Линии битвы

      — Слушай, гугл говорит, что я могу это сделать.       Сол проснулся, но не пошевелился. Тренировки вспомнились на мгновение раньше, чем он пришел в сознание: «Не позволяй узнать, что ты очнулся». Сол пытался разглядеть всё, что мог, с закрытыми глазами и обмякшим телом, тщательно следя, чтобы никто этого не заметил.       — Ты не вставишь мою гребаную руку обратно в сустав, потому что погуглил.       Похитители. Сол подавил желание немедленно прийти в себя, вскочить на ноги и наброситься на них, вместо этого оставшись неподвижным и взяв себя в руки.       Ему не заткнули рот кляпом, хотя сначала он так и подумал, пока не понял, что это было не давление повязок на рот, а пульсирующая боль в челюсти от ударов, грубая текстура на языке была не тканью, а жгучей сухостью от дыхания через рот в течение, должно быть, нескольких часов. Когда он все-таки попытался пошевелить языком, то почувствовал медный привкус крови.       Весь вес приходился на правое запястье, бедро и плечо, голова наклонялась вперед, упираясь во что-то похожее на деревянный пол. Запястья связаны впереди — типичное преимущество, за исключением наличия чего-то похожего на толстый шест, горизонтально продетый между локтями. Шест заставил позвоночник выгнуться вперед и предотвратил любое ослабление веревки, которая тянулась между запястьями, связывая их вместе на животе. Правое запястье адски ныло от того, что несло весь вес, не имея возможности пошевелиться.       Итак, он связан в напряженном положении, а это означало, что похитители — не дилетанты.       Это немного смягчало унижение от попадания в засаду, потому что, во-первых, похитители были профессионалами, а во-вторых, ему удалось вывихнуть одну из их рук.       Однако стыд все еще горел, раскаляясь добела и перерастая в ярость. Стараясь не пошевелить ни единым мускулом, Сол согнул запястья, чтобы проверить прочность веревки.       Плотная, упругая. Мужчина не осмеливался экспериментировать с притоком крови к пальцам, чтобы не выдать, что проснулся, но по отсутствующему покалыванию мог сказать, что кровообращение сильно нарушено, и он не смог бы пошевелить ими, даже если бы попытался.       Боль была ничем по сравнению со жгучим упреком, который пронизывал каждую клеточку.       Сол знал, что играл с огнем, думая, что может заполучить Фару, Ская, иметь хоть какое-то подобие контроля над своей жизнью. С тех пор, как они оказались в мотеле по дороге в Сталрайд, мысли метались в разные стороны, Сильва думал о них и еще одна волна сожаления захлестнула, с тоской напомнив о непроведенной ночи с ней. В ее постели, а не на безликом гостиничном матрасе. Ее кровать, ее комната, ее жизнь.       А потом связи, которые он переворачивал в поисках Ская.       Потребовалось гораздо больше самообладания, чем было необходимо, чтобы сохранить расслабленное выражение лица вместо гримасы сожаления. Сол позволил себе отвлечься. Именно таким, каким он всегда говорил ей, что будет. Скомпрометированным.       И теперь он лежал связанный на холодном полу, не имея ни малейшего представления о том, где находится, и кто похитители.       Холодный, жесткий стыд и разочарование ударили по нему с новой силой, превозмогая боль в челюсти и запястьях.       По крайней мере, не было активного кровотечения. Сол не заметил, как кровь потекла из его губ или носа. И, кроме лица, остальная часть тела, казалось, осталась невредимыми, если не считать неприятного ожога от веревок на запястьях, боли в спине и локтях от необходимости изгибаться вокруг шеста.       — Да ну, боссу не понравится, что у тебя до конца всего этого будет только одна рука.       — Если ты попытаешься вставить её обратно, у меня навсегда останется только одна рука.       — Слушай…       Оба голоса оборвались при звуке шагов. Сол оставался неподвижным, в то время как разум устремлялся вперед, подсчитывая. По крайней мере, три человека: судя по воспоминаниям о нападении, их было по меньшей мере столько, но они так быстро ослепили его, что он не был уверен.       — Почему вы сидите здесь и болтаете без умолку?       Со стороны двух голосов послышалось шарканье. Даже невидящий и связанный Сол мог уловить вину и замешательство из-за насмешки третьего голоса.       Шаги приближались. Третий голос приблизился к нему и остановился в нескольких дюймах от распростертого тела. Шест между локтями был достаточно длинным, чтобы доставать до пола, и служил одной из ножек, которая заставляла тело Сола наклоняться к земле. Даже если бы он открыл глаза, пришлось бы повернуть голову, чтобы посмотреть вверх.       Как оказалось, в этом не было необходимости. Послышался шаркающий звук, а затем удар в спину, прямо за левой почкой, от которого перехватило дыхание. Глаза распахнулись. Вздох боли вырвался непроизвольно, и Сол сильно стиснул свою и без того больную челюсть, чтобы остановить крик, который в противном случае сопровождал бы его. Он выругался, инстинктивно пытаясь среагировать, но шест, зафиксировавший локти, помешал любому движению, за исключением рывка вперед и в сторону от ботинка со стальным носком, который уперся в спину.       — Он очнулся, — выплюнул третий голос. — И вы, блять, не заметили.       — Мы не могли…       — Но он не пошевелился…       Оба голоса разом умолкли, и Сол понял, что третий голос принадлежал фее разума.       Черт.       