По завершении

      Стив стоял на краю трибуны и смотрел на толпу, которая всё не спешила расходиться. Он знал, что, восстав из мёртвых, представлял собой для них некую диковинку, куда интереснее, чем всё произошедшее вместе с этим. Общественное мнение так переменчиво.       Он… Ему сказали, что происходило в эти… Эти пять лет. Брюс упомянул, что и поделом им всем, сами виноваты во всём. Наташа мягко подвела к тому, что вся история с Тарлтоном, AIM, терригеном — всё это не было их виной в полной мере. Никто не знал, что так выйдет.       Ребёнок, эластичная девочка, кажется, нисколько не беспокоилась, что невольно стала жертвой их ошибки. Боже, она все эти годы продолжала оставаться их верным фанатом, продолжала искать доказательства их невиновности.       Стив её помнил. Плохо, как через мутное стекло, но он помнил. Девочка, такая маленькая ещё тогда, в их день Икс, о котором никто не хотел говорить, она с таким искренним восторгом приветствовала их, такой детской радостью. Стив помнил это странное чувство, возникшее в груди, когда услышал, как она выступила против мальчишек.       Он почувствовал что-то родное, бесконечно знакомое.       Увидел в ней себя.       И вот сейчас, уже подросток, она вместе с ними спасала мир, как самый настоящий Эвенджер.       — Камала… Верно? — обернулся Стив, заглядывая в сверкающие за прорезями маски-домино глаза.       Девочка тут же радостно кивнула, подтверждая, но потом вдруг вытянула шею и посмотрела куда-то за его спину, оборвав на корню всю его речь о том, как достойно она себя проявила.       Журналисты фотографировали их.       Толпа с воодушевлением выкрикивала благодарности и слова любви.       Особо креативные достали где-то самодельные плакаты и маски с героями.       — За эти годы весь мерч был уже уничтожен… — тихо прошептала Камала, проследив за его взглядом, а потом вновь обеспокоенно заглянула за спину.       Стив ещё раз осмотрелся по сторонам, не понимая, что там такого интересного, и наконец заметил.       Тони стоял у самого края сцены, словно как можно дальше, его ничего не выражающий шлем был повёрнут так, что окружающим невозможно было бы понять, куда он смотрит. Но не Стиву. За годы работы в команде Стив выучил язык тела Железного Человека как никто другой.       Тони крайне старательно делал вид, что не смотрит на него.       Стив сделал в его сторону шаг, но замер в некотором непонимании. Дело в том, что он помнил. Он помнил, как они недавно совсем неловко шутили о предстоящем… предстоящей встрече, с беспокойством ожидая ответной реакции друг от друга. Как буквально перед открытием праздника, до того, как все мстители рассредоточились по верхней палубе Химеры (за исключением Тони, считавшем, что у него много дел, да и что это всё вообще ниже его достоинства — Стив предполагал, что Непобедимый Железный Человек просто шарахался от толпы детей), Тони небрежно предложил встретиться в той бургерной, что и в тот раз. Как Стив улыбнулся, отмечая, что тот нервно одёргивает рукава на рубашке.       Они оба такие очевидные, не так ли?       Стив помнил, как падал на него, как бронированные крепкие руки обхватывали его, не давая встретиться носом с полом. Помнил, как Тони торопливо отстранился, тараторя что-то о том, что это всё только для того, чтобы Стив не упал снова, что это не объятия.       Помнил ворочающееся в груди разочарование и своё прерывистое дыхание, смирение от того, что всё когда-то прошло, мешающий глотать комок в горле.       Господи, Тони к нему больше не подходил.       Стив прикрыл глаза, выравнивая дыхание. Кто-то осторожно потянул его за локоть, вынуждая недоумённо моргнуть и сконцентрироваться на окружающем мире.       — Он такой живой стал… — медленно прошептала Камала, не сводя взгляда с Железного Человека, а потом вдруг подняла свои огромные глаза на Стива. — После Луны. Когда он вас нашёл.       Живой? Стив моргнул, погружаясь в анализ. Такой резкий, полный раздражения, не смотрящий в будущее, сломленный — живой? Господи, насколько же всё было плохо?       