Царь Горы

— Малфой, стрельни сигаретку! — крикнул вдогонку грузный мужчина, которого на их заводе прозвали Потным Сэмми. Хотя почему этот красочный эпитет прилип именно к Сэму, никто не знал. Потными, грязными и провонявшими до самых костей были они все. Без исключений. Драко скрипнул зубами. — Когда ты уже купишь себе свой блок? — недовольно проворчал он, выуживая из широкого кармана простые магловские сигареты. Хоть они и были более вредными, но стоили намного дешевле любых магических, что давало им сто очков вперед в глазах каждого работяги, давно забывшего о своем здоровье. — Ты же знаешь, я не курю, — подмигнул Потный Сэм, зажимая толстую сигарету в зубах. — Просто так, от нечего делать. За компанию ведь можно! — За компанию сам Мерлин велел, — небрежно кивнул Малфой, на ходу выбираясь из робы — скорее бы домой. Рабочая одежда была покрыта плотным слоем золы и всякого рода отходов, но Драко не обратил на это никакого внимания. Брезгливость пропала из жизни еще год назад, после первой недели на заводе. Оказалось, что человек ко всему привыкает. И привыкает достаточно быстро, конечно, если не хочет сойти с ума. От аристократического воспитания бывшего наследника тоже мало что осталось. Поэтому вместо лаконичного «До свидания, господа» Малфой крикнул через плечо: — Ну, бывайте, мужики! В ответ раздался нестройный хор уставших голосов, но большего от «коллег» Малфой и не ожидал. Сам валился с ног после десятичасовой смены. Последнее, чего хотелось, так это проявлять вежливость. Выйдя за дверь, Малфой щелкнул зажигалкой и наконец вдохнул такой необходимый дым. Он сам не понял, как начал курить. Просто в один день обнаружил себя стоящим в очереди магловского супермаркета за очередным блоком. Да, маглами несостоявшийся лорд Малфой тоже брезговать перестал. Наоборот, Драко уверился, что маглы намного умнее доброй трети волшебников. В то время как на магическом заводе использовали допотопные, прости Мерлин, технологии, за простых людей грязную работу уже давно делали машины и рабо…ропо… Черт, возьми, как же их там?.. Точно, роботы! На завод по производству летучего пороха Малфой устроился через два месяца после вошедшего в историю оправдательного приговора Визенгамота (низкий поклон Святому Поттеру, чтоб ему жилось хорошо). В первое время Драко еще пытался найти хорошую работу. Он был отличным, если не первоклассным зельеваром, учеником самого Северуса Снейпа. Да если бы не темная метка, его бы с руками и ногами оторвали! Но клеймо Темного Лорда и последовавший за ним позор нельзя было смыть ни одним эликсиром. После нескольких отказов Драко поумерил аппетиты. Его не брали ни уборщиком, ни официантом, ни шестым помощником нотариуса — никем. Тех жалких грошей, что им оставил Визенгамот, хватило лишь на то, чтобы купить квартирку в Лютном и продуктов на первое время. Потом в ход пошли фамильные украшения матери. А потом Драко наконец взяли на завод. Сначала Малфой обрадовался. Палочка при нем, а выучить нужные заклинания — плевое дело. Да вот только… На заводе магия категорически не использовалась. Даже была под запретом. Из-за специфики летучего пороха ему нельзя было взаимодействовать с магией, иначе его свойства значительно ухудшались. А порченый товар не нужен никому. Поэтому на завод шли в основном сквибы, которые и так не смогли стать полноценной частью магического сообщества. Ну, и теперь еще такие отбросы как он, Драко Малфой, некогда наследник великого рода. Волшебники, дьявол их забери, даже не думали с годами модернизировать производство. Взять хотя бы пример с маглов. Те уже в космос летают как к себе домой, а в Хогвартсе все еще строчат гусиными перьями! Поэтому Малфой быстро пришел к выводу, что маги куда в большем уступают простецам, о чем сами даже не подозревают. О чем он сам не подозревал… Раньше Драко никогда не задумывался даже о том, откуда у камина каждый раз берется новая порция летучего пороха. Не то что о том, откуда этот самый порох берется. А вообще… Малфой мало о чем задумывался раньше. Нужно было выживать, а не строить из себя мыслителя. Думать — это для мирного времени. Это другие могли думать и выбирать. Выбирать, как учиться. А Драко обязан был быть лучшим на курсе, если не хотел испытать на себе очередное наказание отца. Драко обязан был подчиняться Темному Лорду — в мозгу противно пропищало «Страх перед именем только усиливает страх перед его владельцем!», но Малфой с силой тряхнул головой, вытряхивая ненужные мысли — если не хотел, чтобы мать корчилась под Круциатусом. Малфой не строил иллюзий насчет себя. Он не был героем. Все свое детство он боялся отца, чтобы после дрожать перед Темным Лордом, а теперь опасаться целого магического мира, для которого он был пожирательской подстилкой, предателем и трусом. И вот, он снова отвлекся… Когда ты уже, Малфой, привыкнешь, что никому нет дела до твоих чувств? Драко зажег вторую сигарету. Итак, через день Драко Малфой просыпался в шесть утра, чтобы провести следующие десять часов батрача на заводе, который стал ему милее дома (если домом вообще можно было назвать ту халупу, в которой они живут). На работе нет вечно пьяного отца, который обливает тебя грязью с ног до