***
Йокогамский изолятор оказывает на Моному гнетущее впечатление. Безликие коридоры, бесконечные решётки, унылая серость. Пачками сплавляя преступников на руки полиции, Нейто никогда не задумывался об их дальнейшей судьбе — и, как и следовало ожидать, ничего хорошего их в тюрьме временного содержания не ждёт. Пока герой шагает вдоль камер, не отводя нарочито расслабленного взгляда от маячащей впереди спины Цукаучи, до него то и дело доносятся смешки и оскорбления. Для раннего утра заключённые слишком активны. — Мистер Герой пришёл платить выкуп за проштрафившегося дружка, а? — Эй, Призрачный Вор, не хочешь составить нам компанию? — О да! Завтра отбываем в Сугамо, я слыхал, там не хватает таких милашек со смазливым личиком. Монома морщится, мысленно считая до десяти. Приходится напомнить себе о том, что идиоты с их сальными шутками и неприличными жестами уже гниют за решёткой. Ничего не изменится, если он от души врежет кому-нибудь из них — только в личном деле появится ещё одно замечание, да он сам станет ещё на шажок ближе к прохождению геройских курсов по управлению гневом. А ему подобные мероприятия набили оскомину ещё в благословенные студенческие годы. Тем не менее, расшатанные нервы и головная боль, волнами расходящаяся от затылка, требуют выплеснуть куда-то накопившуюся злобу. Монома думает о Шинсо. Сколько они уже не виделись… года два? Последний раз был на совместной миссии в Токио — и то, кисло вспоминает Монома, тогда им едва удалось переброситься парой слов. Нейто трудился на подхвате у подпольных про-героев, просто отвлекающий манёвр, пока Шинсо и его ребята — Нейто смутно припоминает, что в той же спасательной миссии принимали участие Наушница и Цукуёми — громили злодеев по полной. Ему оставалось лишь вязать ублюдков в своей обычной эпатажной манере, да разбираться с журналистами, оцепившими место преступления. Но даже с этим он в тот день справился так себе — интервью с того задания вошло в его личный топ самых больших медийных провалов. Неудивительно: как вообще давать профессиональный комментарий о перехвате наркотрафика, когда все мысли только о том, каким возмужавшим — и привлекательным — и, господи, этот голос — стал Шинсо с годами? После той миссии Нейто официально попросил о переводе в Хоккайдо. Поближе к морю, подальше от всего, что напоминало о школьной нереализованной симпатии. План, надёжный, как швейцарские часы, исправно работал — но только до сегодняшнего дня. Какая ирония. Стоило Мономе решить, что он готов отпустить свою болезненную влюблённость, как судьба снова сталкивает их с Шинсо нос к носу. А всё потому, что какой-то придурок решил, будто он умнее всех — и может разбрасываться причудой направо и налево… Вообще-то, к Нейто не в первый раз обращались с просьбой прекратить действие чьего-то квирка. Злодеи часто отказывались снимать эффект собственной причуды, применённой на гражданских или героях, в надежде на освобождение или изменение судебного приговора. Тогда на помощь пострадавшим приходило его Копирование — ведь воруя причуду, он мог и отменять её. Среди его знакомых (не считая, конечно, Айзаву, окончательно потерявшего причуду во время войны) подобный трюк мог проворачивать ещё только один человек. Вспомнив о нём (вернее, о ней), Монома удивлённо округляет глаза и в несколько шагов догоняет Цукаучи. — Я задаюсь вопросом, — он вежливо привлекает к себе внимание. — Почему для помощи Шинсо не позвали Эри Айзаву? «Перемотка» намного эффективнее «Копирования», да и она сама ему намного… ближе, чем я. Территориально в том числе (кстати об этом: Шинсо придётся выплатить ему моральную компенсацию — в свой выходной Нейто не спал, а всё утро трясся в поезде). Цукаучи неопределённо ведёт плечом. — Насколько мне известно, Эри-сан сейчас в летнем лагере. Да и… — он отводит взгляд, что обычно не предвещает ничего хорошего. — Никто из нас не хотел, чтобы она видела Шинсо в таком состоянии. Думаю, он и сам был бы против. Так что Айзава позвонил тебе сразу, как только мы поняли, что преступник не собирается отменять причуду. Монома настороженно хмурится и чувствует, как о рёбра тихонько скребётся тревога, крепнущая с каждой секундой. До сих пор ему так и не сказали, какой именно причудой ударило Шинсо — но он, поглощённый мыслями о грядущей встрече, почему-то заочно решил, что ничего серьёзного не произошло. А теперь выясняется, что на Шинсо и смотреть страшно? Нейто цепляется за фразу «он и сам был бы против». Был бы — подразумевается, что сейчас он настолько не в себе, что не может даже высказаться на этот счёт? Монома давит тяжёлый вздох. Они — профессионалы, и постоянно сталкиваются со всякой жестью. Подпольные герои, такие как Сирена, и подавно привычны ко всему. На четвёртом курсе, когда Монома ещё лелеял надежду на то, что Шинсо может стать его парнем (хах) и не прекращал фанатеть, как маленькая девочка, Кендо как-то осторожно заметила, что встречаться с теневым героем может быть сложно. — Я понимаю, что ты уже четвёртый год по нему слюни пускаешь, — фыркнула она. — Но, знаешь, Яойорозу-сан