Реакция привела к тому, что Сол почти полностью перевернулся на живот со связанными запястьями под собой, а веревка болезненно впилась в кости. Он сжал кулаки и попытался выровнять дыхание. Теперь, когда Сильва мог видеть, он попытался собрать как можно больше информации об окружающих.       В комнате было темно, но искусственно — деревянные жалюзи плотно задернуты, защищая от солнечного света, просачивавшегося сквозь щели. Значит, все еще день. Либо он пробыл без сознания недолго, либо целый день. Почему-то Сол сомневался в последнем. Оштукатуренные стены, чистые и белые, полированный деревянный пол. Это могла бы быть совершенно обычная комната без мебели в доме или квартире, если бы не он сам, беспомощно лежащий на полу.       Напротив, под одним из запечатанных окон, первый голос и второй поднимались на ноги со складных стульев. У последнего повреждено плечо, Сол мог видеть это по тому, как он стоял, сгорбившись, со свободно свисающей вдоль тела правой рукой. Двое мужчин могли бы сойти за братьев, судя по их темным волосам и хмурым взглядам.       Фея разума обошел Сола спереди и присел на корточки. В отличие от первого и второго голосов, его волосы были скорее мышино-каштановыми, и вместо того, чтобы хмуриться, зубы обнажились в угрожающей улыбке. Мужчина опустил одну руку, чтобы щелкнуть Сола по лбу, как будто стряхнул дохлую муху со столешницы.       — Как долго ты не спал, крутой парень?       Сол крепко сжал губы, полный решимости не провалить эту часть своего обучения в Алфее. Он получил бы больше информации от своих похитителей, если бы не подыгрывал им.       Два «возможно брата» отошли на несколько футов друг от друга, как будто расстояние могло избавить их от чувства вины за то, что они не заметили, как Сол проснулся. Ему не понравился ряд складных стульев, которые они оставили позади. Это похоже на театральные кресла для жуткого шоу, в котором Сол предпочел бы не играть главную роль.       Они должны были быть эраклионцами. Но как они его нашли? Отслеживали ли они его расписание? Невозможно, он выходил в рандомное время. Неужели кто-то помог им? Утечка информации. Кто бы ни выпустил Ривена на свободу…       Фея разума дернул бровью, но Сол не позволил унижению перерасти в негодование. Эмоции и истерика ничего не дадут, кроме как подольют им еще больше топлива для горения. Вместо этого Сол открыл рот.       — Где Андреас? — спросил он.       Голос больше походил на карканье, все еще чрезвычайно сухой после нескольких часов, проведенных без сознания. Сильва облизнул потрескавшиеся губы, в то время как зубы феи разума заблестели.       — Нашему гостю нужна вода.       Пока волшебник вставал, Сол закрыл глаза и собрался с духом, но не съежился. Какое гребаное клише. Один из первых голосов — должно быть, первый голос, тот, у которого обе руки в порядке, вышел из комнаты и мгновение спустя вернулся, шаркая под тяжестью чего-то хлюпающего.       Сол лежал неподвижно, пока на него не обрушился каскад ледяной воды, такой холодной, что снова перехватило дыхание.       Сол проглотил ругательство, вместо этого сберегая дыхание для глотка воздуха, словно ставшего зимним, обжигающим легкие. Каждый мускул напрягся в ответ, запястья снова обожгло от натяжения пут. От пронизывающей до костей воды, мышцы только сильнее напряглись. Если они наконец отвяжут, будет трудно заставить руки снова двигаться.       Сильва сделал прерывистый вдох и тряхнул головой, чтобы убрать воду с лица. Лужица перед головой была розовее, чем ему хотелось бы, но не такой красной, как он опасался. Сол сглотнул и заговорил снова:       — Я спросил, где самый главный трус?       Фея разума снова присел на корточки и провел пальцем по щеке Сола.       — Знаешь, он сказал, что твой рот может быть весьма полезен.       Итак, они эраклионцы, и за этим стоял Андреас. Но осознание того, что Сол попал в засаду, подготовленную не кем иным, как королем мятежного королевства, никак не уменьшало того, насколько сильно он ненавидел позволять себе стать жертвой Андреаса. Снова.       Сол не знал, чем это закончится, знал только, что это закончится плохо. Особенно учитывая ликование в улыбке феи разума, когда он остановил свой палец прямо у виска Сола.       Зная, что сейчас произойдет, Сол решительно посмотрел на него снизу вверх и стиснул зубы. Опять все эти клише.       Первая вспышка боли пронзила сознание по диагонали, посылая разноцветные вспышки света перед глазами. Вторая пронзила легкие, обжигающе горячая, превращавшая каждый хрип во взрыв огня, с которым Сол пытался бороться, задерживая дыхание. В то время, как мозг отчаянно нуждался в кислороде, третий разряд прошелся вдоль позвоночника, и возникло ощущение, что каждый позвонок ломается один за другим, пока не достиг копчика.       А потом, боль исчезла в одно мгновение.       Гребаные феи разума. Мучая его платоническим идеалом боли, а затем, устраняя боль так же легко, заставляя дрожать от последствий призрачного нападения, которое Сол не мог доказать, было реальным, кроме его собственных воспоминаний.       Сол разжал кулаки, опустив дрожащие пальцы на деревянный пол, чтобы успокоиться.       Это временно.       Уныние, вбитое в него. Уныние, в котором он преуспел. Сол глубоко вздохнул, чтобы скрыть дрожь в голосе, и поднял взгляд на фею разума.       — Разве ты не должен задавать мне вопросы?       