головы. От золы хотя бы можно отмыться, а от злых, ядовитых слов — никак. Ну, и как тут, спрашивается, не закурить?! Драко шел по темной улице, еле волоча ноги. Хотелось аппарировать, но он опасался, что из-за нехватки концентрации его расщепит. Хотя… не так уж было бы плохо. Если бы не мать, Драко бы ничего не останавливало. Подумать только, так боялся умереть на войне, а теперь нет-нет и задумывается о том, как перестать существовать. В ход пошла третья сигарета. В Лютном, несмотря на ночь, было шумно. Тут вообще никто не затыкался ни на минуту. Где-то орали пьяные голоса, кого-то рвало прямо на мостовую, кто-то стонал (и хорошо, если от боли), кто-то ругался на весь переулок, кто-то рыдал… В общем, жизнь кипела. Квартира забилась в дальний угол лестничной клетки третьего этажа. Из соседей у Малфоев имелась одна проститутка (добрая душа, кстати, печет замечательные булочки), один наркоман (спокойный, неконфликтный паренек, хотя под дозой думал, что его двое) и три жирных крысы (милейшее семейство). Словом, репрезентация во всей красе. Уже на лестнице Драко услышал крик Люциуса и возвел очи горе. Нет, ну не жизнь, а чертов день сурка. Подъем — работа — разборки с пьяным отцом — утешение плачущей матери — сон — работа — разборки — утешение… И так снова и снова. День за днем. С Темн… Черт с ним, с Волан-де-мортом было хоть какое-то разнообразие. Угадай, Драко, сколько круцио ты сегодня схлопочешь: один или два?.. — Привет, Дракончик, — пропела из дверного проема та самая проститутка, кто бы помнил, как ее зовут. Драко попытался натянуть на лицо подобие дружелюбия и даже умудриться не скривиться от «Дракончика». Все-таки джентельмен. Не зря папенька с маменькой столько лет воспитывали. — И тебе привет, — Малфой все не мог вспомнить ее имя. Ну вот кто берет себе псевдоним в честь проститутки из «Триумфальной арки»?! Там же их с десяток был! — Люсьенна, — подсказала с озорной улыбкой девушка (или уже женщина?). — Прости, у меня ужасная память на имена, — попытался придать голосу виноватые нотки Малфой. — Если бы ты согласился провести ночь со мной, то точно навсегда бы запомнил мое имя, — Люсьенна пошло облизала губы, как бы невзначай распахнув полы полупрозрачного халатика. Драко даже не скользнул взглядом по ее телу. Люсьенна, как и все остальные женщины мира, не были ею, поэтому интереса не вызывали. — Чертовски устал с работы, милая, давай в другой раз. Терять бесплатные булочки не хотелось, но и постигать «науку любви» тоже. Поэтому Драко уже пятый месяц чертовски уставал с работы. Не то чтобы это было неправдой. — Ты вечно так говоришь, — обиженно надула губки Люсьенна, и Драко спасло только то, что из глубины квартир послышался грубый голос очередного клиента, успевшего заскучать. Наверное, это и есть мужская солидарность. — Иду я! — нехотя отозвалась Люсьенна и кокетливо помахала Малфою ручкой. — До встречи, Дракончик. Драко лишь кивнул. Ну, а что вообще говорить в таких ситуациях? «Удачи на работе!»? Дом встретил запахом алкоголя, настолько резким, что у Драко заслезились глаза. Он ненавидел этот тошнотворный запах. Но давно понял, что отец сможет найти алкоголь, даже если Драко наложит защитные чары на каждый сикль в доме. Возьмет в долг, украдет, соблазнит трактирщицу, выиграет в карты… Знаем — плавали. — О, явился! — Люциус аристократично восседал в кресле, вертя в руках граненный стакан (откуда только откопал) с простым пивом. Его длинные волосы посерели и скрутились в неопрятные сальные колтуны. В жесткой бороде застряли кусочки еды, а некогда выразительные голубые глаза стали пустыми и дикими. Драко тяжело вздохнул и поморщился. Неужели одобрения этого человека он пытался снискать всю свою жизнь? — И тебе добрый вечер, — пробурчал Малфой, сталкивая потертую куртку. — Где мама? — Снова прячется в твоей комнате, — оскалился Люциус и, громко чмокнув, приложился к стакану. — Никакого уважения к мужу. Я что, сам себя должен обслуживать? — Ты не поверишь, — саркастично фыркнул Драко. — Ах ты щенок, да я тебя… — Откуда взял деньги на выпивку? — Не твое собачье дело! — гаркнул Люциус и прижал остатки выпивки к груди, как будто кто-то собирался ее отнять. — Ох, поверь, — угрожающе зашипел Драко, достав из кармана палочку. На всякий случай, — это как раз-таки мое собачье дело. Потому что если ты снова взял в долг в кабаке, я больше не буду расплачиваться за тебя. Ты ни дня, черт возьми, не работал, чтобы тратить деньги, ради которых я впахиваю как проклятый! — Да как ты смеешь… — процедил сквозь зубы Люциус. Он попытался было вскочить на ноги, но тут же снова грохнулся в смердящее его запахом кресло и опрокинул на себя пиво, из-за чего рассвирепел еще больше. — Неблагодарное отродье! Это я тебя воспитал! Я дал тебе все: фамилию, жизнь, образование! Я твой отец! Драко даже под поцелуем дементора не признался бы, что у него до сих пор тряслись поджилки от отцовского крика. Он больше не был ребенком. Сейчас он был намного сильнее физически. Он больше не был зависим от Люциуса. И все равно… Все равно внутри все сжималось и звенело от иррационального страха. — Ты путаешь отца с хозяином, — тихо обронил Драко и ушел в свою комнату. Было слишком тяжело. Мама