Внимание: Казанова гриффиндорской башни вышел на охоту

      Снежинки кружились в воздухе, хлопьями падая на белёсые поля. Всё вокруг было в снежных шапках, снег покрывал каждое место: опасно замёл замёрзшее чёрное озеро так, что льда, как и самого озера, будто не бывало; хрупкие ветки накренились под его тяжестью, а вокруг простирались лишь нетронутые снежные просторы. В Хогвартс пришла зима, а следом за ней и близилось Рождество.       Большинство студентов разъехались по домам, в замке остались только профессора, да небольшая группа студентов. Хогвартс махровым одеялом окутал снег, приютило в нежных объятиях Рождество, а праздный дух приветственно встретил уходящий год. Весь замок украшали новогодние мотивы, листья и веточки омелы, ёлочные игрушки. В большом зале установили большую ёлку, щедро украсив её, с потолка сыпался зачарованные снег, таявший ещё до того, как достигнет чьей-либо макушки. Все столы, кроме одного сдвинули к стенам, потому что им больше и не надо было.       Ремус, как истинный ценитель прекрасного, находился в библиотеке. Весь увяз в книжках и записях, готовясь к предстоящим экзаменам. Ни канун Рождества, ни изнеможение не могло отвлечь его от учёбы. Питер, Сириус и Джеймс уехали на каникулы, как и Лили с Марлин и Мэри, потому никто не мог оторвать его от вечного учения.       Ремус не был опечален одиночеством, наоборот, оно было ему в радость. Тишина всегда была ему другом. Только в присутствии самого себя он мог ощущать себя в своей шкуре, а не в шкуре монстра, студента, друга, сына, любовника. Все эти перевоплощения порядком изматывали. Человеку, ликующему от внимания, желающему быть в центре мироздания, всей трагедии интроверта не понять.       За месяцы с начала учебного года произошли такие события, которых ожидать не приходилось. Те, которые снились в кошмарах и подстёгивали неуверенность. Только переставший сомневаться, только начавший верить Ремус был предан своим другом. Кем-то большим чем просто другом. Острый клинок разочарования, боли, горечи и гнева вонзился прямо меж лопаток напротив сердца, больно прокручивая рванными движениями.       Ремус был зол на Сириуса и у него есть все основания для этого.       В мгновение он хотел убить Сириуса, размазать его о стену и долго бить кулаками до тех пор, пока кости рук не затрещат, а его лицо из некогда прекрасного, очаровательного, великолепного, красивого превратиться в бесформенную кашу.       И у него были все основания для этого.       Он хотел изводить, истязать, мучить Сириуса и мучиться самому в исступлённом желании упрекнуть самого себя, лишний и ненужный раз сказать, что он знал итог наперёд. Знал и посмел надеяться, что этого не произойдёт. Что в нём наконец-то увидели не волка, а Ремуса. Он разочарован в Сириусе, как в самом себе.       И у Ремуса были все основания для этого.       Ремус был зол, как никогда до этого. Одно лишь присутствие Ремуса, заставляло кожу зудеть в приступе чистой ярости. Голос Сириуса действовал для него, как красный флаг, как нажатие на спусковой рычаг — последнее, что удерживало бы Ремуса от беспощадной агрессии. Он был рад остаться один. Впервые за долгое время, присутствие Сириуса вызывало у него не только влюблённого трепета в груди.       Возможно, он поступал не совсем по-дружески, когда накричал на Джеймса, что с ним всё нормально и они могут оставить его в покое. Но злость не давала в полной мере сокрушаться по этому поводу.       И вот теперь он один. Он думал, что это принесёт ему должное успокоение, но нет. Не приносит. Злость, ярость, которой он не давал спуска, держал в крепкой узде, лишь бы не показывать всем окружающим, что между Мародёрами возник разлад, потому что он всё ещё был чёртовым монстром, о котором никто не должен знать. И это обстоятельство злило его ещё сильней. Вся эта злость копилась внутри. Её становилось всё больше и больше, а поскольку Ремус держал всё в себе, то совсем скоро ярость грозилась перевалить за чашу терпимости. Ремус был весь как на иголках и даже его любимая учёба, в которой он души не чаял, не спасала ситуацию.       — Люпин. — Настойчиво говорит юношеский голос, раздавшийся совсем рядом. Ремус дёргается и поднимает голову.       Первой его реакцией было резко встать и впечатать это глупое создание в ближайшую стену или книжный стеллаж. Сколько бы Ремус не злился на него, сколько бы не срывался, ни кричал, но он приползал обратно, как провинившаяся собака. Собственно говоря, по природе своей Сириус и был собакой, что доказывали и его патронус и анимагическая форма.       Перед ним стоял Сириус — вот, что первым проскользнуло в его голове, как по инерции. Ведь человек очень похожий на него никак не мог быть кем-то другим.Но не в этом случае.       Это был Регулус. Осознание достигло его опосля. Уже после того, как он вскочил со стула, ведомый чистым импульсом. Но оно не ужилось в голове, покинув его в ту же секунду.       — Полегче, Люпин. — Спокойно говорит Регулус, оказавшись прижатым к книжному стеллажу. По его тону и флегматичному виду и не скажешь, что он пребывает в невыгодном для себя положении.       Ремус был выше и вдвое сильнее перед грядущей полной луной, чем Регулус. Если поднести к нему короб спичек, то он зажжёт их искрами магии, которые отскакивают от него, как от пожарища. Книжные полки больно впивались в спину, поясницу, плечо, руки и ноги — во все его тело. Ремус буквально навалился на него всем телом, чтобы растерзать и не оставить ничего.       Ремус тяжело дышит, рвано, будто пробежал милю, а то и две без остановки. Пристально смотрит в практически идентичные Сириусу глаза и даже не вериться, что это не он. Всё его тело сопротивляется. Оно хочет нанести увечья как можно больнее, хочет двинуться вперёд, занести руку и ухватиться за чужую шею, с силой сжимая. С силой впечаясь в так похожие пухлые губы, кусая и больно сминая. Разум давно перешёл на сторону тела и Ремус держался только благодаря своей природной упёртости.       Он хочет Сириуса и ненавидит его. Хочет заставить его страдать и умолять его, Ремуса, о большем, лёжа под ним. Ремус хочет выбить из него всё дерьмо так, чтобы голос Сириуса охрип от крика, и хочет слышать его томные, протяжные стоны. Хочет почувствовать горячую кровь на свои кулаках и также хочет почувствовать привкус железа на своих губах. Хочет впиться в чужие губы и сцеловывать все те дрянные слова, что рвутся из этих уст наружу.       Ремус ненавидит Сириуса.       Ремус любит Сириуса.       Он проклят.       В сознание его приводит боль. За его волосы на затылке с силой оттянули назад, вызывая точечную боль на коже головы. Звуки вновь прорезаются сквозь пелену тихой ярости. Он слышит слабые стоны. Противящиеся стоны, которые никогда не издавал Сириус. Чувствует, как в грудь упирается чужая до странного хрупкая ладонь. Совсем не такая широкая, как у Сириуса. Он чувствует через одежду все проступающие кости, которые никогда не проступали у подтянутого Сириуса.Ремус впивался в губы Регулуса, младшего брата Сириуса. Искусал их до крови. Лишил кислорода, сжимая рукой горло. Отрезал пути отступления и не дал возможности к сопротивлению. Привкус железа растёкся во рту Ремуса и ему вдруг стало тошно.       Он отстранился, практически рывком, боязливо уставилась на Регулуса широкими глазами. Он упирался обеими руками по обе стороны от головы Регулуса и наблюдал, как тот захлёбывается желанным воздухом в рваных вдохах. Рукой он коснулся в том месте, где Ремус сжимал его шею. Та покраснела и один только взгляд на это вызывает тяжёлое чувство вины.       — Прости, извини. Блять, мне жаль! — Наперебой шептал Ремус, тяжело дыша.       Регулус смотрит на него исподлобья долго и нечитаемым взглядом. На серых глазах выступили слёзы. Его губы раскраснелись и опухли. На них появились небольшие кровоточащие ранки. Его взгляд режет, как заточенное острие ножа. Кажется, будто температура вокруг резко упала.       — Должно быть, мой брат сделал что-то выдающееся, чтобы настолько вывести тебя из себя, Люпин. — Выдыхает в конце концов Регулус совсем не зло. Будто ничего из ряда вон выходящего не произошло.       По непонятной Ремусу причине, его сердце пропускает удар, а после болезненно тянет. Он не знает, как описать это распирающее грудную клетку чувство, когда он смотрит на Регулуса. Он сделал ужасную и непоправимую вещь.       Совсем как Сириус.       Не даром Ремус был влюблён в него. Те, кто говорят, что противоположности сближаются, — глупцы, верящие на слова всему тому, что говорят вокруг. Противоположности не могут сблизится, не имея между собой чего-то общего. Ремус был точно таким же, как и Сириус, — причиняющим боль.       — Прекрати на меня так смотреть.       — Как я смотрю?       — Будто вот-вот разрыдаешься. — Говорит Регулус самую малость раздражённый, словно ему осточертело объяснять очевидное.       Он слабо отталкивает одну из рук Ремуса, — ту, что ближе к столу, — и медленно отходит на расстояние от Ремуса, который всё ещё не может привести в порядок сердце и дыхание. Он чувствует себя на грани ни то беспомощного крика, ни так не вовремя наворачивающихся слёз. Ремус перестаёт отдавать отчёт своим эмоциям и телу. Ком подступил к горлу, перекрывая дыхательные пути, как некогда он перекрывал их Регулусу. Хотя это не может идти ни в какое сравнение с тем, что он натворил. Он заслужил этого.       — Мерлин, Люпин, да что с тобой. — Нотками паники говорит Регулус. Должно быть, что-то в мимике Ремуса выдало его волнение, раз Регулус звучит так испугано. Или он просто увидел в нём монстра, каким Ремус и являлся.       — Порядок. — Выдавливает из себя Ремус.       Регулус ничего не говорит. Ремус прикрывает глаза ладонью, он больше не может выдержать последствий своей необузданности. Вероятно, Регулусу просто омерзительно находится рядом с ним сейчас, но из-за воспитанности и учтивости, он не показывает этого.       Верно, Регулус всегда был учтив в отличии от Сириуса.       Между ними так много отличий и ни одно из них Ремус не увидел в нужное мгновение. На языке растекается привкус горечи, смешанный с железом. Он всё ещё чувствует привкус крови Регулуса во рту.       — Чёрт, я просто хотел взять книгу. — Ругается себе под нос Регулус, не желая становится зрителем утомительной и трагичной жизни Ремуса Люпина. Ремус его понимает, он тоже бы хотел не смотреть на всё это, будь у него такая возможность.       — Возьми. — Говорит Ремус, сглатывая. Он более не хочет задерживать Регулуса в своей компании. Исправить случившееся он всё равно не может.       — Возьму, спасибо. — Кротко говорит Регулус. Ремус не смотрит на него. Его вежливость вызывает глупый, несдержанный смешок. Наверное, со стороны он похож на психопата.       Рядом раздался тяжёлый вздох, полный всеобъемлющей усталости.       — Люпин, я плох в успокоении людей. — Говорит Регулус, как бы предостерегая, но Ремус не придаёт особого значения этим словам.       — Всё порядок. Идти. — На перебой со смехом говорит Ремус, точно становясь умалишенным.       Должно быть, Регулус уже ушёл, потому что длительное время Ремус не слышит ничего, кроме потрескивания свечей. Он чувствует слабую дрожь и накатывающую слабость, возникающую после изматывающих нервных срывов. Он чувствует себя ничтожно маленьким в сравнении с этим огромным миром, когда ощущает робкое прикосновение к предплечью. Ремус впервые за долгое время отнимает руку от лица, чтобы уткнуться в ворот рубашки Регулуса.       Регулус слабо, без принуждения, потянул того на себя. Ремус не особо сопротивлялся. Полу облокотившись, полу присев на край стола, он увлёк Ремуса за собой в неловкие объятия. Регулус правда был в этом не силён, стараясь избегать прикосновений большую часть времени. У Ремуса не было сил переживать о том, как это неуместно, как странно и это вообще Ремус должен успокаивать Регулуса, это он чуть не задушил его не так давно.       Без стыда и совести он прильнул к плечу Регулуса, как утопающий к спасительному кругу, вцепившись крепко. Регулус неспешно поглаживал его по спине, прижавшись щекой к нему. Ремус не плакал, но чувствовал подозрительную влажность около глаз, его нос начало закладывать, а пальцы через какое-то время начали болеть от того, насколько сильно он впивается ими в дорогую, сделанную на пошив, мантию.       — Ты не должен был этого делать. — Так тихо говорит Ремус, что только Регулус может его услышать. Теплое дыхание щекочет его шею, но он старательно держится.       — Ты можешь заткнуться. — Тихо говорит Регулус без присущей ему язвительности.       Ремус не следует предложению Регулуса.       — Прости, я не должен был так поступать.       — Мерлин, всё-таки не зря ты в Гриффиндоре. Такой же твердолобый, как и все гриффиндорцы. — Недовольно говорит Регулус, но его недовольство напускное.Его тёплая рука всё ещё опускается вверх-вниз по спине Ремуса, иногда выкручивая полукруги и другие формы, которые Ремус разобрать не может. Ему стыдно признаться, но это действие нравилось Ремусу, приятная лёгкость пробралась к нему под ребра, а Регулус окружил его теплотой.       Они были чем-то средним между приятелями и друзьями. На самом деле в случае их обоих, стать друзьями для них — что-то трудно достижимое, выстраиваемое годами. Ремус полагает, что они всё-таки что-то ближнее к отметке «друзья», потому что в противном случае Регулус бы не стоял здесь.       — Мне жаль, что я так поступил с тобой. — Тихо продолжает Ремус, потому что знает одну простую вещь: если бы Регулус хотел, чтобы он остановился, то он не огрызался бы с ним.       — И такой же сентиментальный. — Сухо констатирует Регулус.       Он незаинтересованно наблюдает за тем, как в окне в воздухе кружатся крупные снежинки. Его взгляд будто намертво приклеился к окну. Загипнотизированный, он не мог и моргнуть, делая это через силу и редко. Шея побаливала, губы покалывало, спина ныла от болезненного удара о стеллаж. Всё это было неприятно, и он не был этому рад. Регулус мог быть понимающим, мог быть прощающим и это тот случай. Да, Ремусу не стоило этого делать, он был груб — это факт. На какой-то краткий миг он подумал, что может умереть, когда кислорода стало критически не хватать, а лёгкие начало жечь изнутри.       Регулус не злился на Ремуса, хотя будь на его месте кто-либо другой именно так он бы себя и чувствовал — злым.       — Блять… — Глухо стонет Ремус, когда его сознание начинает проясняться. Он глубоко вздыхает, чувствуя некую облегчённость.       — Прошу, избавь меня от своей слезливой тирады. — Регулус хмурится, он очень близок к тому чтобы закатить глаза.       — Мне очень жаль, Регулус. — Глухо шепчет Ремус, подаваясь назад. Этот аттракцион невиданной щедрости должен был когда-то закончиться.       В этот момент Регулус поворачивает голову как раз настолько, чтобы их носы соприкоснулись. Они замирают, взгляды встречаются. Ремус не может понять, что твориться в голове Регулуса. Честно сказать, Ремус никогда не мог понять о чём он думает. Его разум — запутанный лабиринт, потёмки, на которые изредка падает свет, открывая невообразимые таинстве, давно похороненные в тумане минувших дней.       — Ты меня бесишь. — Говорит Регулус, закатывая глаза, и позволяя Ремусу отстраниться.       Привычная пассивная агрессия Регулуса приводит в чувство Ремуса. Это похоже на твёрдую почву под ногами, как-то, на что можно опереться в трудную минуту. Хотя Ремус подозревал, что со стороны это должно выглядеть странно — как пассивная агрессия, направленная в его сторону, может помочь прийти в норму? По крайней мере, пока он не упомянул об этом Лили, Ремус свято верил в нормальность этого.       Ремус глухо смеётся, потирая глаза. Не заметив как, но он всё-таки расплакался. Ремус ничего не мог поделать с накатившим чувством неловкости. Показывать свои эмоции — было для Ремуса чем-то личным, интимным, созданным только для него. Показать кому-то эту свою сторону, будто оказаться голым в толпе, где кажется, что каждый смотрит, разглядывает тебя.       — Регулус…       Регулус перебивает его, шикая. Он сильно морщится, словно слова Ремуса слышатся ему, как скрежет ногтей о меловую доску.       — Если ты ещё раз скажешь что-то слезливое, я к тебе больше не приближусь.       — Хорошо, я понял. — Ремус смеётся.       — Я верну книгу завтра. — Регулус звучит непринуждённо, делая вид, что ничего не произошло. Ремус понимает по лёгкому румянцу на щеках Регулуса, что эта ситуация смущающая не только для него одного.       Регулус забирает книгу и уходит не попрощавшись, быстро скрываясь за лабиринтом стеллажей. Ремус чувствует вязкие нотки стыда и вины, которые не смогли уйти так просто. Даже если Регулус не держит на него зла, то это ещё не означает, что Ремус тоже не держит на себя зла.       И всё же скрывать некого чувства облегчения от реакции Регулус он не мог. Ремус был рад неизменности Регулуса. Лишь случись что-то чрезвычайное, только в таком случае это могло выбить Регулуса из колеи.       Ремус был рад видеть в отражении серых глаз не монстра, а самого себя.

