Русалка с Москва́реки

« — И ты не был нисколько тронут, глядя на неё в эту минуту, когда душа сияла на лице её? — Нет. Я лгал; но мне хотелось его побесить. У меня врождённая страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдаёт меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя. Признаюсь ещё, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство — было зависть; я говорю смело «зависть», потому что привык себе во всём признаваться; и вряд ли найдётся молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нём отличившую другого, ей равно незнакомого, вряд ли, говорю, найдется такой молодой человек (разумеется, живший в большом свете и привыкший баловать своё самолюбие), который бы не был этим поражён неприятно». @ М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени

В славном и богатом городе молва прошла о чудесном сольном концерте Саши Малого. И смеялись люди на нём, животы надрывая и приходили, дабы налюбоваться на комика вдоволь. И с каждым тот добр был, да ласков. Худо ли? То ещё не сказка, а присказка. Сказка ладной историей вперёд польётся, да в одно ухо влетит, да и из другого вылетит. В довольно-таки известном царстве-государстве проживает наш герой. Молодца Сашкой называют и все о нём худо-бедно, да что-то знают, а вот, что о нём в летописях едва ли напишут сейчас и поведаю. Душа и образ Саши — душа и образ извращенца. Ему стоит лишь открыть рот, чтобы люди поняли это. Он пошло шутит и похабно усмехается, часто матерится, себе, прямо-таки, разрешает. Не конфузиться, не смущаться, не ущемляться, не обижаться — у Саши имеется кодекс, прикиньте. А каков сам Саша. Красавец же — ни былины, ни мифы, ни сказки не опишут. Даже в фильмах эта ненарочитая прелесть встречается дюже редко, особенно сейчас. В тех, в которых не снимался Саша. Волосы его кудрявые красивые, полностью выгоревшие на солнце, яркие, но, несмотря на это, даже мягкие. Телом любоваться желанным хочется, что сам не знаешь — хочешь ли так же или хочешь обладать на Малого «эксклюзивным» правом, как на картину или скульптуру в той же Третьяковке. Глаза огромные, такие живые и искренние, в которых, правда, не тонешь а замираешь охотно, лишь бы на подольше. Они чем то медовуху цветом напомнят, когда блеснут здоровым задорным блеском. Про рост изумительно милейший не продолжить не можно, когда сверху вниз смотришь на увлечённого, правящего текст и смеющегося громко, словно на бабочку, что питается нектаром и оставляет на крыльях золотую или лучше янтарную пыльцу. Сашу хочется сравнить с принцессой, когда он улыбается, когда пряди густые шелковистые, тяжёлые на вид, откидывает назад или наоборот приглаживает, чтобы кудри параллельно на плечах лежали. Но когда тот уста открывает приходит другое сравнение. Сашка будто и ждёт того, когда с ним перестанут соглашаться. Ему нравится выслушивать чужое мнение. Начинается самое интересное — и спорить с ним, исправлять его тоже хочется. И видно становится, как трескаются порой все его изумрудные и рубиновые маски, что он огранил и так просто приклеил ПВА к нежному лицу. И дальше все секреты и тайны в малахитовой шкатулке за сотнями замками — попробуй сунься. Маленький и заблудившийся, он отгородился, нет, попросту отошёл от того или тех, что делали больнее. Он желал скрыться, сделать так, чтобы не узнавали больше, не разверзали сердечные раны, не могли подступиться. Да, он теперь «ёбанный извращенец» и он не желает стыдиться этого. Только вскоре ему этого не удастся показать больше, чем одному человеку. Саша шутит смешно, играет на гитаре, любит компьютерные игры. Саша устал немного. Младший брат сообщает, что приедет к нему на летние каникулы, и тут у Малого сносит крышу. Таблетки, уборка, починить дверцы шкафчиков, смазать петли, купить и заказать продукты, достать утюг, купить нормальные бритвенные станки. И не заёбываться на тему своего вторичного пола, мать его, Боже. Саша качает головой и осматривается. Всё выучено в этой квартире, каждая пылинка предсказуемо падает, каждый шаг кошки в голове звучит субтитрами. Киса мяучит ласково и озабоченно, когда одевающийся хозяин подходит к двери. Саша наклоняется, чтобы погладить её мягкое гибкое тело. Попутно он поворачивается, чтобы зашнуровать кроссовки и сообщив кошке: «мы скоро вернёмся» заодно посмеявшись с её забавно вытаращенных глазок, выходит в подъездное пространство. Сашенька недовольно цокает и