***
Дорога павших – место битвы ангелов и демонов в самой кровопролитной войне за власть, которая закончилась мирным договором, когда силы обоих сторон иссякли. Война без финала. Эта выжженная тропа, по краям покрытая жёлтой шуршащей травой, при ветре заполняется пыльным туманом; она никуда не ведёт – дойдя до конца, окажешься у обрыва, образовавшегося в результате оползня. Наверное, кто-то из ангелов таким способом избавился от сотен и тысяч демонов, похоронив их под тонной земли. Когда-то здесь был красивый город, солнце играло в витражах домов и звенел колокольчиками смех на нескончаемых свадьбах… Когда-то здесь был мир и покой, и никто не задумывался об ангельской и демонической сущности соседей. Все просто жили. Жили до того момента, пока их счастье не стало крестом на могиле чужой жадности. Этой расщелине нет конца, и нет сытости: я вижу, как из-под ног комьями осыпается земля, исчезая в пасти огромной бездны. Бездны, которая всегда наблюдала за мной. Не пройдёт много времени, как огромный рот поглотит и маленький заброшенный лесничий домик. Он скрипит половицами устало и болезненно, встречая меня старческим стоном, в который вложена лишь одна просьба – убить поскорее, чтобы бедный не мучался. Вокруг пахнет сырым и плесневым деревом, от этого запаха начинает вновь мутить до белёсого силуэта, проскальзывающего перед глазами впереди, – Сэми, пожалуйста, уходи. Тебе здесь не место. Сердце сжимает тяжёлая ангельская ладонь, в бледности кожи и тонкости запястья, умело скрывающая свою силу. Мне холодно, Сэми, хватит… Ты всегда был тёмной трясиной, в которой словно бы все солнца утопили, – ночи с тобой были беззвёздными и упоительно тихими. Это та зловеще-таинственная тишина, заставляющая задуматься о реальности происходящего. Мне никогда не виделись в забвении сны, но ты рассказывал, что они тревожны, молчаливы и спутаны – их сказочность в том, что каждое уродство расплывается под вуалью заспанной пелены в глазах. Ты похож на сон… и я не хотел просыпаться. Сделка с Люцифером началась совсем с другой тишины – это договор между двумя дьяволами, и пусть один из нас и смотрел поверх головы другого в зеркале, лишь губами очерчивая контуры слов, выгода здесь только в том, что от нас остались тела – души в них нет. Наверное, и продавать мне было нечего: это рвущее пространство на куски «да», воткнуло последний нож в спину корчащейся от боли души, и она упала замертво. Было невыносимо легко в первый раз и последующие, потому что я был благодарен Люциферу за то, что он убивает меня, а не ты, Сэми. Я не хотел задерживаться здесь надолго. По своему обыкновению, демон увлечён книгой – одной из сотен тех, которые я не прочитаю за свою жизнь, потому что недостаточно умён и времени у меня тоже мало. Он не замечает меня до тех пор, пока вторая страница на развороте не завершится твёрдой точкой. Но я лишней минуты не останусь наедине с сыном Сатаны: тягучий запах крови и пота пропитал его рубашку ударами отцовской любви. Насколько он одинок, что таскается с Ости? Она каждым своим жестом утверждает желание нагреть местечко рядом с будущим правителем ада задницей сейчас. Люций же не слепой, видит. Люций, как ты тогда сказал, пытается заткнуть пустоту внутри себя книжными страничками и огромными сиськами Ости, Сэми. Его отец растит из него воина или правителя или статую божественного образца, наплевав, что плоть не высекают инструментами для обработки мрамора. Рано отлучённый от матери, изнеживающей его характер, никогда не знавший дружбы и любви – Люцифер просто сгусток избранной крови. Я не хотел бы узнать