоже чувствует. — Нравится как тебе глотку распаковывают? — злодей медленно выходит, давая сделать вздох, и также медленно входит обратно. Кацуки не хочет знать течёт ли он или ему это только кажется. — Нра-а-авится. — тянет злодей, уперевшись коленом в пах.        Это простенькая стимуляция выбивает искры из глаз и ещё один стон.       Злодей хрипло смеётся, преребиваясь на сочные стоны и плавно толкается в горло, давая урывками вдыхать и распирая глотку. Бакуго откровенно трясёт: он чувствует как в его горле скользят металлические бусины пирсинга, чувствует такое нужное давление на пах и чужую жёсткую руку в своих волосах.        Окурок с шипением гаснет о спинку стула и на шею ложится широкая горячая ладонь.        Слишком много всего.        У Кацуки зубы стучат о чужие ногти и на секунду мир гаснет и взрывается изнутри. — Ух ты. — слышит он как сквозь воду. — Даже без рук.        Бакуго уже не осознает толком своё тело, только дёргается от толчков и мелко трясётся.        В какой-то момент он не может снова вдохнуть и громко испуганно мычит, а потом по пищеводу течёт что-то обжигающе-горячее.        Злодей шуршит салфетками, вжикает своей ширинкой, приспускает его штаны, чтобы обтереть то, что ещё не впиталось в спортивные штаны. Кацуки резко дёргается, когда Даби касается его лица, но злодей держит крепко. — Тише, я тебе слюни вытру, герой. Даби мягко вытирает его лицо от слёз и слюны, и отходит, брезгливо сжигая салфетки. — Бывай. — машет злодей и выходит. И Бакуго снова остаётся в тишине.