матерится, когда видит цифру над дверьми лифта. Терпеливо ждёт и плавает в своём сознании, тягучих, как кисель мыслях. Сейчас он спустится в метро, доедет до станции Котельники, встретит Кирилла, они поговорят о том, о сём. Брат будет жаловаться на глупых учителей, на несправедливые оценки и на неоправданную красоту окружающих людей. Будет оправдываться — объяснять причины редких звонков, немодных рваных джинсов и усмешки, что после четырнадцатого дня рождения никак не сходит с лица. Саша едет в метро, сжимая нежные розовые губы. В задумчивости прикладывает четыре пальца к подбородку, ощущая щетину указательным, что пошла по росту чуть дальше и борода приняла форму кривой, неровной, но всё же эспаньолки. Волосы опускаются, прикрывая лицо ото всех, когда тот наклоняется чуть вперёд. Саша думает, что стоит побриться перед грядущими съёмками, не думает о том, как будет закидываться таблетками, чтобы скрыться, чтобы не распознали. Всё ещё тяжело вспоминать о несправедливости распределения где-то там, на небесах. Вот он, суетливый, артистичный, дающий себе волю тридцатилетний (что уж там, с прибавкой этих каких то 730 с лишним дней) омега и он думает, что это кошмар. В мегаполисе, наполненном прячущимися за тенью своего амплуа артистами, актёрами, певцами, он думает, что единственный, которому не удаётся утаить свою сущность — это он сам. Он не может резко перестать быть открытым, понимающим и дающим себя понять, ранимым, чувственным. Но он думает, что казаться проще, чем быть. Сашка выходит из метро растерянный, как же давно он не видел автобусных остановок и этих подростков, напившихся дешёвыми энергетиками или же различными пивными напитками, по цене не превышающей семидесяти рублей. Саша уверен, что сейчас выкурил бы целую табачную трубу, а не тонкую никотинку. Но подносит к губам необходимую сигарету и захлёбывается будто дымом сизым. Еле начавший гореть из-за сильного ветра конец, однако, забавно искрит. Саша смотрит на выходящих из транспорта людей и видит нескладного угловатого и высокого юношу, все конечности его при делах. На локтях сумки цветастые навешаны, на спине рюкзак блестящий, да и ногам тоже применение нашёл, привязав зачем-то к ноге поясную сумку. Сашка братца своего, юношу славного, давненько не видал. Успел соскучиться. Долговязый паренёк главою своею вертит в разные стороны и в ногах путается, а Сашка знаки подаёт, в своей белой майке руками размахивая. У Кирилла глаза загораются, он бежит резво и едва ли не сбивает старушку, что смиренно продолжала свой путь. Он извиняется, кланяясь, и улыбается, показывая белые зубы. Ещё, кажется каких-то три или четыре аршина и они обнимутся, крепко. Так и происходит. Тело брата тёплое, только пробудившееся от автобусного марева и пахнущее лимоном и имбирём приторно. Но Малой не посмеет сейчас давать наставления своему человеку солнечному, яркому брату. Он прикасается губами к его щеке и отпускает парнишку. — Скажи мне, что ты косплеил Д’Артаньяна на прошлом Comic-con'е, и я всё пойму. — Версия интересная, но нет. Давай, ещё целый час удивительной поездки в метро. И они спускаются в подземное царство. Подросток оглядывается всюду, будто первый раз станцию видит. И входит в вагон вслед за Сашей такой важный, поправляющий украшенные перья словно, видя как все узнают стендапера и нарочито близко садится, локоть на его коленку ставя. За что сразу же получает, но радуется множеству завистливых взглядов. — Брат, ты сильно похудел, но улыбка всё та же. Как я рад тебя видеть. — Диалог заведён игровой фразой. Поздравляю. Что дальше, Кирюх? ⠀ —⠀Но ты реально же охереть как изменился. Подкачался, волосы так сильно отросли. Всё краше и краше, Сашка. Не страшно? Путали уже, с… Короче. Ну с женщиной? — И не раз. Знаешь, я тебе обязательно всё расскажу. Есть история. Значит, . И из уст его льётся складная история про Париж, да про Индию, события перемешивая, он начинает рассказ. Слышно монотонное объявление станций. Видно незаинтересованность в этом людей. У подростков навязчиво трясётся нога в нетерпении, а Саша опять в себя глубже погружается. О друзьях своих думает о… Лёшке легко. Он бета, с женой у него мир и порядок, детей полный дом, если не углубляться в подробности. Женёк — молодой альфа, правильный ещё такой замкнутый только чуть, но от того не менее интересный и симпатичный. А какие он иногда выдаёт словечки. Инвективами разбрасывается, это мама - не горюй. Но мама Саши и не горюет. Только про внуков уж слишком часто спрашивать стала. «Когда уж красавицу-то нам приведёшь? Не дождёмся уж никак, эх весь в заботах-хлопотах, а наследников-то хочется увидеть.», — слышал он вчера из динамиков айфона, после, когда слёзы неоправданной безысходности начали скатываться по бледным щекам, он нажал на красную кнопку, перед этим лишь ответив: «Скоро, мам.» И Костю вспоминает. С трепетом, с нежностью, но зачем эти нежность и трепет, если он просто друг. Друг, Саша. Товарищ, чтоб его, коллега по цеху. — Пересадка, Саш, — он постукивает пальцами по коленке брата, выводя его из задумчивости. — Да-да-да, идём. Потоки воздуха опять делают причёску Саши неряшливой. Вьющиеся волосы нескромно, но нежно бьют Кирилла, стоящего сзади по губам и лицу. Он сдувает непослушные пряди в стороны, а после снимает с запястья, на всякий, накрученную резинку. Он же знает как выглядит Саша, ему иногда, для банального удобства, легче завязать хвост, но Кирилл бы понастаивал насчёт тугой косы. Он делает небрежный низкий, но пышный, тем не менее, хвост и Саша смиренно так, благодарно улыбается. Кириллу чудится, что запах вокруг стал слаще. Он снимает с руки Саши вторую и забавно половинит получившуюся причёску параллельно горизонту. Саша хватает брата за предплечье и ведёт в сторону перехода, но после ерошит родную челкастую голову, усмешкой благодарной подбадривая. И Кирилл прям воодушевляется. Торопится, бежит за братом. Радуется себе маленькому, в этом огромном подземном колониальном организме. Одинаковом, лишь иногда проявляющим себя ярко. Сашке звонят поминутно, он весь в работе. Съёмки, записи, подкасты, трансляции и вообще очень много штук, до которых никак не может дойти Кирилл. Ему некогда — у него ЕГЭ через год. Но к Сашке, лучшему, кажется, человеку на свете, он не приехать не мог. Он недавно на Волге бывал, куражился, признавался, влюблялся. Столько слухов было, ой полны мозги, да сердце верно Малому доверяет. Поговаривают, что колдунов да магов развелось в Москве-городе. Уж так много и не обличить. Больше, конечно, в розыске люди с интересными такими способностями. Ну там будущее увидеть, неведомую хворь излечить и тому подобное. Да и больше, как Кирилл считает, " палятся средняки». Лешие, кикиморы, бабки-ёжки, то бишь ведьмы. А Кирилл резвится, хвостом в чистой глубине махнёт, за водорослями скроется в прятках. Ему, молодцу-тритону, только то и надобно. А Сашке русалкой быть сложнее. Кирилл, честно говоря, словил такой неловкий ахуй, когда Саша после всего такой: «Ни маме, ни папе, ни братьям» и вот он шестнадцатилетний разгильдяй несёт тяжёлый крест ответственности. Ему, Малому то есть, скрываться надо. Да и в общественной жизни, на благо оставшимся туристам, да за-ради увеселения, слава Богу, что такие как они ещё не плавают в Москвариуме. А Кирилл недавно с феей встретился, право слово, такой крошечной, она что-то на своём пропищала и улетела стрелою, как и не бывало её вовсе. Но всё это в тайне, за семью замками, точно так же, как Кощеева смерть почти. В архивах хранится у Царя-то, а он и вовсе «всю организацию волшебную эту» на дух не переносит. Так Владимир и запретил всё это новомодное, забугорное. Наравне с этим, мужеложцев этих противных, да всю лесбосскую любовь к чёрту запретить решил он. А коли встречается такое, то за решётку сразу же. И вот за такими размышлениями, да доводами горестными, но воспоминаниями радостными оказались братья уже на свободе, воздухом надышались, да и пошли дальше. Заходили в хозмаксы, универмаги, тому подобные торговые центры. Накупили требуемого, да и к дому поближе пошли. Сашке позвонили, а как только он увидел имя звонившего, так сразу же зарделся, как сторона манго, повёрнутого к солнцу. — Кирюш, давай ты вперёд иди, наверное. Ключи есть у тебя? — братец кивнул, — тогда иди, я догоню. — Да, Кость. В Москве, да. Приехать? Сегодня и завтра не получится, брат решил навестить, он тут, наверное, на всё лето. — У Сашки перста дрожат, волнуется жутко. — Но мы можем встретиться после съёмок, когда они кстати? Реально, ну тогда через неделю, как раз. В каком-нибудь клубе. — Сашка губы кусает, а после рот недоумённо раскрывает — Пушкин согласился, он слизывает кровь с ранки на губе и заканчивает разговор. Топчется на месте и хохочет, несколько раз похлопав очами своими прелестными, да заодно и в ладоши. Пушкин согласился!