ответа на вопрос, которым ты задавался, Сэми. Но умерла моя любовь, и теперь внутри гниют чувства – разложение требует кормить его. Сгустки крови идут ему, как каша человеческим детёнышам по утрам. Стягиваю белую кофту без капюшона, обтягивающую меня второй кожей, откидываю на стул в углу – твоя вещь должна быть подальше от демонских грубых рук, которые я вывернул до открытых переломов в тот раз, когда они изорвали твою футболку. Неподготовленная к сексу задница, пощипит, выделит вместо смазки кровь, и восстановится, как и любая относительно несерьёзная рана на нашем теле, но… Что ж, я к Люциферу не от радости. Хуже дня твоей смерти уже не наступит. «Цветы зла» Шарля Бодлера ложатся недочитанной шестой частью на прикроватную тумбочку, судя по двоящимся строчкам, это очередной перевод земной книги на небесный язык. Люцифер так увлечён человеческими поисками выхода из замкнутой для них фигуры бесконечности – жизнь всегда завершается смертью. Для нас исключения Шепфа не сделал, да, Сэми? Натыкаюсь взглядом на красные радужки демона, словно на нож с необсохшей кровью. Сэми, уходи, прошу тебя, уходи прямо сейчас… Ветряной колокольчик, зачем-то подвешенный в дверной арке между коридором и спальней, шумит залакированными деревянными ромбами с неизвестными символами, грубо выдавленными гвоздём. Кто-то проклял это место, я твердо убеждён в этом, слыша шарканье несуществующих ног за спиной. Словно ватные из-за размягчившейся плоти и изломанных костей, ноги тащатся за телом с мерзким звуком. Однако, вслушиваясь в это который десяток раз, вновь убеждаю себя, что это лишь ненавистная висюлька над входом в комнату дребезжит на сквозняке. Люцифер откидывает шею назад, разводит ноги до напряжения ткани брюк в паховой зоне, опираясь ладонями о подгнивший матрац. Он наблюдает за тем, как я потрясывающимися руками сдираю с себя джинсы и бельё, мне не боязно и не стыдно – Сэми, ты снова с презрением смотришь на меня со стула. Полумрак серой грязью ложится на твои широкие плечи, забиваясь в складки кофты. Отворачиваюсь, улавливая мутным, как сточная вода, взглядом квадраты коленок демона и противное желтовато-серое постельное под его задницей, которое не менялось никогда с момента наших встреч. Пепел, павший на твои плечи, Сэми, явно остался с момента, когда я наконец сожгу это место… Это единственное будущее, которое я вижу, и оно в пользу постели рядом с тобой. Наши тела с Люцифером рядом, но никогда не вместе, – с тобой, Сэми, всё наоборот. Сейчас. Затем я лягу в твою могилу, и позволю мёртвым костям врасти в ещё живую плоть. Демон всё ещё молчит, не моргая, смотрит, как я привычно утраиваюсь между его ног. Кажется, Люцифера не интересует расстёгнутая ширинка и стянутые с члена трусы; какая-то аморфная точка мушиных какашек волнует больше, чем я отсасывающий ему. Пытаюсь поднять сморщенный и мягкий член, злясь на то, что мне каждый раз приходится это делать. В собственном паху же до ноющего холода в машонке спокойно. Цепляю зубами крайнюю плоть, приводя демона в чувства. Но его горячая ладонь с шершавой кожей, закрывшая собой веснушки на плече, заставляет пожалеть о том, что я обратил на себя внимание. Мозолистые пальцы впиваются в меня сильнее, красноватая головка тычется в горло, отчего я дёргаюсь назад и сплёвываю на пол слюну смешанную с предсеменем – рвать уже нечем. Стул в углу издаёт протяжный скрип, будто кто-то качнулся на нём взад-вперёд, только одной ногой касаясь пола. Сэми, блять, уйди. Я не могу перестать краем глаза замечать твои скрещенные на груди руки, напряжённые до вздувшихся