и вправду была там. Тихо сидела за вышивкой, перебирая нитки тонкими бледными пальцами. Драко облегченно вздохнул и, приблизившись к своей кровати, сел перед матерью на пол. Юноша положил голову ей на колени и обхватил их руками, зарываясь в складки платья. Мама тут же оставила на его макушке теплый поцелуй. — Не надо меня целовать, я еще не был в душе, — слабо запротестовал Драко, но Нарцисса только рассмеялась. Так звонко, как колокольчик. На душе сразу стало легче, будто на рану наложили повязку. — Ты устал, малыш, не стоит сидеть на холодном полу. — У меня нет сил встать. Драко млел под касаниями материнских ладоней. Немного сухих и обветренных, но таких же ласковых, как раньше. Он подумал о том, что плохо за ней ухаживает. Женщинам же нужны всякие кремы, лосьоны, масла. Драко снова оказался никудышным сыном. Бесполезным человеком, который никого не может защитить. — Как прошел день на работе? Ужасно… — Нормально. Мама ничего не ответила, но Драко не верил, что она поверила. И все же, Малфой был бесконечно благодарен за то, что она не стала допытываться. А что он мог сказать? Что ненавидит свою жизнь, бессмысленную и холодную? Что жалеет о том, что не умер на войне, потому что не достоин жить? Что уже который год сгорает по девушке, которая никогда не будет его? Мысли снова возвращались к ней, и Драко хотелось взвыть и удариться головой об стенку, но он только сжал челюсти, тихо выругавшись. — Ты устал, сынок, — проворковала мать, заправляя за ухо выбившуюся прядь белоснежных волос. — Отдыхай. Отвечать не было сил. Драко действительно устал. Господи, как же он устал. И все равно чертов сон не шел. Перед глазами в очередной раз стояла она, а значит царство Морфея подождет. В последний раз Драко видел ее в зале суда. Он запомнил себя жалким. Как бы Малфой ни пытался храбриться, держать осанку, где-то глубоко внутри он дрожал от страха и унижения. Драко не смел поднять взгляд. Не смел столкнуться с ней глазами, в которых плескалась безнадежность. Драко давно не верил в чудеса, хоть и был чистокровным волшебником. А оправдательный приговор был ничем иным, как чудом. Никто никогда его не защищал, никто никогда не был на его стороне, так чем этот случай отличался от других? Отец был пожирателем смерти, сам Драко носил метку — вот и все необходимые доказательства вины. И в этот раз не получится отбрехаться империусом. Единственное, о чем Драко жалел, сидя на скамье перед полным составом Визенгамота, так это о том, что она так и не узнает. Ни о чем. Так и не узнает, что была единственным человеком, к которому тянулась его душа, которому та доверилась. Так и не узнает, что Драко мечтал лишь о ней каждую ночь. Она проживет свою идеальную жизнь подле своего рыжего героя, и ей будет невдомек, что Драко (в отличие от чертова Уизела, чтоб его драконы забодали), как трепетная девица, хранил себя для нее одной. Гермиона Грейнджер так и не узнает, что Драко Малфой любил ее. Что он вообще может любить. Давно пора было вытравить из себя эти глупые, никому не нужные чувства. А он держался за них, как утопающий за соломинку. Даже если она и испытывает к Драко хоть каплю, хоть тысячную долю чувств, он не мог позволить ей загубить свою жизнь, став женой бывшего пожирателя смерти, которому только и светит, что вечно вкалывать на заводе за гроши вместе со сквибами. Гермиона Грейнджер, героиня волшебного мира, кавалер Ордена Мерлина первой степени. Та, которой пророчат пост Министра Магии. И Драко Малфой, пожирательский выродок, предатель, отброс общества. Не самая выгодная партия. Драко слишком любил ее, чтобы использовать. — Заткнись и спи, соплохвост тебя раздери. — сам себе приказал Малфой, прикрыв воспаленные глаза предплечьем. — Задолбал ныть как побитая шавка. О ней писали часто. И Драко каждый день проверял Пророк в надежде увидеть новую колдографию. Убедиться, что с ней все в порядке. «Гермиона Грейнджер посетила бал в честь ветеранов войны!» «Гермиона Грейнджер учредила фонд помощи домашним эльфам!» «Гермиона Грейнджер — восходящая звезда Министерства!» «Гермиона Грейнджер признана самой выдающейся волшебницей десятилетия!» Гермиона Грейнджер, Гермиона Грейнджер, Гермиона Грейнджер, Гермиона Грейнджер… Драко был болен. Очень болен. И поэтому хранил каждую колдографию. Прижимался губами, презирая себя, но ведь так нестерпимо хотелось стать хоть немного ближе к ней. С каждым месяцем, с каждым днем она становилась все краше, увереннее и недостижимее. «И в огонь, и в воду, и в брак: Гермиона Грейнджер и Рональд Уизли объявили о помолвке!» Это произошло через полгода после окончания войны. Драко тогда отмотал очередную десятичасовую смену и еле живой плелся домой, когда на глаза ему попался уже успевший потрепаться за день номер Пророка. С счастливыми лицами Грейнджер и Уизли, преданно смотрящими друг на друга. Внутри все оборвалось, и Малфой почувствовал себя по-настоящему пустым. Драко до конца своих дней будет вынужден смотреть, как она счастлива с другим. Наблюдать, как какой-то рыжий боров будет вызывать улыбку на ее лице. Душить горечь ревности и заставлять себя думать, что так лучше, так правильно, так надо. Окончательно потерять надежду хоть раз