искры

Резким движением ладони пуговицы расцепляются, а сердце заходится в бешеном танце. Кроваво-красная своими внутренностями тяжелая ткань ветром относится далеко назад. Кадык на шее заходится, а кровь гонится по всему телу. Улыбка хищно натягивается, а руки, все в рваных ссадинах, перехватывают ледяные запястья другого. Другой улыбается так же, а родившийся страх высоты резко сменяется чистым адреналином. Ветер бьет по лицу, царапая, а ноги дрожат от холода. Они забрались сюда почти в три прыжка, три огромных прыжка, длившиеся пару мгновений. Зубы сталкиваются от незакрывшейся улыбки, а запах пота бьет в нос страшным возбуждением. Голова кружится от давления, а руки движутся почти отдельно. Сердце бухает в ребра изнутри, поднимаясь к сокращающемся горлу. Отдышка от бега, одышка от адреналина, отдышка от страха, отдышка от безумного счастья. Они сбежали. Бешеные, окрыленные удачей вновь — целуются. Странно, но зато быстро. Горячие руки тянут за воротник назад, а шею начинает душить. Нервный смешок и глаза вновь открываются, а руки уже на талии. Вопросительное поднятие руки и вновь улыбка, смешок в ответ и шагание куда-то назад. Шаги. Идеальные, отточенные, как у вальсирующих, идущие в такт друг другу и спокойные с обеих сторон. Один шагает назад, другой направляет вперед. Ледяные руки на плечах, большими пальцами на ключице, горячие сжимают талию, большими пальцами на боках живота. К краю. К краю крыши. Там, где ночь исчезает, оставаясь темными участками только между горящих окон. Дыхание сбивается вновь, а улыбка у человека с горячими руками все хищнее и хищнее. Шаги не меняются, они дополняющие друг друга, доверительные, обязательные. Струйка пота красная, течет по щеке и обжигает льдом от ветра. Голове тоже очень холодно, но сейчас вовсе неважно. Постукивание по ключицам неизвестного ритма и облака. Янтарные глаза напротив и бегающие собственные. Большие пальцы чуть повыше и касаются шеи, а под ними бьется жизнь. Громко и сильно. Шаги замедляются, улавливают ритм друг друга и останавливаются на совсем. Гудение машин — как шестая струна гитары — тяжелые, совсем низко под ними, не задумывающиеся даже, что вот-вот произойдёт убийство. Убийство здравого смысла, когда губы сталкиваются вновь, а в лопатки впиваются горячие пальцы, скомкивая серую кофту. Голова идет кругом, когда в драгоценных камнях глаз отражается высота, а руки от страха сжимают чужое горло совсем чуть чуть. Кончикам пальцев с двух сторон достаточно чуть сильнее надавить и горло сократится на долю секунды. Машины внизу сигналят сиренами от столкновения. Мир переворачивается, и руки на лопатках разворачивают другого на свое место. Теперь видно другие крыши. Теперь видно высоту. Теперь герой, плачущий кровавым потом, улыбается еще сильнее. Теперь герой сидит почти на краю ограждающего край крыши, бордюра. Теперь герой притягивает к себе и, не закрывая глаз, вновь целует, а руки с шеи опускаются на сложенные колени. Ледяные руки дрожат, сжимают не свои колени и переливаются в свете открывшейся луны. Облако отошло, полнолуние отразилось на всем вокруг. На чужих руках тоже. На чужих руках, тянущихся к щекам. На каштановых волосах. На каштановых волосах, растрепавшимся еще сильнее в разы. Поцелуи кричащие. Кричащие о всем, что всем нужно. Краткие, частые. Странно открытые глаза, резко подкусывающие верхнюю губу зубы, бешено стучащее сердце. Взвизгивающие надрывы сирены несчастной машины внизу оглушают. Пальцы сжимают серую ткань на ногах, а спина скоро затечет от таких расклонов. Зато герою хорошо, сидит. Они прошлись по откинутому плащу, там наверняка остались следы. Да и в любом случае на нем родилась и зацепилась грязь и пот. Стирка будет на рассвете, а сейчас только улыбки.