зеленоватых вен, и холодные глаза во мгле выглядящие совершенно синими. Люцифер смазывает чёрным носком лужицу с пола, хватая меня за волосы и затаскивая на кровать. Простыня едва ли не похрустывает под нами от перепропитки потом. С губ спрыгивает безумная усмешка, когда в голове крутится лишь «убивай меня медленно», но я продолжаю молчать, делая вид, что крик внутри меня, с твоей смерти, Сэми, не замолкающий, давно прервался. Моё тело подобно марионетке, подвешенной за лески к потолку, – одно движение демона, и я вжимаюсь носом в плоскую подушку, вдыхая её пыль внутрь себя поднявшимся серым облаком. Почему-то курение не овладело небесами так, как сделал это глифт. А я бы не отказался от тёплого дыма, горечью выжигающего внутри меня новые дыры. Изрешечивая себя, я бы принимал происходящее вокруг спокойнее, и руки бы непроизвольно не сжимались в кулаки до белизны, комкая между пальцев простынь. Возможно… Ненависть плещется во мне вином, потому что в крови не осталось ничего кроме спирта: Люцифер сжимает одну из ягодиц ладонью и тянет в сторону. Закрываю глаза и считаю до десяти, но на шести уже слышу твой голос, заглушающий вой ударяющих меня лесок, которые оборвались от напряжения: – К чему всё это, Ади? – ковыряешь ногтем изголовье кровати, образуя в лакированной древесине новое уродливое углубление. – О чём ты? – спросонья не узнаю собственный голос, в мгновение ставший непривычно хриплым, будто после удара под дых. – Зачем мы что-то чувствуем? Разве попытка дать чувства существам не провалилась ещё на людях? – твой блуждающий по комнате взгляд останавливается на мне: ты разбудил меня и сделал мишенью. – Мы призваны сохранять мировой баланс… – слишком высокие категории для меня, Сэми, я должен играть шута в этой божественной постановке. – Чувства помогают нам понимать ценность возложенного на весы и заставляют страдать от последствий перевеса. – Думаешь? – насмехаешься надо мной, положив голову на колени и обняв бледными руками голые ноги. – Шепфа не сделал наши чувства одеждой, рабочей униформой, которую мы надеваем, делая выбор в пользу добропорядочной службы, и снимаем, когда ложимся спать. Разве не лучше, чтобы мы выспались и отдохнули, чтобы с новыми силами взяться за его великие задумки? А мы не можем выбрать надеть злость или любовь, она сама напрыгивает на нас, продавливая своим весом… – Мы должны думать о судьбе мира всегда, – прерываю тебя, возражая, и сразу же жалею об этом: глаза сереют, оплавляясь сталью, ты хочешь проткнуть меня, чтобы посмотреть, откуда сочится эта жалкая глупость. – Излишние тревоги мешают организованности и трудоспособности… По сути, мы просто рождены, чтобы страдать. И принимать это, как должное, как великую миссию, возложенную на наши плечи. Если бы я знал, Сэми, если бы я знал… Если бы я смог выбрать, что чувствовать, то сумел бы стянуть с себя любовь к тебе и бросить в сторону, не позволив её камнем на шее утащить на дно этого болота, – я не был бы собой. И не был бы навеки твоим. Только сердце разрывается на кусочки, раскладываясь в деликатесной подаче на твоей тарелке, пуская кровавый сок на фарфоровую белизну. И я хотел бы вырвать его из груди и выбросить, но в каждой вене, в каждой артерии и каждой капилляре острая потребность в тебе, иголкой, лезущая внутрь меня, недвусмысленно накалывая на себя. Дёргаюсь, словно в попытке поднять голову над водой, хватаю ртом затхлый воздух лесничего домика. Люцифер не даёт мне приподняться, оперевшись на руки, не даёт мне встать и уйти, надавливая между крыльями ладонью. Дай ему немного воли, и он вырвет их из