Подснежный бойцовский клуб

Я сижу, привязанный к стулу на крыше трёхэтажного пост-жилого комплекса в СодаСопа с пушкой во рту. Проводя языком по стволу, я чувствую дырки-глушители, которые я просверлил в аффекте. Шум при выстреле производит газы, которые расширяются изнутри, а кроме того, есть звуковой удар при вылете пули — последнюю секунду жизни я у себя в черепной коробке буду слышать писк, что заставить перепонки лопнут, а потом я умру. Наконец-то. «Я» проделали много дырок. Много дырок. Если просверлить дырки не в том месте — пушка взорвётся в руке. Кажется, я допустил ошибку. — На самом деле я не умру, — добавляет моё Я. — Мы станем легендой Америки и никогда не состаримся, но первый шаг к вечной жизни — смерть. Всегда смерть. Я отодвигаю языком пушку и говорю: — «Я», ты говоришь, так, как те вампиры-позёры. — хотел я сказать. Когда у тебя во рту пистолет, и ты сжимаешь зубами его ствол, говорить удаётся только мычать. — Через десять минут это здание, на котором мы стоим, падёт вниз. Как и все остальные. Возьмём, предположим… курящуюся девяностовосьмипроцентную азотную кислоту. И смешаем с серной кислотой в пропорции один к трём. Это всё на ледяной бане. Затем пипеткой по капле добавим глицерин. — Получаем нитроглицерин. Я знаю это, потому что знаешь ты. Смешай нитроглицерин с опилками — и вот она! — Добрая пластиковая взрывчатка. — «Мы» сказали одновременно. Я почувствовал, как моё расколотое воображение собирается в одну структуру. — Некоторые ребята смешивают порядочную траву с нитроглицерином. А работает, потому что на ферме «порядочной травы» добавляются, скажем… «допинг», чтобы штормило как следует. Это тоже работает. Моё «она» достала из глотки слюнявую пушку. — Можно выстрелить каменной солью в грудь, прямо по солнечному сплетению. Также больно, как и «наш» химический ожог. — Шелли поднимает левую руку для обзора. Издалека доносится звук бьющегося стекла. Загляни за край крыши, Пит. Облака закрыли полную луну. Это самое высокое здание в городе, кругом царит безмолвие. Потяни за рычажок. Нажми на кнопочку. Такое ощущение, что ты — дрессированная собака, Пит. Чему тебя научили, то и делаешь. Потому ты и испортил всем жизнь. Люди стоят, смотрят вверх, а звук бьющегося стекла доносится с того этажа, который под нами. С этажа пулей вылетает мебель, чья-то текстильная фурнитура, трупы невинно-милых кошек. Где-то под нами обезьяны из Комитета Полного Уничтожения впали в безумие и приступили к тому, к чему их выдрессировали. К уничтожению истории Южного Парка. Кто-то сказал когда-то давно, что людям свойственно убивать тех, кого любишь. Это правда, ненависть — это всего лишь заглушенная любовь. Будет ли человек убивать того, на кого всё равно? Нам осталось жить не более десяти минут. Ещё одно окно было разбито. Если использовать достаточное количество пластита для обмазывания колонн фундамента, то ни одно здание в мире не сможет выстоять. Естественно, при условии, что вы не забыли тщательно обложить колонны мешками с песком со всех сторон, чтобы взрывная волна направилась в бетон, а не разошлась по подземному гаражу. В учебниках физики, химии, математики, нельзя найти такие полезные сведения, как в этих словах. В Её словах. Люди часто спрашивали, знал ли я Шелли Марш. Если бы я знал, какие последствия это принесет, я бы предпочел быть сейчас мертвым, присоединившись к древним на небесах. Мы почти забыли об этом обскурантистском позёрстве, связанной с убийством и самоубийством, отказ от саморазвития и электричества, чтобы идти против вымышленных правил, восхищенно наблюдая, как шкаф в стиле «лофт» выпадает из здания. Дверца раскрыты в полете, белые рубашки бумаги разлетаются в воздухе, подхватываемые потоками. На бумагах сведения о Нас. Арматура начнёт давать сбои, что приведёт к прогибу наклонившегося здания. На последнем снимке видно, как сто девяносто этажей небоскреба обрушиваются своей полной массой на городской совет. Именно музей является настоящей целью Шелли. — Этот мир теперь принадлежит только нам, нам одним, — говорит Шелли. — Древние уже давно ликуют в могилах и ждут нас в гостях. Осталось девять минут. В нашей ситуации у нас возникает треугольник. Я испытываю глубокие чувства к Шелли. Шелли люби Пита. Пит влюблен в меня, а я к Питу равнодушен, в то время как Шелли больше не любит меня. И я больше не люблю себя. Я хочу уничтожить себя, потому Шелли на себя взяла эту задачу. Получается, что своеручно. Когда я говорю «люблю», я не имею в виду не «заботу», а скорее «власть» над другим человеком. Я этой властью не обладаю. Без Пита — Шелли бы не было вообще. Осталось четыре минуты.