Даниэлла

      Иногда Даниэлла тихо произносит имена тех, кого они потеряли, на рассвете, позволяя словам истончиться, раствориться в мягких объятиях нежно-розовых облаков и унестись вместе с ветром куда-то, куда она еще не может пойти.       Имена очень горькие на ее языке. Они отдают солью слез и отчаянием времени. А еще, воспоминаниями. О годах, когда она была еще юна и полна надежд, когда она шла по жизни с гордо поднятой головой и готовилась сражаться со всем миром… Тогда она хотела стать Оттавой. Хотела сидеть на троне из костей. Не потому что верила, что сделает лучше, не потому что желала изменить людей, Мафию и Вонголу. Она просто была достаточно самолюбива, горда и бесстрашна, чтобы желать это место.       Женщина запускает пальцы в свои волосы. В тяжелые, густые кудри, обвивающие ее пальцы. Тогда они все были антрацитово-черными и тяжелыми волнами лежали на тонких плечах. Тогда ей было двадцать, она носила брюки вместо юбок, скручивала волосы в тугой узел и напивалась вместе с мужчинами в барах, вместо того, чтобы вышивать платки дома, как порядочная примерная дочь.       У Эрика Каваллоне были золотисто-янтарные глаза, гулкий, громкий голос и смех, сотрясающий все его огромное тело. Будь Даниэлла сотню раз пацанкой, она все равно влюбилась в него безоглядно и пылко, как истинная итальянка. И вместе они гоняли на машинах, устраивали разборки и сбегали на миссии, заставляя родственников скрипеть зубами. Эрик был старше ее на пятнадцать лет и называл ее «маленькой сестрой» до тех самых пор, пока не умер. Все три десятилетия, что они были знакомы. У него было два сына, дочь и красавица жена, которую Даниэлла знала по слухам и редким встречам, потому что она была — наверное, с самого рождения — Донной Вонголой, а не женщиной.       У Даниэллы было три брата. Стефан, Фредерико и Франческо. И Франческо — единственному в целом мире, кто так полно сумел завладеть ее душой — она была готова отдать все. Была готова отдать Вонголу. Склонить перед ним голову. До конца жизни исполнять его приказы. Вот только ее старший брат умер, и когда она стояла над его гробом, худая, разъяренная, с зачесанными волосами, разбитыми костяшками и синяком, подживающим на правой скуле… Она поклялась, что получит это место. За себя и за него. У Франческо были такие же черные как у нее кудри. И черные глаза, заглядывающие прямо в душу…       Кажется, Даниэлла начала встречаться с Эриком и другими незадолго до смерти брата. После… После они стали едины. Встали под одно знамя и согласились сражаться за одну цель. Даниэлла Вонгола, Эрик Каваллоне… Стефания Джиглио Неро и Натаниэль Тодд.       Даниэлла вздыхает. Смотрит на небо, шарит рукой по столу, чтобы найти графин с виски и добавляет в стакан еще на пол пальца. Если она вспоминает, то стоит и выпить. Вспомнить о прошлом, порадоваться и поскорбеть.       Когда-то казалось, что они всегда будут вместе, что ни одна сила не сможет разбить их и заставить отвернуться друг от друга. Оттаве было двадцать четыре, она стояла над могилой своего брата, кричала в лицо своему отцу и своим братьям, и клялась, что скорее ляжет в землю, чем позволит кому-то из них забрать то, что по праву принадлежит ей.       Эрик забрал ее с разбитой губой и разодранными костяшками. Они завалились в дом Стефании, чтобы напиться. Даниэлла лежала головой на коленях Неба Аркобалено, доживающей свои последние годы, смотрела пустыми глазами на пламя, танцующее в камине и шептала надорванным голосом, что это место принадлежит ей. Что она станет Донной, сядет на трон и раздавит любого, кто посмеет сказать хоть слово против. Стефания качала головой, поджимая губы, перебирала холодными пальцами ее волосы, надавливая на кожу головы и заставляя слушать себя. И улыбалась отстраненной, ядовитой улыбкой, скрытой обычно за вежливым фасадом наделенного властью человека. Она смеялась, хмурилась, ворчала на безрассудство, прикладывая к синякам лед. Но она не сказала ни слова против, готовая тоже подняться на войну. Подняться против всего мира. И сделать так, чтобы кровь, пролитая людьми, которых они все любили, не была напрасной. «Ты любила его?» — Спросила тогда Даниэлла. Тихо. Смотря равнодушными глазами на ругающихся и смеющихся в другом конце комнаты Эрика и Натаниэля. Донна Джиглио Неро улыбнулась, склоняя голову к плечу, отчего ее темно-синие, длинные и прекрасные волосы упали через плечо, а сапфировые глаза поймали отсвет огня. «Я скоро умру» — Сказала она также тихо и спокойно. И они обе замолчали. Потому что перед лицом смерти никакая любовь не имела значения.       Сейчас Даниэлла все еще задается вопросом, любила ли Стефания ее брата. Желала ли она выйти за него замуж, родить ему детей и воспитать их своими нежными руками и мягким голосом, скрывающими под собой железный характер и острый язык… Надеялась ли она стать супругой Дона Вонголы и сестрой для Даниэллы. Уже не узнать.       