***

      В следующий раз, когда Ремус встретил Регулуса, был следующим утром в большом зале. Они пришли примерно в одно время с той лишь разницей, что Регулус явился раньше. Они рутинно поздоровались и приступили к трапезе. Изредка Ремус ослаблял свою сосредоточенность на учебнике по трансфигурации, чтобы услышать обрывки фраз профессоров и оставшихся студентов. Все они с нетерпением ждали приближающегося Рождества, которое наступит уже после завтра.       Ремус сосредоточенно вчитывался в текст с застывшей вилкой у рта и не мог понять ни слова вот уже пять минут из-за подсевших к Регулусу ребят: Эвана Розье и Барти Крауча Младшего. Они оживлённого говорили о чём-то своём, периодически расходясь громким, некультурным смехом. В конечном итоге Ремусу пришлось сдаться — учиться в этой атмосфере невозможно.       Похоже, не одного Ремуса раздражала их громкая болтовня. Регулус также сидел с выразительным видом. Можно было сказать, что у него на лице всё написано.       — Вы можете заткнуться? Вы подсели ко мне, чтобы я слышал вас с обеих сторон? — В конце концов терпение закончилось и у Регулуса.       — Да, брось, Редж, ты бы без нас зачах. — Самодовольно выдыхает Барти с набитым ртом. Он не перестаёт жевать, пока говорит. — Разучился бы говорить, если бы не мы.       — Это по-прежнему лучше. — Недовольно говорит Регулус в омерзении смотря на чавкающего Барти. — Ты отвратителен.       — Ага!       — Мерлин… — Безнадёжно вздыхает Регулус, пряча лицо в ладонях.       — Хей, Люпин, да? Ты ведь Люпин? — Ремус с удивлением обнаруживает, что кто-то из компании слизеринцев (помимо Регулуса, конечно) обратил на него внимание. Он поднимает голову, чтобы пересечься с Розье.       — Да.       До этого момента он никогда не разговаривал с Розье. Этого никогда не требовалось, они жили в разных мирах, пересекающихся друг с другом разве что в одной единственной точке, которой являлся Регулус. Люпин по долгу старосты уже не раз встречался с Барти в этом году, ловя его на ночных прогулках. Они знали друг о друге не понаслышке.       — Почему один? Где твои друзья? Вы же всегда вместе ходите. — Эван спрашивает без издёвки, но желваки Ремуса непроизвольно сжимаются. Он пытается расслабиться, но выходить у него дурно.       — Воу, тише, горячий парень! — Барти разразился громким хохотом. Сидящие рядом заоборачивались. Ремуса это разозлило ещё сильнее. Он перевёл нечитаемый взгляд на Барти, но это никак на него не воздействовало. — Не стоит так кипятиться, мистер Чайник.       Словно это была шутка века, Барти расхохотался ещё сильнее. Регулус выразительно посмотрел на него исподлобья, испытывая жгучий стыд за его действия.       — К чему ты спрашиваешь? — Сдаётся в итоге Ремус.       Они правы, злиться из-за такого пустяка не стоит. Перед грядущим полнолунием он становился более раздражительным. Может, по этой причине он сорвался на Регулуса прошлым днём? От воспоминаний кончики пальцев начинают покалывать в качестве напоминания о случившимся, о том, что он сделал.       Он всё ещё помнит привкус его крови. Ремуса пугает желание попробовать её вновь.       — Ты бы мог потусить с нами. — Улыбается Эван, будто не предлагает что-то такое, от чего Регулус и Ремус смотрят на него с подозрением. — Эй, Регги, а ты чего так на меня смотришь? Ты ведь сам был не против…       — Да помолчи ты уже. — Сильный пинок ногой, от которого Эван подскакивает на месте, заставляет оборвать его на полуслове.       Ремус теперь уже заинтересованно взглянул на Регулуса. Не против чего он был? Чтобы Ремус общался с ними?       — Кхм! — Барти негромко прочищает горло, чтобы привлечь внимание Ремуса. Он откладывает еду в сторону и подтягивается к Ремусу чуть ближе, создавая некое таинство секретного разговора. — Не пойми нас неправильно.       — Обычно такое начало не служит ничем хорошим. — Тонко подмечает Ремус, он подпирает рукой лицо, заранее зная, что позавтракать спокойно, как он и планировал, не выйдет.       — Мы подумали, что встречать одному Рождество — супер грустная затея. — Продолжает он, игнорируя комментарий Ремуса. — И решили пригласить тебя к нам на рождественскую ночёвку. Как тебе идея?       Барти выглядит довольным собой. Эван одобрительно улыбается Ремусу, ожидая его реакции. А Регулус с непроницаемым выражением лица, старается быть тише воды и ниже травы. По крайней мере Ремусу кажется, что именно это он пытается сделать.       — И почему это вдруг ваши головы озарила такая идея? — Ремус старается звучать не язвительно, но он с треском проваливает задачу.       — Ты так одиноко здесь сидишь. Так и хочется пригласить тебя к себе. — Хитро улыбается Эван, отпуская беглый взгляд в сторону Регулуса.       — И вас не смущает нарушение правила: никого из посторонних не пускать в дом своего факультета?       — Ой, да кому нужны эти правила. — Отмахивается Барти, будто это какая-то глупая, дурная вещь. Под строгим взглядом Ремуса он мигом поправляет себя. — Ну, я имею в виду, что в рождественскую ночь мы все должны быть едины, дружны и бла-бла-бла. Кроме нас и той пары малышни на факультете никого не осталось. — Барти указал на девочку и мальчика первого и второго курса, которые сидели чуть поодаль. И вправду, никого, кроме них, со Слизерина не осталось.       — А пароль регулярно меняют. — Следом добавляет Эван, идентично Ремусу подбирая подбородок рукой. — Так что даже если мы и назовём его тебе, пробраться в нашу гостиную у вас с твоими дружками в следующем году не выйдет.       — Почему вы зовёте меня именно к вам? Почему не в Гриффиндор?       — О, я не вытерплю Лонгботтома! — Эмоционально всплескивает руками Барти, закатывая глаза. Барти и Фрэнк не ладили. Особенно после прошлогоднего матча по квиддичу, когда они оба набили друг другу синяки.       Фрэнк на это Рождество как раз-таки остался на каникулы в школе.       — Да и не пропустит нас в свой факультет Староста Школы. — Справедливо замечает Эван, говоря про всё того же Фрэнка.       Фрэнк правда такого бы не допустил.       Всё это выглядит подозрительно с какой стороны не посмотри. С чего бы им, кто с ним никогда не общался, дружбу не водил, вдруг резко звать его к себе на Рождество? К чему бы, кроме как ни пакости, слизеринцам звать гриффиндорца к себе? Слизерин и Гриффиндор были врагами за долго до рождения Ремуса. Вряд ли их вражда могла испариться по мановению волшебной палочки. Здесь определённо было что-то не так. Они что-то не договаривали.       Ремусу было всё равно, по правде сказать. Всё то время, что его не била жуткая злоба, он испытывал скучающее равнодушие. В любом случае, Ремус имеет право отказаться.       — Регулус?       Ремус зовёт Регулуса. Он хочет знать его вердикт, хоть услышать его, потому что только ему он может доверять. Только его он знает.       Их взгляды встречаются в долгом и молчаливом переглядывании. Регулус не спешит развеять его сомнения, но Ремус его не торопит. Он готов подождать столько сколько нужно. Чем дольше он вглядывается в серые глаза цвета ненастного штормового неба, тем сильнее он хочет услышать ответ.       Его голос.       Ремусу приходиться с силой моргнуть, чтобы избавиться от глупых мыслей. Он не понимает, что нашло на него в последнее время.       — Превращать тебя в крысу, проклинать, пытать не будем. Обещаю, Люпин. — Говорит Регулус, спустя время. Сказанное не сразу доходит до пребывающего в своих мыслях Ремуса.       Он, не смотря на Регулуса, кивает нерасторопно, словно обдумывая его слова, как какое-то серьёзное решающее предложение. На самом деле в его голове нет ни единой мысли. Они все выветрились, стоило взгляду упасть на пухлые губы. Ран там больше не было.       — Ладно.       Не пойми зачем соглашается Ремус, хотя в его голове он совершенно не обдумал свой ответ.       — Отлично, красавчик! — Смело подмигивает ему Эван, на что Ремус приподнимает одну бровь. — Тогда встретимся завтра у входа в наше общежитие в семь вечера. Ты же знаешь где оно находится?       — Ага. — Отвечает Ремус. — В семь вечера, понял.       — Тогда до встречи, горячий парень! — Салютует Барти с насиженного места. Только сейчас Ремус замечает, что они уже позавтракали, а Ремус так и не притронулся к своему.       К несчастью и сожалению Ремуса, Регулус уходит вместе с ними. Его еда едва тронута. Ремус упускает возможность поговорить с ним, расспросить что это было и как в этом «дружеском времяпровождении» замешан сам Регулус. На одно дурное, совершенно плохое мгновение Ремуса настигают сомнения.       Вдруг Регулус всё-таки увидел в нём монстра?       Вдруг то, что его ждёт там не обернётся ничем хорошим?       В этот день Ремус больше не видел Регулуса.

***

             — Кого чёрта это было? — Регулус кажется спокойным, собранным, хладнокровным, но всё это чётко отполированная маска, выкрашенная в нужный оттенок. Регулус напуган и взбешён. — Какого чёрта вы двое там наговорили?       — А что такого? — Наивно переспрашивает Барти, делая вид, что не замечает наэлектризованности воздуха вокруг Регулуса. Вот-вот и того гляди — все стёкла потрескаются от магического выброса.       Оказавшись в достаточной недосягаемости их слов от чужих ушей, спустившись в их общую комнату, Регулус был готов начать этот вынужденный диалог. На самом деле, он был готов убить этих двух идиотов.       — Я ни о чём подобном не говорил. Зачем вы наговорили этот бред?       — А ты против Люпина? — Ухмыляется Эван, невинно заглядывая в глаза Регулуса, готового метать молнии. — Ремус милый парень.       — Сексуальный. — Поддакивает ему Барти, хитрой улыбкой. — Ты только видел какие у него руки? А какие длинные пальцы? Мерлиновы яйца! Я бы хотел ощутить эти пальцы на себе. — Его улыбка становится особенно широкой. — И в себе.       Эван бросает на него долгий взгляд через плечо, который Барти выдерживает так, будто ему ничего это не стоило. Между ними завязывается молчаливый диалог, который могут понять лишь они двое, потому что между Эваном и Барти всегда есть некая незримая связь, в которой нет места для Регулуса. И Регулуса это бесит. Бесит их своевольность и желание засунуть свой нос туда, куда не следует.       — У меня нет желания знать твои похабные мысли. — Недовольно рычит Регулус.       — Только потому что они такие же, как у тебя, это ещё не значит, я не имею права их озвучивать.       — Ты бредишь. — На грани нечто среднего между обозлённостью и безнадёжностью выплёвывает Регулус. — Нет у меня таких желаний.       — Ты думаешь, что незаметно пожираешь Люпина взглядом? — Спрашивает Эван, оказавшись совсем рядом, за плечом. Он возник там, как призрак, нежданный гость. Регулус ожидал чего-то подобного.       — От него остались только одни косточки. — Хихикает Барти со своей кровати.       — Хватить возводить надуманный бред в Абсолют. Вы так и не ответили зачем пригласили его.       — Ну, эт ведь реально грустно — проводить Рождество в одиночестве. Так что, если перепихон не удастся, то он хотя бы с нами потусуется. — Пожимает непринуждённо плечами Барти так, будто не грезит постыдными нецензурными планами о Ремусе Люпине без его на то ведения.       — Какое благородство. — Скептично говорит Регулус, оглядывая Барти с ног до головы недовольным взглядом. — Ремус встречается с моим братом. Он ни за не свяжется с кем-то другим.       — Встречается? — Эван с искренним удивлением переспрашивает. Регулусу вериться, что его эмоции не наигранные. — Странно. Судя из того, как Люпин старательно избегает твоего брата, вряд ли между ними что-то есть.       — Ссоры случаются.       Регулус отмахивается, зная, что это невозможно, — чтобы Ремус перестал смотреть на Сириуса таким безнадёжно влюблённым взглядом.       — Да и твой вчерашний вид одно из тому подтверждений. — Продолжает Эван, улыбаясь заговорщически и таинственно.       — Мой вчерашний вид ни Люпина, ни вас не касается.       — Да? А чё же он так на твои губы пялился сегодня? — С удовольствием продолжает Барти, найдя слепое пятно, брешь в защите Блэка. Регулус к своему неудовольствию замечает, что сказать ему нечего.       Занимаясь тем, чтобы не смотреть и не замечать Люпина весь разговор, он не мог быть точно уверенным, что Барти неправ.       — Не понимаю о чём ты.       — Ты всё прекрасно понимаешь. Проблема в том, наш милый Регги, что ты отчаянно не хочешь признаваться самому себе, что вы оба хотите этого. — Словно змей искуситель, Эван продолжает заманивать его в свои тиски. Заманивает, чтобы окунуться в блуд и грех.       — «Хотим» чего? — Раздражённо переспрашивает Регулус. Весь этот разговор с самой первой минуту действует ему на нервы.       — Похоти. Поддаться искушению, вкусить запретный плод — обозначай как того пожелаешь.       — Розье, ты бредишь.       Регулус, развернувшись, мягко отпихивает плечом Эвана, чтобы пройти в ванную комнату и закрыться там. Ещё долгое время его сердце не может перестать бешено стучать. Причиной было не только раздражение на двоих идиотов, которых он посмел назвать друзьями.