постоянно жалуется на то, что её девушка пропадает на каких-то ужасных секретных миссиях, хотя ещё даже не выпустилась. Не то чтобы у нас всё было так радужно… но я хотя бы в любой момент могу включить новостной канал и узнать, в какое пекло тебя отправили на этот раз. У героев подполья нет такой возможности. Бумаги о неразглашении, Комиссия, все дела. С тех пор утекло много воды, и Нейто не думал, что когда-либо задумается об этом опять. И вот — пришлось. Пока они с Цукаучи поднимаются на второй этаж, Монома успевает здорово накрутить себя. Он как оголённый провод — готов вспыхнуть в любой момент. Тревожные мысли (что всё-таки с Шинсо? сможет ли Монома помочь?) сражаются внутри его головы с болезненным любопытством (каким он стал? что изменилось за два года? волосы всё ещё не подчиняются законам физики?). Когда детектив открывает тяжёлую дверь без решётчатого окна, Монома задерживает дыхание. Внутри помещение состоит из двух частей, разделённых перегородкой, прозрачной с одной стороны. В левой половине обустроена тюремная камера (так странно, думает Монома, будто у заключённых с нижнего этажа забрали кусок комнаты и перетащили наверх, в офисные кабинеты) — умывальник и полка-кровать. На ней, широко расставив ноги, сидит низкий парень в нелепом злодейском трико. На широком лице — полное спокойствие и насмешливая улыбка хозяина положения. Он не может видеть и слышать, что происходит за непроницаемым стеклом, но Моному всё равно бесит одним своим присутствием. Правая половина, в которой они находятся, больше похожа на рабочий кабинет полицейского. Письменный стол, шкаф, у стены — привинченный к полу (Нейто даже знать не хочет) железный стул. К нему ремнями привязан грязный мужик в подозрительно знакомом комбинезоне. Он глухо ворчит что-то себе под нос и в бессильной ярости дёргает широкими плечами, пытаясь освободиться от пут. Его голова опущена, так что Монома не может разглядеть лицо — видны только пушистые пряди, выбивающиеся из-под капюшона. Они соломенной лиловой чёлкой прикрывают пленнику глаза, и спустя несколько долгих секунд Нейто понимает. — Шинсо-кун? — осторожно спрашивает он. Связанный герой подскакивает на стуле, будто от удара, весь вскидывается, как потревоженный зверь. На Моному смотрят бешеные глаза со зрачками, почти полностью съевшими радужку. Шинсо скалится — его зубы красные от крови, лицо всё в грязных разводах, бровь рассечена и, насколько Нейто может судить, на скуле чернеет здоровая гематома. Почти минуту они с Хитоши буравят друг друга взглядами, а потом про-герой Сирена рычит, выворачиваясь из ремней (о Ками, Монома всерьёз переживает за сохранность его плечевых суставов) и щёлкая челюстью, как какой-нибудь грёбаный зомби из компьютерной игры или фильма ужасов. Нейто хмурится. Не так он представлял себе их встречу. — Теперь я понимаю, почему вы не захотели, чтобы Эри-чан его отмотала, — бормочет Монома, разглядывая беснующегося Шинсо с каким-то болезненным любопытством. Раньше он думал, что Хитоши в любой ситуации остаётся красавчиком — что ж, время пересмотреть некоторые убеждения. Нейто слышит, как позади открывается тяжёлая дверь, и практически заставляет себя отвести взгляд. Теперь их в комнате пятеро — Шота Айзава, мрачнее тучи (как в старые добрые) и с синяком под глазом (а вот это что-то новенькое), заходит в кабинет. Моному сканируют уставшие, покрасневшие глаза — под конец «приветствия» ощущение такое, будто его освежевали. — Это Шинсо вас так? — интересуется Нейто, кивая на лицо Айзавы. Айзава кривит губы. — Паршивец чертовски силён. Цукаучи обходит Хитоши по дуге, падает на второй стул и согласно мычит. Шинсо провожает его диким взглядом, но не пытается обернуться — его внимание теперь полностью приковано к бывшему сенсэю. Монома с удивлением понимает: даже в таком состоянии Хитоши смог оценить, кто для него представляет наибольшую опасность, и теперь напрягся, готовый рвануться из ремней при любой удобной возможности. Оставалось лишь надеяться, что ему такой шанс не выпадет — Нейто честно не хочет связываться с Шинсо, особенно в таком невменяемом состоянии. Он ещё с последнего Спортивного фестиваля помнит — Хитоши действительно чертовски силён. — Меня не было, когда Сирену ударило причудой Токсина, но парни из группы Альфа говорят, что потребовалась вся незадействованная при поимке злодеев мощь, чтобы его скрутить, — тем временем рассказывает Цукаучи, выуживая какую-то бумажку из стопки на столе. — Бедняге вкололи лошадиную долю седативных, ума не приложу, как он так быстро пришёл в себя. Поэтому мы не стали вызывать целителей из госорганов. Они и без того плохо относятся к подпольникам, увидят в таком состоянии — могут и лицензию затребовать. — Токсин, значит, — Монома бросает неприязненный взгляд в сторону человека в «тюремной» части помещении. Тот, понятия не имеющий, что за ним наблюдают через стекло, беспечно насвистывает какую-то мелодию. — И в чём именно заключается его причуда? Чтобы я мог её скопировать, надо понимать хотя бы примерный механизм работы. Детектив с