Девочка закусила губу, уставившись куда-то в пол, а затем махнула рукой, сказав что-то неопределённое, развернулась и ушла, оставив Стива наедине со своим ужасающим открытием. Ему не в первый раз был пропускать время — целые годы — в заморозке, но, если говорить на чистоту, этот раз определённо отличался от предыдущего. Его первое пробуждение в новом времени было похожим на перемещение в другой мир — всё, что он знал, давно стало историей, написанной в учебниках, а знакомые и близкие ему люди уже отправились на тот свет или же проживали свои годы в старости. Ему не оставалось ничего, кроме как смириться, заводить новые связи, осваиваться там, где он оказался. Но теперь… Он чувствовал, словно попал в кривое зеркало. Он знал всех этих людей, он не так уж и много проспал, если сравнивать с предыдущим опытом… Но его понятие «немного» разительно отличалось от того, что считал сам мир: тревожно задумываясь об этом, он понимал, что остальные мстители — все, кого он знал и с кем он работал — изменились почти до неузнаваемости.       Стив, рассеянно смотря на ликующую толпу, вспоминал, что все его друзья прожили годы, окружённые одной лишь ненавистью. В это не верилось сейчас, но это действительно было, это то, что произошло после злополучного Дня Героев, это было тем, что они получили за попытку всех спасти.       Ошибки никогда никому не прощают. Хорошие дела могут забыть, но все прегрешения всегда будут помнить.       Стив попытался представить, каково это. Каково жить, когда твои статуи сносят, а в лицо кричат обвинения и требования умереть.       Из-за того, что Стива нашли не Мстители, нечестно, что он этого избежал. Все эти пять лет он, единственный среди них, оставался героем. Едва не задохнувшись от горечи, Стив мельком подумал о том, что было бы, если бы остальная команда ушла в подполье, притворилась мёртвой, если бы погибла…       Нет.       Стив в ужасе распахнул глаза, коря и проклиная себя за такую отвратительную мысль. Нет. Только не они. Только не он…       Ужасающая картина всё ещё стояла перед глазами, когда Стив развернулся и осознал, что на сцене остался лишь он сам.

***

      Он просматривал газеты. Проверял новостные выпуски, какие только мог найти. Отыскал видеоролики с заседаний по делу Мстителей.       Он не понимал.       После его… смерти… команда распалась, мстители разошлись во мнениях, откровенно спорили и враждовали на камеры. Стив ставил на паузу, вглядываясь в их лица.       Он не понимал.       — Что именно?       Стив вздрогнул, проклиная свои хвалёные обострённые чувства суперсолдата, которые предательски молчали, позволив Наташе незаметно приблизиться. С трудом поборов в себе желание закрыть экран руками — потому что это бессмысленно, он не знал, как долго Наташа стояла у него за плечом, — Стив просто вздохнул и сгорбился.       — У меня дежавю.       Наташа немигающе смотрела на него пустым взглядом, вынуждающим остальных выворачивать свои души наизнанку и вспоминать о всех грехах, но Стив, что странно, видел в этом заботу.       Наташа переживала. Хотела поддержать.       Стив устало провёл по лбу рукой и выдавил: — Я снова… Я снова вынужден изучать, что я пропустил… Я снова… я снова всё потерял.       О, он оговорился. Умом он понимал, что его фраза могла относиться к чему угодно и ни к чему конкретному, но, если быть честным, сам он понимал, о ком он говорил. Понимал кристально ясно и, судя по взгляду, который бросила на него Наташа…       …она понимала тоже.       Стив подавил в себе желание уткнуться лицом в ладони и, обречённо выдохнув, дрожаще выдавил: — Я потерял годы.       Наташа задумчиво склонила голову набок и нахмурилась: — Ты так думаешь?       Стив представил. Представил последний разговор с Тони, их обычную шуточную перепалку, окрашенную теперь смущённостью и каким-то новым видом радости и наслаждения, неуверенностью, когда они оба только-только начинали свыкаться с тем, что теперь это можно, что теперь это позволено, что они оба знают… Искренняя улыбка Тони, немного ломанная, дрожащая, подрагивающие усы над губой, когда он, сам ещё в это не веря, начинал удивлённо смеяться от того, как теперь всё… легко. Он улыбался набок. Фальшивые улыбки на камеры были идеальными, чётко выверенными, нацеленными заставить всех вокруг ему поверить, но именно искренние, случайные проявления эмоций, радости, были для Стива самыми восхитительными. Настоящими. Прекрасными.       После праздника. После речей. После всей торжественности Дня Героев они должны были перестать быть Железным Человеком и Капитаном Америка, Старком и Роджерсом…       Они должны были стать просто Тони и Стивом; Тони и Стивом, которые встречаются; двумя парнями на чуть менее неловком, чем первое, втором свидании.       И это было пять лет назад. Стив может скорбеть о том, что он помнит всё, как будто это было на той неделе, но для Тони это было слишком давно.       