***

      — Регулус. — Позвал тихий и мягко голос. Регулус обернулся. — Привет.       То было утро следующего дня.       Довольно забавно, что все их встречи происходят только в большом зале и в библиотеке. За пределами этих помещений они виделись разве что на перроне в конце и начале учебного года, да изредка цепляли силуэты друг друга в коридорах. Хоть их встречи всегда имели эффект неожиданности, они больше воспринимались как должное. Регулус и Ремус были теми, кто любил засиживаться допоздна в библиотеке. вполне логично, что их пути пересекались в библиотеке.       Ремус выглядел, как и всегда: школьные брюки, мешковатый, местами потрёпанный свитер с забавными силуэтами Санты Клауса, белая рубашка под свитером с характерным красным галстуком. Смотрелось весьма педантично, учитывая, что сейчас можно было не ходить в школьной форме. Тёмные круги под глазами стали чуть больше, кожа на тон бледнее из-за чего редкие шрамы на лице сильнее выделялись. Перед полнолунием Ремусу всегда становилось дурно.       Регулус знал об истинной причине плохого самочувствия Ремуса каждый месяц. Об этом не сложно догадаться, если знать достаточно информации, быть наблюдательным и иметь сильную заинтересованность конкретным человеком. По всем пунктам Регулус идеально подходил.       Но даже не смотря на нездоровье, Ремус выглядел хорошо. Очень хорошо. Настолько хорошо, что Регулуса бросало в жар, а контролировать свои глупое поведение становилось сложнее.       Ремус садиться напротив за один стол, а Регулус тем временем молится, чтобы волчьи обострённые чувства восприятия дали сбой, и он не услышал, как бешено стучит его сердце. В последнее время Регулус начал задумываться, что у него аритмия. Непрошенную влюблённость всегда легче спихнуть на возникший недуг тела, чем молча чахнуть от безответных чувств.       — Здравствуй, Люпин.       — Почему ты никогда не зовёшь меня по имени?       — Я не могу звать тебя по фамилии?       — Можешь. — Ремус мягко улыбается и желудок Регулуса делает кульбит. — Я лишь спросил почему ты предпочитаешь звать меня по фамилии, а не по имени.       Регулус чувствовал себя стоящим на раскалённой сковороде. Его ноги поджаривались вместе с обувью, с шипением въедавшуюся в обожжённую кожу. Он практически мог ощутить лёгкое жжение от этого сравнения, когда одна секунда перетекла в две, а две перетекли в три. Регулус медлил с ответом, а Ремус всё смотрел на него в ожидании. Это далеко не щекотало нервишки. Это заставляло Регулуса заходиться в приступе агонии.       Он совершенно не знает, что нужно сказать, а в уме предательски не мелькает ни одной дельной мысли. От полнейшего стыда и разочарования в своих умственных способностях его спасает Ремус.       — Ты… — Порывисто начинает Ремус, но тут же смолкает, стоит первому звуку вырваться наружу.       Их взгляды пересекаются в мучительно долгой игре в гляделки, в которой Регулус заранее хочет сдаться. Но ввязавшись в игру, созданную на чужих правилах, отступить уже не может. Он ненавидит смотреть в глаза Ремусу. Чем больше он смотрит в них, тем более яркими, выжигающими они становятся. В какой-то момент Регулусу начинает казаться, что радужка видоизменяется с бледно-голубого до лазурного, когда Ремус наконец решает прервать его мучения.       — Ты в порядке?       — Да. Почему спрашиваешь?       Регулус говорит быстрее, чем успевает подумать. Он хочет прикусить собственный язык, но не делает так, чтобы не показаться странным.       — После нашей прошлой встречи здесь, мы больше не разговаривали, если не считать короткий диалог в большом зале.       — Если ты опять хочешь удариться в извинения, то лучше не стоит. — Жёстко обрывает его Регулус. Одного единственного раза ему было достаточно.       — Ты ходишь в водолазке. — Его взгляд цепляется за высокий чёрный ворот, плотно прилегающий к шее.       — Сейчас декабрь. В замке холодно. — Говорит Регулус, сам непонимания зачем говорить такую откровенно очевидную ложь. Они оба понимают почему Регулус прикрывает горло.       Их взгляды снова пересекаются и Регулусу хочет выть от разъедающего внутренности волнения и трепета. Он с силой сжимает перо и старается сглотнуть накопившуюся слюну, как можно менее заметно. Но разве это укроется от чуткого взгляда Ремуса?       — А то, что говорили твои друзья? — Решает сменить тему Ремус. Регулус ему очень за это благодарен.       Регулус вымученно выдыхает, когда речь заходит об этих недоразумениях. Он на какое-то время прикрывает глаза, чтобы собраться с силами и прояснить ситуацию. Блэк предполагает, что мог надумать себе Ремус, исходя из их слов: он всё рассказал Краучу и Розье, как только ушёл от Ремуса. Пообещал не говорить и рассказал.       — Послушай, я ничего про тебя не говорил. Не стоит слушать Розье и Крауча. Эти двое делают только то, что им вздумается. Я не знаю почему они решили сказать то, что сказали. Я на это их не подбивал. Если хочешь терпеть их присутствие, приходи. Но, если это чересчур для тебя, останься у себя.       — А ты?       — Что я?       — Ты хочешь терпеть их присутствие?       Вопрос застал его врасплох всего на мгновение. Регулус улыбнулся, чувствуя, как напряжение начало спадать.       Ремус поражал его. Регулус завидовал ему самую малость, он хотел быть таким же, как Ремус. Хотел уметь находить подход к каждому, хотел, чтобы люди видели в нём, как и в Ремусе, кого-то большего чем просто носителя своей фамилии.       Регулус восхищался его находчивостью, силой духа и той неподдельной искренностью, которой цеплял каждого в его жизни.       — Иногда я особенно сильно хочу убить их самыми бесчеловечными способами.       — Но ты всё ещё их не убил. — Тонко подмечает Ремус, ухмыляясь совсем чуть-чуть.       — Будь я уверен, что меня не посадят, так бы и поступил.       Это вызывает смех у Ремуса. Когда он смеётся, нутро наполняется теплотой, тягуче расползаясь по всему телу. Голова идёт кругом от эйфории. Регулус чувствует себя глупой кисейной барышней, увидевшей красивого парня. Какой срам.       Взгляд падает на потрескавшиеся полные губы. Регулус всё ещё помнил жгучую боль в лёгких от асфиксии. Всё ещё помнит тупую пульсирующую боль в губах. Всё ещё отчётливо помнит ощущение чужих губ на своих.       Из постыдных воспоминаний выводит звук отодвигаемого стула. Ремус поднялся, обошёл стол, чтобы присесть на край стола рядом с Регулусом. Блэк смотрел на него снизу–вверх, не понимая к чему эта перестановка. Она не пришлась ему по духу. Стоит Ремусу Люпину войти в зону его личного пространства, Регулус Блэк теряет связь с реальностью.       Чтобы не ляпнуть то о чём с вероятностью в сто процентов он пожалеет, Регулус испытующе смотрит на Ремуса и молчит. Молчит и наблюдает, как Ремус тянется к его воротнику, наблюдает как взгляд голубых глаз падает на отодвигаемый ворот водолазки. Он чувствует осторожное касание холодных пальцев на шеи, чувствует, как скользит вниз тонкая ткань одежды, как по коже пробегают сотни мурашек. И никак этому не препятствует.       Успокоить сердце не получается.       — У меня есть мазь из белладонны, бадьяна и древесника. — Говорит Ремус с внимательностью доктора, осматривая шею.       Чувства и желания Регулуса противоречат друг другу: он хочет отпрянуть как можно дальше, скрыться, убежать в свои покои и не выходить до возобновления занятий и так же хочет прильнуть к этой холодной большой руке, приблизиться и вновь коснуться.       — Спасибо большое, не надо.       — Надо.       Ремус говорит мягко, но в голосе слышатся командные нотки. Желание сделать всё, что скажет Ремус превозмогает над здравым смыслом. Регулус решает, что он лишился своего пытливого, рассудительного ума, которым так гордился.       — Я же говорил, что не стоит извиняться.       — Это не извинение.       — А что же? — Регулус старается, чтобы его голос не звучал заинтересованным. Он чувствует, как Ремус нарочно проводит указательным пальцем по бьющейся жилке прямо под подбородком.       — Помощь другу.       — А мы друзья? — Он выразительно поднимает бровь.       — Да. — Уверенно отвечает Ремус. — Если ты свободен сейчас, то мы могли бы зайти за ней.       — Ты приглашаешь меня, слизеринца, зайти в башню Гриффиндора? А как же Лонгботтом?       — Уверен, он не будет против, если его не будет рядом. — Ремус всего лишь подмигивает, а ноги Регулуса кажутся ему ватными.       — Как неправильно, староста. — Хмурится Регулус. Холодный указательный палец плавно скользит вниз, под водолазку, очерчивая контуры фиолетовых синяков. Регулус делает усилие над собой, чтобы ни единый мускул на его лице не дрогнул.       — В уставе нет пункта, который бы запрещал посещение старосты одного факультета старосты другого, если того требуют обязанности.       Ремус был сообразительным. А сообразительный ум мог зайти куда угодно, если видел в этом интерес. Такова черта каждого сообразительного человека.       — А того требуют обязанности?       — Да.       Никакой конкретики, что не в стиле Люпина. Регулус по-новому посмотрел на собеседника. Обычно праведный, следующий всем правилам староста, не мог злоупотреблять своими привилегиями. Это не входило в его образ, знакомый всем и каждому. Он просто был не способен на это. Или, по крайней мере, все хотели думать так. Ремус выстроил репутацию, которая теперь работала на него. Блестящая работа.       — И ты не скажешь какие?       Хотя Регулус должен был признать, что чего-то подобного стоило ожидать от друга его брата. Не спроста он являлся частью их группы друзей, любивший шалости. Регулус предполагал, что в устраиваемых ими пранках, Ремус играл не последнюю роль.       — Нет. — Легко покачал головой Ремус с манящей улыбкой на губах. — Так ты свободен?       Регулус долго сверлил взглядом Ремуса, обдумывая предложение. Определённо, оно манило его. Как возможно было отказаться от того, о чём тайно мечтал? Однако переступать черту было рискованно. Регулус боялся того, что могло произойти там. На его территории.       — Пошли.       Ремус убрал руку, когда Регулус начал подниматься и собирать свои вещи в сумку. Он мягко оттолкнулся от стола, и рука об руку пошёл вместе с Регулусом по направлению в гостиную Гриффиндора.       Регулусу казалось происходящее сюрреалистичным. Никогда бы он не подумал, что добровольно согласиться пойти в башню Гриффиндора. И вот теперь он неспешно прогуливается в сторону чужого факультета, наплевав на все правила и старательно не замечая, как учащённо колотиться его сердце.       Они дошли до башни, непринуждённо болтая об учёбе, оставшись никем не замеченным. Оно и немудрено, ведь в замке осталась маленькая группа людей, не превышающая численностью двадцать человек, включая преподавателей.       — Никогда не щекочи спящего Кровавого Барона. — Произнёс Ремус у портрета Полной Дамы. Она оглядела Регулуса недовольным, придирчивым взглядом и неохотно открыла дверь, сморщив лицо, словно делала одолжение.       — Серьёзно? — Скептично спросил Регулус, проходя вслед за Ремусом. Высота прохода оказалась не такой уж и большой, как представлял себе Регулус, поэтому ему пришлось нагнуться.       — Не я выбирал пароль. — Удручённо произнёс Ремус, будучи тоже не в восторге от пароля.       Оказавшись в менее просторной, чем гостиной факультета Слизерина, гостиной Гриффиндора, Блэк не мог отказаться себе в заинтересованном разглядывании интерьера. Он никогда не бывал здесь, и пусть он и был Слизеринцем, которому по образу и подобию должно было ненавидеть всё связанное с Гриффиндором, но от того ему не было менее интересно.       Гостиная Гриффиндора была такой же, как и сам дух факультета — разномассовой, броской, яркой, тёплой и уютной. Она была такой, как себе и представлял её Регулус: просторный и мягкий диван, заваленный подушками, напротив старинного камина, такие же старинные рыцарские доспехи, как бы стоящие на страже очага, несколько кресел рядом, шахматный столик у окон, выходящих на чёрное озеро. Высокие потолки и стены, завещанные различных форм движущимися картинами, которым и дела не было до двух студентов в пустующей школе.       Это так разительно отличалось от гротескной и холодной гостиной Слизерина, где каждому было до тебя дело. Где ты всегда чувствуешь направленные на тебя взгляды. Где остаться наедине можешь только в душе. Регулус ненавидел гостиную Слизерина настолько же, насколько и любил.       — Регулус, почему ты согласился?       Регулус с силой моргает. Увлечённый рассматриванием гостиной, он и не заметил, как увлёкся настолько, чтобы не заметить Ремуса, наблюдающего за ним.       — Ты был настойчив. — Всего-то говорит он, не упоминая того, что просто не мог пересилить себя от любопытства и желания сказать «да». Ремусу было сложно отказаться, когда он был так будоражуще уверен.       — А тебя легко уговорить. Странно, мне всегда казалось иначе.       Сложно было понять намеренно ли поддразнивает его или это была простая констатация факта, но Регулусу почему-то так не казалось. Он чувствовал, как тысячи игл под его кожей покалывали изнутри. Живот скручивало от волнения.       — Мы идём?       Вместо того, чтобы подыграть Ремусу, Блэк избрал другу тактику. Его любимую тактику — смена темы.       — Да. Иди за мной.       По какой-то причине Регулус не мог выкинуть из головы мысль, что он, как слепая наивная мышь, идёт навстречу мышеловке.       Комната Ремуса оказалась недалеко от лестницы. В шаговой доступности. Вероятно, это было очень удобно — ускользнуть для пранков было гораздо легче, находясь рядом с выходом. Они вошли в ничем не примечательную дверь и оказались в спальне. Регулус знал, что эта комната также принадлежала Поттеру, Петтигрю и его брату Сириусу. Об этом буквально кричала каждая вещь в комнате, будь то книги по шахматам Петтигрю, семейные фотографии Поттера или багаж с фамильным гербом семьи Блэк.       В этой комнате всё казалось чем-то другим. Размеры комнаты значительно отличались от тех, к которым он привык и в которых рос. Для четырёх людей она была маленькой на его взгляд. Но всё ещё оставалось уютной. По сравнению с этой его комната вдруг отчётливо показалась Регулусу вычурной.       — Это моя кровать. Присаживайся. — Ремус любезно пригласил Регулуса сесть на крайнюю к окну кровать.       Смотря на неё, Регулус без сомнения мог узнать в ней кровать Люпина. Аккуратно застеленная, с несколькими книжными полками на стенках, ломившимися от книг, чистым письменным столом, вещи на котором расставлены идеально ровно. Всё это как никак лучше подходило под описание Ремуса Люпина. Всё здесь казалось правильным.       Регулус снял сумку и поставил её около кровати, а потом присел. Ремус стоял рядом — искал в прикроватной тумбочке нужную мазь. Секунда и она уже оказалась в руках. Обычный пухлый пузырёк без этикеток и чего бы то ни было ещё. Откупорив её, в нос ударил запах пряностей, раздражая рецепторы. Регулус поморщился, с прищуром взглянув на склянку, будто сомневался действительно ли это было лекарство, а не яд.       — Да ладно тебе, не стоит так морщиться. Отличная мазь.       — У неё стойкий запах. — В своё оправдание говорит Регулус настороженно наблюдая, как Ремус зачёрпывает мазь.       Регулус со вздохом опускает ворот одежды настолько насколько это возможно и придерживает его рукой. Он замирает в колком ожидании, сосредоточив глаза в одной точке, чтобы ненароком не пересечься с глазами цвета океана, в котором Регулус тонул. Вода уже заполнила его лёгкие, вызвав знакомое жжение.       — Не мог бы ты поднять голову?       Регулус молчаливо выполняет его просьбу, переместив и точку, в которую мог бы смотреть долгое время. В этот раз он выбрал небольшую трещину на потолке. Из горла вырывается нервный смешок, который он не смог контролировать. Холодные пальцы прикасаются к его горлу, и он не может не вздрогнуть инстинктивно. Казалось таким странным, что у такого тёплого человека такие холодные пальцы.       — Что тебя рассмешило?       — Трещина в потолке.       Ремус, словно ища подтверждение чужих слов, взглянул на потолок. Там действительно была небольшая трещинка. Настолько небольшая, что не заметишь, не зная куда смотреть. И Ремус не замечал её.       — Рад, что такая простая вещь может поднять тебе настроение. — Без сарказма говорит он, вновь склоняясь над Регулусом. Из-за высокого роста, ему приходится нагнуться.       — Да… Я тоже рад.       Голос далёк — верный признак блуждания разума по просторам его чертогов. Сознание где-то не здесь, а далеко-далеко, раздумывая и постоянно мысля. Регулус однозначно хотел быть тем глупым и счастливым человеком, настрой которого могла поднять любая даже самая незначительная вещь. Но Регулус не был таким человеком. Он был человеком, постоянно сожалеющим о каждом неверном вдохе. Это порядком изматывало.       Казалось, что пальцы Ремуса стали не просто холодными, а ледяными. Может это было каким-то следственным фактом от волчьего естества? Может, грядущее полнолуние настолько изматывало организм оборотня, что он не мог нормально циркулировать кровь?       Из-за невозможности остановить поток мыслей, порой Регулусу в голову приходили до абсурдного глупые мысли.       — Ты ведь знаешь, кто я. — Не вопрос, утверждение.       Ремус не смотрел на Регулуса, сосредоточившись на своём деле. Воздух, сколько бы Регулус не вдыхал его, никак не мог насытить организм кислородом. Всё тело затекло, каменело медленно, но верно. Хотелось дёрнуться, двинуть хотя бы носом, но Регулус смиренно сидел под пыткой, где главным инструментом, лишающим его воли к свободе, были чужие пальцы. Растирающие кожу пряной чуть жгучей мазью. Медленно проходящих по адамову яблоку, щекоча. Дыхание становится глубоким, когда большой палец касается мочки уха.       Приходилось отметить про себя, что Ремус был бы хорошим врачом.       Горячим врачом.       Он поспешил отмести эти мысли, от которых исходил флёр Барти, в сторону.       — У тебя проблемы с памятью? — Занимает оборонительную позицию Регулус, не отводя глаз от потолка. Ему кажется, если он сделает, весь мир рухнет к ногам Ремуса Люпина.       — Ты понимаешь о чём я. — Он остановился. — Ты знаешь, что я оборотень.       — Да.       Боковым зрением Регулус видит, как Ремус изучающе смотрит на него и знали бы вы каких усилий ему стоило сдержаться, подавить порыв встретиться взглядом. Регулус не знает, что происходит в голове Ремуса, но может догадаться, что его охватил страх. Должно быть, жить в постоянном страхе, что все в округе узнают кто ты есть на самом деле, посчитают тебя монстром, очень изматывающе.       Регулус отдалённо, но всё же может его понять.       Ледяные пальцы задерживаются сбоку, массируя особенно сильную гематому. Ремус морщится, словно от удара, Регулус замечает это и ему становится не по себе. Стоило ли ему отказаться?       Когда тишина затягивается, Регулусу хочется кричать, молить, чтобы Ремус не молчал. Хотелось услышать что-то, кроме рутинной тишины. Хотелось услышать его голос, потому что находится здесь, рядом с ним, и не иметь возможности заговорить, было пыткой похуже, чем игра в гляделки или его пальцы на горле. Но Ремус молчал и Регулусу пришлось сделать то, чего он избегал, — посмотреть в глаза страху.       Посмотреть в глаза Ремуса.       Ремус сразу заметил обращённое на него внимание. Сразу встретился с серыми глазами шквального неба. Регулус моментально почувствовал себя открытой книгой, стоило этому произойти, будто опытным легилимент шарился по его разуму, как самопровозглашённый хозяин. Блэк одновременно был и «против» и «за». «Против» потому что не хотел остаться уличённым в тайных и постыдных чувствах. «За», потому что внимание к его персоне, чуткий взгляд рассматривающий его с такой предельной искренней заинтересованностью, за которой не скрывается зло, — это то, чего он хотел. Он хотел быть центром, к которому могли стремиться, хотел быть желанным. Любимым.