***

Брату звонит подружка, приглашая прогуляться «возле парка Горького», вот это она завуалировала. Но сейчас реально — лучше побыть начеку, немного замаскироваться. — В воде осторожно. Бутылок дохера и всякой хуйни тоже. Я на тренировку, прибежишь со своей тусни, разогрей еду. Она на верхней полке. Холодильника, если что. Надеюсь, разберёшься, — Сашка забирает рюкзак, тщательно осматривая содержимое — не забыл ли чего — и несильно прикрыв дверь, убегает, чтобы снова утомиться, но приятно. «После тренировки хочу забежать к Селегею», — соображает Саша. Он уже предвкушает этот странно-нежный секс, перетекающий в бесконечные укуренно-пьяные бредни о странностях жизни. Кирилл будет ворошить его кучерявые волосы, а Саша в экстазе зацеловывать виски и темя, чтобы проявлять себя больше, когда сидишь на этом худом, но безусловно странно-любимом теле, и скакать вверх и опускаться вниз, пока другой делает быстрые фрикции и кончает, после дрожа всем телом, и заново принимается оглаживать разгорячённое сверху тело. Кусая соски, он будет сжимать с нежностью и лаской грудные мышцы, и к Саше оргазм придёт следом. Саша послушно выполняет все упражнения. В первую очередь, это надо лишь ему. И, по истечении часа, выходит. Вспотевший, но посвежевший, удивительно. Ещё более волшебно, когда Кирилл звонит сам. Но, правда, абсолютно не тот, которого хочется. — Да, брат, что случилось? — Радуйся, я в ментуре. — Блять, диктуй хуйню эту… адрес. Сейчас разберёмся. Блять.