ощутить ее губы на своих. Драко не помнил, как добрался до дома. Не помнил он и всю последующую неделю. В голове вертелась колдография с заголовком и статья, поставившая на нем окончательный жирный крест. Драко почти не чувствовал ни вкуса еды, ни удовольствия от отдыха, ни обычной злости на весь мир. Она вступала в новую жизнь, а он умирал. Все справедливо. Какой же счастливой она выглядела. Как будто кто-то сказал, что все домовики получили свободу. Драко с горечью осознал, что она никогда не посмотрит на него таким же влюбленным взглядом, как будто он заключает в себе всю Вселенную. Как будто Драко действительно что-то значит. Он любил и ненавидел. Любил за то, что она давала силы жить, вставать и идти дальше. И ненавидел за то же самое. Потому что жить не хотелось. Без нее не было жизни. …Его специально так заколдовали, чтобы он был похож на небо. Я вычитала это в «Истории Хогвартса»… …Зато ни один игрок нашей сборной не покупал себе место в команде. Все они попали туда благодаря таланту… — Отведите пленников в подвал, Фенрир. — Постойте! Всех, кроме… Кроме грязнокровки… Нет, пожалуйста, не трогайте ее… …Надеюсь, она мне оставит от девчонки хоть шматочек! Ну хоть пару разочков укусить мне обломится, а?.. Нет, нет, НЕТ!.. Драко проснулся с криком на губах.

***

Еле живой, Драко возвращался с работы. От усталости в голове было совершенно пусто, но это не мешало ей гудеть и разрываться от боли. К мигрени, будто ее было мало, прибавилось еще и свербящее под ложечкой тревожное чувство. Словно муравьи бегали прямо под кожей. «Мерлин, хоть потоп, но после сна», — думал Драко, с трудом поднимаясь по лестнице. Уже на втором пролете тревога внезапно усилилась. Почему-то казалось, что было еще более шумно, чем обычно. И запах… этот знакомый запах, от которого хотелось спрятаться в ближайшую нору. Сердце заколотилось чаще, и по телу прошелся тремор. Что-то было не так… — На помощь! — звонко окликнули с третьего этажа, после чего послышались быстрые легкие шаги. — Люсьенна? — опешил Драко и наконец смог распознать резко ударивший в ноздри запах. Запах крови. …Грязнокровку оставьте мне… …Нет, пожалуйста!.. Мы ничего не брали! Хватит! ХВАТИТ!.. «Приди в себя, Малфой!» — Драко похлопал себя по щекам. Не время было уплывать. Сверху послушался еще один вопль, но в общем шуме невозможно было различить, кто кричал. — Драко! Девушка сбежала по ступенькам так же быстро, как и слезы по ее щекам. Полуголая, в одном лишь пеньюаре и с выражением абсолютного ужаса на лице, на котором блестели… багровые капли. Люсьенна накинулась на плечи Драко, судорожно цепляясь за его футболку. Будто если она отпустит — тут же провалится в пропасть. — Что случилось? — выпалил Драко и подхватил враз ослабевшую девушку. Люсьенна не могла вымолвить ни слова, спотыкаясь на каждом звуке, лихорадочно вдыхая воздух, как рыба, выброшенная на сушу. Малфой не выдержал и с силой встряхнул хрупкое тело. — Люсьенна! Ну же, говори! — Т-там твой о-отец… — Что мой отец? — С н-но…ножом… «Мама» — было первой мыслью Драко, когда он сорвался с места и за секунды преодолел расстояние до третьего этажа. — Ты грязная шлюха! Какого хрена ты меня не уважаешь?! Знай свое место! — Люциус, не надо! Драко выхватил палочку из кармана и ногой выбил дверь квартиры. «Мама» — было второй мыслью Драко, когда увидел трясущуюся от страха женщину на полу, прямо под ногами отца. Отца, в руках которого был чертов кухонный нож. — О, смотри, твой ублюдок тоже подоспел, — игриво протянул Люциус, а мама разрыдалась еще больше. То ли от страха, то ли от того, что ее сын стал свидетелем этой сцены. — Иди сюда, Драко. Я научу тебя, что делать с женами, которые не знают своего места. …Иди сюда, Драко, я преподам тебе урок… …Ты был очень непослушен, Драко, подойти ко мне… …Пожалуйста, хватит!.. Драко встал как вкопанный. Его мелко трясло. Ни одна мышца не слушалась, не подчинялась кричащему разуму. Он должен был защитить, должен был действовать, но не мог даже вздохнуть. Картина перед глазами казалась настолько ужасающе нереальной, что воспринималась с трудом. Палочка выскользнула из ослабевших рук, и Драко снова был бессилен перед отцом. У того в руках нож, а он безоружен. Снова. Для Драко время замедлилось. А Люциус удобнее перехватил нож — лезвие сверкнуло на свету — и занес его над лицом всхлипывающей Нарциссы. — Ну что, сделаем так, чтобы никто больше не купился на твое шлюшье личико, м? — Драко, уходи! — прокричала мать, выставляя руки перед собой в тщетной попытке себя защитить. …Хватит, хватит, ХВАТИТ!.. НЕТ! Нет, он больше не будет бессилен. Драко словно очнулся и, сиганув к отцу, перехватил нож прямо за лезвие. Сталь полоснула по руке, но он даже не почувствовал боли и с силой вырвал оружие из рук Люциуса. Перед глазами стояла красная пелена. Прямой удар в солнечное сплетение — отец на коленях; боковой в правую скулу — он распластаться по полу. Драко хотелось бить, ломать, рвать. Ярость рвалась наружу, выплескивалась неудержимым водопадом, который он не смог бы сдержать, даже если бы желал. Драко скрутил руки Люциуса за спиной, приподнял его и с силой приложил о землю. — Не смей ее трогать! — процедил юноша. — Не