Он хотел простого. Совершенно простых вещей. Вот только почему он чувствовал такое едкое смущение, он не понимал.       — Я давно понял это. — Прерывает затянувшуюся тишину Регулус.       Увлечённый чужими глазами, он только сейчас заметил, как рука Ремуса давно остановилась. Теперь она всего-то покоилась на его шеи, вероятно, чувствуя с какой силой бьётся его сердце. Озабоченность Регулуса своим сердцебиением начинала волновать его.       — Ты пропадал на время полнолуния. Перед ним ходил еле живой. Я почитал пару книг и сопоставил факты. — Выходит сухо, но Регулус никогда не был мастером ораторского искусства. Эту должность всегда занимал Сириус.       — Как давно? — На лице Ремуса ни единой эмоции, как будто он забыл про их существование. Как будто он настолько ошарашен этим откровение, что не знает, как быть и что чувствовать.       — Пару лет назад.       Ремус замолкает, а на лице всего на мгновение мелькает такое сильно сожаление и отчаяние, что самого берут за живое. Регулус никогда прежде не видел ничего подобного от Ремуса.       — И ты всё равно продолжал со мной говорить. — Это прозвучало как нечто средне между вопросом и утверждением. Люпин сам не мог понять, что это.       — А не должен был? — Настала пора Регулуса быть чутким и внимательным, потому что Ремус, казалось, рассыпался на глазах. — Послушай, если ты вновь начнёшь винить себя, то я буду кричать на тебя.       Регулу хватает Ремуса за запястье, привлекая внимание. Невыносимо видеть Ремуса где-то далёким от реальности, пустым и опустошённым. Он желает вытащить его оттуда.       — Кричать? — Слабо смеётся Ремус, смутно представляя себе что-то подобное.       — Да.       — Крик Регулуса Блэка — самый худший мой кошмар, так что я к тебе прислушаюсь. — Его взгляд проясняется. Он встречается с серыми глазами Регулуса и не может сдержать смех.       — Конечно, ёрничай, смейся. Это ведь то, чего я добивался.       Это была чистая правда. Этого Регулус и добивался: чтобы Ремус смеялся, потешался и был живым. Рассмешить Ремуса — вот его цель. Регулус чувствует облегчение, но виду не подаст.       — Спасибо. — Тихо, по губам произносит Ремус, склонив голову.       — Не за что, Люпин. — Улыбается одним уголком губ Регулус. В груди разрастается что-то неведомое, щекочущее лёгкие под ребрами.       За последние минуты пребывания здесь Блэк впервые может вздохнуть свободно. Может, потому что внимание Ремуса наконец не было направлено на него, хоть это и звучало парадоксально. Но Регулус был самым настоящим парадоксом. Он одновременно хотел и не хотел внимания Ремуса.       Вдруг он выпустил запястье с выпирающей косточкой, потянулся к своей сумке и, порывшись в ней, вытащил не примечательную книгу в кожаной обложке. Регулус протянул её Ремусу.       — Твоя книга. — Он вручает её удивлённому Ремусу.       — А ты весьма пунктуален. Спасибо.       Регулус держал своё слово и не важно какую силу оно за собой несло. Если Регулус обещал что-то сделать, он сделает это. В подобных делах он был беспринципен и неприклончив, выученный уважать данное обещание. Ремус кладёт её на тумбочку.       — И всё же, Регулус, почему ты пришёл сюда?       Ремус смотрит мягко, но испытующе. Сменить тему или отмолчаться не получится. Ремус, пусть и не говорит этого, требует ответа и отказать ему нереально. Есть что-то в командном духе, тщательно скрытом за ширмой прилежного старосты, возбуждающее, побуждающее нервно елозить на кровати и напряжённо затаить дыхание. Но самое главное — он побуждает угождать.       — По той же причине, по которой ты и позвал меня сюда.       Он старается держаться. Старается из последних сил, которых уже не оставалось. Идите сюда и впрямь было глупой идеей.       — Обязанности старост?       — Да. — Он шумно сглатывает. — Обязанности старост.       Долгое время они просто смотрят друг на друга, словно приворожённые глупой любовной магией. Регулус чувствует пустоту в голове и в то же время чувствует рой, хаотично стремящихся туда-сюда мыслей, без чёткой и явной цели. Так ли называют схождение с ума? В отражении голубых глаз Регулус видит самого себя: желающего, разморённого томительным ожиданием, умоляющего. Он видел Ремуса, дышащего через раз и глубоко, смотревшего то на его губы, то в глаза. Его грудь раздаётся в разные стороны, а в глазах желание.       Всё происходит в одночасье. Регулус не успевает опомниться, действует на автопилоте. Ремус тянется за ним, обхватив его лицо обеими руками. Регулус незримо тянется навстречу. Не успевает привстать и на пару дюймов, когда потрескавшиеся полные губы накрывают его. Долгожданное действо случается и мозг Регулуса покинул реальность.       Это действует как новый глоток кислорода. Регулус вдыхает по-новому прямо во время поцелуя, не может себя сдержать. Кончики пальцев покалывает от того насколько сильно он впивается мягкий старый свитер. Или их покалывает от волнения — Регулус не может разобраться. Единственное, что сейчас его волнует — губы Ремуса, дыхание Ремуса, пальцы Ремуса на его коже, мягкие губы на его губах.       Его волнует Ремус и ничего, никто больше.       Голова идёт кругом. Регулус не понимает, что происходит, но каким-то образом Ремус оказывается рядом, сидящим напротив. Сладость чужих губ не сравниться с самым качественным шоколадом, она не сравниться ни с каким физическим объектом. Это больше чем всё, что может предоставить ему этот мир. Пьянящий дурман обуял разум с каждой секундой затуманивая сознание.       Громкий голос, — воспоминание, — лишь послужило предостерегающим маяком, сигналящим во всю мощь в его голове. Оставленное напоследок сложное заклинание с виду простое, но по существу опасное — смертельное. Так прозвучал голос Сириуса в голове. Жаляще, раняще, убивающе. Точно так же, как нега растекался по организму в одночасье, страх сковал его в тиски одним ловким движением. Регулус отпрянул резко и причиняя боль не только себе. Он мог видеть боль в лице Ремуса. Такую бездонную, как сам океан, с которым Регулус так часто сравнивает его глаза.       Регулус тонул в этом океане.       «Предатель!»       Голос Сириуса эхом разносится в голове.       — Я…       Регулус не может унять тяжёлое дыхание. Не может отвести взгляда от широко распахнутых глаз. Не может заставить заткнуться этот голос в голове. Не может перестать резаться об острые скалы, наблюдая за разворачивающимися сожалением и агонией, отражающихся на лице, как на водной глади.       — Всё в порядке. — Скомкано говорит Ремус, стараясь ни то утешить, ни то успокоить их обоих.       — Ремус… — выдавливает из себя Регулус, борясь с самим собой. Его взгляд ненароком падает на ближайшую кровать. Ту самую у подножья которой стоял багаж с фамильным гербом семьи Блэк. На кровать Сириуса. Ремус проследил за этим взглядом. Он мог с чёткостью увидеть разочарование.       — Ничего не говори.       Регулус почувствовал себя на самом дне. Глубокой и бесповоротной точке невозврата, путь к которой проложил сам. Он прекрасно знал, что ничего из сделанного, что привело его сюда, не послужит во благо кому бы то ни было. Знал, что ему не стоило приходить сюда. Знал, что не стоило связываться с Люпином и не стоило смотреть в его сторону. Как он мог продолжать тешить своё маленькое израненное эго, внимая шёпоту надежды, что есть какая-то заветная искорка, желанный лучик, что из этого может что-то получится, в попытке унять непрекращающуюся боль. Как он мог поступить так с Сириусом? Как он мог поступить так с Ремусом? Регулус жалок.       Ремус не смотрит на него, избегает. Он отвернулся в сторону, лишь бы не дать Регулусу увидеть, как сильно он был не в порядке.       Регулус тоже не в порядке. Он искренне хотел не обрывать себя в тот сладострастный момент. Он корил себя за это, но поступить иначе не мог. Не мог жить в большей лжи, чем живёт сейчас. Регулус постоянно занимался тем, что лгал себе: нет, его родители не плохие люди, просто у них строгий нрав и методы воспитания; нет, он не отвернулся от Сириуса, он лишь огородил его светлую жизнь, только начавшую приобретать счастливый оттенок, от влияния прошлого; нет, он не чувствует себя брошенным и всеми забытым, это жалость нашёптывает ему неправду.       Регулус устал лжи.       Регулус не мог позволить кому-то другому собственноручно, как делал это он сам, обрывать на корню зачатки счастливой жизни только по той причине, что привычная жизнь была дерьмом.       — Мне насрать на твоего брата. — Грубо, совершенно не похоже на самого себя, произносит Ремус. Он практически выплёвывает эти слова как оскорбление. Он намеренно ограждает себя от Сириуса, не зовя того по имени.       Регулус смотрит на него исподлобья, чувствуя исходящую злость и ярость, смятение и тоску, боль и разочарование. Хочется взмахом руки стереть всеми мимические морщины, появившиеся на хмуром лице Люпина. Хочет здорово встряхнуть его, вытрясти всё то нерадивое и отвратительно беспощадное, что он таит в себе в качестве оружия самоуничтожения.       Именно это он и делает, произнося:       — Именно поэтому ты накинулся на меня в библиотеке?       Регулус умеет чувствовать ту самую тонкую грань, когда говорить не стоит. Он чувствует, как эта самая тонкая грань пересекает пространство между ними, натянутой тлеющей нитью. Разрушить её можно одним неверным словом. Регулус знает, что расстроенный, разочарованный, разбитый, яростный Люпин — худшее, что может с ним случится в данный момент. Но смолчать в ответ на такую откровенную ложь самому себе он не может. Регулус не может Ремусу позволить дурить самого себя. Он прекрасно знает, что обрывает ту самую тонкую грань и теперь смиренно ждёт своей участи.       Ремус вскидывается на него со смесью боли от предательства и праведного гнева, потому что Регулус посмел сделать это.       — Ты только и делаешь, что занимаешься самообманом. Не будь тебе дела до Сириуса, тебя бы не заботило то, что он сделал. — Говорит Регулус, сохраняя хладнокровие. — От тебя бы не исходила аура ярости. Ты бы не избегал Сириуса настолько очевидно, что это было бы заметно всем.       Он рубит холодно и безжалостно. У Регулуса нет желания и умения быть мягким — это не его специализация. Он должен донести правду какой бы жесткой она не была. Если это поможет Ремусу очнуться, он именно так и поступит.       Регулус не знает, что именно сделал его брат, имеет лишь догадки. Но он точно знает, что это была роковая ошибка, простить которую будет невозможно. Регулус знает, о чем говорит, ведь он брат Сириуса.       Регулус лучше всех знает Сириуса.       Регулусу уже приходилось обжигаться о действия и решения Сириуса.       На самом деле, было очевидно, что что-нибудь такое случится вновь. Сириус всегда забывал всё то, что оставлял позади — своё прошлое. А забытое прошлое обречено на повторение.       — Тебя там не было. — Сдерживая сочащуюся из него злость, выдавливает сквозь сжатые плотно зубы он.       — Да. Не было. Мне жаль, что меня там не было, чтобы остановить его. — Чистая правда. Знай Регулус, что Сириус вновь собирается оступиться, причинить тем самым боль другим, он бы оказался подле него в то же мгновение. — Это уже произошло.       Его голос тих, а от стоящей вокруг тишины, он делается пронзительно громким. Ремус смотрит на него тяжело дыша. Регулус смотрит в ответ, не смея подвести, не смея отвести взгляд. Он знает, что не тот, кто действительно нужен Ремусу, но тот, кто рядом в данный момент.       — Предлагаешь мне забыть? — Его голос хриплый и режущий слух. Он настороженный.       — Нет. Забыть — всё равно, что бежать от прошлого.       — А бежать от прошлого, всё равно, что бежать от самого себя. — Продолжает за него Ремус. Он знает эту фразу. Он говорил её когда-то одному опечаленному мальчику, с которым никогда до этого не разговаривал.       — Да.       Регулус старается, чтобы его лицо было нечитаемым, не выражающим сожаление, которое могло было быть воспринято, как жалость.       — Злись, кричи, ругайся — ты имеешь на это право. Хочешь разнести всю школу — пожалуйста. Сделай это, если будешь чувствовать облегчение.       Регулус говорит проникновенно. В общем-то, так, как он до этого никто не говорит. Толкать речи — всегда была слишком смущающее для него. Даже сейчас он чувствует себя дураком, выставляющим своё слабоумие на показ, как некую гордость. Будь у него мантия невидимка, он ходил, укрывшись ею, как доспехами.       — Но не позволяй гневу одержать над тобой верх.       Нужные слова не находились, язык заплетался и Регулусу чудилось, что он говорит полную околесицу, понятную только ему самому. Хотя и в последнем он уже начал сомневаться. Достаточно ли точно он описал то, что хотел передать? Получилось ли у него донести свою мысль? Он выглядит дураком?       — Не лги себе только потому что справедливо злишься на Сириуса.       Регулус волнуется так, что у него трясутся и потеют руки. Его губы покалывают, как уходящее напоминание о минувшем поцелуе. Он уверен, что это практически не заметно по тому как он спрятал ладони под бедра.       Ремус молчит. Долго смотрит и молчит, изнуряя, изводя. Всё это время Ремус молчал, ждал пока Регулус закончит или сдерживался, чтобы не сказать то, о чём пожалеет. Регулусу сложно вынести этот взгляд: гневливый и жестокий с огромной долей боли. В конечном итоге Блэк не выдерживает.       — Скажи что-нибудь. — Это звучит как мольба, но слова уже сказаны, чтобы о них сожалеть.       — Ты прав. — Выдыхает Ремус одним прискорбным слогом.       — Я всегда прав.       Регулус должен признаться. Он не такой самоуверенный засранец, каким хочет казаться. Но, пожалуй, ему стоит простить эту вольность.       Ремус слабо усмехается, а Регулус только и рад повеселить его, заставить почувствовать себя хоть чуточку лучше. На самом деле он чувствует себя счастливо, когда видит, как хмурость уходит с лица Люпина медленно и постепенно, уступая место усталости. Камень с души с грохотом свалился в бездну.       — Ты позвал меня по имени?       Регулус хмурится. Он аккуратно поднимает глаза на Ремуса, изучая его лицо. Ремус был спокоен, а сквозь усталость пробивалось увлечённость. Искринки живости вновь появились в океане.       — Нет.       — Ты точно позвал меня по имени.       — Тебе показалось.       — Почему ты противишься называть меня по имени?       Регулус упрямо и самую малость высокомерно вздёрнув подбородок, отказывался признаваться в этом. А Ремуса это только сильнее подстёгивало разузнать правду, докопаться до того, что таиться.       — Я не противлюсь.       — Кто-то мне сейчас говорил не лгать самому себе.       — Что же это за бравый воин.       Слабый смех действует на Регулуса расслабляюще. Он медленно опускает напряжённые плечи, чувствуя, что расспросы закончились, как и напряжённая, давящая атмосфера. Ремус развернулся к нему всем корпусом, положив согнутую в колене ногу на кровать. Он упирался в неё локтём и утомлённо опустив голову так, что лица не было видно.       — Мы не будет говорить об…       — Нет. — Отрезает Регулус тоном, не терпящим возражений.       — Хорошо. — Ремусу не остаётся ничего иного, кроме как согласиться. — Тогда позволь предложить тебе остаться.       Он не понял. Нет, Регулус определённо ничего не понял. Что значит «остаться»? Он метнул взор к Ремусу как раз в тот момент, когда тот поднимал голову. Ища ответы в ласкающих водах океана, он остался ни с чём.       — Я устал и хотел бы прилечь. — Поясняет Ремус, наблюдая за нечитаемым выражением лица. Не зная, как, но он мог угадывать то, что творилось в этой сообразительной голове. — Ты бы хотел остаться со мной?       — Ты предлагаешь мне спать с тобой? — Регулус вопросительно изгибает бровь, выглядя совсем как брезгливый аристократический сноб, которому предложили покопаться в грязи.       — Из твоих уст это звучит почти оскорбительно. — Ремус смотрит на него с некой долей оскорблённости.       — Почти.       Они долго буравят друг друга с псевдозадетым за чуткое и ранимое видом, стараясь игнорировать тот вес не оговорённой темы. Они играют в дураков, разыгрывая вид будто ничего не происходило. Будто они не целовались вот уже во второй раз.       — Так что? — Торопит его Ремус, сдаваясь впервые за их игры в гляделки.       Ответ Регулуса очевиден. Вот только произнести его становится сложнее с каждой секундой. Язык приобретает меньшую мобильность, а голосовые связки будто никогда не работали вовсе.       — Ты помнишь, что я говорил?       Его излюбленная тактика — отвечать вопросом на вопрос, — никогда себя не изживёт. Она всегда выручала, давала ту спасительную секунду для размышлений. Секунда, чтобы отсрочить неизбежное.       — Ты не замена. Я никогда не стал бы заменять Сириуса тобой, Регулус.       От чего-то Регулусу делается так больно на душе. Нет, он рад знать, что никогда не станет заменой Сириуса, ведь он никогда не желал ею быть. Но это также означало, что между ними никогда и ничего не будет. Каждый, кто знал этих двоих, Сириуса и Ремуса, видели связь между ними, как и видел то, насколько она крепка. Её не разорвать какому-то маленькому слизеринцу, хоть маленький слизеринец даже и не делает этого.       Ремус потянулся к нему, коснулся предплечья и, не принуждая, потянул на себя, побудив протянуть ладонь. Регулус не сильно противился, позволив взять себя за ладонь. Регулус смотрел на их сцепленные ладони с колющей и тянущей болью в груди. Он чувствовал жалостливый взгляд на себе. Получалось весьма иронично — желая не проявить жалость к другому, он сам получил эту самую жалость.       Регулус уже не чувствовал прикосновение чужих губ на своих. Теперь он чувствовал, как все его органы, давно истлевшие, — бесчувственное нечто. Ещё минуту назад тупо ноющее, теперь они лишь остаточное последствие его ошибки, напоминание о собственной своевольности и самонадеянности.       Лишь ещё сердце всё билось и билось в предсмертной агонии, не желая сдаваться — не желая умирать. Регулус хотел было вырвать его из грудной клетки, только не чувствовать эту нестерпимую боль.       — Кто я? — Спрашивает Регулус глухо. Его голос почти предательски надорвался, но Регулус успел проговорить до того, как это случится.       Разумеется, он не задавался вопросом о смысле своего бытия и не спрашивал в масштабном понимании. Он спрашивал, задаваясь вопросом кто он конкретно для Ремуса. Не смотря на адово пекло внутри, он должен был услышать ответ. Это бы окончательно поставило точку между ними. Точку в глупом и бессознательном желании отыскать силуэт Ремуса меж книжных, пыльных стеллажей. В выискивании подходящего момента для встречи. В нахождении предлога, даже самого глупого, как одолжить книгу, которая ему не нужна.       Во всей этой истории с Ремусом Люпином стоит поставить твёрдую точку.       — Ты — это ты, Регулус.       Ремус говорит вкрадчиво, немного грустно. Регулусу не даже смотреть на него не хочется. Видеть лишнее подтверждение факта — болезненно. Он не хочет обжигаться ещё сильней.       — Ты всегда будешь для меня Регулусом Блэком.       — Ха, ясно. — Говорит Регулус, стараясь держать тон равнодушным, но с треском проваливается. Голос Регулуса сдавлен, он надрывается.Регулус теряет способность говорить.       — Регулус. Посмотри на меня. — Ремус просит его аккуратно.       