***

Кирилл ковыряет стену камеры и шмыгает носом (чертовски холодно стоять в мокрой одежде), Верка и Вова поодаль стоят. Но камера-то маленькая, так что получается в двух аршинах друг от друга они находятся. Верке не стыдно: «заебал уже этот мусор, будто со всей вселенной его собрали, да и скинули в ничём не повинную реку». Тогда то её и заприметили, неужто сложно было не заметить, когда на Фрунзенскую набережную вылетел магнитофон «хер знает, как оказавшийся на дне». А Вовчик, честно, просто поугарать пришёл. Заплёл свой хвост чернющий, запел водяного песню, да громко так, что только из-под земли услышали черти, так и прилетели бы. Вот только черти смилостивились, но дяденьки в синеньких костюмах не захотели. Отловили, повязали, да и Кирилла, вольно плавающего в тине захватили, чтоб не так одиноко, наверно, было. И вот Вовчику вовсе не грустно, он напевает себе что-то под нос (ничему жизненные ситуации, в которые он попадает, не учат). Верка метаморфозы какие-то проводит (кисти оледеневшие паром изо рта согревает), да так сильно волосы выжимает, что ручейки из КПЗ льются по всему полицейскому участку. Сотрудники со свистом вздыхают, но молчат — ждут точного приказа. Стоящие в КПЗ также ожидают героя-спасителя. А Сашка торопится-бежит. Сбрасывает непрошенные спам-звонки, и прям сильно волнуется, пот со лба течёт, мгновенно превращаясь в потоки и стекает на горячий асфальт, он точно скоро высохнет, не оставив следа. Саша думает о том, что самому высохнуть и не особо хочется. Участок встречает неприятно ухмыляющимися сотрудниками и одной полной девушкой, что заполняет заявление. Ему кивает молодой брюнет в красивой форме, да и сам он тоже ничего, правда, как невовремя они встретились и Саша следует за ним. — Ваши? — Мои, да. — Тогда сейчас бланк заполним. Где там он, — он перевернул все листы на столе, — вот, заполняйте. Да, там где под личную ответственность распишитесь. Так, вещи молодого нарушителя закона, пожалуйста. Работник открывает камеру и зажатые теперь из-за пристального взгляда неудачливые преступники выходят на свободу.

***

— Ну какие же мудаки, — не выдерживает Саша, — какие мудаки. Понимаю, вы двое чирикс-тудакс, я не лучше тоже, но молодого то куда? — Саш, мы его прятали, как могли. Менты приставучие попались, так и закрутилось, — пытается оправдаться Вова, — ещё и их это «вас точно было двое?». Извини, правда, что-то переборщили. — Так, хорошо. С этим порешили. И хули мне с вами ещё делать. Бегом, Кирилл. На метро и домой, вечером поговорим ещё. Вова с Верой мирно уходят в гущу людей, путаясь и смешиваясь в толпе. — А ты? — А у меня ещё много-много дел.

***

Сивки-бурки у Сашки, к сожалению, нет. Кончился абонемент, а так бы с радостью до места за мгновение бы добрался. Кирилла сообщение он прочитал не сразу. Он же прогрессивный, ему легче голосовое отправить своим, безусловно же, низким сексуальным голосом. Малой думает о том, что такой бас зря пропадает. Идёт в эту ебучую, но, что интереснее, настолько врезанную в память своим запахом и ощущениями, квартиру в центре, размеренными шагами. Эта тяжëлая дверь человейника манит, и Саша, непременно, быстрее ветра, влетает внутрь здания. Лифт новый и не скрипит, играет ненавязчивая мелодия. До Кирилла высоко, пока только в физическом плане. Порог квартиры Селегея встречает Малого его радостными глазами на совершенно недвижимом, усталом лице. Губы пытается дëрнуть в улыбке, но понимает безуспешность и попросту обнимает долгожданную «Русалочку». И Саша, разумеется, щекочет своими кудрями его губы, когда Селегей прикасается к его умной, но взбалмошной голове. И целует во все эти отделы его черепной коробки, в которой копошатся такие разные мысли. — Как ты потрясающе пахнешь. — Кирюш, я до безумия хочу трахаться, выполнишь? — Абсолютно все комнаты квартиры в твоём распоряжении!