готовностью зачитывает с листка: — «При касании вызывает у жертвы неконтролируемую, звериную агрессию, подавляющую все прочие реакции организма», — он хмурится, явно пропуская какие-то сложные для понимания канцеляризмы. — Прочие эффекты, со слов жертв: потеря памяти, жар во всём теле, желание ударить, укусить, причинить боль… так, это уже нецензурное… — Цукаучи кривится в отвращении. — Или что-нибудь сломать. Несложно догадаться, как именно он пользовался причудой — трогал всех, до кого мог дотянуться, и пока герои выбивали друг из друга дерьмо, сбегал вместе с товаром. — Потрясающе, — саркастично замечает Монома. Во время сражения он обожал красть причуды такого рода — они вносили на поле боя настоящий хаос — но вот самому иметь дело против кого-то с такой силой… Нужно думать на десять шагов вперёд, чтобы потом не пришлось на цыпочках кружить вокруг заражённого товарища, не имея возможности его вырубить. Хорошо, что сейчас Шинсо обездвижен. Нейто поправляет манжеты рукавов, бросает взгляд на часы на запястье. — Обычно контактные причуды вырубает повторное касание, так что это будет быстро. Айзава и Цукаучи переглядываются, и последний встаёт, цепляя со стола ключи. Через мгновение Монома уверенно заходит в комнату к злодею. Тот поднимает голову и расплывается в улыбке настолько широкой, что у Нейто буквально кулаки чешутся сбить её. — Призрачный Вор! Рад встрече, я ваш большой фанат, — хохмит заключённый. — Простите, что не даю руку, жуткий мужик и его дружок-полицейский нацепили на меня наручники. Может, вместо рукопожатия распишетесь у меня на груди? У вас ручка с собой? Монома не менее сладко улыбается ему в ответ. — Обожаю встречи с поклонниками, — мурчит он, оставаясь на безопасном расстоянии от заключённого. — Останови квирк — и я буду готов тебе всё тело разрисовать, — заверяет он, а потом мрачно добавляет. — В твоих интересах, чтобы автографами, а не синяками. — Видишь ли, герой, — с готовностью отвечает парень, разминая явно затёкшие плечи. Нейто никогда не был садистом, но знание, что этому ублюдку неудобно, дарит ему нечто вроде успокоения. — Это место просто напичкано камерами, а вам по закону запрещено выбивать что-то из заключённых силой. Мой адвокат готов подтвердить это в суде, если не веришь. Монома подавляет желание заскрипеть зубами. Самое обидное — преступник прав. — И-и! Хочу заметить, что использование причуды на заключённых тоже преследуется по закону, — злодей улыбается во все тридцать два. — Так что вам придётся меня отпустить, чтобы я полапал парнишку с промывкой мозгов. Если только не хотите, чтобы он кого-нибудь покусал. Нейто с побеждённым видом поднимает руки. Для полной капитуляции не хватает только белого флага. — Ладно, твоя взяла. Видимо, придётся убеждать местный отдел полиции вычеркнуть твоё имя из списка арестованных. Мы ведь не хотим нарушать закон, — он делает шаг к двери, а потом бросает на парня встревоженный взгляд. — Ох, наверное, в этих наручниках жуть как неудобно. Не возражаешь, если я поправлю? Он делает несколько стремительных шагов навстречу злодею. Тот мгновенно бледнеет, но не успевает даже пикнуть, как Монома заботливо подтягивает цепочку наручников повыше, большим пальцем касаясь голой кожи, и отстраняется с преувеличенно заботливым выражением лица. Мать Тереза, не иначе. — Вот и всё. Знаешь, герои ведь должны заботиться о гражданских, — он подмигивает парню и выходит из комнаты, оставляя его бесноваться наедине с камерами видеонаблюдения. Чужая причуда сворачивается тяжёлым горячим комом внутри — Нейто буквально чувствует, как она жжёт и кусает внутренние стороны ладоней. Журналисты частенько спрашивали, ощущает ли он что-то при воровстве причуд. Обычно Нейто отшучивался — почему-то это казалось чем-то… практически интимным. Фантомное ощущение чужой способности, пульсирующее внутри в течение десяти с половиной — одиннадцати, если он выходил на пресловутое «Плюс Ультра!» — минут. Какие-то причуды ему нравилось использовать (на данный момент ветвь первенства в его личном топе «любимчиков» удерживала «Невесомость» Уравити), какие-то — не очень. Квирк Токсина вдохновения пока не внушал. Монома останавливается перед Шинсо и в сомнениях поднимает ладонь. Тот смотрит на неё со звериной яростью и что-то глухо, на грани рычания, бормочет. Если честно, Нейто до сегодняшнего дня и не подозревал, что голос Хитоши может колебаться на таких низких герцах. — Он мне руку не откусит? — нервно усмехается Монома, оборачиваясь на Айзаву и Цукаучи. Детектив с преувеличенной уверенностью качает головой. Сэнсей — чуть более честно и цинично — пожимает плечами. — Весьма воодушевляет, — бормочет Нейто. — Будешь должен, Шинсо-кун. И он опускает ладонь в мягкие волосы, попутно пытаясь активировать чужую причуду. Та, кажется, поддаётся — внутри у него что-то щёлкает, а Шинсо, до этого активно сопротивлявшийся, замирает. Монома прикрывает глаза, пытаясь сосредоточиться — внутреннее чутьё подсказывает, что прикосновение прерывать нежелательно (а своей чуйке Нейто привык доверять, с подобной-то