Блэк не реагирует на него, отрешённо смотря на их сцепленные руки. Он слышит Ремуса, но чувствует себя таким истощённым этим днём и разговором, что сил поднять голову просто нет. Стоит ему представить, как он будет добираться до своей спальни и уровень сил уходит в минус.       Ремус пододвигается к Регулусу ближе, второй рукой берёт другую ладонь и осторожно пытается заглянуть в лицо. Регулус приходится поднять на него взгляд, потому что присутствие Ремуса в его личном пространстве игнорировать достаточно сложно. Достаточно для того, чтобы сердце вновь стало теплиться в жалкой, уродливой надежде.Регулусу стыдно за самого себя. За свои чувства.       — Приляг. Ты тоже устал. Тебе тоже нужно отдохнуть.       — Нет. — Слабо мотает головой, прикрывает глаза и глубоко выдыхает. Он чувствует касание грубой ладони к своему лицу. — Я пойду, Барти и Эван заподозрят что-то, если меня долго не будет.       Это частичная ложь. Потому что Барти и Эвану не нужна причина, чтобы что-то заподозрить, они уже успели сделать это, как и надумать себе не весть что. Ложь, потому что Регулус редко появлялся в своей спальне, предпочитая приходить в туда только за одной вещью — поспать. Всё оставшееся время он находил чем себя занять.Честно сказать, идти в спальню, где точно будут Эван и Барти, он не хотел, знал, что развалиться сразу, как только переступит порог комнаты. А позволить видеть себя таким сломленным как сейчас, он не мог.       Ремус улыбается ему, беспрекословно встаёт, отнимая руку от его лица, и тянет за собой. Регулус вынужденно поднимается и всё еще смотрит на сплетение рук так, будто хочет запечатлеть в сознании на долгие года. Как если бы это была их последняя встреча.       На самом деле Регулус был благодарен Ремусу за этот последний рывок. Если бы он не потянул его за собой, то он бы и не поднялся. Сил у него действительно не оставалось ни на что, кроме как держать себя в руках до последнего, то есть до своей комнаты. Регулус нагнулся было для того, чтобы поднять свою сумку, но Ремус остановил его. Регулус слегка опешил, когда тот поднял одеяло, отбрасывая его на край кровати.       Сильнее опешил, когда Ремус, лёгким нажимом на плечи, усадил его, Регулуса, обратно на кровать.       Капитально перестал что-либо понимать Регулус, когда Ремус встал на колени напротив и завозился со шнуровкой его обуви, помогая стопе высвободиться.       — Стой. — Более твёрдым голосом сказал Регулус. Попытавшись остановить Люпина, ухватил его за руки, но тот не обращал на это внимания. Совсем скоро Регулус оказался босым. — Что ты…       Грубые, но такие ловкие пальцы потянулись к застёжке мантии, скинув её с плеч Блэка одним умелым движением.       — Какого чёрта? — Тихо шипит Регулус, начиная злиться.       — Свитер или футболка? — Вместо ответа, Люпин использует ту же тактику, что и Блэк. Он отвечает на вопрос вопросом. — Думаю, у меня есть пару футболок твоего размера, но я могу подогнать их магией. Так что? Если не ответишь, я всучу тебе самый лучший свитер, который у меня есть.       На губах невинная улыбка, но Регулус подозревает, что это сарказм. Но ещё больше он подозревает, что Люпин принял решение за него — остаться здесь. Регулус начинает закипать.       — Дай уже что-нибудь. — Выдыхает на выдохе Регулус. Да, он злился, но не собирался срывать на Ремуса. Это было ни к чему.       Регулусу не нравилось, когда решались за него. На самом деле это мало кому нравилось. Но как бы это не раздражало, Ремус был прав, впрочем, как и всегда. Регулус устал, ему нужно отдохнуть, даже если он не хочет оставаться здесь.       — Держи. — Старый немного растянутый красный свитер и чёрные спортивные. Регулус смотрел на него с сомнением, магловские вещи он не носил, но возражать не стал. Вскоре Ремус переоделся в серую футболку и пижамные, скинул с себя обувь, пока Регулус переодевался в выданную одежды. Надо сказать, он чувствовал себя иначе, будто нацепил на себя кожу другого человека. Запах дешёвого одеколона с нотками мяты — запах Люпина. Он чувствовал его, практически ощущал физически. Нелепый трепет, угасающего сердца, всё никак не желал отступать.       — Ты можешь лечь на кровать Сириуса. Не думаю, что он будет против. — Предлагает Ремус, стоя возле Регулуса, который чувствовал себя неловко. Пусть они и не смотрели друг на друга, но переодеваться в одной комнате — немного другой уровень.       — Да. — Скупая улыбка сама собой появляется на губах.       Сириус был чёртовым собственником, если в детстве, они могли спать в одной кровати, так как видели в друг друге друзей, братьев, то сейчас… Сейчас всё было иначе. Регулус был уверен, что Сириус не переносил его присутствия рядом.       Регулус устроился на кровати Сириуса, практически бессильно рухнув на неё. Ремус устроился рядом, взмахом палочки задёрнув шторы на окнах и приглушив свет. В комнате достаточно тепло, чтобы царство Морфия могло увлечь в свои крепкие объятия. Однако ни Регулус, ни Ремус не спешат проваливаться в сон. Лишь лёгкая дремота ненавязчиво витает рядом.       Регулус устал настолько, что спорить сил не было. Не будь этого нюанса, он бы здесь не остался.       Блэк повернулся спиной к Ремусу, дополнительно одёрнув штору. Это создавало лишь видимость личного пространства, особенно потому что это была даже не его комната и не его кровать, но так он чувствовал себя лучше. Знакомый запах парфюма старшего брата также успокаивал. Это напоминало старые время, когда они всё время проводили вместе. Когда они были друзьями, миром друг для друга.       Глаза защипало, горячие слёзы покатились по лицу. Пребывание в этой комнате одно сплошное мучение. Всё напоминало ему о том, чего он лишился: лишился брата, лишился возможности любить, лишился собственной свободы в чужое благо. Регулус был одним сплошным несчастьем, катастрофой вселенского масштаба.       Он ещё в раннем детстве научился плакать беззвучно, чтобы не получить наказание за слабость. Он мог быть уверен, что Ремус, даже если и не спит, не услышит его. Он некоторое время пролежал, кутаясь в одеяло Сириуса и одежду Ремуса, утыкаясь лицом в подушку, прежде чем провалиться в беспокойную дремоту.

***

             — Да… Да… Это так приятно, так глубоко. Твой член заполняет меня! Мм… Охуенно.       Грязные, неприличные стоны раздавались на всю комнату в перемешку с характерным хлюпаньем. Бёдра Барти со шлепком опускались на налитый кровью член Эвана. Розье с силой вцепился в талию Барти, грозя оставить синяки, направляя, опуская. Эван запрокинул голову, выгнувшись в спине от накатившего удовольствия. Приближался скорый конец и лицо Эвана искажалось в удовольствии.       Как вдруг Барти резко отпрянул от запротестовавшего Эвана. Он захныкал, как ребёнок, будто Барти уже не первый раз так с ним поступает. Крауч ухватился за основание члена Розье, не позволяя тому кончить.       — Нет, нет, ты же не можешь закончить так скоро. — Воркует он почти злобно, неудовлетворённо. Эван с силой сжимает простыни так, что те трещат.       — Барти… — Умоляет Эван, смотря таким загнанным и переполненным желанием взглядом. — Тогда становись на четвереньки. — Его тон был намеренно обманчивым. В одну секунду из загнанного и слабого, голос твердеет, приобретает командные нотки.       Они оба раскраснелись, тела были липкие и скользкие от пота, а в воздухе витал терпкий и узнаваемый запах секса. Барти хищно улыбнулся, обнажая резцы. Он отнял руку от разгорячённо члена и позволил резко подскочившему Эвану, толкнуть себя на кровать. Он расхохотался, словно безумец, пошире раздвигая ноги и отклячив зад, чтобы предоставить себя в полное пользование.       Должно быть он выглядел очень возбуждающе, потому как Розье не смог сдержать грубого и громкого стона. Он тот уже опустил ладонь на раскрасневшуюся от шлепков ягодицу, большой палец нерасторопно скользил вокруг прохода, растянутого, красного, сочащегося смазкой. Задница Барти приняла большой палец Розье, как желанное и неотъемлемое. Барти, дразняще, повилял задом в разные стороны, как бы торопя Эвана, приступить к чему-то стоящему.       — Ты заставляешь меня скучать. Может мне обратиться за помощью к Люпину? Наверняка, у него невъебенно большой член. О, ха-ха, я даже не уверен, что смогу принять его полностью. Должно быть, его член прево… Ах!       Коснувшись головкой входа, Эван одним резким движением вошёл до упора, ударяясь яйцами о ягодицы Барти. Барти удовлетворенно застонал, дрожа всем телом. Он чувствовал внутри себя член Эван, наполняющий его, дающий ощущение целостности, полного единства. Всё и должно было быть так.       — Не помню, чтобы разрешал тебе говорить о чьём-то другом члене, пока мой заполняет тебя изнутри.       Эван, крепко сжал челюсти, массирующими движениями поглаживал спину, ягодицы и внешнюю часть бёдер. Намеренно медленно, — настолько медленно, что Барти начал стонать и пытаться насадиться на член, но удерживающие на месте руки Эвана, не позволили ему этого сделать, — Эван полностью вышел из Барти. Чтобы потом снова войти одним резким движением до упора.       Барти громко застонал. После нескольких таких изводящих движений, Барти стонал во весь голос не останавливаясь. Эван, подобрав нужный угол, вколачивался в одно и то же заветное место — в простату, доставляя безмерное удовольствие для Барти, ноги которого било сильной дрожью. Довольно быстро его тем с размеренного и медленного сменился на бесконтрольный и грубый. Он входил до упора, склонившись над Барти, как над молельной, распластав его по всей кровати с отставленной кверху задницей. Он сам громко постанывал, чувствуя, как горячие стенки кишечника облегают его член со всех сторон.       Пульсация в разгорячённом члене достигла апогея, он чувствовал судороги приближающегося оргазма, чувствовал давление стенок изнутри, чувствовал, как сокращались мышцы Барти, почти дошедшего до оргазма, не прикасавшегося к самому себе. Эван был на пике, готовый излиться внутрь в любую секунду.       В пылу страсти, разумеется, они не заметили, как открылась дверь слизеринской спальни. Им попросту было не до этого.       — Да б… — Запнулся Регулус, раздражённо прикрывая глаза ладонью, чтобы не видеть то, чего видеть не хотел. — Блять. Какого чёрта? Вы могли хотя бы закрыть дверь. Регулус Блэк, один из владельцев этой спальни, зашёл внутрь. Благодаря заглушающему заклинанию он не услышал признаков, которые могли бы остановить его этой роковой ошибки, а потому очень сожалел, что увидел это.       Не в первый раз.       — А, может, мы хотели, чтобы ты присоединился к нам, малыш Блэки. — Стонет Эван, продолжая вклиниваться в зад Барти резкими движениями.       Разумеется, появление Регулуса никак не могло остановить Барти и Эвана. В погоне за оргазмом, они наплевали на рамки приличия, которое никогда не чтили, и продолжили заниматься сексом. Они не могли остановиться, когда желанный оргазм был так близко. К тому же присутствие стороннего наблюдателя давало лучший эффект. В несколько рваных движений оргазм настиг Барти. Он кончил, пачкая живот и простыни, обессилено свалившись на кровать, с наслаждением чувствуя, как Эван работает позади него.       Ощутив тёплую сперму, наполняющую его, он облизнул губы, выкрикивая томно:       — Кончи в меня! Да, давай, наполни меня изнутри, папочка!       — Вы просто омерзительны. — Ужасается Регулус не в серьёз. К сожалению, живя с ними который год подряд, приходилось видеть вещи и похуже этого.       Регулус неоднократно заставал Барти и Эвана, занимающихся сексом. Если в первые разы это было неловким и смущающим, то к нынешнему моменту эти двое потеряли всякий стыд и срам. Худшее из всего то, что они могли начать прелюдии, когда Регулус уже был в комнате. Кошмарнее всего было слышать их ночью. Они уже давно не накладывают заглушающее заклятье на их кровать, лишь на комнату. Думают, что Регулус рано или поздно к ним присоединится.       — Сказал тот, кто зависал у Люпина в спальне последние несколько часов. Мы видели, как вы заходили в гостиную Гриффиндора. — Усмехается Барти, приподнявшись на локтях, чтобы взглянуть на Регулуса из-за плеча.       Он всё ещё стоит на четвереньках с широко расставленными ногами. Эван стоит на коленях между его ног, вытаскивая обмякший и запачканный в собственной сперме член. Его взгляд прикован к оттраханному анусу, из которого вытекает его семя. Довольная улыбка сама собой появляется на губах. Барти ещё шире расставляет ноги и выпячивает зад, давая Эвану возможность насладиться проделанной работой. Он знал, как тот любит смотреть на него после.       — Не понимаю о чём ты.       Регулус протестует вяло. Он подошёл к своей кровати, стоящей напротив той, которую занимали Барти и Эван. Они давно соединили их кровати в одну общую, прозвав её траходромом. Регулус стоит к ним спиной, не собираюсь быть зрителем этого порно.       — Мм… Да? А твои припухшие губы дают понять обратное. Расскажи, какой он на вкус? Он боль… — С искренней заинтересованностью засыпает вопросами Барти, обрываясь на полуслове, чтобы с чувством простонать. Эван запустил средний палец внутрь, поворачивая его в разные стороны и проталкиваясь внутрь, задевая чувствительное место.       — Не знаю, Крауч. — Шипит подобно змее Регулус, резче, чем планировал, захлопывая дверцу шкафа, в который он убрал мантию.       — Воу, а ты расстроен. — Утвердительно говорит Эван, с трудом отрываясь от зрелища.       Розье плюхается в сторону, ближе к краю кровати, оставляя Барти. Тот бросает на Эван недовольный взгляд, говорящий сам за себя: если он не продолжит то, на чем остановился, Барти самолично оттрахает себя его членом, даже если для этого ему понадобиться оторвать этот самый член. Эван лишь закатывает глаза, кладя ладонь на поясницу Крауча побуждая его остаться в таком положении ещё подольше. Вид стекающей по внутренней стороне бёдер спермы возбуждал. Его член слегка дёрнулся.       — Ну же, Редж, расскажи, что не так. — Продолжает Эван, когда Регулус неприлично долго молчит.       — Если он обидел тебя, Звёздочка, то мы оторвем ему член и яйца. — Предлагает Барти непринуждённо, но Регулус и Эван знают, что за этой непринуждённостью может скрываться.       — Регги? — Беспокоясь зовёт его Эван, видя, что Регулус застыл в одной позе уже долгое время и не собирается отвечать им. — Он тебя обидел? — Спрашивает он уже не таким расслабленным голосом.       Эван не меняется в лице, меняется его голос. Из полного мягкости и осторожности, он перерастает в грубый и безжалостный за одно стремительное мгновение. Как инстинкт бей и защищай то, что дорого, у Эвана меняется взгляд, делаясь предельно внимательным к деталям. Он словно сканировал Регулуса на наличии чего-то указывающего бы на его догадку.       — Нет. — Говорит Регулус в конце концов.       — Точно? — Переспрашивает Эван, не поверив тому ни на грамм.       — Точно.       Стоит ли говорить, что Барти и Эван не поверили? Они знали Регулуса получше самого Регулуса. И они знали, если Регулус не хочет говорить, то он не скажет, пока не захочет этого сам. Настаивать открыться — сделать только хуже.       — Ну ладно, Звёздочка. Кстати, мы тут нашли кое-что интересное, требующее твоего внимания.       Регулус мученически выдыхает, закатывает глаза и поворачивается, чтобы тут же сделаться очень недовольным.       — Правда? Обманули меня?       — Ага.       Их поза всё ещё не поменялась. Барти всё так же стоял на четвереньках, с широко расставленными ногами и вид его растянутого заднего прохода с белёсой спермой, вытекающей из него, открывался для Регулуса в предельно чётком формате. Он мог видеть всё и видел. Таким образом, они позвали его только для того, чтобы он тоже видел это.       — Ты всё ещё можешь присоединится к нам и забыть о Люпине. Как тебе идейка? — Мурлыкает довольный собой Барти.       Наконец он встаёт, потягивая затёкшую спину. Его тело начинает медленно остывать и ему становится зябко, как бы мысль о тёплой сперме внутри него не согревала. Барти спешит накинуть на плечи махровый плед и укутаться в нём по самый нос.       — Замечательная. — Выдыхает Регулус усталым сарказмом.       — Регги. — Ласково зовёт Эван, протягивая руку. Он зовёт Регулуса к ним.       — Тут отвратительно воняет и я не хочу смотреть на вас голых. Оденьтесь. — Ёрничает Регулус, сдавшись.       На ходу он магией освежает воздух и очищает обоих слизеринцев. Он также подхватывает чью-то рубашку с пола и слепо кидает в Эвана. Розье ловит её и, понимая намёк, накидывает на голое тело. Регулус опускается рядом с Барти, выглядя сильно измотанным. Теперь с близкого расстояния можно было увидеть покрасневшие уголки глаз и припухлость губ от сильного закусывания.       — Ну прям уж таки отвратительно. — Фыркает Барти. Он приглашающе отодвигает один их краёв пледа, предлагая Эвану присоединится к нему. Тот отказывается. — Я не голый. Я в пледе!       — Впервые слышу, чтобы плед был предметом одежды.       — Ты недооцениваешь пледы. — Со знающим толком кивает Барти, пододвигаясь ближе, чтобы толкнуть Блэка плечом. Регулус толкает его в ответ, но это и толчком сложно назвать, он просто касается его плеча для вида, а не для действия.       — Знаешь, если тебя не устраивает отрезание члена и яиц, то мы можем придумать что-то похуже. — Говорит Барти, наклоняясь, чтобы положить голову на плечо Регулусу. Тот смотрит на него с равнодушностью.       — Обещаю подумать об этом на досуге.       — Как высокопарно. — Хмыкает Эван.       — А знаешь, что? — Вдруг дёргается Барти. Он смотрит на Регулуса с искрой в глазах, с полыхающим пламенем, готовым сожрать всё на своём пути. В его глазах танцуют бесы. Барти сам был бесом. — Давай всколыхнём тебя, а? Расслабимся и проведём хорошее Рождество.       — Расслабимся и всколыхнём — действия между собой не сочетающиеся.       — Да прекрати ты душнить. В подземельях, у нас нет окон, чтобы их открыть. — Регулус с толикой заинтересованности смотрит на Крауча сверху-вниз. Ему из чистого любопытства интересно, что может последовать за этим предложением.       Хотя он прекрасно знает что.       — Правда, Регги, давай оставим всю ту дрянь, что нас гложет в уходящем году. Ты заслуживаешь это.       Эван ничего не делает. Он сидит на месте, говорит свои елейные речи, как и всегда. Но от чего-то Регулус чувствуют сильную вспышку в груди. Всплеск отчаянного желания услышать эти слова. Он знает, что Эван не посмеет шутить. Эван никогда не шутит, говоря что-то настолько откровенное, подвластное не каждому языку. На самом деле откровенность была подобна магии: не достаточно просто произнести заклинание, нужно желать это заклинания, верить в него. А Эван был искусным магом. Регулус боялся, что никогда не сможет достичь его нынешнего уровня, даже к концу всей своей жизни. Сложно дать чёткий ответ на вопрос: а хочет ли он достичь этого уровня на самом деле?       В глазах Эвана золото. Это сложно объяснить, Регулус всегда теряется, когда Эван смотрит на него с теплотой и нежностью, словно Регулус был кем-то настолько дорогим, что и жизнь без него казалось не жизнью вовсе. Регулус не мог подобрать нужных слов, услышав, как он произносит его имя.       Регги.       Никто больше его так не называет. Есть в этом и мягкость и что-то захватывающее, выбивающее дух, оставляющее тебя наедине с растерянностью и приятной смущённостью. Регулус никогда не говорит Эвану, что на самом деле ему нравится, когда он так его зовёт. Катает на языке слоги так, будто это драгоценная жемчужина — единственное важное на всей планете. Но он также и ничего не говорит против. Эвану этого достаточно, чтобы всё понять.       — К чёрту. Я согласен.

