Противен

—Знаешь, Виктор. Ты мне противен. Миг. Судорожный смех обрушился на качка резкой лавиной. Он был хриплый, больной. Искренне радостный, если он мог испытать данное чувство вновь. Даже маска и датчики голоса не могли скрыть его; костюм был частично изломан. —Как банально, Талис.. -вестник проходится вдоль балкончика, опускает шторки, грубо порвав нити, поддерживающие их. Золотой свет Ноксуса слегка померк, оставляя небольшие полосы света, словно разделяя врагов. Бывших коллег. —Я даже возбудился, боец. Джейс горит. Он постепенно умирает, но от трупа его сильно отдаляет его тело. Горячее, мускулистое. Он слишком силён и живуч. Он не труп, не человек, не робот. В нём нет загадки, но он не прост. [ведь я так хочу продумать себе новую болезнь.] Виктор болен. Был. Болен. И будет болен. Но раньше он болел всем телом, а сейчас абсолютно всем, что чувствовал, видел и имел. Он стонал в своей старой Зауновской мастерской, вспоминал сон о том, как тело Талиса лежит под ним, все в порезах и синяках, а руки, покрытые всяческими металлами, проникают внутрь, потрошат, заставляют задыхаться. Он просыпается, стирает руку в кровь, судорожно посмеиваясь и кусая губы в мясо, пока они окончательно не опухают, истекая кровью. Он извивается на грязном хлипком столе, стонет и облизывается, думает, что кровь врага намного грязнее, от неё Виктор ощущает себя мартовским котом. Вестник не чувствует тела. Уже очень давно. Он не видит в себе себя, но видит каждый человеческий грех, каждую деталь, за которую ненавидит эти слабые и бесполезные кожаные мешки. Ненавидит свое тело. Он ценит лишь свой мозг. Мозг имеет слишком много функций, он слишком важен для всего остального, чтобы думать о нём не в первую очередь. Виктор поднимает взгляд на мужчину перед ним. На то, что от него осталось. И это его будоражит. Закатное солнце напоминает алый шар. Окутанный кровью, но горящий слабо и лениво. Ноксиканцы жестоки. Они все войны, бойцы, просто машины в человеческом теле. Виктор не видит в них интереса. Но Талис другой. И молот стоит в стороне, потухая. Подушки с обоих сторон персиковых тонов, но для обоих они практически бесцветны. Джейс слегка мнется, осматривает фигуру перед собой. Его любовь глупа, как и раньше. Виктор ненавидит это. Он не выдерживает, ловит шажок, но не двигается. Металлическая рука хватает за грудки смуглого, наклоняет. Маска в секунду валится с лица Вестника, потому что это его решение. Талис ловит это действие лишь глазами, напрягается, наконец-то приходит в себя и толкает в сторону, где подушек не было. Виктор слабо улыбается от боли, мысленно благодаря бывшее лицо прогресса за это. Сильные ладони ноксиканца грубо лапают тело Виктора, ломая броню, словно в диком порыве ярости. Целоваться никто и не думает. Виктор не даётся легко, но против своей позиции ничего не имеет, ибо бревном не является и ему искренне приятно , до тошноты приятно, что Джейс хочет его , не важно как, во имя, черт возьми, хекстека. Они получат удовольствие не так, как другие. Они продолжают убивать друг друга, даря всё новые эмоции и порывы ярости. Ненависть. Ненависть. Ненависть. —Слабак! -слабый голос кричит во всю силу, пока вообще находится в рассудке. Виктор насаживается на член жёсткими рывками, унижает прекрасное тело над собой, вырывает цепкими бледными ладонями клоки волос, сдавливает орган всё сильнее, пока не слышит тихий нервный рык - помесь злости, боли и удовольствия. Толчки грубые, резкие и мощные, во всю длину. Они должны доставлять боль, чем вызывают бурные эмоции у обоих воинов. Виктор в кровь царапает карамельное тело, его плечи и спину, рычит и обдает ледяным паром жаркое тело, пока оно душит заунита мощной рукой. Его ладони крупные и грубые из-за драк, оружия и прочего, а пальцы до безумия сильны. Он сдавливает, практически не думая о последствиях, чего и не хочет Вик. Оба вновь стоят , облокотившись на перила балкона. Виктор берёт свечу и зажигалку. Он неспешен, и сейчас он любит мгновения, а не истории. Свеча горит, огонь не греет. Глаза обоих пусты, их тела одиноки. —Давай договоримся. В ответ Джейс лишь мнет губы, а ладонь незаметно массирует грубый подбородок и скулы. Он смотрит на огонь, который слабо подсвечивает шрамы на оголенной груди Талиса. Это опыты. Шрамы на плечах и груди - заслуга Вестника. Виктор молчит пару секунд, думает о том, что уже давно решил. —Этот огонь погаснет тогда, когда моя любовь к тебе умрёт. Джейс практически как ребёнок наблюдает за этим, словно по новой, слово впервые видит огонь. Но лишь пару секунд. Лицо старшего приближается к огню скучающе. Он без лишних прелюдий гасит огонь, а потом с долей усталости улыбается, смотря на лицо бывшего коллеги. —Знаешь, ты мне противен.