спецификой квирка). Так что он расслабленно перебирает в пальцах короткие лиловые пряди, скользит ниже, к виску. Мысли о школьной влюблённости, в суматохе этого дня отошедшие на второй план, возвращаются снова. Монома с едва ощутимой тоской размышляет о том, что несколько лет назад готов был бы убить за возможность почесать Хитоши за ухом — а потом, желательно, утащить его куда-нибудь на свидание. Правда, возможности так и не представилось. Или намёки у него были так себе, или Шинсо отношений не хотел от слова совсем. Или — третий вариант самый грустный, потому что похож на правду — он ему просто никогда не нравился. Не зря же все вокруг говорили, что Монома на него откровенно вешался, а Шинсо покорно терпел, потому что не хотел обидеть. Удивительно, что Нейто это задевает даже спустя столько лет. — Кхм, Монома, — неожиданно снизу раздаётся охрипший голос. — Понятия не имею, что ты делаешь, но… э-э, можешь прекращать. Призрачный Вор отскакивает от Шинсо так поспешно, будто тот действительно попытался откусить ему руку. Хотя лучше бы попробовал — было бы не так стыдно. Монома напускает на себя расслабленный вид, приглаживает светлую чёлку (той же рукой, которой только что гладил Шинсо по голове!) и растягивает губы в вежливой улыбке. — Рад, что ты пришёл в себя, Шинсо-кун, — искренне выдаёт он. — Как ощущения? К Хитоши подходят Айзава и Цукаучи, до этого наблюдавшие за процессом (какой кошмар, он гладил Шинсо по голове, пока на это пялились его бывший сэнсей и детектив) со стороны. Они помогают Шинсо освободиться от ремней. Герой выпрямляется с болезненным стоном (Мономе, услышавшему это, приходиться усердно делать вид, что не хочет завалить его прямо здесь и сейчас) и, кряхтя, разминает суставы. Нейто честно ему не завидует — сколько часов он провёл, привязанный к железному стулу, в состоянии максимального напряжения? — Нихера не помню, — хрипит Шинсо. — Голова трещит. Что вы, чёрт возьми, со мной делали? Монома почти готов вслух пожаловаться, что он ничего с Шинсо не делал, но очень бы хотел. Но такие признания после того, как они почти два года не виделись, попахивают чем-то нездоровым — поэтому он держит всё в себе. Хитоши рассказывают о произошедшем — вернее, Цукаучи рассказывает, а Айзава вставляет разные по степени уместности «хм» и «хах» — и с каждой секундой он становится всё более напряжённым. На Моному никто не обращает внимания, поэтому он позволяет себе пялиться без опаски. Когда Шинсо в адеквате, смотреть на него — даже грязного и побитого — не в пример приятнее. Широкий разлёт плечей, милая складочка между бровей, когда он хмурится, серьёзный взгляд… — Я кого-нибудь ранил? — интересуется Хитоши. Айзава многозначительно хмыкает, почёсывая синяк под глазом, и Шинсо виновато исправляется. — То есть, я ещё кого-нибудь ранил? Он касается ладонью затылка и ссутулится — излюбленный жест ещё со школы, практически визитная карточка Шинсо-куна. Монома безбожно залипает, чувствуя, как всё внутри со скрипом переворачивается. Это Шинсово движение мгновенно возвращает его обратно в Юуэй — тогда Нейто тоже пялился, правда, издалека. Оказалось, с тех пор ничего не изменилось. Монома может стать хоть трижды успешным героем, войти в топ-пятьдесят Японии, пройти войну — но оторвать взгляд от Хитоши, когда тот смущённо чешет затылок, это выше его сил. Ну разве не жалко? Неужели он до старости лет будет вынужден бегать от этих грёбаных чувств? Нейто, разом вспомнивший о том, каким уставшим и раздражённым он был всего пару минут назад, мысленно вздыхает. — Конечно ранил, Шинсо-кун, — улыбается он снисходительно — В самое сердце ранил мой бедный геройский кошелёк — шестьсот йен от Хоккайдо до Йокогамы это тебе не шутки. Но, думаю, он простит тебя, если закинешь монетку-другую в благотворительный фонд моего агентства. Монома дружески хлопает Хитоши по плечу, салютует Айзаве и Цукаучи, и направляется к выходу. — Был рад повидаться. Всегда на связи, ваш герой — Призрачный Вор!***
Следующие несколько дней, без преувеличения, отвратительны. Едва сойдя с поезда, Монома получает сигнал бедствия от героев, дежурящих рядом со станцией. Пара новичков, только вчера получивших лицензию, пытается предотвратить ограбление ювелирного — пустяковое, если честно, дело, но они не справляются, а поблизости, как назло, не оказывается никого поопытнее. Нейто не испытывает никакого желания ввязываться (тем более, что его костюм благополучно пылится дома), но в итоге чувство долга пересиливает усталость, и он в рекордно быстрые сроки оказывается на месте происшествия, мысленно моля о том, чтобы его кто-нибудь опередил. Чуда, естественно, не случается. Троица злодеев — все в тошнотно-жёлтых костюмах, как грёбаные миньоны — среди бела дня устраивают настоящий беспредел. Из разбитых окон салона валит неестественного цвета дым, где-то в его клубах молят о помощи заложники. Нейто, чувствующий себя грёбаным мессией, раздаёт растерянным героям (по виду, вчерашним студентам — кто вообще позволил им патрулировать без сопровождения?) указания и без зазрения