***

      Регулусу было хорошо. Он стонет и извивается под умелыми руками Эвана — мастера в своём деле. Барти знает какого это — чувствовать эти пальцы внутри себя.       Охуенно.       Они раздвигают тебя изнутри, сгибаются внутри, поглаживают изнутри — от одних только этих воспоминаний Барти чувствует острую необходимость прикоснуться к самому себе. Его член давно налит и твёрд. Но Барти не имеет права прикасаться к Регулусу.       Не сейчас.       Барти не любил торопиться. Он любил наслаждаться в томительном ожидании. Вся его жизнь была томительным ожиданием неминуемого конца, и он наслаждался ею, как в самый первый раз. Ему нравилось наблюдать, ему нравилось участвовать и приносить наслаждение другим. Особенно, если этот кто-то другой его очень сильно интересовал.       Барти заранее знал, что вид распятого, голого, задыхающегося Регулус придётся ему по вкусу. Это было сродни предчувствию, когда ты смотришь на человека и понимаешь нравится ли он тебе или нет, так и Барти мог понять стоит ли ждать чего-то несбыточного, если человек приходился ему по вкусу.       Длинный член Регулуса заманчиво шлёпался о плоский живот при небольших толчках. Эван вводил и выводил пальцы из Регулуса подобно пытке. Воздух вокруг накалился, кислорода не хватало, Регулус задыхался лёжа на их траходроме. Барти всё смотрел и смотрел на него и никак не мог налюбоваться. Он был так прекрасен, как им любимые картины ренессанса: написан самыми качественными красками, лёгкими мазками и опытной рукой художника, нацеленного творить искусства, выходящее за рамки дозволенного. Каждый кто не видел в Регулусу произведение искусства, был дураком.       Барти с трепетом выцыловывал дорожку поцелуев от ключицы, до пупка. Заманчиво и маняще он порхал рукой почти касаясь напряжённого прекрасного члена. Барти зарился на него достаточно долгое время, чтобы выдержать ту томительную паузу. Наверное, пошёл уже третий год, как он ждал.       Но он мог подождать ещё, чтобы с чувством сцеловывать вытекающий прокоагулянт, с желанием вылизывать яйца, проходиться по мягкой и нежной коже внутреннего бедра в невесомых касаниях. Обводить головку круговыми движениями языка, чувствуя на пульсацию раскрасневшегося члена. Чтобы в конце концов поглотить весь его, упираясь носом в лобковые волосы. Почувствовать упирающуюся в заднюю часть горла головку и с чувством простонать.       Барти сглотнул, накопившуюся слюну. Фантазии подводили его к отвратительно близкой черте, чтобы кончить. Какими бы сладкими и упоительными не были мечты, их предстояло отринуть прочь. Барти должен был заняться делом: доставлять удовольствие.       От пупка тот вновь поднялся вверх, остановившись на раскрасневшемся соске. Барти долго щипал его до этого с восторгом обнаружив эрогенную зону Регулуса. Он припал к нему губами, мягко проводя языком, то убирая его, то вновь облизывая. Регулус загнанно дышал под ним, вцепившись до синяков и царапин в его плечо. Второй сосок Барти не оставлял без внимания. Он водил по контуру ореола пальцем, иногда специально задевая сосок. Он заметил, чем дольше не уделять внимания к главному, а кружить вокруг да около, эффект от долгожданного прикосновения будет в разы больше.       Кого-то это ему напоминало.       Барти принялся посасывать сосок, наблюдая за гримасой удовольствия на лице Регулуса: щёки раскраснелись, в глазах была муть, шторм, смешанный с удовольствием и желанием. От шеи до тазовых костей можно было проследить дорожку из красных отметин, хорошо выделяющихся на бледной коже. Кто бы знал, что оставлять засосы на коже Регулуса такой удовольствие. Хриплый голос, вырывается из горла Блэка изредка, но, когда это происходит тело Барти покрывают мурашки.       — Звёздочка… — Выдыхает Барти без привычной ему игривости и смеха. — Ты прекрасен.       — Я всегда прекрасен.       В районе бёдер Регулуса раздаётся сдавленный смешок Эвана. Даже задыхаясь от удовольствия Регулус не перестаёт быть невыносимым. Не то чтобы Барти или Эван были против.       — Конечно, он это знает. — Усмехается Розье, зачесав пальцами кудрявые локоны назад, потому что они мешались.       Барти целует Регулуса в висок, плавно опускаясь к скуле, а от неё к подбородку. Он чувствует, как руки Регулуса блуждают по его спине, поглаживают затылок, зарываются в наверняка мокрые от пота волосы, сминают и царапают его кожу. Барти это нравилось — ощущать полугрубые, полуласковые касания. В принципе ему нравилось, когда Регулус касался его.       Барти хотел опуститься дальше к шее, когда Регулус нетерпеливо обхватил его лицо обеими руками и притянул. Их губы встретились жёстко, они ударились зубами и оба поморщились. Регулус был ненастен, как бушующий ураган. Он терзал губы Барти безжалостно, кусая до крови, пытаясь проникнуть дальше, протолкнуться языком. Впервые в их динамике напирающим является не Барти.       Он осаждал Регулуса, надавливая на плечи, смыкая губы. Позволить взять страсти вверх — всё равно что проиграть. Да, секс без страсти и сексом не назвать. Но секс, затопленный одной лишь страстью — губительное дело, не позволяющее вкусить чего-то больше, чем просто соитие.       Когда напор Регулуса поутих, Барти позволил позволил этому случится. Их языки сплелись в жгучем, ярком танце. Оба они тяжело пыхтели. Это было подобно прорыву плотины. Никогда до этого не пересекающиеся миры, соприкоснувшись, потрясали. Барти, не будь ему нужен кислород, мог бы заниматься этим вечно. Он поклясться, что губы Регулуса были прокляты.       Не может быть такого, что это были губы обычного человека. Он целовался с обычными людьми, и они никогда дурманили голову столь сильно. Никогда не подстёгивали вместе сорваться в пропасть и сгинуть. Эван был не в счёт, ведь человеком он и не был. Безумно расчётливый — он его командир.       Барти хотелось бы недовольно рыгнуть на своего командира, когда тот ощутимо сильно ущипнул его. Но не стал этого делать. Вместо этого он знал, что нужно было сделать.       — Куда ты? — Голос Регулуса недоволен. Даже раздражён. Эван загонял его в стремительных падениях в усладу и дышит он тяжёло, сбивчиво.       — Сгоняю за огромным членом. — Барти ухмыляется в предвкушении.       Он накидывает на плечи рубашку, не заботясь о том, чтобы её застегнуть и спешно натягивает штаны. Член Барти практически болит от того, с какой силой он впивается ткань. Всё нутро Барти болит не меньше. Оставлять такое произведение искусства, пусть и под присмотром, всё равно что лишиться не то, что жизни, а желания жить. Барти искренне горюет, но ему нужно уйти.       — Он быстро вернётся, ты не успеешь и глазом моргнуть. — Шепчет Эван в пухлые губы. Придя на смену Барти, но впивается в губы, невинным, целомудренным поцелуем.       Пальцы Розье с хлюпаньем выходят из растянутого прохода.       Достаточно растянутого, чтобы вместить в себя чей-то член.       Барти пересиливает себя, чтобы оторвать глаза. Ноги сами ведут его прочь. Выйти из комнаты — подобно глотку свежего воздуха в буквальном смысле. Находясь в пучине прелюбодеяний, сложно заметить, как мало в воздухе кислорода. Он вздыхает полной грудью, обновляет заглушающие чары и спешит пойти прочь.       Должно быть, не это подумал Регулус, когда Барти вызвался пойти за большим членом. Не подумал, что Барти приведёт Ремуса грёбанного Люпина. Но, ведь если и говорить про большие члены, то без Люпина никуда. Откуда он знает, что его фантазии — это правда, иначе как можно было объяснить такую маниакальную уверенность (кроме как гиперфиксацией безумца Барти)? Ответ прост и очевиден: Барти, не смотря на перманентно исходящий от него шум, может быть тихим, когда того требует обстоятельства. Проще говоря, он видел всё своими глазами.       Гордиться здесь нечем, просто оказался в нужное время в нужном заброшенном туалете, чтобы увидеть старшего Блэка и Люпина, дрочащими друг другу. Они не так уж и хорошо скрывались, как думали. И с того момента мир Барти потерпел крушение и восстал на обломках мироздания. Как такой тихоня мог иметь такого гиганта? Это выходило за рамки образа Люпина. Это просто не укладывалось в голове.       Не сказать, что одержимость членом Люпина имела место быть в вихрастой головушке Барти, но увиденный длинный, прямой с сексуально выступающими венками, которые хочется опробовать языком, член тихонько приютился в сознании. В удобный момент это воспоминание перестанет быть далёким и неприкасаемым.       Выскочив из комнаты, Барти глянул на часы, — семь часов вечера. Ремус Люпин ждал за дверью Слизерина, когда появился Барти. Как и ожидалось от прилежного и пунктуального хорошего мальчика, он пришёл вовремя. Должно быть, даже заранее. На нём один из скучных свитеров узором из веточек омелы, школьная рубашка с красным галстуком, старые школьные штаны, приходившие ему уже не в пору. Барти нравились эти штаны. Они великолепно подчёркивали его округлости.       — Я чувствую твой оценивающий взгляд. — Равнодушно подмечает Ремус вместо приветствия. Он на пол головы выше Барти и непроизвольно смотрит на него сверху-вниз. А Барти не нравится, когда на него смотрят сверху-вниз.       Люпин пробегается по нему беглым взглядом. Оценивающий. Барти ощущает себя мелкой зверушкой, посмевшим потягаться с опасным хищником, всякий раз, когда Ремус так смотрит на него. Со смесью искренней заинтересованности, уверенности в собственной силе и праведности. Пожалуй, это выводит Барти до скрежета зубов. Праведность — конёк, некогда принадлежавший ему, но сгинувший в тёмном и заброшенном месте, которое звалось «домом». Некогда звалось.       — У тебя улётная чуйка. — Скалит зубы Барти в улыбке. — Шлёпай за мной, красавчик.       — Мы идём к Регулусу и Эвану? — Спрашивает Ремус с приторной вежливостью, от которой сводит зубы. Будто бы боясь Барти и того, что он может с ним сделать.       Будто Барти действительно может ему что-то сделать?       Разумеется, он не станет с ним делать чего-то, что не одобрит Регулус.       Пока что.       — Да-с. — Кивает Барти, засунув обе руки в карманы. — Мы начали праздновать без тебя, если что. — Лениво пробрасывает мимо делом Барти, оглянувшись на него с напускной незаинтересованностью.       — Хорошо.       — Хорошо? Ты не расстроен?       — Нет, с чего бы мне быть расстроенным?       Они проходят пустующую гостиную и Барти разворачивается к нему передом, идя назад. Он встречается с острым взглядом и мягкими чертами лица. Волк в овечьей шкуре — вот кого напоминал Ремус Люпин. Безжалостного, умного хищника, забавляющегося мучениями своей жертвы.       Взгляд голубых глаз скользил по неприкрытому торсу, застёгнутых штанах с характерной выпуклостью между ног, по покрытой испаренной и царапинами шеи и ключицах. Его лицо ничего не выражало, но Барти точно знал, что Люпин всё понял и без слов. Всё-таки дураком он не был.       — Хм, а дайк подумать. Может быть потому что ты пропустил самое начало? Пропустил что-то сладкое, стоящее, чем мы не захотели с тобой делиться?       Барти дразниться, дерзит и ёрничает. Он делает это специально и, возможно, даже со зла. Как бы он не восхваляли и боготворил этот прекрасный член, это не позволяло его обладателю так обходиться с их Звездой. Никто не мог заставлять Регулуса плакать. Это было непростительно и Барти злился на Ремуса.       — Если бы вы не хотели со мной этим делиться, то меня бы здесь не было. — Улыбается Люпин снисходительно, словно это было очевидной правдой, которой он мог щедро поделиться с ним.       К несчастью Барти, Люпин был прав. Не заходит они этого, его бы здесь не было. Они сами предложили это, сами придумали, сами напросились. Иначе они не могли. Регулус упивался и убивался этой любовью. Они должны были сделать хоть что-нибудь, чтобы доставить Регулусу хотя бы мизерную часть того, о чём он мечта. И они должны были быть рядом, чтобы поражение, принятое от проворных лап хищника, не было смертельным.       — Мы позволили здесь быть только по одной причине. — Говорит Барти, улыбаясь коварно, по-лисьи. — Я бы на твоём месте был бы очень благодарен этой причине.       Они доходят до нужной двери. Ремус и Барти смотрят друг другу в глаза неотрывно, ведя свою молчаливую битву. Здесь не было места для игр. Понимание это витало в воздухе удушливым декабрьским морозом. Дух Рождества давно пробил их плоть, острыми корнями, да ядовитыми шипами, разрывая грудину. В боли и адских мучениях, надежда уходила вместе с сиротливо ковыляющим годом прочь. Суровая, окровавленная правда пробивала себе путь, разрастаясь в чужом теле, как в своём собственном.Барти рукой давит на дверь, не отрывая глаз. Жестом руки он приглашает внутрь. Люпин проходит следом, не помедлив и секунды.       Волк был пойман.       Барти заходит следом, закрывая дверь и запирая её заклинанием. До уха долетают прекрасные голоса, один из которых был особенно громким. Барти жаждуще облизывает губы. Поворачивает к Люпину, грудью ложась на спину. Его ладони впиваются в мягкую ткань свитера с особой ожесточённостью. Крауч заглядывает через левой плечо Люпина, гладя на него голову.       — Он прекрасен, не так ли?