Второй голос, тот, что с болтающейся рукой, громко рассмеялся. Сол проигнорировал насмешку в его жесте и не сводил глаз с феи разума.       — Я думал, он хотя бы захочет посмотреть, — фыркнул Сол.       В ответ фея снова улыбнулся своей жуткой улыбкой и вздернул подбородок.       — Он сказал, что придет, когда ты начнешь кричать.       Ах.       Дрожь ужаса пронзила прежде, чем Сол смог справиться с ней, прежде чем он смог собраться с духом, нужен был всего лишь вдох, чтобы подавить ее. Он отказывался опускать зрительный контакт, заманивая фею разума в ответ.       — Чертов трус. Всегда заставляет шестерок делать за него грязную работу.       Это отчасти сработало. Сол мог видеть вспышку гнева в глазах феи разума, как напряглись плечи, за исключением того, что затем послышалась еще пара шагов.       Каждый шаг отдавался эхом в ушах и в полу, который вибрировал под ним. Тяжелые ботинки, медленная походка. Рот Сола, смоченный водой из ведра, мгновенно пересох, и ужас перерос в волну, которая просочилась в каждую вену. Он не пошевелился, когда фея разума встал и отступил назад, открывая владельца шагов.       Король Андреас Эраклионский.       Сол держался так неподвижно, как только мог, прижимая пальцы к полу, чтобы руки не дрожали, когда их взгляды встретились. Прошло восемь лет с тех пор, как они в последний раз встречались лицом к лицу, и Сол знал, что они оба активно вспоминают ту стычку. Он сломал челюсть Андреасу. Если не брать в расчёт, что охранники Андреаса прижали его к земле, избили и оставили на спине шрам, который он никогда не забудет.       Сол заставил свои легкие дышать ровно. Андреас выглядел немногим иначе, чем восемь лет назад. Возможно, на висках появилось больше седины, но у него по-прежнему была густая копна каштановых волос и тщательно подстриженная борода. Вместе с ботинками он был одет в черное с головы до ног, его однобортная военная куртка расшита малиновыми нитками, которые слишком сильно напоминали о крови.       — Здравствуй, Сол.       Пересохший рот внезапно наполнился тревогой, заставившей Сильву сглотнуть.       — Чего бы ты ни хотел, я отказываюсь, — предостерёг Сол, сжав руки в кулаки.       Улыбка Андреаса превратилась в тихий смешок, который затянулся слишком надолго, но Сильва отказался от дальнейших слов. Сказать было нечего. Какую бы пытку ни придумал Андреас, мнение Сола оставалось неизменным: нет.       Наконец, король с притворной искренностью покачал головой и махнул рукой в сторону лежащего на полу Сола.       — Как ты и сказал, я еще даже ни о чем не просил.       Он собирался прикинуться глупцом. Он собирался использовать все средства, чтобы дестабилизировать Сола, в том числе загнать его в тупик притворным невежеством. Сол не собирался подыгрывать.       — Ты хочешь ее смерти, — сказал он, не дожидаясь, когда Андреас озвучит это.       Все еще улыбаясь, Андреас подошел на шаг ближе, а затем на два в сторону. Еще одна часть его игры: заставить Сола двигать подбородком по деревянному полу, чтобы держать его в поле зрения.       — Я многого хочу, Сол.       — Как я и сказал, — сухо повторил Сильва. — Чего бы ты ни хотел, я отказываюсь.       Король помолчал, скрестив обе руки на груди, его лицо было бесстрастным и беспринципным. Они долго смотрели друг на друга, пока Андреас не поднял одну руку, задумчиво постучав себя по подбородку, а затем упер руки в бока и подбородком подал сигнал «возможно братьям».       — Подвесьте его.       Что ж, это прозвучало дерьмого. Впервые с момента пробуждения, Сол проявил собственную инициативу, подтянув лодыжки под талию и опираясь на шест локтями, чтобы подтянуться вверх в сидячее положение. Ему удалось правильно подогнуть колени, когда первый голос, тот, у кого две работающие руки, подошел сзади и ударил коленом в спину. Сол захрипел, когда тело качнулось вперед, а затем, что удивительно, назад, когда первый голос схватил шест за оба конца и подтянул Сола вверх.       Он вскочил на ноги и оттолкнулся назад, чтобы застать первый голос врасплох, но фея разума явно ожидал какого-то возмездия. Что-то похожее на удар боевого топора врезалось Солу в затылок, в глазах потемнело, а легкие сжались от недостатка кислорода. Колени подогнулись, но когда фантомная боль в голове отступила и мгновенно сменилась физической болью в локтях, теперь вынужденных выдерживать его вес.       Когда к нему вернулось зрение, первый голос стоял спиной к стулу, а второй голос держал левую руку вытянутой, в то время как правая рука, свисающая с конца безвольной кисти, лишь слегка наклонилась в сторону Сола. Глаза светились ярким неоново-зеленым цветом.       Ах, конечно. Две феи. Сол посмотрел налево, направо, затем вверх. С потолка свисали две виноградные лозы, каждая толщиной около дюйма, и обвивались вокруг каждого конца шеста, приковывая к тому небольшому радиусу, за который он мог ухватиться из-за провисания лозы.       Унижение от того, что его приковали к месту, жгло даже сильнее, чем остаточная боль от ментальных трюков феи разума. Сол впился ногтями в ладони — единственное, что смог найти, чтобы выплеснуть гнев, и выпрямил спину настолько, насколько смог.       Ужас окутал подобно вуали, прозрачной, но неотвратимой. Вот так, выпрямившись, Сол был гораздо более уязвим для любого вида нападения, чем на земле. Он выровнял дыхание, превратив страх в подготовку, и вздернул подбородок, чтобы встретиться с холодным взглядом Андреаса.       — Ты гребаный идиот, — сказал он. — Как только ты причинишь мне боль, она поймет, что это ты. Все, чем, по твоему мнению, ты сможешь шантажировать, будет бесполезно.       Самодовольная, понимающая улыбка Андреаса ни разу не дрогнула.       — Она не узнает, что это я, потому что ты ей не скажешь. И у меня есть непредвиденные обстоятельства.       Сол провел языком по задним зубам. Он понятия не имел, насколько тщательным может быть это непредвиденное обстоятельство, но, несмотря ни на что, это было еще одной демонстрацией того, что Андреас на шаг впереди. Король мог позволить себе роскошь продумать все до конца, в то время как Сол пытался играть в догонялки с уже разболевшейся головой и ноющими руками.       Но «ты ей не скажешь». Означало ли это, что Андреас планировал убедить его в том, что будущий Сол действительно не расскажет будущей Фаре? Что он хотя бы останется жив.       Или что не будет будущего, о котором Сол мог бы рассказать?       Прежде чем Сол успел обдумать последствия, Андреас шагнул вперед, протягивая руки и заставляя его отшатнуться назад, насколько позволяла слабина виноградной лозы. Но вместо того, чтобы схватить за шею, как он думал, все, что Андреас сделал, это погладил верхнюю пуговицу на его рубашке.       Раздевание никогда не было хорошим знаком. Он знал это по своему последнему общению с Андреасом. Сол выровнял дыхание, цепляясь за быстро истончающиеся нити спокойствия, пока Андреас расстегивал первую пуговицу.       — Ты напрасно тратишь время, — Сол ненавидел то, сколько усилий потребовалось, чтобы придать голосу спокойствие и непоколебимость. — Ты же знаешь, я не сломаюсь.       — Может быть, нет, — сказал Андреас с тонкой улыбкой, расстегивая вторую пуговицу на рубашке.       Он отступил назад и, прищурившись, посмотрел на дело своих рук. Сочтя, что этого недостаточно, Андреас расстегнул третью пуговицу и расправил воротник рубашки, так что обнажилось несколько дюймов кожи. Удовлетворенный, он снова отступил, в то время как улыбка превратилась во что-то более зловещее.       — Но ты будешь кричать.       Андреас наклонил голову к второму голосу, фее земли, который снова шагнул к Солу и наклонил его голову из стороны в сторону, чтобы размять мышцы шеи. Возникло отчетливое ощущение, что если бы у феи были две рабочие руки, он бы хрустнул костяшками пальцев.       Сильва стиснул челюсти и напряг мышцы пресса, стараясь стоять как можно выше, все еще связанный, с выставленными вперед плечами. Мужчина поднял обе руки, левую гораздо выше, чем поврежденную правую, и Сол приготовился принимать любые удары.       Но никаких ударов на него не посыпалось. Глаза мужчины снова засветились неоновым светом, и несколько секунд, казалось, ничего не происходило, а затем уголком правого глаза Сол уловил неестественное движение.       Виноградная лоза. Растение, привязывающее шест за его правым локтем, удлинялось, скользя по плечу, как ползучая многоножка. Автоматически Сол дернулся, как будто мог стряхнуть лозу, как насекомое, на которое она так походило, что было не только бесплодно, но и разочаровывало, поскольку теперь он просто передал Андреасу боеприпасы вместо того, чтобы оставаться непоколебимым, как учили тренировки.       Но все мысли о том, как нужно себя вести, вылетели из головы, когда Сол заметил, как кончик лозы колышется, пока кусочки коры не осыпались на рубашку, как карандашная стружка, заостряя кончик.       Он понял, что сейчас произойдет, и отдернул подбородок как раз в тот момент, когда острый конец виноградной лозы вонзился в незащищенную часть груди.       Сол подавил крик сквозь стиснутые зубы, когда острие глубоко вонзилось в мышцу ключицы. Он не смог сдержаться, чтобы не согнуть колени, даже когда всем весом повис на локтях, прижавшись к шесту.       Боль в руках была второстепенной по сравнению с виноградной лозой, пробиравшейся сквозь плоть. Сол не мог вздохнуть. Когда она проникла глубже, он издал один панический вздох, и то, как лоза сдавила легкие, помешало сделать полный вдох из-за пьянящей смеси боли и страха.       Вопреки самому себе, вопреки всем инстинктам, Сол опустил подбородок, чтобы посмотреть. К черту Андреаса, к черту за то, что он подумал об этом и расстегнул рубашку, чтобы всё видеть. Чтобы наблюдать, как виноградная лоза ползет под кожей. Голова кружилась от жгучего коктейля боли, от того, что чувствовал, и отвращения от того, что видел.       И, черт возьми, как сильно он это чувствовал. Сол чувствовал это повсюду. Лоза проскальзывала мимо легких, извиваясь между ребрами. Позыв к рвоте был едва ли второстепенным по сравнению со страхом перед усилением тропы этой лозы через туловище. Сол попеременно то опирался на локти, то сжимал колени, чтобы удержаться в вертикальном положении, не в силах решить, в каком из положений чувствовал себя хуже.       Лоза вонзилась глубже, её длина под кожей слегка колыхалась, погружаясь глубже в грудь. Сол не мог видеть наконечник, но образ оставался перед мысленным взором, обхватывающий сердце и крепко сжимающий. Каждое сжатие становилось все более очевидным с каждым напряженным ударом сердца.       И тут лоза остановилась. Часть, видимая над рубашкой, перестала колебаться, и Сол судорожно вздохнул, боясь делать какие-либо резкие движения, чтобы это еще больше не сдавило сердце. Он даже не заметил, что Андреас подошел ближе, пока его рука не потянулась к подбородку.       — Убей Фару.       Большая часть разума была занята инородной хваткой, держащей сердце, но натренированная Алфеей часть, издала вялый вздох облегчения. Наконец-то. Допросная часть пытки. Даже если Андреас не сформулировал это таким образом, это было именно так: вопрос. По крайней мере, Андреас не собирался затягивать с этим.       Сол вздернул подбородок. Не сильно, он не осмеливался на резкие движения и не тратил энергию на долгий ответ.       — Нет.       Виноградная лоза в груди изогнулась, отчего колени Сола снова подогнулись, а боль усилилась. Он втянул в себя воздух, смутно осознавая, что Андреас отступил на шаг, нетерпеливо расхаживая перед ним.       — Все устали от этой войны, Сол. Я даю тебе возможность покончить с этим.       Это временно.       Боль временная.       Сол сделал еще один судорожный вдох и попытался выпрямить колени, словно в надежде, что это ослабит веревки, удерживающие его в вертикальном положении.       Временно.       Это пройдет.       — Ты не изменился, — выдавил он из себя, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Все еще слушаешь только своё собственное дерьмо.       Андреас перестал расхаживать по комнате и повернулся, чтобы посмотреть на Сола. Каждая внутренняя частичка кричала, чтобы он ответил тем же взглядом, но та часть, которая была посвящена сдерживанию боли, взяла верх. Глаза Сильвы, когда они не были зажмурены от боли, поднимались только до колен Андреаса.       Лоза снова обвилась, туже или слабее, Сол не мог сказать, за исключением того, что каждое движение вызывало в его сознании очередную вспышку паники. Он сжал рубашку в кулаке, чтобы сосредоточиться на текстуре ткани, смятой в ладонях, а не на земляной нити, торчащей из ключицы.       — Похоже, ты променял меня на неё.       Сол резко прижал руки к рубашке и, хотя пытался держать рот на замке, обнаружил, что выплескивание своего разочарования в адрес Андреаса помогает почти так же сильно, как и то, что он крепко сжимает подол рубашки.       — Она не начинала гребаную войну из-за своего собственного эго.       — Оу, — фальшиво проворковал Андреас, сделав шаг ближе к Солу, достаточно близко, чтобы страх пронзил боль в груди и заставил его оглянуться. — Это она тебе сказала? Что еще она тебе сказала, пока ты шептал ей на ушко?       Сол закрыл глаза. Как будто Андреаса волновали планы Фары. Он уже дал понять, что его главной целью было не что иное, как убийство.       — Что ты гребаный мудак, — сказал Сильва, все еще не открывая глаз.       Раздалось долгое шипение, когда король выдохнул через нос, и Сол снова напряг мышцы живота для нового удара, что не скрылось от Андреаса, но он ничего не сделал, только заговорил:       — Думаю, я наткнулся бы на это.       Распахнув глаза, Сол увидел гротескную пульсирующую виноградную лозу, торчащую из груди. Когда он посмотрел на это, стало еще больнее. Ему хотелось отгородиться от Андреаса. Разум угрожал взорваться, захваченный болью, но ни одна его часть не могла не прислушаться к словам.       — И все же, — Андреас продолжил расхаживать взад-вперед. — Мы оба знаем, что ты не просто ее телохранитель, не так ли? По крайней мере…       Андреас остановился и развернулся, в его тоне слышалось самодовольство:       — Это не единственный способ, которым она платит за твоё тело?       Подтекст поразил, и Сол не смог сдержать того, чтобы его плечи не дернулись вверх, хотя ему удалось, по крайней мере, заглушить злобную ненависть, рвущуюся из горла. Сильва просто смотрел, пылая яростью, в то время как Андреас ухмылялся с безопасного расстояния.       — Итак, как эта фригидная сука в постели?       Из легких вырвался вздох, вызванный яростью, но замаскированный под боль. Сол бы стерпел любое оскорбление, предназначенное ему, но Андреас, эгоистичный, воинственный, лживый, манипулирующий Андреас, говорил о королеве Домино.       Сол стиснул зубы, отводя взгляд, в то время как Андреас сделал еще один подстрекающий шаг вперед.       — Я удивлен, что она вообще раздвинула ноги, но вполне логично, что она наконец сделала это ради симпатичного мальчика в блестящих доспехах.       Сол сглотнул, чтобы подавить рвущийся наружу сердитый стон.       — Было бы позором вернуть тебя ей бесполезным куском дерьма вместо рыцаря.       Виноградная лоза обвилась вокруг сердца, заставив Сола пошатнуться, чтобы удержаться на ногах.       Она снова двигалась. Отступая. Сол прикусил губу, когда лоза прошла сквозь ребра, через легкие и вышла из ключицы.       Облегчение. Страдание. Виноградная лоза вышла из плоти вместе со струей крови, которая обильно потекла по мокрой рубашке.       Нужно было остановить кровотечение. Кто знал, какие внутренние повреждения нанесла виноградная лоза, и из дыры, которую она оставила, сочилась кровь, не останавливаясь. Но мысли о первой помощи отвлеклись при виде виноградной лозы, вьющейся вниз по руке, вместо того чтобы вернуться к спине, как он ожидал. Пока Сол наблюдал, прерывисто дыша, растение обвилось вокруг правой руки.       Он потряс ею, как будто это могло помочь, как будто запястье не было плотно прижато к туловищу из-за натяжения стержня и другой руки. Никакие тренировки не могли остановить гейзер паники, извергающийся из его груди и разума, когда лоза лениво обвилась вокруг костяшек пальцев.       