Фамилия Салливан [The Name of Sullivan]

Он поднял и опустил телефон как минимум три раза, прежде чем, наконец, собраться с силами и позвонить. — Мам? — его голос дрогнул. — Мне нужно с тобой поговорить. Машина встретила его у главных ворот. Конечно, они позволяют такое его семье. Салли оставил вещи в комнате, но постарался привести себя в порядок, пригладив неукротимый вихор на макушке, когда машина подъехала. Не говоря ни слова, его мама потянулась, чтобы открыть дверь. Скользнув внутрь, Салли ощутил напряжение в воздухе; ни водитель, ни его отец не повернулись взглянуть на него с передних сидений. Всё, что он мог видеть, — это массивный грубый силуэт спины отца. — Пап… — начал он. Издав едва слышный успокаивающий звук, мама протянула руку и сжала его колено. Салли пришлось слегка согнуться, чтобы влезть в машину, созданную под габариты его отца. Он посмотрел на свои руки, сжимающиеся и разжимающие на коленях. Отец хмыкнул и указал на что-то водителю, и, вместо поворота налево на следующем перекрёстке, они повернули направо к окраине города. Салли нерешительно поглядывал через окна на редкие дома, тянущиеся вдоль поля. Минуты текли медленно. Наконец, отец дал водителю другое указание, и тот притормозил у обочины и припарковался. Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Салли вышел, услышав, как открылись другие двери. — Джеймс, — прогрохотал отец, — подойди сюда. Салли медленно обернулся, ощущая, как съёживается с каждым своим движением. Он будто вернулся на несколько лет назад, к росту до колена и первому уроку рычания. Его мама чувствовала себя не менее неудобно, её тонкая фигура с голубой шерстью чуть согнулась в плечах, две руки сложены на груди, а две позади. — Твоя мать передала мне твои слова, Джеймс, — сказал отец. Он говорил грузно, каждое слово отлично пропитывалось достаточным количеством рычания, чтобы посылать дрожь по чьему угодно позвоночнику. Вот, что делало его первоклассным страшилой, Салли это знал, — идеальное природное чутьё на то, что могло бы напугать людей. — Что ты больше не на страшильном факультете. Не потрудишься изложить подробнее? Жёсткая шерсть на его плечах топорщились волнами, переливчато-чёрная с примесью серебра, но такая же длинная, как и всегда. Салли глубоко вдохнул. — Пап… — Тщательно подумай о том, что собираешься сказать. Он чуть съёжился, вдохнул побольше и заставил себя продолжать. — Всё шло нормально, — начал он. — Но там был один парень, и мы подрались, и Терзалес сказала нам двоим, что мы не можем остаться, так что… Отец поднял свою огромную лапу. Он подпиливал когти, чтобы было легче, но те всё ещё были длинными и крепкими, а под кожей напрягались мышцы. — Ты Салливан, Джеймс. Дела Салливанов не идут «нормально», — он разбивал слова по слогам. — Я работал с Абигейл Терзалес, когда она была страшилой. Я был там, когда она побила рекорд всех времён. Я знаю, что она здравомыслящая и восхищающая женщина, достойная моего доверия. Зарекомендовал ли ты себя так же, Джеймс? Салли не мог смотреть отцу в глаза. — Я собирался, пап. Ты знаешь, что я могу пугать. Она обхитрила меня. Она… Он не смотрел, не видел лапы, ударившей его по щеке. Поперхнувшись, Салли сделал шаг назад, подняв руки в защитном жесте. — Обхитрила? Декан Терзалес не хитрит, Джеймс. Ты провалил её экзамен. Ты подвёл меня. — Нет, клянусь, это не так! — эти слова просто вырвались наружу, когда он в отчаянии взглянул на отца, всё так же чувствуя себя ребёнком. Глаза отца вспыхнули, зубы обнажились в насмешке на все сто процентов свойственной Биллу Салливану. — Ты знаешь, что я могу быть страшилой, пап, ты учил меня этому годами, и я всегда… — Тебе всегда требовалось много времени на обучение. Даже ему самому это казалось долгим сроком. Ждать, когда его голос углубится до рычания. Ждать, когда его рожки вырастут, когда его молочные зубы сменятся коренными, когда он станет достаточно высоким, чтобы быть способным нарастить мышцы и подкачаться должным образом. Он годами слушал рык отца, не в силах повторить его самостоятельно, и оттого потерпел неудачу. — Но я научился, пап. Я научился. Отец лишь посмотрел на него с чем-то между разочарованием и отвращением во взгляде. — Ты провалился, Джеймс. Ты не заслуживаешь фамилию Салливан. — Билл, — заговорила мама, но отец Салли с рычанием повернулся и поднял лапу. Она отступила на шаг, но помимо страха на её лице присутствовала злость, и она выпрямилась во весь рост. Её руки чуть раскинулись, предостерегая, а короткие волосы вздыбились. — Ты не можешь так с ним разговаривать. — Ты чересчур с ним нянчилась, Марси, — ответил он. Салли переводил взгляд между ними, не зная, что сказать. — Из-за этого он слаб. Три поколения первоклассных страшил, а теперь!.. Он гневно махнул рукой на Салли, чувствовавшего, как защипало в глазах. — Пап, я найду способ вернуться, — сказал он. — Или на крайний Страхтех. Я могу быть страшилой, ты знаешь, что я это могу. — Знаю ли, Джеймс? — Чёрт, пап, я могу это! — Салли выступил вперёд в тот момент, когда отец резко развернулся к нему лицом. — Тебе просто нужно дать мне шанс! На этот раз удар был сильнее, сбив его с ног. — Ты не будешь так со мной говорить! — взревел его отец. Казалось, от этого загудели деревья, ещё больше листьев осыпалось на землю вокруг Салли. — Я давал тебе достаточно шансов, и ты ими не воспользовался! Ты. Провалился! Тишина, вызванная этими словами, оглушала, и Салли лежал на земле, ощущая во рту вкус крови из губы, рассечённой его зубами. Он потянулся к щеке, чтобы осторожно её коснуться, проверяя на наличие синяка, а после вновь поднялся на ноги. Отец отвернулся, неповоротливо возвращаясь к машине, но мама не ушла. Она оглянулась на Салли, подошла ближе и коснулась его плеча. — Прости, Джимми, — сказала она. — Я думала, ты хочешь быть страшилой, и твой отец… Я думала, он знал, что делает. Будучи ребёнком, ты всегда хотел стать страшилой. — До сих пор хочу. Я сделаю это, мам, неважно как. Я лишь хотел… — Салли поднял глаза на удаляющуюся спину отца. Было столько слов, что он хотел произнести: что он хотел заботы от отца, что он хотел, чтобы тот не был таким вспыльчивым. Но у него не было выбора между беззаботностью, которую он симулировал, и страхом, который вызывал в нём отец. Он хотел не драться с тупым Майком Вазовски. В итоге он произнёс лишь: — Я хочу, чтобы он вспомнил, что ушёл из страшения. «Ты не должен работать страшилой, — всегда говорил его отец, — ты должен этим жить». Салли пытался в это поверить, пытался быть страшилой всё время, но он не мог так жить. Это было единственным, что он действительно выучил на семинарах, которые посещал: страшение — это работа, которую нужно выполнять. Что-то, чему можно научить. Не что-то, чем нужно жить. — Меня подбросят обратно до университета, — сказал он и по дёрнувшимся ушам отца понял, что произнёс это достаточно громко, чтобы быть услышанным. Рождество всё равно никогда не было шибко весёлым. — И я сделаю там себе имя.