***

      Регулус глубоко вдыхает, замирает и задерживает дыхание, чувствуя это — наполнение. Чего-то до того приятно новое, чему там самое место. Как пазл недостающей картины, вставший на своё место. Целостность — вот так можно описать то, что испытывает Регулус. Он чувствует себя целым.       — Дыши. — Эван расслабляюще гладил Регулуса по плечам, шеи и лицу. Лицо Эвана в непосредственной близости от его собственного. Он целует его везде, где сможет дотянуться.       И Регулус задышал. Глубоко и судорожно вдыхает ртом и выдыхает носом. Он пытается привыкнуть к новому чувствую заполняющему его внутренности изнутри. Эван всё это время рядом, не подаёт и признака недовольства, хотя он возбуждён так же сильно. Регулус прекрасно ощущает это в своей прямой кишке, ощущает горячий, толстый член. Медленно двигающийся внутри него. Настолько медленно, что практически не заметно в совокупности со всеми эмоциями и ощущениями. Выйдя так, что внутри оставалась лишь головка, он стал входить вновь так же медленно и так до тех пор, пока оба они не были уверены, что готовы.       Эван знал толк в том, как доставлять удовольствие не только самому себе, но и другим. Регулус никогда не сомневался в этом, видя Барти в его руках, слыша его стоны настолько громкие, что уснуть без заклятья тишины невозможно.       Регулус достаточно скоро смог справиться с вязкой патокой у него вместо потока сознания и связных смысле, чтобы сказать:       — Я в порядке.       — Я тоже. — Кивает Эван. Он отрывается от скул Регулуса, чтобы заглянуть ему в лицо. Одних лишь слов недостаточно.       Регулус тихо смеётся его ответу. Он без смущения встречает взгляд золотых глаз, смотрит в них открыто и доверительно.       — Розье. — Тихо зовёт Регулус, позволяя своим руках жить своей жизнью. Они блуждают по подтянутому телу, поглаживают накаченные руки и спину.       — М?       — Трахни меня уже. — Шепчет он в самое ухо, обдавая его горячим дыханием и нарочито задевая мочку губами.       Резкий толчок до самого упора выбивает из него всю прыть и томительное спокойствие. Регулус с чувством громко стонет, зажмурив глаза. Розье среагировал быстро и неожиданно, словно напряжённая пружина, наконец сдавшись под напором. Регулус не успел опомниться, приготовиться, ощутить и осознать в полной мере, когда Эван вновь стал медленно выходить его тела.       — Вот так? — Мурлычит Эван, заводя вьющуюся чёрную прядь Регулусу за ухо.       — Да. — Громким дрожащим от удовольствия голосом выдыхает Регулус. Дрожит не только его голос, но и тело.       — А волшебное слово?       Эван уже вышел полностью, Регулус ощущает головку у входа в анус, чувствует лёгкое давление на него, но ничего больше. Эван не спешит вернуться к обратно туда, где ему и место — в Регулуса.       — Сейчас!       — Здесь мои владения, Регги. Приказываю здесь я, а ты исполняешь. Ты же знаешь. — Шепчет ласково Эван, но ласка напускная, скрывающая властность. Он проводит большим пальцем по губам, следит за этим движением, как за чем-то пленительным и манящим. Но не действует. Он не станет, пока не получит желаемого.       — Пожалуйста.       Регулус сдаётся достаточно быстро, не видя причин к сопротивлению. Это был Эван и это был секс с Эваном. Надо отметить, умопомрачительный секс с Эваном. Лелеять упрямство — пустая трата времени.       — «Пожалуйста», что?       — Пожалуйста, трахни меня.       — Как-то не очень уважительно, Регги.       Он чувствует дрожь по всему телу. Чувствует отвратительную пустоту и холод. Он хочет продолжить поскорее. Хочет размашисто махнуть бёдрами навстречу, ощутить то долгожданное единство и жар чужой плоти. Но его удел — ждать.       — Соблаговолите ли вы, мистер Эван Розье, вставить свой член в мой зад? — Не выдерживает Регулус. Если сдержать физические порывы он вполне в состоянии, то сдержать язвительность — не в его компетенции. — Пожалуйста.       — Фу, как ужасно.       И тем не менее ужас не мешает Эвану двинуться бёдрами вперёд — резко и под нужным углом. Медленно выйти и войти резко до упора снова. И снова, и снова. Каждый раз он испускал тяжёлый выдох, словно это было тяжелейшей физической работой. В самом деле это было не так — он боролся с возбуждением, не давая одержать ему верх в неравной битве и пуститься вколачиваться в парня так, как этого желал, — грубо властно и быстро. В скором времени Регулус загнанно дышит, захлёбываясь сдавленными стонами. Эван вторит ему, смотря из-под опущенных ресниц. В глазах цвета золота — муть и желание сражаются против здравого ума.       Регулус не сражается ни с кем. Ему предложили расслабиться, он согласился, сбросив с себя многолетние оковы контроля. Он позволил себе быть расслабленным. Позволил наслаждаться сексом, как впервые.       Эван двигался ритмично, придерживаясь своего темпа, а Регулус искренне желал его увеличить. Он привлекал его ближе, пытался сбить ритм, подмахивая бедрами навстречу более резче. Словно Эван нацелен изводить его всю ночь, как истинный дьявол. А Регулус нетерпеливо хотел больше и хотел прямо сейчас.       Вместо того, чтобы поддаться на молчаливые уговоры Регулуса, подаётся назад и вспотевшую кожу обдаёт холодом, когда чужое тепло исчезает. Регулус не успевать подметить причину этой перемены, как сильные руки охотника тянут его на себя, поднимая бёдра выше.       Регулус чувствовал себя безвольной куклой искусного и больного кукловода, вольного творить с его изделием что только вздумается. Он с силой жмуриться, откидывая голову назад в безмолвном крике, когда Эван входит по другим углом, задевая простату сильнее. Сильные, уверенные движение ударяют хуже хлыста с каждым ударом всё ближе прижимая его к оргазму. Регулус ждал слишком долго, млеея под ласками, чтобы выдержать дольше.       Знакомое чувство покалывания, нарастание внизу живота и судорога — всё это увеличивается, предвещая неизбежное. Регулус глухо стонет в такт толчкам. До уха долетают сдавленный тяжёлым дыханием смешок, вздохи. Регулус чувствует себя очень хорошо, чувствует, как стенки непроизвольно сжимают член Эвана со всех сторон, чувствует сильную пульсацию в себе, слышит отчаянный, грубый стон, за которым следует тепло. Судорога накрывает Эвана первым. Кончая, он продолжает входить в Регулуса грубо, оставляя семя настолько глубоко, до куда только может.       Спина выгибается дугой. Мышцы ног не вовремя начинает сводить в судорогах, но даже это не может остановить его. Регулус тянется рукой к нетронутому члену. Рука проводит от головки до основания менее твердо, как он планировал.       Потому что это не его рука.       Регулус раскрывает глаза, когда чужая рука проводит ниже. До основания. И сжимает. Регулус шипит, потому что нарастающее покалывание переходит отметку между приятно и слегка дискомфортно, прежде чем уйти. Это оргазм ушёл.       Он со смесью гнева и раздражения поднимает глаза.       На самом деле он ожидал увидеть Барти, ведь кому ещё тут быть, кроме как ни ему и Эвану. Но это был не Барти и даже не Эван.       Ремус Люпин.       За меньше чем секунду его сердце сжимается в тиски, а желудок делает кульбит. Штормовое небо встречается со штилем — спокойными водами океана посреди смертоносной бури. Внутри Регулуса настолько много эмоций и мыслей, что все они смешиваются в белый шум. Он смотрит в голубые глаза Ремуса Люпина и достаточно быстро соображает, что произошло.       Конечно. Так оно и произошло. Барти и Эван привели сюда Ремуса. Вот к чему были все эти хитрые взгляды, все издёвки Барти.       Они.       Просто.       Невыносимы.       Стоит Регулусу только подумать об этом, как Ремус. всё ещё сдавливая член, начинает двигать рукой. Регулус шипит, пытаясь сдержать стон. Откуда ни возьмись появляется Барти у его плеча. Он ложится на кровать, оказываясь возле его уха, шепчущим похабности.       — Ты только посмотри на эти жилистые пальцы. Посмотри на свой прекрасный, влажный член. Видишь, как они скользят? — Горячее дыхание опаляет кожу. Мурашки пробегают по телу. Регулус вздрагивает. — Ты пиздецки мокрый.       Мир меняется стремительно и быстро, а Регулус маленькая рыбёшка в этом мире, что треплется на берегу. Барти сжимает обе его руки над головой в мгновение ока оказавшись сверху. Он свойственном ему ухмыляется, оскалив зубы. Это напоминало ту самую невинную пытку, на которую ты никогда бы ты не подумал. Как пытка щекоткой, вроде и безобидная, но сводит с ума.       Всё это похоже на какую-то фантазию сонного, возбуждённого мозга. Происходящее слишком стремительное, слишком нереальное, слишком возбуждающее и грязное. Это было слишком для Регулуса.       Регулус хотел до банального простого — кончить. Испытать долгожданный оргазм, в преддверии которого его ласкали и нежили. Но он не может, будь она неладна эта чёртова рука!       — Нет. Ещё рано, Регулус. — Говорит бархатно Ремус, словно поучает арифметике, а не удерживает его оргазм. — Ты ещё не можешь кончить.       На языке тысяча и один вопрос, но всех их съедает безмозглое возбуждение, трепет в груди и тяжесть внизу живота. Всё его тело как оголённый провод, так что, когда Эван выходит из него, задевая простату, он громко стонет и непроизвольно дёргается.       — О, ты бы видел себя. — Запыхавшись произносит Эван, любуясь своим творением.       Теплая сперма вытекает из ануса, стекает по ягодицам и, вероятно, пачкает простыни. Будь Регулус не так напряжён, он бы обязательно испытал жгучий стыд. Предстать скулящим, стонущим и беззащитным перед кем-то другим — подобно напитку живительной смерти. Но Регулусу не до этого. В этот самый момент его тело скручивает в тяжёлом желании, которое придавило его к постели (или это был Барти), разум давно покинул его. Честно сказать, он даже не пытался удержать его.       Ремус надавливает на головку, из которой выступает прдэкулянт, большим пальцем. Растирает круговыми движениями его, внимательно смотря на реакцию Регулуса. Эван вводит в него палец, на пробу двигая вперёд-назад им, собирая вытекшую сперму, чтобы протолкнуть её обратно. Барти ласкает его шею, оставляя красные засосы.       — Смотри на Ремуса, Регги. — Ласково щебечет Эван с расслабленной улыбкой. — Иначе мы остановимся.       А Регулусу пытается не задохнуться и держать глаза открытыми. Кто бы мог подумать, что это будет такой сложной задачкой, когда тело растворяется в неге, любимое, изнеженное и жаждущее. Регулус честно пытается смотреть в глаза Ремусу, а Ремус честно перестает поглаживать его член, когда Блэк закрывает глаза.       — Ну же, Звёздочка, будь послушным мальчиком.       Регулус тяжело сглатывает, заставляя себя открыть глаза и заглянуть в бездну океана. Ремус смотрит на него маняще, похожий на сирену, заманивающего одурманенных путников в ловушку одними лишь глазами. Безумно то, что Ремусу даже не приходиться ничего говорить, в то время, как Регулус уже теряется.       — Эван, да? — Говорит Ремус, не отводя взгляда от Регулуса. — Поработай над собой.       — Как прикажите, красавчик. — Эван покладисто согласился.       Эван покладисто согласился.       Нет, Регулус точно не верит больше в реальность происходящего. Но он может её принять, как и может принять член Ремуса.       С завороженной внимательностью он, прерывая зрительный контакт, нарушая установленное правило, наблюдает, как Ремус расстёгивает штаны. Спускает их достаточно низко, чтобы оголить полувставший член. Регулус стонет в губы Барти, целующего легко. Сглатывает вдруг накопившуюся слюну и не может оторвать глаз от копны русых волос, от большого длинного шрама, пересекающего его торс и доходящего до тазовой кости.       — Ты хочешь взять его в рот?       Барти словно олицетворение твоих самых непристойных желаний и всего тёмного, ужасающего. Он также чем-то напоминал змея искусителя в Райском саду, постоянно нашёптывая, заставляя усомниться в собственном выборе, подначивая. Регулус ничего не может сказать, выдавить из себя в свою защиту.       — Давай я помогу тебе. Можно, горячий парень? — Спрашивает елейным тоном Барти, посмотрев на Ремуса сверху-вниз.       — Можно.       Регулус ахает, стоит Барти уверенно взять член одной рукой. Он делает это слишком быстро. Настолько, что Регулус даже не может насладиться моментом. Крауч проводит по стволу, заранее наколдовав смазку на руку, с упоением рассматривая, как скатывается и натягивается кожа под ладонью. Приоткрытый рот и блеск в глазах выдаёт в нём точь-в-точь такое же желание. Он проводит ещё, наблюдая, как жаждущий смотрит на источник воды.       А после случается это. Барти облизывает его от кончика прямо до яиц. Возвращается обратно и вновь проводит языком вдоль.       — Смотри на меня, Регулус. — Раздается властный тон, от которого член Регулуса подпрыгивает.       Регулус не может ослушаться этого тона. Он поднимает глаза на Ремуса и чувствует, как тело отходит в астрал. Низ живота сводит в приятном волнении и трепете. Пульсация отдаёт во все тело. Все звуки отходят на второй план и больше нет ничего, кроме глаз Ремуса и пошлых причмокиваний в воздухе.       Рот Ремуса приоткрыт, на губах еле заметная улыбка, а глаза прищурены, словно пытаются пробраться в каждую щель барьера в разуме Регулуса. Блэк проводит языком по пересохшим губам, смотря на Ремуса в мучении наслаждении. Его разум поддался искушению и окунулся в блуд, как того и предрекал Эван. Его разум на стороне похоти, и он требует большего.       Регулус смотрит доверительно и умоляюще. Он умоляет о большем, приоткрывает рот пошире, требуя. И Ремус исполняет это желание, подходя к краю кровати ближе. Головка члена в непосредственной близости от пухлых губ. Но Регулус не смеет отвести взгляд, не смеет пошевелиться без команды Ремуса. Он ждёт.       — Крауч, помоги Эвану. — Командует Люпин, одобрительно проведя большой ладонью по голове Барти, словно хваля за проделанную работу. Хотя тот неодобрительно фыркает, недовольный таким скоротечным завершением. Наконец-таки он отпускает руки Регулуса, но тот даже этого не замечает. — Регулус, открой рот шире.       Регулус не имеет права ослушаться. Он делает то, что ему говорят — открывает рот пошире. Боковым зрением он видит приближающийся член Ремуса, но не смеет смотреть на него прямо. Головка касается его губ и Регулус испускает неприличный, влажный стон, открывая рот ещё шире. Член проскальзывает внутрь и толкается и Регулус продолжает стонать.       Он не может удержать себя в руках. Горячий, влажный и скользкий, он упирается в щёку. Регулус плотно обхватывает его губами, принимаясь посасывать, держа голову на месте. Он проводит по часовой стрелке по головке, а потом против часовой. Очерчивает языком линию уздечки, стараясь не задевать зубами.       — Хороший мальчик. — Регулус практически поперхнулся от глубокого и хриплого тона, с которым сказал это Ремус. — Может двигаться и пользоваться руками.       Это работает как спусковой рычаг. Руки Регулуса тотчас устремляются, чтобы провести одной по торсу, медленно спускаясь ниже, а другую положить на оставшуюся без внимания часть члена. Он сосёт, не открывая взгляд от Ремуса, двигает головой вперёд настолько, насколько в состоянии. Когда член заполняет его рот, Регулус стонет от досады — это лишь половина его всего. Член Ремуса Люпина был слишком большим, чтобы его можно было отсосать, упиравшись носом в лобок, как того и хотел Регулус.       Его навыки минет не были самыми идеальными и превосходными. Он сосал так, как умел, а сбившееся дыхание Ремуса, подогревающие его работать усердней, отозвалось приятной усладой собственного эго.       Регулус нередко выпускал весь член изо рта, чтобы тут же запустить его обратно в тёплое местечко, где он и должен был быть. Сосание члена Ремуса Люпина настолько увлекло его, что он даже не замечал Барти и Эвана. А когда почувствовал прикосновение к своим бёдрам и возню где-то рядом с собой, рефлекторно попытался оглянуться, но Ремус шикнул на него.       — Я не разрешал этого, Регулус.       Регулус беспомощно стонет. То, с какой силой и властью он произносит его имя, отзывается во всем теле, мощным разрядом тока доходя до члена, который накапал на его живот.       Он почувствовал, как матрас по обе стороны от его бедра просел. Он знал и чуть видел, как Эван встал на колени над ним, расставив ноги. Ни одной единой мысли не успело проскочить в его голове, когда чьи-то пальцы коснулись его члена, приподнимая. Регулус дернулся, как от пощёчины.       — Тш, Звездочка, это всего лишь я. — Воркует Барти. — Помогаю Эвану сесть на твой член.       От одной фразы член Регулуса дёрнулся прямо в руке Барти. Он услышал его довольный смешок. А Эван тем временем начал опускаться. Регулус почувствовал чувствительной кожей, как упирается во влажную задницу Эвана, не спешащего делать то, что задумано. Он, словно издеваясь, то чуть опускается, то вновь поднимается и снова опускается, не доходя до самого главного.       — Толкнись в него, Регулус. — Командует Ремус и бедра Регулуса тут же рывком приподнимаются.       Он чувствует, как головка его члена легко преодолевает кольцо мышц. Эван мычит от удовольствия и Регулус вместе с ними. Ремус закусывает губу и тяжело сгладывает. Рука Барти всё ещё находится на его члене, потирая его. Напоследок опускаясь ниже, он непроизвольно скользит по яйцам и достигает его ануса.Вокруг него много наслаждения. Регулус утопает в нём и слегка дезориентирован. Дезориентирован от члена, заполняющего его рот, от нежных и горячих стенок кишечника, обволакивающих его член со всех сторон, от ловких пальцев Барти, массажирующего его задних проход. Регулус очень близок к тому, чтобы захлебнуться или поперхнуться членом.       