Родос

- Пошел вон! Луиджи даже не проговорил - прошипел, выталкивая слова сквозь сведенное болью, страхом и злостью горло. Что-то страшное, темное, горячее клокотало там, внутри вечно вежливого, знающего законы и терпеливого мессера Гритти, готового выслушать каждого, с кем так или иначе свела его жизнь. Вдох. Выдох. - По какому праву? - Никому не велено входить в палатку визиря. - Даже если он, мать твою, умирает?! - Мать мою, ябаджи, не трогай... - Я, в отличие от тебя, родился в столице. - Луиджи, которому эти препирательства просто надоели, плечом оттеснил Махмуда от хлипкой двери шатра и длинно выдохнул: - Господи!.. - Его здесь нет, - хрипло прокаркало бледное нечто на постели, что еще утром можно было назвать Теодором. Раненый лежал на животе, нелепо подвернув под себя одну руку, явно стараясь дышать как можно размереннее, с хрипом выталкивая воздух после каждого вздоха. В палатке суетились евнухи, лекари, какие-то незнакомые Луиджи люди, пахло лавандой, оливковым маслом и чём-то удушающим, напоминающим скисшую баранью кровь. - Вон. Все вон! - Эфенди... - Пошли прочь!!! - Луиджи орал впервые в жизни. Его трясло как в лихорадке, и он сдерживался тем, что то и дело нервным коротким жестом пригибал большой палец левой руки к основанию ладони. Звук хруста сустава был влажным и неприятным, но, видимо, именно он помогал Луиджи сохранять здравомыслие при виде распростертого на хлипкой походной постели друга. У Луиджи в запасе имелся вполне обширный список слов, которые были применимы в такой ситуации, но все они вдруг куда-то исчезли. Как будто их выдуло из головы тем же порывом ветра, что трепал флаги с белыми конскими хвостами сверху. Что тут вообще можно было сказать? «Как так вышло?» - ну, если приглядеться, то можно детально восстановить картину того - как. «Почему ты был так неосторожен?» - последнее дело упрекать раненого в том, что у него нет еще одной пары глаз на затылке. «Я тебя когда-нибудь сам прибью» вообще не выдерживало никакой критики, поэтому Луиджи только вцепился в рукав пробегавшего мимо лекаря и повторил: - Уйдите! Запах кисловатого яблочного уксуса смешался с запахом свежей крови – видимо, Теодор пошевелился и начавшая подсыхать корочкой рана снова открылась. Тихое то ли шипение, то ли выдох сквозь стиснутые зубы для Луиджи был громче всякого крика. Он никогда не был трусом. Страх - почти любой - у него отбило лет в семь, когда он впервые стал свидетелем казни предателя, которого султан Селим Явуз счел недостойным даже топора палача. Зрелище было впечатляющим, запоминающимся на всю жизнь и отучившим бояться вида крови навсегда. Во всяком случае, так считал сам Гритти. Но сейчас он мог только нелепо стоять столбом посреди шатра, не в силах перевести взгляд на что-то даже не багровое - почти черное, пустотой зияющее в паре пальцев от четвертого ребра. Слишком близко. Слишком. Рядом, словно бы над самым ухом, истошно заорал муэдзин, призывая правоверных к молитве, и именно этот звук вырвал замершего в откровенном шоке Гритти из оцепенения. На смену первой бесконтрольной, не поддающейся никакому отчету панике пришла уверенность. Тело отмерло, а вслед за этим, через пару мгновений, в норму пришел и разум. - Не шевелись, пожалуйста, - коротко бросил Луиджи, подходя к тазу с розовой водой и по локоть закатывая рукава рубашки, чтобы омыть руки. - Пытаюсь. Как видишь, получает... Господи, да как в таком состоянии можно еще умудряться отвечать с таким невероятным сарказмом в голосе? - И помолчи. - Бей, вам лучше уйти. Лекари и так делают все, что могут. - Они делают недостаточно! - Луиджи сам не сообразил, что повысил голос настолько, что несчастного врача чуть не снесло с ног звуком. - Хотя бы потому, что ему все еще больно. Этого можно было даже не говорить, достаточно было взглянуть в расширенные от шока и боли глаза и зрачки раненого, чтобы понять - ему не просто больно, ему больно так, что вообще непонятно, каким чудом тот умудрялся сохранять сознание. Луиджи, которого аж замутило, стоило только