У Стефании счастья в жизни было также немного, как у самой Оттавы. Дочь, рожденная без мужа, хрупкая и как две капли воды похожая на мать и названная Луче… И пять лет после смерти Франческо, полные крови и войны. Стефания вошла в главный особняк Вонголы вместе с Даниэллой. Она поздравила ее с титулом и выпила за нее на банкете. А после, умерла. Внезапно и резко, не предупредив никого. — Мы любили тебя, — Говорит Даниэлла утреннему небу, свежему ветру и аромату весны, приносимому через открытое окно. — Мы все любили тебя, когда ты была жива и когда ты умерла. Возможно, если бы ты была жива, все пошло бы по-другому. Вот уж точно… Будь Донна Джиглио Неро жива, разве позволила бы она им разойтись в стороны? Позволила бы она им скалить друг на друга зубы?.. Эта хрупкая женщина с тонкими, как веточки запястьями и огромными глазами на белом лице, привела бы их в чувство всего парой слов, а потом еще несколькими заставила бы их стыдиться так, как не смогли бы заставить их матери. Она выбранила бы их глупость, раскритиковала их выбор и сказала им исчезнуть к чертям, потому что если они не семья, то кто они вообще такие?.. Даниэлла кривит губы и глотает виски, пальцы сжимают стакан. — Знаешь, Тодд, — Ворчит она уже привычно. Выговаривая слова, которые нет сил сказать в лицо. — Мне стоило тогда просто врезать тебе по морде, а я дура позволила перенести нашу дурь на дела.       Натаниэль Тодд — улыбчивый человек с пронзительно-серыми глазами, каштановыми волосами и пистолетом, спрятанным под полой пиджака… Острый язык, небрежные улыбки и безрассудство, которому позавидовала бы сама Даниэлла… А еще, надежность, которую она всегда ценила, избалованная небрежность и самая обаятельная улыбка в Италии. Был ли в их времена больший сердцеед, чем он?..       Даниэлла помнит верного друга, стоявшего с ней плечом к плечу и человека, которому доверяла составлять стратегии своих войн… Оттава помнит мрачно-напряженные глаза, тонкие губы, испачканные в крови рукава и огонь ненависти. Она помнит, как стояла напротив этого человека и обговаривала условия мира, пока мертвецы с обоих концов еще не остыли и не были похоронены. «Твоя жизнь» — Сказала она тогда. — «Твоя жизнь — это все, что я тебе дам». «Жаль, что мне этого никогда не хватит» — И они расстались с глухими смешками и горечью. И любовью Натаниэля навсегда вставшей между ними. Из них четверых, он еще жив. И проживет долго, как надеется Даниэлла. Только твоя жизнь. Она сделает все, чтобы эта ее милость длилась как можно дольше. «Ты бы смогла полюбить меня, Дани?..» Самой себе Даниэлла не отвечает на этот вопрос. Говорит ровно тоже, что сказала когда-то: «Оттава Вонгола не может себе этого позволить»       Даниэлла была единственной женщиной Донной за всю историю Королевской Семьи. Она прошла к власти по трупам врагов, родственников и любимых, цепляясь изо всех сил за кровавый трон и смеясь в лицо праведникам, называющим ее дьяволом. Она никогда не сожалела об этом. Она никогда не думала о том, чего лишилась. Серебристо-черные кудри падают на ее плечи. С фотографии на нее смотрят Стефания, Натаниэль и Эрик.       С горечью возраста и мудростью времени женщина думает о том, что, возможно, именно об этом говорил идиот Тодд. О том, что будучи Оттавой она не была Даниэллой. О том, что будучи Донной, она не была женщиной. Но даже сейчас она не видит компромисса. В тридцать с небольшим лет… Она вошла в особняк Вонголы, переступив через труп родного отца и тела своих трех братьев. Она прошла по коридорам, затопленным кровью, а за ее спиной стояли люди, которых она любила и которыми восхищалась. Когда она села на трон и стала Донной, Стефания пожала ей руку, отказываясь кланяться, а Эрик и Натаниэль принесли ей присягу верности, потому что Вонгола всегда была их главной Семьей. Они заключили союз. Союз, который должен был длиться десятилетиями. Они поклялись уничтожить любую угрозу для мира и процветания своих Семей. Через три месяца не стало Стефании. Через пять лет Натаниэль пошел войной на нее в попытке завоевать если не ее любовь, то хотя бы ее трон. Через двадцать пять лет умер Эрик, передав власть своему старшему сыну… Сыну Даниэллы скоро двадцать. Ее сыну от нелюбимого человека, рожденному без брака и на благо Семьи. Она сама чувствует себя глубокой старухой, стоя в своем кабинете и зная — той глубинной частью себя, что другие называют гиперинтуицией — что прожила жизнь так, как была должна, потому что не сумела бы удовлетвориться меньшим.       Глядя на облака, она повторяет имена и думает, повторяет ли их точно также Натаниэль… А потом, неохотно и насмешливо, думает о том, прибавит ли он к своему списку еще одно имя, когда ее тоже не станет.