смей трогать мою мать, понял?! — Отпусти меня, ублюдок! …Из тебя когда-нибудь получится нормальный волшебник?.. Драко навалился на отца всем телом и вцепился в покрасневшую шею, сжимая горло. Послышались сдавленные хрипы, но он слышал их, как из-под толщи воды. — Драко, ты же убьешь его! — Никогда больше не смей оскорблять мою мать! — Драко не узнал своего голоса, что стал больше похож на рев. — Даже не смотри в ее сторону! А лучшее вообще проваливай из нашей жизни, пока я тебя не придушил голыми руками! — Он схватил брыкающегося Люциуса за длинные волосы и принялся вжимать его лицо в пол, пока не услышал, как хрустнул прямой нос. — АХ ТЫ СУЧЬЕ ОТРОДЬЕ — проревел Люциус, захлебываясь брызнувшей кровью. — ТЫ МНÉ ЖИЗНЬЮ ОБЯЗАН! МНÉ, БЕСПОЛЕЗНЫЙ ТЫ СУКИН СЫН, ТЫ ЗА ВСЕ ЗАПЛАТИШЬ! Драко собирался нанести еще один удар, но в его предплечье вцепилась Нарцисса, утягивая назад: — Драко, милый, перестань! Умоляю, остановись! …Он же ребенок, Люциус, опомнись!.. — Уже расплатился, — выплюнул Драко и отбросил Люциуса от себя, как мерзкого ужа. Он призвал свою палочку и направил на безвольную, жадно глотающую воздух тушу. — Инкарцеро. Плотные веревки тут же обвили Люциуса, не давая ему пошевелить ни единым мускулом. Даже рта раскрыть. С губ Драко сорвался облегченный выдох. Он присел на корточки перед матерью, обнимая ее все еще подрагивающее тело. — Все хорошо, — прошептал он, гладя ее по спине. — Все позади, я рядом, я успел… Драко шептал тысячу успокаивающих глупостей не только плачущей матери, но и самому себе. Он содрогался от ужаса и собственной жестокости. Кровь, кровь, так много крови, повсюду… Лихорадочно бьющийся под пальцами пульс, отдача от удара, ссадины на костяшках, адреналин в венах. Драко упивался своей властью и силой, когда держал чужой кадык в силках. Он больше не был беспомощным трусом. Он дал отпор. Впервые в жизни дал отпор. …Убийца!.. Яблоко от яблони, Малфой, — прозвучало в голове ее голосом. — Ты такой же, как твой отец… Нет! Это ведь совершенно другое! Это была самооборона! Люциус первым напал! Кого ты пытаешься обмануть? — фыркнула она. — Ты хотел, чтобы ему было больно. — У тебя кровь, — задохнулась мать, нежно обхватывая его предплечье. — Это неважно, — еле промолвил Драко и кряхтя поднял мать на руки под ее тихое «ой!». Кровоточащая рана действительно сейчас мало его заботила. Драко не мог думать, не мог решать. Сознание мутилось, дыхания еле-еле хватало, чтобы не упасть в обморок. — Люсьенна, — позвал Драко, выйдя в коридор. Девушка тут же выбежала из квартиры, будто все это время только и ждала, пока станет нужна. Она все еще была напугана, но, увидев Драко с матерью на руках, молча распахнула дверь, пропуская их внутрь. — Я… я знаю заживляющее заклинание, — проблеяла Люсьенна. Фраза прошла мимо ушей. — Присмотри за ней. Пожалуйста, — обронил Драко, ставя мать на ноги. Взгляд остекленел — он не замечал ни пространства, ни людей. Если бы Драко спросили, как выглядит обиталище Люсьенны, он бы в жизни не дал внятного ответа. — А как же ты, сынок? Драко!.. Но он уже ничего не слышал. Драко вернулся в их гостиную. Люциус уже обмяк, перестав кататься по полу, как свинья в грязи. Грудь его тяжело вздымалась, изо рта вырывались редкие хрипы. Дышал и достаточно, отстраненно подумал Драко, скрываясь в своей комнате. Он присел на широкий подоконник и прислонил лоб к холодному стеклу, выдыхая. Драко бросил мимолетный взгляд на руку, которую уже начала залечивать его собственная магия. Но из-за истощенности организм был настолько слаб, что сил хватило лишь на то, чтобы остановить кровотечение. Наверное, инфекция попадет, безразлично заметил он. На место неудержимой злости пришла тоска. Неужели так он и должен прожить? Влачить жалкое, бессмысленное существование, тянуть на себе пьяницу-отца, прогибать спину на ненавистной работе, каждый день думая о том, что она счастлива в объятиях другого. Прожить, так и не узнав, какого это, когда тебя любят. О, а ведь Драко так мечтал о любви. Светлой, теплой, невинной, настоящей… Он сам смеялся над собой, своей сентиментальностью, но что еще оставалось в жизни, наполненной лишь одиночеством и страхом. Отец никогда не любил его, как бы Драко ни выслуживался перед ним. Ребенком, он из кожи вон лез за один лишь одобрительный взгляд, но каждый раз его поджидало очередное разочарование. Сносно — единственная высокая оценка заслуг, которой Драко удалось добиться. Не плачь, не ной, держи спину ровно, не болтай лишнего, не улыбайся как идиот, не дружи с грязнокровками и предателями крови, локти со стола, не сутулься, не позорь меня, дыши ровнее, будь тише, будь лучше других… Бесчисленное количество правил, которые сжимали его в железные рамки, за которыми не видно ничего настоящего. Даже семья Драко была ненастоящей. Люциус не допускал жену до воспитания своего наследника, чтобы та не испортила его женской нежностью и мягкостью. Драко виделся с матерью украдкой. Только по ночам, когда отец уходил спать, и на общих трапезах. Остальное время он проводил с учителями по всему на свете. По танцам, языкам, чарам, этикету, истории магии, истории рода… Мерлин… Почему он не умер в младенчестве? В настоящих семьях