моей спины, откинув ненужным хламом. И я буду не против, мне уже не летать свободным… Я сам дал бы ему верёвку, чтобы он обвил ею мою шею, протащил через всю школу, по всем местам воспоминаний, и закончил мой путь, скинув в яму к тебе, Сэми. Но здесь я его жертва и палач. Демон морщится, с трудом проталкивая член в меня, сильнее вцепляется пальцами в основание моего левого крыла, сминая графитовые перья. Его мясистая головка становится болезненно сухой, всё выступившее предсемя безнадёжно размазывается между моих ягодиц; член демона всё ещё в полустоячем состоянии, отчего непослушно скользит направляемый рукой. Боль первого неглубокого проникновения, пронзает позвоночник электрическим разрядом, разносящимся по телу импульсом и судорогой. Это шипение воздуха, вышедшего изо рта сквозь межзубные щели, или это ты, Сэми? Качаясь от рваных толчков в задницу, расфокусированным взглядом, пытаюсь выхватить твой силуэт на стуле. Но тебя нет. У меня паника, и очередное проникновение, мокрым от пота шлепком тронувшее ягодицы, заставляет меня дёрнуться вперёд и отползти к краю кровати. Люцифер раздражённо цокает языком за спиной, и придушивая меня предплечьем, поставленным поперёк шеи, тащит на себя. Сэми, где ты? Где ты? Глаза наполняются слезами не из-за боли в анусе, кровью стекающей по моим бёдрам и склеивающей волосы в паху демона, – меня обуял страх, чувство того, что в мире нет никого, кто бы точил меня изнутри гадким червяком… Я был так счастлив чувствовать, как мелкие ангельские зубы вонзаются в сердце, с трудом пытаясь прожевать хоть кусочек. Я был одержим ощущением тесноты, когда худые ноги сжимали мои бёдра до синих крупных синяков, напоминающих о долгой тихой ночи, когда лишь светлые глаза перед моим лицом горели холодными голодными звёздочками. Мотаю головой, добиваясь желаемого, – Люцифер рычит, падая с кровати. Его нос кровоточит, рисуя красные дрожащие линии по губам и подбородку; он хочет что-то крикнуть, но эти быстро высыхающие полосы тянут кожу, словно зашивая рот нитками. Спасибо, мой убийца. Надеюсь, демон прочитал это в моих расширенных зрачках перед тем, как я наспех одевшись, покинул домик. Бездна зашумела вдали, давясь крупным куском земли, свалившемся в тёмную беззубую пасть. Пусть не волнуется, скоро и я упаду в неё отжившим куском мяса в обмен на вечность с тобой, Сэми. Штаны пропитывает сочащаяся кровь, противно приклеивая джинсу к непослушным ногам, – кажется, я выбрался из омута, задыхаясь от попавшей в лёгкие воды. Но я уже живу в глубоком конце.***
Запах соли, ночного ветра и ладана с первым глотком воздуха заполнил мои лёгкие, перенасытив до удушья. В уголках губ мелькнула кровь, застывшая коричневыми пятнами, похоже, Люцифер успел ударить в ответ перед тем, как ослабить хватку. Моей улыбкой сейчас можно было резать вены… Ты сидишь на своей кровати, гоняя голой ступнёй по мраморной плитке пола маленького чёрного паучка. Медленно опускаешь молочного цвета пальцы на существо, накрывая его, делаешь один поворот стопой влево и один вправо, затем подтягиваешь ногу к себе, внимательно осматривая, брезгливым движением смахиваешь раздавленного паука обратно на пол. – Ты видел плохой сон, Сэми? Матрац твоей кровати стал твёрже с того дня, как ты… ушёл, Сэми. Ложась сюда, словно в твой гроб, я чувствую маленькую, плотно набитую подушку под головой, и тонкое бесполезное одеяло под спиной. В крылья мне упираются грубо обработанные доски… Ты тонкий, как лёд, Сэми, ложись на меня сверху. Так тебе будет тепло и мягко. Только больше не уходи, Сэми. Я только твой. Навеки. Клянусь.