совести копирует квирк одного из них. Сила оказывается сверхскоростью — и Монома, не долго думая, пускается в погоню за злодеями, уже исчезнувшими за поворотом. Он уже мысленно прикидывает причуды преступников — точно дымовая завеса (не опасная для здоровья, он проверил, прежде чем скидывать заложников на плечи горе-героев), возможно, что-то силовое… Обдумать всё как следует не получается — он настигает миньонов аккурат за углом здания и, пока те пытаются сообразить, что это за самоубийца в гражданском, опрокидывает одного из них на землю. Удар на позаимствованной сверхскорости получается отменным — злодей остаётся лежать без сознания. Нейто машинально проверяет его пульс — не хотелось бы отправиться в тюрьму за непредумышленное — и это стоит ему драгоценных секунд форы. Один из преступников отбрасывает его причудой в стену с такой силой, что внутри черепа что-то хрустит. Так Монома убеждается в собственной правоте (определённо, что-то силовое) и едва не отключается. Чудом увернувшись от брошенного в него следом куска арматурины, он стонет сквозь зубы и мотает головой. К счастью, сражаться с сотрясением ему не приходится, потому что в следующее мгновение всех присутствующих ослепляет знакомая кислотно-зелёная вспышка. — Чёрт возьми, это Деку! — вопит кто-то из оставшихся миньонов. Нейто сплёвывает кровь и устраивается у стены поудобнее — теперь ему остаётся только смотреть. Мидория вяжет злодеев в считанные секунды и закидывает их на плечо, будто грёбаные пушинки. Позёр. Убедившись, что плохие парни нокаутированы, герой номер один поворачивается к нему с перекошенным от волнения лицом. Ну сейчас начнётся. — Монома! То есть, Призрачный Вор? Хотя ты без костюма сейчас — что ужасно безответственно, ты что, кинулся на злодеев с голыми руками? — так что, чисто теоретически, я должен обращаться к тебе по имени! Так что, Монома, ты в порядке? Прости, что задержался! В данный момент Нейто как никогда понимает Динамита. Болтовня Деку действует на нервы, даже несмотря на то, что тот только что избавил Моному от участи быть превращённым в кровавый фарш. Кажется, удалось отделаться сотрясением — голова кружится и слегка тошнит, но к этому Нейто успел привыкнуть ещё в студенчестве. Он убирает волосы с лица и строит Деку одну из своих самых очаровательных улыбок (тех самых, которые потом попадают в эдиты вроде «призрачный вор-сама крадёт причуды и моё сердечко», над которыми издеваются Куроиро и Кендо — но эй, Монома любит всех своих фанатов и их творчество!). Как бы то ни было, ему стоит поблагодарить героя за помощь. — Я грязный, мокрый, воняю, как собака, и, как выяснилось пару часов назад, абсолютно безнадёжен в романтике. Так что я абсолютно не в порядке, и меня бесит, что из всех людей мне приходится обсуждать это с тобой, Мидория-кун. Монома распахивает глаза и в неверии касается ладонью губ. Погодите, это он сейчас выдал? Кажется, планировалось сказать нечто вроде «Всё хорошо, спасибо за помощь» — и уж никак не вываливать на Деку плаксивую тираду маленького ребёнка. Мидория, явно не ожидавший от него таких откровений, выдаёт глубокомысленное «э-э» — но, к его чести, приходит в себя гораздо быстрее самого Нейто. — Чёрт, кажется, тебя задел квирк одного из злодеев, — он расстроенно поджимает губы. — Мне только что передали информацию по причудам этой банды, среди них есть парень, который… э-э, запрещает людям врать? Если подумать, совсем не боевая сила… хотя невероятно полезная, конечно! Даже представить не могу, как легко им взламывать сейфы — достаточно просто попросить код, а ведь… — Мидория. Заткнись. Деку послушно прекращает бубнить и сочувствующе наблюдает за тем, как Нейто откидывается на стену, мгновенно шипя от боли, огнём охватившей затылок. — Если тебя это утешит, — Мидория солнечно улыбается. — То я тоже безнадёжен в романтике! Да, как и было сказано раньше, следующие несколько дней отвратительны.***
— Нейто, ты в курсе, что посадил на футболку ещё одно шоколадное пятно? — Кендо морщит нос, пальцем рисуя в воздухе силуэт, видимо, пресловутого пятна. Монома без особого интереса оттягивает подол: клякса от мороженого похожа на бегемота. Или чью-то задницу — возможно, ту самую, которой к нему регулярно поворачивается жизнь. Оказалось, что эффект «Божественной исповеди» (причуды того идиота; а ещё говорят, что Монома пафосный) длится три дня — два из них Нейто рвёт и мечет, рубя правду-матку направо и налево, а на третий наконец смиряется и позволяет Кендо превратить его гостиную в плюшевую крепость. Они притаскивают подушки и пледы, обкладываются снэками и нон-стопом пересматривают «Секс в большом городе». Не бог весть какое интеллектуальное развлечение, но для утомлённых мозгов Нейто — самое то. Кендо умница, как и всегда — отключает ему Интернет и отрубает мобильный, чтобы правдолюбивый как никогда Монома не мог поделиться истиной со всем миром. Он и так, кажется, на грани увольнения после того, как высказал начальнику в агентстве всё, что о нём думал. Но это проблема Нейто из будущего. Настоящий же апатично кладёт