***

Саша недолго занимал ванную комнату и оставил дверь открытой, чтобы перевозбуждённый молодой альфа, не скрывая волнения, кивнул и скрылся за нею. А обнажённое красивое тело, тем временем, плавно подходит к спальне и, присаживаясь на кровать, скрещивает ноги и сгибает пальчики на них, победно улыбаясь. Он не хочет чего то конкретного, он не нуждается также в сюрпризах. Ему нужно лишь знать, что Кирилл поцелует его глубоко, а после обнимет. И позже, после всей кутерьмы, Саша получит истинное удовольствие. А его милый леший после скажет птичке, что примостилась на подоконнике: «Спой!». И птичка раскроет клюв, откуда полетят чарующие звуки, которые точно утихомирят буйство стихий в его душе . А Сашка заслушается опять и успокоится так сильно, что чуть ли не познает истинное умиротворение в объятиях Кирилла. И ему будет славно и весело. Кирилл выходит из душа в своём излюбленном белом халате, а Сашка вспоминает связанную с ним забавную, может только немного жуткую историю. Sometimes, some crimes, очевидно подходяще. Слышно прекращающееся монотонное битьё капель воды о мраморную ванну. Мысли Саши затихли. А Кирюха, тяжело дыша, подкрадывается и сам же вниз на пол опускается к ногам восхитительным с короткими светлыми волосками. — Зашторь окна, Кир, пожалуйста. — Появилось желание поэкспериментировать? — Божечки! Если так, то мы должны попробовать на подоконнике. — Устраивайся. Сашка примостился на широкой скамейке перед таким же широким, но теперь, не пропускающим вечерний свет заката окном. Ему нравится, как у них получилось сделать такую красивую и уютную квартиру, опять же, вместе. — Я за презиками, Саш. И сам омега никогда не таял от ответственности, сейчас он стыдится и очень этим не гордится, но жутко начал течь именно после точных слов. — Побыстрее. S'il vous plaît. — Разве ты не останешься на ночь. О, чёрт. — Говорит Кирилл, уже возвращаясь из комнаты и чувствуя, как голова гудит от возбуждения и опьяняющих его феромонов, одновременно поняв, что халат уже ничего не скроет. — Ножки в разные стороны, прошу. — Блять, Кирилл, — стонет протяжно, — невыносимо просто. Бёдра Саши раздвигаются медленно. Они сильно подрагивают и он закусывает губу в ожидании. Кирилл же не отказывает искушению, ладонями, с незначительными порезами от вытаскиваемых заноз, гладит икры, поднимаясь выше, сжимая худые стройные бёдра. Потом вниз опускается и тонкие лодыжки играючи закольцовывает пальцами и тянет на себя за них. Целует жарко, облизывая губы, на что Сашка сразу же раскрывает рот. Кирилл языком оглаживает зубы, вылизывает щёки изнутри и немного неловко отстраняется. — Саш, люблю тебя. — Ой ты, мой хороший, давай уж, говори, кого на этот раз? — Только после Вас. Ну и нашего общего дела, разумеется. А вообще, что за предрассудки? Сказать уже просто фразу нельзя. Саша целует его снова, губы Кирилла всё такие же нежные, ласкающие, и прислоняется вспотевшим лбом к его. Обрамлено его лицо снова красиво спадающими светлыми прядями. Они щекочут Кириллу нос. — Лешик ты мой ненаглядный, я же помню все условия наших свободных отношений. Я не буду сопротивляться, если когда-нибудь ты и вправду захочешь выебать Ники Минаж. Тебя никто не собирается осуждать. Особенно я. — Саша, в первую очередь, я хочу не трахаться и не ебаться, а именно заниматься любовью. Сексом. И именно с тобой. И Александр теперь рдеет. Ему прямо-таки не верится, что Кирилл не был искушён многими, не