дети не боятся своих отцов. В настоящих семьях жены не страдают от мужей-тиранов. В настоящих семьях не улыбаются друг другу только на приемах и потому, что так должно. А потому, что хотят. В настоящих семьях все любят друг друга. Виноват ли Драко в том, что никогда этого не знал? — Малфой? — внезапно тишину разрушил голос. Такой знакомый и желанный, что Драко вздрогнул. Нет. Не может быть… Он медленно обернулся и обомлел. Прямо посреди его комнаты стояла она. И стояла так близко. Статная, сильная, прекрасная. Каштановые волосы, всегда раньше стоящие дыбом, теперь были уложены идеальными кудрями, волосок к волоску. Гладкая кожа в лунном свете была похожа на мрамор, в котором блестели, словно ониксы, темные большие глаза. Драко смотрел и не мог насмотреться. — Грейнджер, — еле слышно выдохнул он, настолько удивленный, что не мог скрыть отчаяния в голосе. — Что…что ты здесь делаешь? Она ведь не могла здесь быть. Что могла делать заместительница главы Отдела Международного магического сотрудничества в Лютном переулке? Неужели Драко настолько помешался, что теперь страдает от галлюцинаций. — Твоя мама меня вызвала, — просто ответила Гермиона, будто в ее появлении не было никакой неожиданности. — На последнем слушании я дала ей артефакт и попросила связаться со мной, если что-то произойдет. Драко захотелось взвыть. Конечно, Героиня Магической Британии должна была увидеть его именно в подобном жалком состоянии. Спасибо, матушка, удружила, нечего сказать… Злость хлестанула по нервам. — Ничего не произошло, Грейнджер, можешь идти. Я надеюсь, нам не придётся платить штраф за ложный вызов, — едко выплюнул он, вновь отвернувшись к окну, словно потерял интерес. Лишь бы не смотреть на нее. — Твой отец валяется связанным на полу в луже собственной крови и рвоты. Я не думаю, что это подходит под описание «ничего не произошло». И снова этот канцелярский тон, как будто она заполняет протокол. Лучше бы накричала, поглумилась, разозлилась… Что угодно, лишь бы не равнодушие. Оно было страшнее ненависти. — Слушай, Грейнджер, — начал Драко, заставляя себя посмотреть на нее. «Давай же, смотри и помни, чего у тебя никогда не будет. И перестань быть тряпкой. Если не ради себя, то хотя бы ради нее». — Я понимаю этот гриффиндорский благородный порыв, но я вроде не домовой эльф, чтобы быть в сфере твоих интересов, — он не выдержал смотрящего в самую душу взгляда и все же отвернулся. — Так что катись отсюда к черту. Нечего героине делать в такой дыре. Гермиона сощурилась, наклонив голову, будто наблюдала за занятным зверьком, настойчиво пытающимся своими маленькими челюстями укусить побольнее. — Знаешь, Драко, — Малфой вздрогнул. Гермиона присела на кровать, властно закинула ногу на ногу и, оперевшись на кулак, наклонилась ближе, — раньше я бы обязательно поверила твоим словам. Но теперь-то я знаю, что ты никогда не говоришь то, что думаешь на самом деле. Драко стиснул зубы. — А не пошла бы ты… — Нет, не пошла бы, — играючи отбила Грейнджер, ухмыльнувшись. — Я не уйду, пока мы не поговорим. — Нам не о чем разговаривать! — рявкнул Драко. — Не думай, что что-то знаешь обо мне. Свали уже из моего дома! Неужели Уизел не ждет тебя в вашем семейном гнездышке? Грейнджер продолжала все так же улыбаться, а он разваливался. — Милый, неужели ты ревнуешь? — проворковала она. — Кого? Гря… — язык не повернулся произнести это слово. Грязнокровку оставьте. — Тебя к предателю крови? — Не волнуйся, мы не вместе вот уже полгода, — пожала плечами Грейнджер. — А как же помолвка? — вырвалось прежде, чем Драко успел подумать, и он тут же в ужасе захлопнул рот. Мерлин и Моргана! — Помолвка действительно была, — к счастью, она не стала заострять внимания на подозрительной осведомленности Малфоя, — но мы быстро поняли, что наши отношения были вызваны лишь стремлением успеть пожить. Когда тебя каждый день подстерегает смертельная опасность, хочется прочувствовать как можно больше. И любовь, и страсть, и привязанность. Чтобы в случае чего не было сожалений, что ты так и не успел… Не важно, — она отмахнулась от этой мысли и принялась крутить на пальце свой идеальный локон. — Война осталась позади, и я тоже хочу идти вперёд. «Я бы тоже хотел идти вперед», — с тоской подумал Драко. Ему бы хотелось хоть что-нибудь ответить, но на ум ничего не приходило. Он знал, что такое война. И знал, что никакие слова не смогут стереть ее след. — Но не пытайся меня отвлечь, — Грейнджер встала и нависла над Драко, все еще сидевшего на подоконнике. Каждый нерв Малфоя натянулся, как на дыбе, и он вперился в улицу, шумно сглотнув. Грейнджер как назло прекрасно отражалась в стекле, и как бы Драко ни старался убежать, она все равно настигала. — Я знаю, за чем пришла. И с проигрышем не уйду. Ты ведь знаешь, что последний удар всегда за мной. В ее голосе было столько огня и самодовольства, что во рту пересохло. «Вот же гадство…» — О, а в Министерстве уже знают, какой стервой ты стала, или все еще шифруешься? — его попытки противостоять напору Грейнджер были беспомощными и беззубыми, как будто Драко потерял всю сноровку. — Не волнуйся за моих подчиненных, Малфой, они более чем довольны. — И с какой великой целью ты тогда тратишь