в рот ещё одну ложку мороженого. — Этой футболке от небольшого пятна хуже не будет. Один раз я облился колой, но не закинул её в ведро с грязным бельём, а продолжил ходить ещё несколько часов, потому что забыл об этом. За три дня привыкший к действию причуды (иногда та заставляет его озвучивать всё, что крутится на языке), он даже не истерит теперь — просто пожимает плечами, мол, против правды не пойдёшь. Выражение лица Кендо сложно понять: Монома никогда не думал, что человек может выглядеть разочарованным, испуганным и смертельно уставшим в одно и то же время. В конце-концов она просто закатывает глаза. — Господи, неужели это тот же самый человек, который выбрал для геройского костюма чёртов выпендрёжный смокинг. — Фрак, — машинально поправляет Монома, с тоской царапая ложкой дно опустевшего ведёрка. — Чёрт, мороженое закончилось. Ты не хочешь сбегать за новым? — О да, сплю и вижу, как я шатаюсь ночью по Аобэ в поисках твоего дорогущего мажорского мороженого, — ворчит Кендо, но всё равно поднимается. В пижамных штанах Мономы, с пятном от подушки на щеке и в носках с грибами (мерч Комори, естественно), она выглядит такой домашней и уютной, что у Нейто в груди разливается тёплое чувство, которое иначе как «семейным» не назовёшь. — Иногда я задумываюсь, делаю ли я достаточно, чтобы заслуживать дружбу такого хорошего человека, как ты, — задумчиво бросает Монома, поднимаясь с пола и следуя за девушкой в коридор. Спустя мгновение сообразив, что ляпнул, он раздражённо прикрывает рот ладонью. Но поздно: Кендо расплывается в растроганной улыбке и прижимает руки, сложенные лодочкой, ко рту. — О-о, Нейто, — воркует она. — Даже не смей, — шипит Монома, открывая дверь на лестничную площадку. Кендо, с телефоном и банковской карточкой в руках, едва успевает накинуть на плечи куртку, как он выталкивает её из квартиры. — Оказывается, и ты можешь быть очаровательным, если хорошенько приложить головой об сте… — О Ками, просто иди и купи мне мороженого! — рявкает он и захлопывает дверь. Теперь она вовек ему этого не забудет. А ведь Нейто только стряс с неё обещание никогда не напоминать о тех многочисленных признаниях в любви Шинсо, которыми он так охотно разбрасывался в последние дни… воспоминания о Хитоши снова погружают его в пучины самобичевания. Кендо всегда удивляло, каким на самом деле жалким (она называла это ранимостью, но как будто он не знал) мог быть Монома — тот самый Призрачный Вор с репутацией главного шоумена и выпендрёжника геройского мира — особенно, в вопросах любви. Она просто не знала, сколько на самом деле бравады ему требовалось, чтобы кое-как штукатурить внутреннюю неуверенность в себе. Психолог в Юэй, анализирующий его бесконечные издёвки в адрес А-класса, назвал это чувство комплексом неполноценности. Монома обходился более едким — убожество. И то, что его угораздило влюбиться в самого крутого (и по совместительству, незаинтересованного в отношениях) парня на курсе, а потом безрезультатно сохнуть по нему столько лет, уверенности в себе не добавляло. Из саморазрушительных мыслей его вытаскивает стук в дверь. Сверившись с часами, Монома хмурится — и десяти минут не прошло, а Кендо уже здесь. Он зачёсывает светлую чёлку набок и плетётся открывать, не переставая ворчать. — Ты что, украла у какого-то ребёнка ролики, чтобы так быстро добраться? — недоумевает он, воюя с замком. — И с каких это пор ты вообще стучишься в… э-э, Шинсо-кун? Кажется, реальность даёт сбой. Или у причуды того злодея внезапно открываются какие-то невероятные побочные эффекты вроде галлюцинаций. Или Монома просто сошёл с ума — если честно, СМИ пророчат ему это после каждой эпатажной выходки, он давно готов. Или — самый невероятный вариант — за дверью его квартиры действительно стоит Хитоши чёртов Шинсо. Он выглядит намного лучше, чем когда они виделись в последний раз — отросшие волосы уложены (уложены?!) чуть набок, синяки практически исчезли, и даже щетина на подбородке придаёт ему лёгкий романтический флёр. Хотя, возможно, Мономе так только кажется из-за глаз-сердечек, которыми он обзаводится, стоит Шинсо оказаться в непосредственной близости. Кстати о нём: Шинсо, явно чувствующий себя не в своей тарелке, вскидывает руку в слегка заторможенном приветствии. В другой руке у него, кажется, коробка с тортом. Да что за нахрен происходит? — Шинсо, у меня галлюцинации, или ты правда заявился ко мне на порог в одиннадцать часов вечера? — моргает Нейто, облокачиваясь о косяк двери. От растерянности он даже не соображает, что можно пригласить Хитоши войти. — Тебя снова пришибло злодейской причудой, но на этот раз ты решил не дёргать меня в другую префектуру? Монома ненавидит то, как по-сучьи звучит сейчас — но, к великому сожалению, эффект злодейской причуды не позволяет фильтровать речь. Чёрт возьми, причуда! Нейто только сейчас понимает, что оказался нос к носу с крашем именно в тот момент, когда может как на духу выложить ему всё на свете. Кажется, судьба его ненавидит… и, похоже, все переживания отражаются прямо у него на лице, потому что Хитоши