Вдруг Ремус пятиться назад, моргает и проводит широкой ладонью по щеке Регулуса. Член выскальзывает изо рта и Регулус издаёт странный звук, похожий на хныканье и стон.       — Теперь ты можешь отвести глаза. — Дозволяет Ремус, отходя в сторону.       — Взгляни сюда. — Со сбившимся дыханием говорит Эван.       Регулус следует за голосом и смотрит туда — в место где они соединяются. Он наблюдает, как его собственный член исчезает в заднице Эвана, появляется и снова опускается. Регулус стонет, покрепче ухватившись за бедра Эвана, полностью севшего на него. Кажется, что они вот-вот раздавят его.       — Меня надолго не хватит. — Выдыхает Регулус единственную связную мысль.       — Ну ты уж постарайся. — Ворчит Эван, упираясь руками о его ноги.       Он приподнимается, чтобы упасть обратно и Регулус впивается в бёдра Эвана до синяков. Должно быть, это больно, но Розье не говорит и слова против. Регулус с силой зажмуривается, потому что сил терпеть уже не остаётся. Он так и не смог кончить в тот раз, так что напряжение в его хрупком теле увеличивается в геометрической прогрессии.       Эван скачет на нём с задушенными в самом зародыше стонами, так что эти звуки больше напоминает не стоны, а судорожные вдохи. Регулус подаётся ему навстречу при каждом движении, так что его яйца ударяются о ягодицы Эвана с характерными громкими хлопками. Его голова запрокинута, потому что ещё одного такого вида, как собственный член в заднице Эвана, он больше не выдержит. Кожа вспотела и их тела скользят друг на друге, как мало в душевой кабине. Пальцы Регулуса соскакивают с Эвана, как бы сильно он не цеплялся.       Грудь выгибается дугой в позвоночнике, он запрокидывает голову назад, закатывая глаза. Вряд ли это можно назвать красивой, эстетичной позе. Эван тяжело дышит, опускаясь на него со свистом выдыхая. Долгожданный спазм прокрадывается вдоль по позвонкам, покалыванием разрастаясь внизу живота. Подступающая судорога делает его движениями бесконтрольными и размашистыми. Теперь уже не Эван опускается на его член, а Регулус вбивается в него со всей силы так, что из горла Розье пробивается первый настоящий стон.       И именно в этот момент его угораздило посмотреть вправо. Туда, откуда раздаётся тихий стон Ремуса. Взгляд падает сразу же куда надо — на член, поблёскивающий от смазки Барти, который он вставляет в подготовленный и увлажняющий открытый анус Ремуса. Фиолетовая головка проходит внутрь медленно со стонами от обеих стороны, проникает всё дальше и дальше. С каждым толчком Барти оказывался всё глубже и глубже.       Одного этого хватило, чтобы привести Регулуса в долгожданную точку. Густая сперма вырвалась во внутрь Эвана. Регулус с силой застонал, продолжая вколачиваться в Эван уже не размашистыми толчками, но глубокими, со следами стёкшей по бедрам спермы Эвана.       Он трахал его, пока сам был испачкан его же сперме.       Регулус затрясся в судорогах. Эван глухо стонал, склонившись над ним и положив ладонь на его грудь. Сдерживаемый всё это время оргазм ударил в под дых, выбивая воздух из лёгких и чувство ориентации в пространстве. Голова пошла кругом, как будто он стоял на палубе корабля в разгар буйства вод.       Ягодицы Эвана окончательно прижались к Регулусу. Они тяжело дышали, переводя дыхание, и хватаясь друг за друга как за спасательный жилет. Рядом раздавались нарастающие хлопки и тягучие стоны Барти.       — Да-а-а! Да, вот так, красавчик. Прими меня полностью. Пускай твоя попка поглощает мой член! М-м-м!       Если бы все Регулус не были достаточно раскрепощен к этому моменту, то густо покраснел. Барти любил пошлости, как самого себя. Он неотрывно наблюдает за главным местом их соития, кажется, получая от этого больше удовольствия, чем от самого секса. Он с силой хлопает по ягодицам, от чего те наливаются красной краской, а затем сжимает их с силой.       Регулус, возможно, проклят. В голове просто не укладывается такая картина. Как такое могло происходит непосредственно рядом с ним.       — О, да, наблюдайте за нами! Нам это нравится, верно, горячий парень? — Барти стонет и посильнее бьёт по ягодице. Регулусу хочет покрыть поцелуями эти покрасневшие бедные ягодицы, лишь бы они перестали быть такие яркими. Член по-прежнему находящийся в Эване вновь дёргается.       От просмотра его отвлекает Эван, потянувшийся к нему за лёгким поцелуем. Чмокнув его в губы, он говорит:       — Готов ко второму раунду?       — Кажется, это и был второй раунд.       — Может, — неопределённо пожимает он плечами, отстраняясь. Когда Эван встаёт с него, полу твёрдый член Регулуса выходит из него как по маслу. Весь в собственной сперме. По внутренней части бёдер Эвана течёт его сперма. Только сейчас Регулус замечает, что на его груди и торсе нет следов семени Эвана, поскольку тот не кончил.Честно говоря, минуту назад Регулус сказал бы, что не готов ни к какому раунду. Но сейчас, слушая протяжные стороны Ремуса, удары яиц о зад, шлепки о ягодицы, пошлости, срывающиеся со рта Барти, в который впился глубоким поцелуем Эван, Регулус больше не может сказать подобного. Его член напрягается вновь. Когда он вновь переводит взгляд и наблюдает точками и проникновением в покрасневший зад Ремуса, его член твердеет окончательно.       Барти кончает в Ремуса довольно быстро, не будучи нацеленным на продолжительную игру. Он не любил быть в позиции дающего, а потому она не сильно увлекала его.       — Звездочка, поднимайся. — Воркочет Барти. Дотягиваясь рукой до его плеча, он проводит по нему вниз, чтобы потом взять за ладонь.       Регулус опять же делает так, как ему велено. Сегодня он на редкость покладистый. Эван уже стоит позади Барти, толкаясь в него, пока тот ещё был в Ремусе. Барти чувственно стонет, спиной облокачиваясь на грудь Эвана. Второй рукой он зарывается в кудрявых русых волосах Розье и с силой тянет его назад, чтобы впиться зубами в голую шею.       Тогда то, прежде чем Эван с силой толкается внутрь, доходя до упора, член Барти выскальзывает из Ремуса.       Регулус облизывается, когда видит стоящий колом член Люпина. Тот тоже не кончил. Должно быть, это имеет какой-то смысл — сдерживаться и кончать только в кого-то. Но у Регулуса нет ни времени, ни сил, ни желания думать об этом. Всего его мысли заняты Ремусом, приближающимся к нему.       Прежде чем Регулус успевает ляпнуть то, о чём в будущем, вероятно, пожалеет, он тянется вперёд, накрывая потрескавшиеся губы, своими. Ремус с готовностью принимает его, за талию прижимая ближе. Их твёрдые члены соприкасаются и, испачканные в чужом семени и смазке, скользят друг по другу.       Это незабываемые ощущения. Непередаваемые. В этот момент Регулус ненавидит Барти и Эвана чуточку меньше. Идя, какой бы пугающей и вопиюще невозможной не казалась, вдруг перестала иметь черту чего-то недостижимого. Регулус рад тому, что это случилось с ним. Они трое случились с ним.       Ремус хватает его за ягодицы, с силой сминая их, и притягивает ещё ближе. Да, думает Регулус, так и должно быть. Они должны соприкасаться каждой частичкой своих тел, чтобы между ними не осталось ни одного пустого пространства.       В поцелуе преобладают жадность и страх. Регулус боится, что эти заветные поцелуи, которых он ждал уже несколько лет — последнее, что он может получить. Последнее, что между ними может быть. Хотя этот страх реален и сбудется, как только их необузданные плотские утехи подойдут к концу. В реальности — за пределами этой комнаты, — их союз невозможен. Даже то, что происходило между ними сейчас не имело право на существование. Регулусу безумно повезло, что это случилось с ним. Безумно повезло, что Барти и Эван не могут придержать язык, когда это следует сделать.       Но, пока они здесь, пока их руки и ноги ещё могут двигаться, пока кровь ещё не хлынула обратно в голову, а усталость не взяла вверх над юношеской энергичностью, Регулус будет брать всё, что ему позволено, даже если это означает, что всю следующую неделю он не сможет ходить.       Довольно быстро их поцелуй превращается в борьбу за лидерство. За превосходство и желание обладать одного другим. Регулус зарывается пальцами во влажные от пота волосы на затылке и макушке, кончиками пальцев проходится по шраму в том месте где плечо переходит в шею.       Руки Ремуса сминают его тело, не оставляя без внимания и крохотны миллиметр, особое внимание уделяя анусу. Пальцы Ремуса кружат, растирая сперму Эвана между пальцев, проталкиваясь внутрь.       Регулус со стоном трется о промежность Ремуса, который делает то же самое. Их языки переплетаются вместе, Регулус не может найти места своим рукам, блуждающий по телу Ремуса, ища место, где они могут задержаться. То и дело он натыкался на тонкую кожу шрамов: маленьких и больших, старых и новых, тонких и рванных. Регулус проводит пальцами по ним с особой аккуратностью, словно они тонкая бумага, рвущаяся от неуклюже обращения.       В конечном итоге, они отрываются друг от друга с тяжёлым дыханием и лицо Регулуса оказывается в руках Ремуса, смотрящего неотрывно и в самую душу.В мире больше нет никого, кроме них.       — Ты и Барти… — Шепчет Регулус, прикрыв глаза. Он наслаждается тем моментом близости, которая у них ещё осталось.       — Сложно представить, да? — Усмехается Ремус, прижимаясь лбом ко лбу Регулуса. Он с нежностью проводит пальцем от одной родинки не щеке Блэка до другой. Их было так много. У Ремуса было чем занять себя — он бы мог пересчитать их всех губами.       — Да. — Выдыхает Регулус полусмешком.       Они вновь целуются и мир Регулуса идёт бликами, неясными вспышками касаний, вздохов и стонов. Он теряется в вихре накаленного воздуха и страсти, приходя в себя только когда грудь Люпина упирается ему в спину, а его член проскальзывает между ягодиц при каждом движении ненароком задевая задний проход.       Регулус нетерпеливо и громко сглатывает, гулко стонет низким, не своим голосом, ощутив знакомое наполнение. Ремус вторгается в него плавными движениями, проникая глубже.       Все происходит так быстро, что Регулус даже не пытается остановится и замедлить поток сознания. Он лишь ощущает вибрацию своего голоса, тяжёлое дыхание на липкой от пота коже, и размещённые, плавные толчки, за которыми следует его тело.       Все было очень даже слишком. Так он мечтал ощущать себя — он и Ремус наедине со всем миром, цельные и единые, отдельно от всего мира. Нет и не было ничего вокруг, только они, сплетение в страстном танце тел.       Большая ладонь ложиться на его член, когда мышцы начинают непроизвольно сжиматься и Регулус по-детски хнычет.       — Я понимаю, детка. Но ты должен приберечь это для меня. — Выдыхает на ухо Ремус, двигаясь бёдрами все сильнее и быстрее.       Он входит почти полностью и Регулусу хочет кричать от этой несправедливости. Почему он не может вместить в себя всего его?       — Тогда трахни меня нормально. — Выплевывает Регулус, кусая руку, которая его кормит.       Ремус, тоже давно под властью похоти. Думает он недолго прежде чем полностью выйти из Регулуса и, прежде чем он начнёт возмущаться, медленно войти в него. Добраться туда, куда они ещё не пробирались. Регулус непроизвольно с силой сжимает лежащую на своей талии ладонь Люпина и задерживает дыхание, прислушиваться к новым ощущениям.       Ремус успокаивающе целует его в шею, потолка осторожно толкаться вперёд, медленно и плавно, чтобы не причинить боли. Регулус понимает, что они дошли до конца, чувствуя, как его задница полностью прижимается к промежности Ремуса.       Они оба загнано дышат, словно пробежали марафон. Руки Ремуса Ласково поглаживают его тело, намеренно обходя стоящий колом член. Регулусу практически больно от того, что он не может кончить вместе с Ремусом.       Когда они оба чувствуют себя достаточно уверенными, чтобы продолжить, Ремус начинает движение. Регулусу сложно поверить насколько глубоко внутри него находится член Ремуса, пока тот не выходит полностью из него, чтобы вернуться обратно. Продолжительные стоны вырываются у них обоих.       Ремус двигается снова, полностью выходя. Он задерживается у входа, дразняще обводя головкой кольцо мышц. Довольно скоро Регулус начинает терять терпение, подавая бёдрами назад. Это происходит одновременно вместе с тем, как Ремус входит в него до основания. Яйца удаляются о ягодицы и круг запускается по новой. На долгую разминку их изможденных тел не хватает и уже скоро из размеренных движений Ремус переходит к быстрым и жёстким. Горло Регулуса начинает болеть от стонов, раздирающих его, но замолчать он не в силах, поэтому за него это делает Ремус, грубо хватая его за скулы и поворачивая лицо в бок, чтобы он мог заткнуть его поцелуем.       В этот раз он выходит неуклюжим, потому что они не могут быть сосредоточенных на своих губах, когда внутренности скручивает от надвигающегося оргазма. Ремус все входит и входит в него, а сил, чтобы сдерживаться не остаётся. Он чувствует, как тысячи уколов от самого пупка, до кончиков пальцев на ногах и с громким стоном кончает, сжимая Ремуса изнутри.       Вскоре кончает и он с громким стоном удовольствия.       В глазах темнеет и дрожащие ноги Регулуса больше не могут удерживать его. Если бы не Ремус, поддерживающий его все это время за талию, он бы рухнул лицом в кровать и сил не нашлось даже на то, чтобы перевернуться.       — Редж, ну что же ты наделал! — Он слышит голос Барти, как через вату. Его пальцы слегка немеют от оргазма. Судорога все ещё бьёт его, но ослабляется с каждым ударом. — Позволил пролиться живительной влаге!       — Заканчивай с этим. — Эван ударяет Барти по рукам, когда тот тянется к следам спермы на постельном белье.       — Ауч! Да чё ты?       Регулус не слышит их, а сил сфокусировать зрение нет. Должно быть, они вновь ведут молчаливую перепалку друг с другом. Это заботит его меньше всего, стоит признаться. Его тело ощущается таким неловким, ватным, что координировать движение — так ещё задачка.       — Извини, я ослушался тебя. — Мямлит Регулус слабым голосом. Горло саднит.       Ремус выскальзывает из него, Регулус ощущает ставшую непривычной пустоту. Заботливые руки держат его под рёбрами и аккуратно опускают на матрас. Теплые руки пропадают и холод, как страшный подлый враг, ждавший этого момента, пробирается к нему в грудину. Регулус ежится. До уха долетает возня где-то в отдалении и ругань Барти — привычные звуки для этой комнаты.       Всё возвращается на круги своя: холод подземелий, его окружение — Барти и Эван, да одиночество на душе. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, не так ли.       — Ничего. Мы сильно утомили тебя. — Говорит Ремус, появившись рядом. Губы касаются его виска в мимолётном поцелуи, Регулус вздрагивает всем телом, не ожидав этого. — Не переживай.       Он садиться рядом, он ощущает прикосновение тяжёлого и мягкого одеяла к голой груди. Разлепив глаза, Регулус замечает только Ремуса, ложащегося с ним рядом под одеяло и милой укрывающего его по самый подбородок. Эвана и Барти нигде нет и затуманенный мозг приходит мысль, что они разумно удалились. Едва найдя в себе силы, он переворачивается на бок лицом к Ремусу, который так же лежит рядом.       — Куда ты пропадал?       — Искал палочку и очищал нас и комнату. — Продолжительное молчание затягивается и Регулус даже сквозь накатившую дремоту чувствует на себе внимательный взгляд голубых глаз. — Ты думал, я ушёл?       — Ты должен был.       — Разве?       Разве он должен был уйти? Разве не должен был ли он уйти к лучшей и привычной жизни, которую он знает, как жить? Пробовать что-то новое, лишь на словах и фантазиях что-то остренькое и интересное. В реальности человек, привыкший жить жизнью недовольной, будет оставаться в ней, как в спасительной скорлупе, только завидев перемены на горизонте. Менять свою жизнь — это трудная работа, посильна не каждому. Регулус не мог винить его за это.       Но разве он должен был остаться и, лёжа здесь, задавать этот вопрос? Почему Ремус всё ещё здесь и, кажется, уходить не собирается.       — Я остаюсь, Регулус. Ты не против?       — Почему ты спрашиваешь у меня это?       — Потому что мне важно знать твоё мнение.       Борясь с сильным желанием заснуть прямо сию секунду и проспать долгую вечность, Регулус сильно щуриться. Нет, он хорошо видит Ремуса. Просто так ему кажется, что веки могут не опускать ещё чуть дольше.       Ремус лежит напротив, раскрасневшийся с безобразно растрёпанными волосами, укусами везде, где угодно, в которых Регулус узнает следы от зубов Барти. С припухшими, манящими под плашку гильотины, губами. Голый.              Серые глаза анализируют, скользя по лицу, ища наличие подвоха. Хоть что-то должно было указывать на иллюзию маячившего где-то рядом счастья, на которое он, как всегда второй, никогда не мог рассчитывать. Ведь всё лучшее всегда доставалось первым.       Но Ремус спокойно ждёт его слов с радушной улыбкой на губах. Смотрит так, как никто не смотрел на него. Он смотрит, как на грёбанную драгоценность, произведение искусства. Как на что-то прекрасное. Впервые Регулус чувствует себя до глубины души смущённым не в постыдном смысле этого слова.       — Я не против, Ремус.       Он не находит подвоха, потому что его там и не было, как бы странно это не звучало.       — Теперь ты зовёшь меня по имени? — Улыбается Ремус, широкой улыбкой.       Вместо ответа он, что есть мощи, тянется к его губам. Кажется, каждый раз у них получается совершенно не похожим на предыдущие. С трепетом и ленью сминают губы друг друга. Поцелуй, пропитанный любовью, — так можно это назвать. Останься у Регулуса в лёгких воздух, а не вода, он задохнулся бы снова. Но теперь уже не может.       Регулус затонул в океане голубых глаз.       — С Рождеством, Ремус.       — С Рождеством, Регулус.