мое время, а не их? Что, в Министерстве больше не осталось сирых и убогих, и ты… Грейнджер резко дернула его подбородок на себя, впившись ногтями в кожу. — Смотри на меня, когда со мной разговариваешь, — отчеканила она ледяным тоном. …Держи голову прямо!.. — Не смей мне указывать! — Драко отдёрнул голову, злобно зыркнув. — Какого хера ты ко мне прицепилась?! Вали из моего дома, Грейнджер, и не появляйся больше никогда в моей жизни! — Хоть кто-то из нас должен быть достаточно смелым, чтобы признаться. Поскольку на Гриффиндоре из нас двоих училась я, то возьму это бремя на себя, — Грейнджер провела пальцем по приоткрывшимся губам Драко и твердо произнесла, как приговор. — И я больше не собираюсь тебя отпускать. Первый порыв — поддаться. Подставить губы, лицо, тело под ее касания. Но переживет ли Драко, если все это окажется сладким обманом? Рано или поздно Гермиона снова уйдет, а с чем останется он сам? — Не. Трогай. Меня, — Драко попытался вложить в голос как можно больше силы, но тот предательски дрожал. Так же, как и ему хотелось дрожать в ее объятиях. — С какого хера ты вообще решила, что нужна мне? — Я никогда не была идиоткой, Малфой, — спокойно ответила Грейнджер. — Хотя признаю, что мне понадобилось много времени, чтобы услышать тебя. — Тогда почему ты не слышишь меня сейчас и до сих пор топчешься здесь?! Грейнджер с минуту пристально смотрела на него, прежде чем тяжело вздохнуть. — Драко… Это не игра с нулевой суммой, — черт бы знал, что это такое, наверное, очередная магловская штука, но Драко чувствовал себя слишком растерянным, чтобы выяснять. — Это в принципе не игра. Я больше не хочу, чтобы между нами оставалась эта пропасть. Больше не хочу молчать и думать «А что если он меня отвергнет». И больше не собираюсь бегать от своих чувств. — И что же ты чувствуешь? — с замиранием сердца спросил Драко. Он глупо моргнул глазами, поверхностно дыша. Так же сильно, как ему хотелось оглохнуть и исчезнуть, Малфой желал слышать ответ. — Я люблю тебя. Эти три слова, о которых Драко мечтал, сколько себя помнил, так естественно сорвались с ее губ. Так просто, словно ничего не весили, но в то же время осели тяжким грузом на плечах. — Уходи, — глухо обронил Малфой, внутри мучительно умирая, как будто нож отца пронзил каждый орган по несколько раз. — Нет. О, он знал этот непреклонный взгляд и насупленные брови. Ну почему. Почему ты никогда ничего не делаешь легче, Грейнджер… — Пожалуйста. — Назови хоть одну причину. Драко покачал головой и горько усмехнулся. — Их слишком много, и все они слишком очевидны. — Я все хочу их услышать из твоих уст, — упрямо настояла она, сверкая гневным взором. — Грейнджер… Как ты думаешь, как общество отнесется к тому, что ты решила связать жизнь с Пожирателем, м? — Мне плевать, что скажет общество, — отрезала она. — Не решай за нас обоих, Малфой. — Хорошо, к Моргане общество. Как мы будем жить, ты подумала? — Драко перешел на крик. — Я работаю на заводе, Грейнджер. За гроши, которых еле хватает на еду. На моем иждивении отец-алкоголик и мама. И ничего большего в жизни меня уже не ждет. — Не говори так. — Что мне «не говорить»? Правду? Ты думаешь, меня возьмут на работу в Министерство? Или куда-то еще? Ты думаешь, что сможешь ходить на свои благотворительные балы со мной под руку? Не смеши. Твоя репутация будет испорчена, и мне нечего предложить тебе взамен. У меня не осталось ни денег, ни статуса, ни связей. — И это твоя главная причина, Малфой?! Деньги? Серьезно?! — Гермиона гневно всплеснула руками, так же повысив голос. — Мне плевать на деньги, и плевать на общество, на связи, на благотворительные балы. На все! Я зарабатываю достаточно, чтобы… — А мне предлагаешь быть твоим трофейным муженьком? — взорвался Малфой. — Откуда ты вообще это взял?! — А на что, по-твоему, это будет похоже? Я буду сидеть дома, готовить обеды и вышивать крестиком? Буду твоим личным содержанцем?! — И что в этом такого плохого? Драко задохнулся и резко умолк. Содержанец. Вот кем Грейнджер хочет его видеть на самом деле. Бесправным, зависимым, беззащитным, безропотным. Последнего, чего бы хотелось Малфою, так это повторять судьбу матери. Горло сдавила невыносимая горечь. Драко как будто ударили хлыстом по спине. Он со всей силы прикусил губу, чтобы не выдать свою слабость. Не показать, насколько больно ранили ее слова. — Что ты уже успел себе напридумывать? — настороженно спросила Грейнджер, заметив резкую перемену. Драко не желал отвечать. Больше ничего не желал. Он снова забыл свое место и снова за это поплатился. На мгновение так хотелось поверить в три прекрасных слова… А чего Малфой вообще ожидал, кроме боли? — Драко, посмотри на меня, — ласково попросила Грейнджер. — Я никак не хотела задеть твою гордость. Я лишь хотела сказать, что мне не важно ни твое материальное положение, ни мнение общества. Поверь мне, прошу. Поверить. Как будто это было так легко. — Уходи, Грейнджер, — убито прошептал Драко. — Никогда больше. Она медленно коснулась предплечья Драко, отчего тот вздрогнул. Порез, разрубивший надвое темную метку, все еще оставался открытым, хоть и не кровоточил. Грейнджер положила поверх него ладонь, и Малфой почувствовал, как ее