Стив не заметил, как в судорожном вздохе раздался всхлип.       Почувствовав движение, Стив распахнул глаза и увидел, что Наташа, скривив в беспокойстве лицо, присела напротив него, неуверенно опустив руку ему на колено и сдавленно прошептав: — Эй, Стив… Стив, не надо этого.       Раздался ещё один влажный всхлип и в следующий, непозволительно долгий миг, во время которого он разглядывал мутное лицо друга, он понял, что плачет.       — Я… эгоист, я… знаю это, п… просто…       Просто он хотел Тони.       Вот так, без раздумываний, без оценивания ситуации, без всех стратегических решений. Он хотел закрыть глаза, отмахнуться от реальности, забыть обо всём, что так сильно успело поменяться. Просто не думать о том, что правильно, а что нет, как он должен поступать, а как ему не положено. Хотел перестать беспокоиться обо всех разом, задумываться хоть о чём-то.       Он хотел вдохнуть знакомый запах одеколона, въевшийся давно уже в подкорку, хотел уткнуться носом в чужие волосы, обнять, хотел чувствовать дыхание на своей шее, руки на спине, хотел ни о чём больше не думать. Так просто.       От того, что ничего не просто, хотелось выть.       — Ты не эгоист, — мягко произнесла Наташа, заглядывая ему в лицо. — Нам всем было тяжело…       Стив, не вдумываясь, кивает.       Но что-то вдруг начинает зудеть под кожей, мельтешить перед глазами, просыпается это давно позабытое шестое чувство. Стив отмахивается, не верит, думает вскользь, что очередная заморозка бесследно не прошла, Господи, он же недавно только очнулся, организм сбоит просто, он ошеломлён, ведь прошли годы…       Но что-то не так. Стив вскидывает голову.       Взгляд Наташи пристальный, и — вновь это чувство чего-то важного, немыслимого, ощущение необходимости быть собранным в этот самый миг — она повторяет: — Нам всем было тяжело.       Что-то продолжает свербеть, не давать ему покоя, пока Стив рассматривает это краткое и вполне естественное сообщение со всех сторон.       Пять лет. Плохо не только ему. Пока он прохлаждался в лабораториях AIM они страдали все эти пять лет. Стив и представить себе не может, каково это, когда тебя обвиняет весь мир, когда команда распадается, когда твой…       Боже.       Стив вскакивает на ноги, бросая ошарашенный взгляд на понимающую улыбку и, с трудом вспомнив о словах благодарности и прощания, практически выбегает в коридор.       Наташа умница.

***

      На Химере оставались их комнаты.       По словам Брюса, авианосец был давно заброшен, разрушен, оставлен среди руин, но с момента воссоединения оставшихся членов Мстителей начали появляться агенты, которые всё ещё верили в них. На их плечи упала вся тяжесть восстановления Химеры, возвращения её к жизни.       Но никто не трогал личные комнаты.       Во всяком случае, Стиву так казалось. Всё словно бы лежало на своих местах, с поправкой на неудачное приземление. Но, приглядываясь, Стив с некоторым недоумением отмечал необычные детали: книги на полке всё в той же правильной последовательности, но стоят неестественно ровно, перевязаны вместе лентой; на дверцах шкафа появился обычный навесной замочек, который Стив без труда выдернул; на кровать была накинута огромная серая простынь, но вот под ней, поверх одеяла всё так же лежали синяя кофта и блокнот, как и пять лет назад.       Почему-то Стив был уверен, что к этим вещам никто за все эти годы так и не притронулся.       От того, что всё здесь было так по старому — ну, за исключением этих незначительных заботливых мелочей, — в груди всё сжималось, а глаза начинало щипать. Этот маленький уголок стремительно меняющегося мира оставался константой, был неизменным, дарил ложное ощущение того, что, может быть, это всё сон. Этого не происходило. Что этого всего не было.       Стив закрыл глаза, тяжело опустившись на кровать. После медленных вдохов и выдохов он, не сумев сдержаться, уткнулся лицом в ладони, с силой надавливая на веки. Тони когда-то — когда они ещё только настороженно узнавали друг друга — говорил, как часто он не мог понять, что реально, а что — нет. Как его кошмары оживали, чудовищные в деталях настолько, что заставляли верить, что всё это происходит на самом деле. Или же привычная ему череда событий, полных боли, разочарований, страха, которая иногда заставляла его остановиться ненадолго, задуматься, не в аду ли он давно, не спит ли, мечась по кровати прямо сейчас?       