представить, что сейчас чувствует друг, первым делом взял со стола небольшой пузырек из мутного стекла и серебряную ложечку. Открыл пробку, понюхал, убедившись, что это именно то, что надо, и склонился над постелью. - Пей. Станет немного легче. А еще Луиджи вдруг стало безумно интересно, почему это лекари, явно присланные Пири пашой, не додумались до такого простого действия самостоятельно. Ждали, что «греческого выскочку» убьет не рана, а боль? Теодор ничего не ответил, лишь благодарно опустил ресницы и действительно на минуту притих. - Визе. Дай воды, пожалуйста. - А хуже не будет? - Луиджи постарался улыбнуться. Расторопный служка тут же подал ему кубок. Луиджи, под неодобрительное качание головами и цоканье языком, демонстративно вылил все содержимое и налил воды из своей фляжки, которую предусмотрительно не снимал с пояса весь день. Пить в таком состоянии было бы крайне сложно, поэтому, найдя чистую ткань, которая явно должна была пойти на повязки (и предварительно ее тщательно осмотрев и обнюхав), Луиджи смочил краешек в воде и провел по губам друга. - Пока только так. - Потом может быть и никак. А вот за эти слова его и впрямь захотелось убить. - Бей... - Почему вы все еще здесь, черт возьми?! - Луиджи зарычал. Лишняя суета вокруг только мешала. Окружавшие его люди откровенно тянули время, и это заметил бы любой, у кого вообще были глаза. - Потерпи. Мне нужно осмотреть рану. Возражений «ты же не лекарь» или чего-то подобного не последовало, чему Луиджи был бесконечно благодарен. Опустившись на колени возле походной кровати, чтобы лучше видеть, Гритти сощурился, заметив то, чего в ране, по его мнению, к этому времени было быть уже не должно. Пригляделся, изо всех сил напрягая зрение, чуть подвинулся, чтобы попадало больше света. Нет, он не ошибся - он действительно смотрел на наконечник! Вопросов становилось только больше, но все они были отложены на потом. - Вина. А лучше граппы. Деревянную ложку, розовое масло. И все, из чего можно сделать «экстрактор Брэдмора», если вы, тупоголовые нестриженные бараны, вообще знакомы с таким! - Луиджи оглядел замерших перед ним в недоумении сынов науки. - Быстро!! - Не кричи... пожа… луйста. - Я еще даже не начинал. - Гритти, наплевав на приличия и все прочее, разделся до нижней рубашки, подкатал рукава и надежно, чтобы не сползали вниз, примотал бинтами чуть выше локтей, фиксируя. - Сразу говорю, будет больно. Теодор только кивнул, снова задышав чаще. Кажется, до него тоже начало доходить. - Что ты... собираешься...? - То, что должны были сделать эти кишки гнилого ишака. - В подробности именно сейчас Гритти вдаваться не собирался, в том числе для того, чтобы не волновать друга еще больше. - Вытащу наконечник хотя бы. - Ладно. - По этому короткому ответу было понятно, что Луиджи может делать все, что сочтет нужным, чтобы облегчить состояние друга. - Я буду болтать, а ты слушай мой голос и просто постарайся... «…не умереть, хорошо?» Теодор, отлично понявший, что ему хотели сказать, слабо сжал руку Луиджи, кивнув. Четверть часа показались ему вечностью. Неужели так сложно найти требуемое? Подозрения, что лекари тянули время, все усиливались, но Луиджи твердо решил на это сейчас не отвлекаться. Если все получится («Не если, никаких если, не смей так думать!»), то решение этого вопроса он оставит на откуп Сулеймана, которому непременно всё расскажет. - Да неужели?! Где-то сдох тот осел, на котором вы все это сюда тащили? - Смягчать риторику Гритти не собирался, ему было не до того. Протирая составляющие инструмента граппой, он на миг поднял взгляд. - Если кто-то посмеет мне мешать... Договаривать ему не пришлось. Вернувшись к постели, Луиджи поближе подвинул несколько крупных свечей, чтобы дать себе больше света, но так, чтобы это не несло опасности даже в случае неверного движения, и попытался улыбнуться. - Давай, согреши на будущее. Заставить Тео выпить добрых четыре ложки граппы было сложно, но терпению Луиджи в этот момент мог бы позавидовать любой из христианских праведников. - Вот