магия, такая теплая и родная, касалась его, забираясь под кожу. — Я знаю, тебе страшно, — тихо начала она, продолжая вливать магию. Рана начала медленно затягиваться. — И в этом нет ничего зазорного. Мне тоже страшно. Страшно продолжать жить, не видя в этой жизни смысла. Страшно существовать в одиночестве, которое я ничем и никем не могу заполнить. Драко завороженно наблюдал, как срастается кожа, будто ее штопали нитками. Грейнджер в последний раз провела по шву, посылая табун мурашек по телу. — Сколько бы я ни пыталась…я не могу без тебя. Она поднесла его руку к губам. Горячее дыхание опалило свежий шрам, и Грейнджер оставила нежный поцелуй на полупрозрачной коже. — Ч-что ты делаешь? — всхлипнул Драко и попытался вырвать руку, но хватка была на удивление крепкой. Она бросила влажный взгляд исподлобья. — Ты ведь знаешь, что так раны заживают лучше, — Драко почувствовал каждой клеточкой, как губы Гермионы растянулись в улыбке, прежде чем продолжить прокладывать дорожку поцелуев. Он должен был отстраниться. Должен был оттолкнуть. Но, Мерлин, его ли вина, что это был лучший момент за всю прошедшую жизнь? Драко не мог отвести взгляд, покрываясь стыдливым румянцем. Ее губы были до невозможности мягкими, гладкими, идеальными. И Малфоя трясло, но уже не от страха и гнева. Каждый поцелуй отдавался дрожью. Настолько же сладкой и желанной, насколько и запретной. Пусть бы это длилось вечно, молился про себя Драко, сам не зная кому. Как он вообще жил без этих поцелуев? Они казались такими же естественными, как кислород в легких. Он был в таком отчаянии, задавленный разрушительной волной самых разных эмоций. Одиночество, любовь, нежность, страсть, страх, недоверие, тревога, возбуждение — все смешалось в взрывном коктейле, доводя до безумия. В одно и то же время хотелось умереть и воскреснуть, исчезнуть и остаться. Внутри Драко метался как в бреду. — Гермиона… Она коротко рассмеялась. — О, уже не Грейнджер? Гермиона оторвалась от его руки и приблизилась к лицу. Драко шумно вздохнул. — Я не знаю, что делать, — признался Малфой, всхлипнув. — Я не сделаю тебе больно, — заверила она шепотом. Внезапно Драко стало все равно на боль, что неизбежно настигнет его как плата за счастье. Что ему было терять? Кроме любви к ней все равно ничего не было. Пусть бы на короткое мгновение, но Малфой хотел быть по-настоящему живым. Даже если потом не останется ничего, кроме выжженной пустыни. — Я… — Драко набрал полную грудь воздуха. — Я люблю тебя. Мерлин, я так люблю… Больше слов не требовалось. Гермиона накрыла его губы, порывисто и жадно, как путник, наконец добравшийся до воды. Напряжение внутри Драко накалилось до конца и взорвалось, лопнуло, разлившись огнем по телу. Он не слышал ничего, кроме бешеного шума крови в ушах. Влажный жар на губах порабощал, выбивал все мысли из воспаленного сознания. — Не оставляй меня, — на грани слышимости выдохнул Драко. Мольбы прорезали горло, вырываясь наружу. — Пожалуйста, не уходи, не уходи… Да, он был жалок в своей безысходности — и пусть, лишь бы она не ушла. Драко так устал. У него не было сил подняться вновь. Он упал в ее руки, впервые добровольно сдаваясь чужой милости. — Я не отпущу тебя, — Гермиона сжала его в объятиях, зарываясь ладонью в слипшиеся от холодного пота волосы, и поцеловала в висок. — Клянусь. Что бы ни случилось, я никогда не оставлю тебя. Магия вспыхнула в воздухе, и Драко ошалело уставился на Гермиону. — Ты только что… — Дала Непреложный Обет, — кивнула она, расплываясь в улыбке, такой же солнечной, как раньше. — Я не хочу, чтобы ты и дальше продолжал терзать себя этой тревогой. По крайней мере, ты всегда будешь уверен в том, что больше не будешь одинок. — Ты сумасшедшая, Грейнджер, ты знаешь об этом? — Драко издал истеричный смешок. — Нормальной быть так скучно, верно? Драко прижался к ней всем телом, зарываясь носом в местечко между шеей и плечом. Кожа Гермионы была горячей и пахла чем-то сладким. Малфой дышал ей, постепенно успокаиваясь. — Если бы я знала, что твоя колючесть снимается простым поцелуем, то сделала бы это еще на третьем курсе. — Ты влюбилась в меня еще на третьем курсе? — Драко хотел прозвучать самодовольно, но голос его был полон радости, от которой заходилось сердце. — Не зазнавайся, — беззлобно фыркнула Гермиона. — Ты грязный, мерзкий, паршивый таракан. — Невозможная всезнайка. — Напыщенный павлин. — Мой патронус был в форме павлина, — прыснул Драко. — Неужели? Кто бы мог подумать, — прыснула Гермиона. — А почему был? Он изменился? Драко напрягся. Почему-то показать свой нынешний патронус показалось ему таким интимным, что он замялся, но все же призвал палочку. — Экспекто Патронум. С конца палочки вырвалась серебристая дымка, которая в одно мгновение приобрела форму выдры. Драко не решался поднять взгляд на Гермиону, но все же произнёс: — Я заметил это во время Битвы за Хогвартс. Смог вызвать патронус, только думая о тебе. — Драко…посмотри на меня. Малфой поднял взгляд и, наткнувшись на блестящие от непролитых слез глаза Гермионы, впервые почувствовал себя любимым и нужным. Это ощущение было настолько окрыляющим, что он мог бы взлететь без метлы на самую высокую гору. Словно был Царем горы.