попробовал чего-то запретного. Остался ему верен на данный момент. По общим подсчётам, уже год Кирилл не изменяет Сашке. В то время, как сам он, о боже мой, сколько их было. — Давай уже. — И он нетерпеливо сглатывает. Когда головка набухшего члена примостилась между его бёдер, Саша откинул голову назад, затылком прижимаясь к зашторенному, но холодному стеклу. Кирилл теперь более требовательно положил руки на его талию, удерживая чуть наклоняя ниже к раннему источнику света для удобства. Дырочка Сашки сокращается из неё привлекательно сочится смазка. Кирилл подставляет два пальца, предупреждая, и погружает их вглубь лишь немного, даже не на половину фаланги. Саша поджимает губы. — Не надо. Не мучай. — Сашунь, чего ты. Всего лишь растяжка, потерпи немного. — Не могу. Терпеть, — и делает волну тазом, удивляя не себя, но точно партнёра. А Кирилл понял, он же не Ваня, в смысле — не дурак. Пальцы глубже теперь, ищут нужное местечко. Чёрт возьми, и Кирилл знает как прошибёт его омегу током, когда он погладит, растревожит. Он до сих пор с трепетом вспоминает их смену позиций. Нежность и благовольность Сашки. И вот прямо сейчас он отыщет, что же это не пещера с алмазами да золотом. Сашу дрожь экспериментально будто бьёт. Он дышит учащённо глубоко. Уста в беззвучных стонах приоткрывает. Перстами своими он сжимает подушку, что к себе подскрёб. Мизинец он оттопырил в сторону, а другую руку ко рту подносит, ребро ладони покусывая, дабы не раскричаться от разросшегося сладострастия. Низ живота тянет, скручивает, в нём разгорается эта самая невыносимость. Он уже давно промок чувствует себя готовым. А Кирилл больше не издевается. Подходит ближе, приближая твердый вставший, сочащийся член к разработанному нежному отверстию. Раковских закусывает уголок губы клыком. Кладёт запястья на худые плечи, шею пальцами захватывая, оглаживая. И чувствует горячую плоть внутри, слышит, как Кирилл мычит рядом с его ухом. — Охуенно, Саша, просто охуенно, — и это бархатное вибратто его голоса заставляет комок из эмоций, чувств и ощущений скрутиться туже, не оставить лишнего пространства для размышлений. Орган Кирилла глубже, головка рядом с чувствительной запредельно точкой. Движения же медленные, сейчас у руля Кирилл и только ему решать, как довести Сашу до невероятного экстаза, чтобы потом точно нужно было бы в течении пяти минут приходить в себя. Член всё реже вынимает полностью, чтобы вогнать под разным углом. Сейчас только ритмично. Чуть быстрее, но всегда точно. Саша дышит учащённо, грудь его подрагивающе поднимается в быстром темпе. Сам же насаживается и гиперчувствительный он теперь стонет, дрожа. Саша хочет начать дышать, но уже чувствует это приятное чувство удушения, навязчиво-сильно-приятную боль внизу живота и просто разгорающийся в глубине вскрик удовольствия. Он кончает. Кончает обильно, будто долго сдерживал всё это удовольствие внутри неимоверно долго. Кирилл продолжает фрикции и чувствует ещё более усиленные и дëргающиеся движения по простате. Кирилл также прерывает свой поток дыхания и сперма вылетает из напряжëнного члена, наполняя предостерегающую резину, он резко вытаскивает член, её снимая. Надрачивает, отпуская всего себя, а следом каплями украшает белые раздвинутые подрагивающие до сих пор бëдра. — Ну что? Спрыгивай и в душ. — Кир, я хочу тебе сказать о новом, — его не прерывают, а задерживают, позволяя выдохнуть в успокоении и дополнить после. — Сначала в душ.