хмурит густые брови. В глазах у него — немой вопрос. — Всё окей? — осторожно интересуется он. Монома торопливо кивает, глуша порыв закрыть рот рукой, чтобы не сболтнуть лишнего. О Ками, почему Шинсо выбрал именно этот момент, чтобы зайти?! Хитоши, понятия не имеющий о душевных терзаниях Мономы (и явно не собирающийся растворяться в воздухе в ближайшее время), с сомнением кивает и наконец объясняется. В его хриплом голосе слышатся усталые нотки. — Я просто хотел зайти и поблагодарить тебя за помощь с Токсином лично. Пытался звонить, но телефон был выключен. Обратился в агентство, но твой босс наорал на меня. Сказал, ты на карантине. Очень нервный мужик, я так и не понял, чем его выбесил. — Ты тут ни при чём, Шинсо-кун, — Монома нервно расчёсывает бровь. — Недавно я сказал ему, что он — жирная двуличная свинья, так что-о, думаю, Кахиро-сан просто был не рад слышать моё имя. — О, — отзывается Шинсо. Какое-то время они молчат — Нейто судорожно вспоминает, как выглядит сейчас (надо было переодеться, пока была возможность — почему Кендо не заставила его сжечь эту чёртову футболку вместе с чёртовым пятном от мороженого), а Шинсо просто залипает куда-то в пространство. Наконец, ему это надоедает, и он неловко трёт шею. — Ну, тогда я пошёл? Не хочу мешать. Монома, в ужасе от самого себя, хватает Шинсо за рукав куртки, чем приводит того в полнейшее замешательство. — Ты не мешаешь! — восклицает он чересчур громко. Тут же исправляется, заканчивая почти шёпотом. — На самом деле, я очень не хочу, чтобы ты уходил. Ну вот и всё. Теперь остаётся только умереть. Брови Хитоши взлетают вверх — кажется, Нейто никогда не видел его таким удивлённым. — Монома, с тобой точно всё хорошо? — интересуется он практически обеспокоенно. Кажется, он волнуется за Нейто — от осознания этого в груди теплеет, а на лицо просится глупая улыбка. Самое ужасное, что даже злодейская причуда тут ни при чём — не из-за неё Монома такой нуждающийся в заботе озабоченный гремлин. Он хоронит это чувство глубоко внутри, а потом вслух бросает в сторону ругательство. Шинсо терпеливо ждёт объяснений, не отводя от него взгляда. Это мешает сфокусироваться, но Нейто наконец каким-то образом выдавливает: — Вообще-то, не совсем. Ты будешь смеяться, но несколько дней назад меня тоже зацепило причудой одного мерзавца, — он опускает тот факт, что «зацепило» равно «со всей дури впечатало в стену», растягивает губы в небрежной усмешке. — Эффект долговременный, поэтому я не появлялся в агентстве эти дни. Шинсо хмурится и открывает было рот, но Монома торопливо прикрывает его собственной ладонью. — Если ты собираешься спросить о причуде, то лучше не стоит, — предупреждает он. — Серьёзно, ответ тебе не понравится. — Хорошо, тогда я могу хотя бы спросить тебя о самочувствии? — иронически фыркает Шинсо, убирая чужую руку от своего рта. Монома извиняюще улыбается (кожу всё ещё покалывает там, где её касались чужие обветренные губы) — Температура 36 и 7, умеренный аппетит, лёгкая головная боль, в основном — всё в порядке, — рапортует Нейто с готовностью. Это безопасная тема, спокойная, и он с удовольствием за неё цепляется. Болтать с Шинсо о пустяках, пока тот нависает над ним на пороге его же квартиры — что может быть лучше? Хитоши улыбается краешком губ (Монома убить готов Айзаву за его дурное влияние — это явно вина сэнсея, что Шинсо не демонстрирует нормальную широкую улыбку, которая, как Нейто знает, у него в арсенале всё-таки есть). — Весьма подробно. Ты готовился, или просто так ревностно относишься к здоровью? — Не я. Кендо заставила меня померить температуру пару минут назад, — Монома закатывает глаза, отрепетированным жестом примадонны откидывая чёлку назад. — Ей показалось, что я покраснел. — Оу. Ты с Кендо, — кажется, Шинсо мрачнеет (это заставляет Моному занервничать — он что, ляпнул что-то обидное?), намёк на улыбку исчезает из изгиба его рта. — Романтический вечер? Ты уверен, что я не мешаю, держа тебя здесь? О нет-нет-нет, он же не мог настолько неправильно истолковать происходящее? Монома округляет глаза. — Романтический вечер? — неверяще переспрашивает он. — Она мне как сестра, господи! Честно говоря, меня не особо привлекают девушки, — как только это признание слетает с его губ, Моному уже не остановить. Ведомый причудой какого-то фрика, он несётся на ошарашенного Шинсо, как бронебойный поезд или Деку на ста процентах Одного-за-Всех. — Мне всегда нравился только ты, и если бы я и хотел устроить с кем-то «романтический вечер», который нормальные люди называют свиданием, кстати, то только с тобой, Шинсо-кун. Мы могли бы обниматься, целоваться и разговаривать, и я бы сказал, какие у тебя милые волосы и красивые глаза, и классная задница, и на самом деле, это всё, о чём я мечтаю ещё со времён Юэй. Выпалив это, он словно сдувается. Сразу становится легче дышать — а вот о Шинсо, от удивления приоткрывшего рот, такого не скажешь. В полумраке лестничной клетки, разбавленном только мягким светом, льющимся из его квартиры, да крохотной электрической лампой-панелькой на