Но страшнее были те сны, в которых всё было хорошо. После них обрушиваемая серая, привычная реальность ощущалась ударом под дых, так как напрочь стирала, уничтожала каждую крупицу счастья, если ты посмел поверить, что сон реален, что в твоей жизни может быть хоть что-то хорошее.       Стив открыл глаза и, медленно поднявшись, нетвёрдо приблизился к шкафу. Створки так и остались открытыми, когда он сорвал замок, вещи на первый взгляд были нетронутыми.       На первый взгляд.       Стив не понимал, как можно было отказаться от чего-то хорошего. В его голове всё было просто, всё было логично — если в жизни выпадают моменты счастья, то их требовалось забирать все, целиком и полностью, не тратя время просто так. Его, как бы, жизнь научила. Потому что всё привычное всегда могло исчезнуть, но именно из-за этого, из-за отсутствия каких-либо гарантий его постоянности, его и требовалось держать как можно дольше, как можно крепче. Забирать всё.       У Тони, пожалуй, было своё, диаметрально-противоположное мнение. Стив тогда не понимал, когда он пытался раздражённо об этом сказать, растолковать свою мысль, преодолевая что-то непонятное, эмоциональное, явно сглатывая с трудом. Он никогда не был открытым. Метафорический панцирь продолжал его окружать даже вне брони, а когда он что-то проталкивал наружу — какую-то истинную эмоцию, — то в воздухе вокруг него зависала странная неловкость. У Тони… не было привычки делиться хоть чем-то.       Как начинал понимать Стив — это и было его отторжением всего того, что потенциально могло вызвать привязанность. А когда он говорил — говорил, а не язвил или отшучивался, — то это уже само по себе подразумевало наличие некоего рода связи с тем, кому он что-то втолковывал.       И это был Стив. Стиву он говорил о том, как неразумно верить в лучшее, что всё хорошее быстро уходит, заканчивается, утекает как сквозь пальцы. И это Стив поставил себе цель вытравить из него столь беспрецедентную веру в то, что не стоит даже пытаться.       Тони улыбался чаще и искренней. Неуверенно, да, но это же было только начало, верно? Начало лучшего, большего, сопровождаемого убеждениями Стива в том, что это просто так не пройдёт, не закончится, не прервётся.       Визуально, вещей было всё то же количество, но фотографическая память Стива, не подпорченная коматозным состоянием до той степени, когда она перестала бы таковой считаться, подсказывала, что чего-то не хватает.       Итак, если представить, что Стиву выпадает шанс вернуться в исходную точку, туда, где всё пошло наперекосяк — это же было бы новым шансом? Не так ли? Новым шансом, подаренным самой Вселенной.       Стив сдавленно выдыхает, когда понимает, чего именно недостаёт. Ну. Он ведь так и не успел переубедить Тони?

***

      Расходящееся эхо шагов вдавливающего сапоги в пол Капитана таинственным образом разгоняло всех у него на пути. Стив и рад был бы сделать пометку у себя в голове, но вот только все его мысли кружились вокруг одного вполне конкретного человека, который и являлся конечной целью его непродолжительных поисков.       Тони был наверху, на верхней палубе, сидел и смотрел на небо. Стив окинул его всего внимательным взглядом и болезненно улыбнулся — нашлась пропажа. Он знал, что увидит, ещё до того, как пришёл сюда, но наглядное подтверждение всех его ранних умозаключений и выводов заставило не порадоваться — сердце болезненно сжаться. Не за себя. За Тони.       Ну и, быть может, потому что на самом деле Стив такой эгоист, давало надежду на то, что есть шанс стереть эти пять лет из памяти. Или подредактировать.       — Последнее, что я помню — День Мстителей, — выпалил он и поджал губы, когда Тони вздрогнул и резко обернулся. — Я помню, как мы собирались встретиться по завершении.       Мелькнувшая на лице Тони тень недоумения отразилась уколом боли где-то в груди и участившимся сердцебиением, но затем его глаза расширились в понимании, обветренные губы приоткрылись, выпуская наружу свистящий выдох…       …а потом Тони закрылся.       — Да, полагаю, что-то такое должно было быть.       Стив опустил взгляд, собираясь с мыслями, выбирая тактику — он как-то не обдумал всё, пока летел сюда. Тони был под таким ненавистным для Стива панцирем, раскрошенным на кусочки, но всё ещё державшимся как единое целое. Он говорил, и говорил дальше, он звучал так, словно это всё давно уже ничего не значило для него, словно за годы он давно остыл даже в случае, если бы что-то чувствовал тогда.       — Обязательств у тебя никаких нет, можешь не беспокоиться, мы друг другу ничего не должны. Это было давно и вспоминать не обязательно. Привилегия восставших из мира мёртвых. В смысле, ну покутили вне работы — со всяким бывает, тут беспокоиться не о чем…       Стив моргнул. Тони беспечно отмахивался, обесценивал то растущее, что у них было, и пытался дать понять, что беспокоиться не о чем, что этого нет. Раньше — Стив знает — это ложилось бы тяжёлым камнем, давило бы, выгоняло воздух из лёгких, выжимало из груди жалкие, полные боли всхлипы. Потому что Стив помнил те нерешительные улыбки, то, как загорались глаза. Помнил эти первые касания пальцев к пальцам, нежные, не преследующие деловой характер. Помнил эту расцветающую на лице радость от простого осознания — можно. Теперь, наконец-то, можно.       Стив помнил взгляд. Он видел в нём чувство, которое, несомненно, отражалось и в его глазах тоже.       Он не видел смысла верить словам — Тони всю жизнь учился тому, что говорить и как говорить, чтобы оно звучало поубедительнее. Стив медленно кивнул на него, обрывая весь поток явно заготовленных заранее слов. Тони опустил голову, отслеживая его взгляд, осмотрел себя и внезапно поник — Стив видел это, видел момент, когда он осознал. Серо-зелёные глаза расширились, а потом в них промелькнула вся боль, всё отчаяние, которые, вероятно, скапливались в нём целых пять лет.       — Тони… — мягко начал Стив, вытянув руки, но пока не предпринимая попыток приблизиться.       Конечно, Тони его избегал. Конечно, сейчас пытался дать шанс забыть и уйти. Работа по убеждению Тони в том, что он заслуживает хорошего, была едва начата.       За все эти годы просто некому было сказать, что он не должен выпускать шанса быть счастливым.       И, так как Стив эгоист, он полон решимости взять на себя роль этого человека. Поставить эту цель вновь и следовать ей до последнего вздоха. Звучало пафосно, да, но это было правдой, их жизненный опыт уже это им доказал.       Тони вздрогнул, начиная бормотать что-то бессвязное и тихое. Стив видел, как тряслись его плечи, как дрожали губы и бегал по сторонам взгляд. Тони весь сжался, и вдруг, когда Стив сделал шаг вперёд, зажмурился.       Боже, Тони.       — Всё в порядке, — тихо прошелестел Стив и медленно, давая отследить каждое движение, поднял руки. — Тони…       — Что в порядке?! — вдруг вскинул голову тот и знакомый блеск в глазах был первым предупреждением — Стив уже знал.       Просто знал.       — В порядке, что я так на тебе зациклен?! — с нотками паники в голосе продолжал Тони, растягивая губы в самоуничижительной усмешке и смотря на Стива безумным взглядом, в котором читались боль, страх и такое отчаяние, что дыхание невольно сбивалось. — В порядке, что я почти пять лет ни на кого…       Стив просто рывком сократил оставшееся между ними расстояние, не собираясь выслушивать то, как дорогой ему человек разливает на себя яд, и крепко обнял, уткнувшись лицом в тёмные волосы и прерывисто вздохнув.       — С-стив?.. — Тони как-то резко замолчал. Обездвиженный, прижатый к широкой груди, он вдруг обмяк весь.       — Мне больно от того, что ты всё это время страдал, но также, — Стив стиснул его сильнее, — я… Я рад, что мои чувства всё ещё взаимны.       Его рука выводила по чужой спине круги, затем поднялась выше, пальцы зарылись в волосы, подушечками осторожно массируя голову. Он продолжал:       — Потому что мне сложно без тебя рядом, мне хочется видеть тебя, держаться за руки, вместе завтракать, сходить, наконец, на ещё одно свидание… Я хочу всего этого и больше.       Тони всхлипнул. Плечо явно стремительно становилось, ну, мокрым. Во время короткой речи Стива он с видимым облегчением вскинул руки и впился пальцами в его рубашку с такой силой, словно бы от этого зависела его жизнь. Он рыдал.       Стив, чувствуя, как у него самого по щекам скатываются слёзы боли-радости-горя-облегчения, срывается на последнее признание, которое произнести выходит на удивление легко — потому что это правда: — А знаешь, почему я всё это хочу? Нет тут никаких обязательств, — он выдыхает, только потом задумавшись об ответной реакции, — просто я тебя люблю.       Тони вздрагивает, но потом вжимается в него сильнее, словно собираясь слиться с ним в одно целое. Стив, в общем-то, не против — он лишь утыкается лбом в чужое плечо, притираясь. Боже. Как же он скучал по этому запаху, по волосам, по этому телу — по Тони.       Бесконечно долгое время спустя до слуха Стива доносится деланно-недовольное бурчание:       — А я тебя — сильнее.