***

Теперь двое сидят в столовой. Саша, обеспокоенный негаданной реакцией от очередных слов, что вот-вот вырвутся из его прекрасного рта, потирает руки и дëргает ногой. Нежно, но цепко он хватает родную ладонь в свою, и оглаживает каждый палец, прежде чем соединить их. — Я хочу переспать с Костей, — данное предложение лишь заставило Кирилла крепче сжать руку, что такой маленькой сразу же оказалась и сейчас точно поддерживала кровоток лёгким тремором, — Кирилл? — Я на связи, — он подносит кружку с надписью Тбилиси к губам, что они привезли из этой горячей, не только из-за запредельной температуры, страны. Было невыносимо снимать с Сашей "Матëрых..." и не говорить ежеминутно: «я люблю тебя», — ну и чо? Он согласился? — Я не предлагал даже. Ещё. — Проблема? — Я не могу внятно сказать, чего хочу рядом с ним. Пизда. Это что-то эфемерно-воздушное. Или какая-то поеботина, я ещё не разобрался. — Ладно. А как там брат? — он всегда ловко переводил тему, но сейчас ему особенно противно обсуждать с Сашкой его же любовников. — Ой, да это вообще треш. Я не думал о такой загрузке школьников до тех пор, пока он не начал трещать без умолку. О репетиторах, вебинарах каких-то, элективах. Как думаешь, может заплатить сейчас? Ну десять тысяч не такой уж и большой ценник, — он заправлял и снова крутил на палец непослушный локон около десяти раз, пока вываливал информацию, чтобы хоть как-то успокоиться. — Можешь не напоминать, умоляю, . — Так, да точно! Может хочешь ко мне завтра? Попиздите там о всякой пижне, ну понимаешь. — Так сегодня ты останешься? — Естественно.

***

Кирилл выбегает из душа, попутно натягивая трусы, когда слышит бесконечно повторяющуюся трель их дверного звонка, ощущая, что пришедший делает это специально. Ему ещё немного сложно ориентироваться в квартире Сашки, в еë длинных коридорах и трëх изящно обставленных комнатах. Ищет не помятую футболку и любые штаны, что он точно закинул куда-то на диван по приезде на квартиру. Брат написал ему, что у своего альфы останется, то бишь переживать не к чему. Но кто же тогда тиранит ни в чём не повинную кнопку? Он заглянул в глазок, чуть пригнувшись, почесал тыльной стороной ступни зачесавшуюся икру. Увидел высоченного мужчину, забавно искажённого в виньетке дверного стёклышка. Он держал в руке пышный букет цветов. Пионов — горячо любимых Сашкой и мамой ярких шапочек на тонкой зелёной ножке. Он мог только догадываться об имени и об отношении незваного гостя к Саше, но дверь всё таки открыл. — Здраааавствуйте, — протяжно проговорил он, не осматривая гостя, а останавливаясь взглядом на его очках и огромных глазах за ними, — вы к Саше? Если да, то его сегодня нет, если бы был я бы с радостью позвал. А на нет, как говорится, и суда нет? — Да, пацан, к Саше. А ты случайно не в курсе, где он может находиться? — Абсолютно точно нет, знаете, он такой человек, что говорит имя того храбреца, что согласился делить с ним крышу. А ещё адресов я точно никогда не запоминаю. Но, если хотите, позвоните ему, я разговаривал с ним, ну. Вот. Щас найду. Короче, где-то пятнадцать минут назад. — Мог бы ты пропустить меня. Я не общаюсь с подростками-русалами, да и ладно с другими сущностями, через порог. — Конечно, вы можете зайти даже в комнату Александра, я думаю он не будет против. — Отлично, Кирилл. А теперь – выйди. И Кирилл, не успев возразить, заметил, как дверь медленно закрывается.