потолке, Мономе кажется, что про-герой Сирена — страшнейшая кара всех террористов, контрабандистов и убийц, работающих в подполье — покраснел. Одна мысль об этом заставляет скулы Нейто покрыться отвратительным жарким румянцем. Он отводит глаза, и тишина между ними становится практически невыносимой. — Какая… странная причуда, — наконец выдавливает Шинсо. Монома не успевает ответить, потому что именно этот неловкий момент выбирает для своего появления Кендо, о которой он уже успел начисто позабыть. Сначала на лестнице виднеется только её огненно-рыжая макушка, затем — злые глаза, устремлённые в телефон, и только потом — вся девушка целиком. На локте у неё покачивается пластиковый пакет, и она явно не сразу замечает, что на площадке не одна. Увидев Моному и его неожиданного гостя, Кендо растерянно замирает. — Хитоши Шинсо? — она удивлённо поднимает брови. Монома буквально может видеть, как скрипят шестерёнки в её голове. Наконец девушка ойкает, делает страшные круглые глаза, и торопливо подходит к ним, чуть ли не закрывая Нейто своим телом. — Слушай, ты выбрал не самый удачный момент для визита. Моному поразило квирком недавно арестованного злодея. Судья, помнишь такого? Который не позволяет людям лгать. Монома строит ей самые ужасные из гримас, на которые только способен — но у Кендо на затылке нет глаз, и она остаётся в блаженном неведении, продолжая сдавать его с потрохами. Очевидно только из самых дружеских намерений (это самое ужасное: он даже злиться на неё не может, потому что девушка уверена, что сейчас спасает его, а не топит) — Так что лучше сейчас с ним наедине не оставаться, — смеётся Ицука, не замечая, как неуловимо меняется Шинсово выражение лица. Монома за её плечом тихонько сползает по косяку, призывая смерть. — Такого наговорит, жуть. — Да уж, — соглашается Хитоши спустя пару мгновений. — Просто жуть. Нейто, закрывший лицо ладонями, отказывается в это верить — но, кажется, в голосе Шинсо слышатся веселье и… что-то, отдалённо напоминающее нежность. Так он мог бы разговаривать с ним во снах и школьных фантазиях Мономы, но никак не в реальной жизни, не на этой лестничной площадке, где тусклая лампочка и Кендо стоит между ними с уморительно-растерянным выражением лица. Нейто чувствует, как она отходит от него — а потом слышит очень нехорошее, наполненное осознанием «ой». — Я, пожалуй, сбегаю покурю, — чирикает Ицука и в считанные секунды исчезает на лестнице. Пакет с мороженым всё ещё комично покачивается у неё на локте — Монома слушает, как удаляется пластиковый шорох. Всё, что угодно, лишь бы не открывать глаз и не встречаться взглядом с Шинсо. Тот, судя по звукам, приседает рядом с ним на корточки. — Существует ли вероятность, что ты забудешь об этом разговоре? — сипит Нейто, не отрывая ладони от лица. — Никакой, — признаётся Шинсо мгновенно. — Разве что меня ударит каким-нибудь квирком амнезии. — Думаю, три злодейские причуды за одну неделю — многовато даже для таких неудачников, как мы. — С чего ты взял, что мы неудачники? — в голосе Хитоши слышится улыбка, и Монома рискует убрать наконец-то руки. В конце-концов, ему же не пять лет, чтобы прятаться в домике! Когда он открывает глаза, лицо Шинсо слишком близко, а его глаза тёмные и смеющиеся в слабом электрическом свете. Возможно, Нейто всё же нужен домик. — Наверное, нехорошо так говорить, ты всё-таки пострадал… но я считаю, что мне повезло. Что ты рассказал об этом. Сам бы я не решился спросить. Монома облизывает пересохшие губы. Шинсо прослеживает это движение взглядом, и уголок его рта дёргается, а зрачки расширяются. Это помогает Нейто взять наконец себя в руки — и пусть внутри у него всё переворачивается, кажется-возможно-наверное сейчас это… взаимно? Одна мысль об этом наполняет его решимостью, и Монома подаётся вперёд, застывая в считанных миллиметрах от чужого лица. Их дыхание перемешивается, и Нейто испытывает непреодолимое желание признаться ещё сотню раз — но теперь злодейская причуда ни при чём. — Это нечестно, — жалуется Монома вместо этого. — Когда причудой ударили меня, я наговорил тебе кучу комплиментов. А ты в такой же ситуации чуть руку мне не отгрыз. Требую справедливости. Шинсо нерешительно тянется рукой к его лицу — и, получив от Мономы торопливый кивок — кладёт широкую ладонь на щёку, мягко поглаживая. Вид у него при этом до безобразия счастливый. Нейто думает о том, что, возможно, Хитоши никогда не был «незаинтересованным в отношениях». Возможно, до него просто туго доходит. Наверное, Мономе стоило бы сказать о своих чувствах словами через рот. — И какой именно справедливости ты хочешь? — фыркает Хитоши, почёсывая его за ухом (интересно, думает Нейто, это в отместку за ту ситуацию в камере?) — Позволить тебе отгрызть мою руку? Или начать восхвалять — как ты там говорил — твою классную задницу? Монома краснеет и раздражённо притягивает засранца к себе за воротник куртки. — Для начала можешь просто меня поцеловать. Шинсо охотно его слушается — и Нейто готов признать, что, возможно, последняя неделя выдаётся не такой уж и отвратительной.