Сол недоверчиво поднял взгляд на Андреаса и встретил лишь насмешливую улыбку.       — Она оставит тебя ради твоего тела, когда ты станешь бесполезен в своей работе?       Сол подавил протест, мольбу, когда лоза начала сдавливать его.       Это временно.       Не было бы ни протестов, ни мольбы. Боль была временной.       — Скажи мне, Сол, а что будет, если ты не сможешь держать меч?       Подобно резиновым лентам, защелкивающимся на месте, виноградная лоза натянулась сама по себе, и, несмотря на все тренировки, боль пронзила Сола насквозь и вырвалась изо рта с пронзительным криком.       Растение придавило кости друг к другу, и он почувствовал, как они ломаются одна за другой, сначала указательный палец, мизинец, безымянный, затем средний. Кости раскалывались, мышцы, сухожилия сминались вместе, пока это не перестало ощущаться как рука, это было похоже на огненный шар, который он не мог стряхнуть, задуть, растоптать. Оно просто было. Размытая масса сухожилий, крови и костей, бесполезно свисающая с запястья, как что-то мертвое. Хуже, чем мертвое, потому что в смерти Сол ничего бы не почувствовал. Теперь он ощущал, что каждое нервное окончание разорвалось и на их месте разгорелся огненный ад.       — Она все еще будет трахать тебя, когда ты не сможешь вытереть слюни с собственного лица?       Лоза обвилась вокруг левой руки. Сол, пошатываясь, оперся о столб, держась за локти, когда гладкая кора сдавила костяшки другой руки. На этот раз, когда она сдавила его, Сол не подавил крика. Острая боль стала единственной попыткой избавиться от месива из мышц и костей, которым стали его руки.       Его руки. Он не Сол Сильва без своих рук. Он никто без умения владеть мечом, пользоваться кинжалом, держать гребаную ручку.       Держать Фару Даулинг. Нести ее через дворец в спальню. Проводить пальцами по распущенным волосам, пока она сонно улыбается ему.       Сол думал о ней, когда все остальные мысли были заняты болью. Но даже ее образ, казалось, неуклонно таял под гнетом боли.       Черт. Руки. Из глаз потекли слезы. То ли кровь, то ли слизь капала из носа, но со связанными запястьями, с бесполезными обрубками вместо рук он ничего не мог сделать. Тошнота подступила безудержно, и Сол наклонился вперед, опираясь на свои путы, борясь с рвотными позывами, пока они не одолели и его вырвавшись наружу.       Лоза снова отступила, и Сол задыхаясь повис на локтях, в то время как руки обжигало, будто неугасимая кипящая смола стекала с запястий.       — Идеально, — сказал Андреас.       Он шагнул вперед, подальше от Сола, но достаточно близко, чтобы тот мог разглядеть каждое ушко на дизайнерских ботинках. Сильва смутно ощутил давление на свой лоб и понял, что Андреас касается лба большим пальцем, заставляя поднять голову.       На этот раз он не стал тратить силы на то, чтобы отстраниться.       — Ты вернешься в Домино. Пока она будет ворковать и целовать твои ушки, — Андреас подмигнул и потянулся, чтобы сжать распухшие руки Сола, вызвав еще один сдавленный крик боли. — У тебя будет прекрасная возможность убить ее. Может быть, ты даже сможешь сделать это в своем любовном гнездышке.       Пытки лишили гордости, но, несмотря на боль, Сол все еще цеплялся за нити своих убеждений.       Это временно.       Все излечивается временем.       Все, в конце концов, со временем заживет. Включая боль. Даже если это означало смерть.       Сол не двигался, привалившись к шесту. Каждое слово было горой, на формировании которой ему приходилось сосредотачиваться, изгибая рот вокруг звука, выдыхая его.       — Тебе придется убить меня.       Глаза были опущены, но Сол все еще мог слышать улыбку Андреаса, не видя ее.       — Я знаю одного человека, который не оценил бы это.       Затуманенному разуму Сола потребовалось, наверное, секунд пять, чтобы понять подтекст слов Андреаса.       Паника улетучилась, сменившись безропотным принятием боли в груди и руках, но с приходом понимания Сол поднял голову еще сильнее, чем раньше. Единственное, что могло вывести его из оцепенения. Его губы дрожали, произнося эти слова.       — Где он?       Андреас спрятал руки в карманы и сделал глубокий вдох, медленно выдыхая через сжатые губы. Сол чувствовал кислый, отработанный воздух из своего пригвожденного положения.       — В последнее время у него в голове появились какие-то другие представления о Домино.       Андреас кивнул фее земли, чьи глаза снова засияли.       Сол подавил стон, когда на этот раз виноградная лоза спустилась по талии, вниз и уткнулась в правое бедро.       Это вторая половина дела. Фара была целью пытки, но Скай причиной ее глубины. Андреас наказывал Сола за преступление, заключающееся в том, что он впервые за восемь лет увидел своего сына. Сильва сделал еще один глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. Бесполезные кисти задрожали на концах, и он закрыл глаза, когда виноградная лоза заострила кончик, а затем, без всякого предупреждения, вонзилась в мышцу ноги.       Тот небольшой вес, который Сол удерживал на ногах, заставил наклониться влево. Своими искалеченными руками он не мог даже ухватиться за перед рубашки, чтобы отвлечься от цепкой лозы, впивающейся в мышцы. Он изо всех сил старался удержаться на скользких краях сознания, спотыкаясь от боли, чтобы снова сосредоточиться на словах.       — Потому что он знает, что ты сумасшедший.       — Я знаю, что это из-за тебя.       Переводя дыхание, Сол заставил себя отвлечься от боли и поднял взгляд на Андреаса.       — Нашептывал ему в голову всякую чушь.       — Я его не видел…       Андреас щелкнул пальцами, и прямо за его спиной фея земли поднял руки повыше. Лоза немедленно увеличилась в размерах, увеличив ширину отверстия в ноге, и дополнительное давление в мышцах лишило дара речи. Сол наклонился вперед в талии, даже когда это прижало его плечи к шесту, потому что это было совсем другое ощущение, чем лоза в бедре.       — Я знаю, что ты не должен лгать.       Сол поджал губы, позволяя слюне, крови и кое-чему похуже стекать на пол. С этого ракурса он мог видеть только торс Андреаса, но ни одна его часть не хотела тратить энергию на то, чтобы подниматься выше.       Это временно.       Сол медленно моргнул.       — Я сказал…слов десять, — выдавил он, с усилием выговаривая каждое слово. — Ты хочешь сказать, из десяти слов он узнал больше, чем за десять лет?       — Как, по-твоему, он сюда попал?       Сол не понимал. Он не мог, потому что Андреас намекал…       Должно быть, ему что-то мерещится. Их трое, а потом Андреас, не могло быть такого, чтобы он оказался здесь…       Сол поднял дрожащий подбородок, чтобы разглядеть тень, появившуюся в дверном проеме. Высокий, худощавый, молчаливый. Каким бы ошеломленным ни был, Сильва понял, кто стоит перед ним, еще до того, как появилась осознанная мысль, еще до того, как вновь прибывший поднял руки, чтобы опустить темный капюшон, скрывавший лицо.       — Скай.       Это прозвучало наполовину как имя, наполовину как бульканье. Страх и унижение снова грозили поглотить. Сол остро ощущал жидкость, стекающую по подбородку, желчь на ботинках, кровь, пропитавшую рубашку. Он попытался выпрямиться, перенеся вес тела на левую ногу, в то время как виноградная лоза, впившаяся в правое бедро, снова мучительно изогнулась.       — Скай, не надо, — он сглотнул и подавил рвотный позыв от мерзкого привкуса, который появился в горле.       Слова причиняли боль, слетая с губ, особенно когда он сгорал от стыда за то, что Андреасу удалось заставить его умолять.       Но языком двигало не чувство самосохранения. Важнее боли была душа Ская.       — Скай…не…надо…ты лучше него.       Скай не ответил. Его лазурные глаза в полумраке комнаты отливали болезненно-серым, и он смотрел на весь мир так, словно не слышал мольбы Сола. Как и Андреас, он был одет во все черное, хотя и без кроваво-красной отделки на военной куртке. Это создавало впечатление внушительной фигуры, когда он поднял одну руку, чтобы указать на фею земли.       Другого объяснения быть не могло, кроме того, что виноградная лоза, впившаяся в плоть Сола, превратилась из гладкой коры в острые зазубренные шипы. Крик боли вырвался наружу жалким стоном, и Сол скорчился на пруте, прихрамывая на левую ногу, как будто это могло отделить его от пронзающей лозы.       Его сын. Его сын, стоящий рядом с его врагом — единственным человеком, постоянно стоящий между ним и тем, кого он любил.       Это временно.       Все излечивается временем.       Если бы только время, черт возьми, поторопилось.       — Не надо, что? — подтолкнул Андреас, и в его тоне прозвучало слишком много ликования. — Продолжай, Скай.       Взгляд блондина не отрывался от Сола, пригвоздив его к месту новым приступом ужаса. Он склонил голову перед феей, и в ответ шипастая лоза обвилась вокруг плоти. На этот раз перед глазами потемнело.       Маленькая милость, что ему больше не пришлось сталкиваться с видением предательства сына. Сол отдался отчаянию, признанию того, что боль исходила не от феи, а от его собственного сына, поражая не только ногу, но разум, сердце, душу.       Когда лоза замедлила движение, постепенно вернулось зрение, и Сол смог разглядеть месиво из крови, слюны и рвоты на полу у себя под ногами. В комнате воцарилась тишина, единственными звуками были приглушенные вздохи, вырывавшиеся из горла Сола, и ровные капли крови, стекавшие с кончиков пальцев на пол.       Постепенно Сол понял. Это означало, что Андреас больше не насмехался над ним. Или Скаем. Под вездесущей болью охватил новый страх перед тем, что будет дальше, и с усилием он поднял взгляд вверх.       Андреас, держащий Ская.       Нет, не держащий. Сол моргнул, пытаясь осмыслить то, что показывали ему глаза, пока разум не разобрался в искривленных конечностях, и еще один крик не оборвался на полуслове.       Андреас, вцепившись кулаком в волосы Ская, запрокинул его голову назад, обнажая шею, а другой рукой приставил нож к горлу.       Ужас пронзил Сола, сведя колени вместе, когда он попытался выпрямиться.       — Нет, — прорычал он, хотя это, возможно, и не сорвалось с губ. Он больше не был в этом уверен.       Андреас стоял, как вкопанный. Две пары ярко-голубых глаз, одна расширилась от шока, а другая сосредоточенно прищурилась.       — Убей Фару.       Сол смотрел в ответ, стараясь, чтобы слабеющий разум не отставал, перебирал те немногие варианты, которые были доступны. Он был бы так же неподвижен, как Андреас, если бы левая нога так сильно не дрожала в попытке удержать.       Невозможный выбор.       Кровь капала на землю, бесстыдная мольба уже вертелась на языке.       — Андреас, не надо…       — Не буду, если убьешь её.       Сол покачал головой в бессильном негодовании и издал яростный, бессильный вопль. Жгучее рыдание зародилось в груди, и он подавил его, проглотив спазм горя.       — Убей меня, не убивай его.       Выражение лица Андреаса потемнело. По какой-то причине он выглядел мертвенно-бледным и повернулся, чтобы посмотреть на Ская с выражением чистого отвращения на лице.       Его левая рука, та, что держала нож, рванулась вперед.       Сол закричал, и голос эхом разнесся по комнате.       Но нож Андреаса не задел сонную артерию, не выпустил поток крови.       Должно быть, ему померещилось, потому что нож прошел сквозь шею — гладко, одним ударом, не задев ни мышц, ни костей, и прямо с другой стороны.       А потом, без предупреждения, Скай исчез. В одну секунду Андреас душил его, а в следующую у него в руках не было ничего, кроме воздуха, но король не выглядел удивленным. Вместо этого он выглядел самодовольным.       Осознание обрушилось на Сола.       Ему это мерещилось. Он видел то, что фея разума хотел, чтобы он увидел.       Ская здесь не было.       Ядовитая смесь облегчения и негодования разлилась по нему. Скай не мертв. Скай не пытал его.       Андреас заставил так думать.       Сол задыхался, знание об относительной безопасности Ская было небольшим утешением, которое быстро сменилось медленно нарастающей яростью.       Андреас использовал Ская. Он использовал Фару. Он использовал Сола или пытался, хотел использовать, чтобы убить Фару.       Он гребаный, жалкий трус, который наживался на слабости, чтобы казаться сильнее.       Сол сталкивался в Алфее с вещами в десять раз худшими, чем это. Сквозь пелену боли и гнева он перенес вес на дрожащую ногу, чтобы выпрямиться.       Андреас шагнул вперед и запустил пальцы в волосы Сола, откинув его голову назад, чтобы приоткрыть горло. Безудержная ненависть захлестнула. Хотя руки больше не подчинялись командам, сквозь туман Сол мог представить теплое давление на горло Андреаса в своей хватке, сжимающее, сдавливающее, в то время как его глаза выскакивались из орбит, а жалкая, отвратительная жизнь покидала тело.       — Я скучал по этому звуку, — сказал Андреас с насмешливой улыбкой. — Твоему крику.       Сол не мог дышать без жалобного шипения воздуха при каждом вдохе, ярость, страх и отвращение боролись за первенство в каждой клеточке его существа.       — Пошел ты, — прохрипел он.       — Где твои манеры?       Лоза пронзила мышцу, и на этот раз она прорвала кожу на икре, выйдя из ноги на целых два фута ниже того места, где вошла. Сол издал еще один резкий звук, выдергивая голову из хватки Андреаса, потеряв несколько волосков, но он едва почувствовал это, потому что это меркло по сравнению с болью в правой ноге.       Сол не мог оторвать взгляда от виноградной лозы и не мог сдержать стона, рвущегося из горла, когда она скользнула к левой ноге.       — Тсс, — успокоил Андреас. Его рука опустилась на затылок Сола, и он потянул вниз, прижимая его к своему плечу, как в объятия извращенного любовника.       Сол попытался отдернуться, движение было слабым и нерешительным, потому что, по крайней мере, он мог довольствоваться тем, что измазал нетронутую униформу Андреаса кровью и слюной. И тут он почувствовал давление виноградной лозы, обвивающейся вокруг левой лодыжки.       Сол стиснул зубы, невольно прислонившись к Андреасу, и когда головка лозы вонзилась в голень, он полностью потерял равновесие. Колени подогнулись вперед, пальцы ног безвольно волочились по полу, и Андреас прижал его ближе, обвив рукой шею, чтобы обхватить покрепче.       Темнота, заволакивающая зрение, была вызвана не только тем, что он уткнулся в плечо Андреаса. Это цеплялось за разум, клубки пустоты. Сол позволил своему весу повиснуть на локтях, независимо от того, как сильно они кричали от боли, потому что это было меньше, чем переносить вес на ноги, пронзенные шипастой виноградной лозой.       Это временно.       Это должно было пройти. Сол чувствовал, как нити тьмы закрывают слои разума, все, что не было сосредоточено на пытках от рук Андреаса, на насмешках, слетавших с его губ на уровне уха Сола.       — Я щедрый человек, Сол. У тебя есть одна неделя, — Андреас постучал пальцем по затылку Сола.       Сильва не утруждал себя ответом. По крайней мере, до тех пор, пока лоза не вонзилась глубже в левую голень, и он еще раз страдальчески дернулся. Не в первый раз он пожалел, что не хватило выдержки полностью отгородиться от Андреаса, но боль требовала, чтобы ее почувствовали, заставляя держать уши навостренными, несмотря на пурпур, угрожающий краям зрения.       — Одна неделя. Вечер вторника. Пограничный город, где Фара посещала больницу.       Андреас ослабил хватку на шее Сола, оттягивая назад за плечи, чтобы провести одной рукой по его бороде, ногтем большого пальца смахнув немного засохшей крови. У Сола не было ни сил, ни конечностей, чтобы оттолкнуть, и он вынужден был болтаться на локтях, пока Андреас усугублял унижение. Он взял Сола за подбородок, чтобы приблизить его лицо к своему, и когда Сильва наконец поднял взгляд, насмешливое озорство исчезло с лица короля, сменившись лишь твердой убежденностью.       — Ты принесешь мне голову Фары.       Не нужно было думать о том, как формулировать слова. Они выплевывались без всякой сознательной мысли.       — Ты, ублюдок…       Обхватив рукой подбородок Сола, Андреас поднял указательный палец и прижал его к губам, заставляя замолчать.       — Или я принесу тебе голову Ская.