так, хорошо. А теперь прикуси черенок и слушай. - Хорошо хоть ложку они смогли найти достойную! - Как тебе совершенно точно известно, был такой король Генрих. А на тот момент принц - Генрих Уэльский... Вдох. На миг Луиджи охватила паника, он делал это всего два раза, но сейчас ошибок допускать было нельзя. Болтать и работать было невероятно сложно, но Гритти понимал, что стоит ему замолчать, да даже просто сменить интонацию или тон голоса, как все пойдет наперекосяк. Рассказывая о том, как наследник английской короны повел в бой тысячи человек и чуть не погиб в битве при Шрусбери, Луиджи изо всех сил напрягал глаза и руку, чтобы та не дрожала. Ему было физически невыносимо причинять другу боль, но если он не сможет этого сделать, то говорить у камина они будут только в следующей жизни. Возможно. Поэтому шансов на отступление у него просто не было. Теодор напрягся всем телом, охнул сквозь сжатые на черенке ложки зубы, когда Луиджи сделал короткий надрез, чтобы немного расширить края раны. Он не был гением вроде Брэдмора, он вообще не был лекарем, да и действовал исключительно по памяти трактата и интуиции, поэтому палочек из бузины, обернутых пропитанной медом тканью у него не было. Только желание закончить все как можно быстрее и правильнее. Рассказывая другу о трактате «Филомена», откуда он, Луиджи, и узнал о таком гениальном приеме, Гритти едва заметно перевел дыхание и продолжил: - Между прочим, лет за десять до этого случая этот самый Брэдмор доказал, что он превосходный лекарь. Попытался вылечить то ли казначея, то ли инженера какого, не помню уже, который решил, что этот мир для него слишком мерзок и упал на меч. Восемьдесят шесть дней лечил бедолагу. А тот возьми и выживи. - Б... боже! - Теордор одной рукой вцепился в простынь, когда конец щипцов плавно вошел в наконечник. Луиджи осторожно повернул стержень с резьбой, надежно фиксируя инструмент. - Все, все. Почти все. Вдохни. Он умудрился вытянуть всю конструкцию одним движением. Видимо исключительно от страха. В каком-то отупении Луиджи смотрел, как наконец засуетились лекари (которых он, между прочим тщательно гнал), останавливая кровь, проливая рану белым вином, накладывая повязки. Залпом хлеща прямо из бутылки красное, Луиджи прекрасно понимал, что следующая ночь будет решающей и твердо пообещал себе, что никто не посмеет выгнать его из палатки. Только если вынесут в виде бесчувственного тела. Он смотрел на наконец лишившегося чувств Теодора почти невидящим взглядом, пытаясь осознать, как же можно так ненавидеть человека, чтобы подстроить ему такую мучительную смерть? Кем нужно быть, чтобы опуститься до такого? А ведь Пири паша слыл глубоко уважаемым человеком. В том, что здесь побывала именно его рука, Гритти не сомневался. Оставалось понять, как подать эту информацию султану так, чтобы совершенно точно никто не остался безнаказанным. А если бы он доверился лекарям и не пришел? А если бы он не догадался осмотреть рану? А если бы он был не настолько начитанным? Слишком много «если бы» для одного вечера, и ни на один из них не было ответа. - Я останусь здесь. - Через голову стянув перепачканную кровью рубашку, Луиджи провел рукой по лицу, с удивлением отметив, что с него льёт как с горного водопада. Странно, а он и не почувствовал вовсе. - Никого не впускать и не выпускать без моего разрешения. Всю еду, воду, напитки будет проверять дегустатор при мне. Хоть одно возражение - и вся стража будет заменена на венецианскую. Это ясно? - Он никогда не слышал такой усталости в своем голосе. - И вино кончилось... - Бей... - Я, черт возьми, знаю, кто я! Я сказал - вино кончилось! - Наконец все переживания, всё так тщательно сдерживаемое горе и ужас прорвались наружу. Вытащив за шиворот из палатки одного из лекарей, Луиджи остановился только тогда, когда ага янычар буквально за локти оттащил его от несчастного. От души пнув покатившийся по пыли тюрбан, Гритти смачно выбранился ему вслед и под сочувственные взгляды вернулся в палатку. Впереди у него была тяжелая ночь...