Повод для встречи

Джонни – о да, до сих пор просто "Джонни", что вы, какие формальности, – поправляет перед зеркалом светлые, аккуратно уложенные волосы и примеряет лучшую улыбку. Он не собирается надевать черные очки в этот раз, да и необходимости в них – по крайней мере, настоятельной – нет. У Джонни зеленые глаза, чуть более яркого цвета, чем его кожа. Не черные, миндалевидные – обычные человеческие. И это замечательно. Джонни уверен в себе, а уверенность – уже половина успеха. Офелия на работе, усердно добивается собственной мечты – добраться до вершины криминального мира. А он... Ему, как политику, необходимо много социальных контактов. Хотя союз с криминалом – прежде всего; поэтому Джонни сделает всё, чтобы дорогая жена ничего не узнала. Джонни Смит, член городского совета, честный парень – ждет машину, которая должна отвезти его на... деловую встречу. Цирцея Бикер – уважаемый ученый. Лицо своего исследовательского института, как о ней говорят. Ее даже, по слухам, приглашали в ГСУ профессором – но эта женщина отказалась. Она рыжая и зеленоглазая, как ведьма из детской книжки. А еще недвусмысленно дает понять, что ее привлекают физически развитые блондины – не только ее собственный муж. Джонни, пожалуй, всё равно. Он только отмечает между делом, что Цирцея не накрашена – и к лучшему, слишком много косметики его отталкивает. Они ужинают и разговаривают о пустяках. Джонни любезно улыбается, внимательно смотрит, делает попытку ненавязчиво узнать иные вкусы своей собеседницы, кроме кулинарных – да, она предпочитает дорогие блюда, особенно если за них платит пригласивший, и охотно соглашается на ничего не значащие тосты. Они чувствуют всё возрастающее дружелюбие, и это хорошо. Джонни политик, ему нужны друзья – как раз одного не хватает для повышения, а лучше – для верности – даже двух. Он внимательно смотрит на Цирцею Бикер, улыбается – ему не трудно – и старается понять, что нужно ей самой. А потом они выходят на задний двор ресторана, где составлены какие-то давно не используемые барные стойки и старые потертые столики, и возросшее до определенной степени дружелюбие уже позволяет им обняться. Далеко не по-дружески. Цирцея не отталкивает его. И целует сама – требовательно и уверенно. Джонни знает, что Цирцея – ровесница его матери и сама уже мать. Но это не имеет значения. Она расстегивает дорогой пиджак, в котором он заявился на эту встречу, медленно проводит пальцами по его груди. Джонни чувствует себя не столько объектом желания, сколько объектом эксперимента. Но он ее хочет. Она рыжая, как ведьма из детской книжки, а отец говорил, будто в древности их вид – Опылительный Техник так и не научился говорить "мы, симы..." – называл ведьмами и колдунами ученых. Странных, пугающих, лезущих холодным скальпелем разума вглубь неведомого. Может быть, ее колдовство – в том, что Джонни жадно целует плечи уже полураздетой женщины, закусывающей губу, чтобы откровенно не застонать. Может быть, это тоже объяснимо с научной точки зрения. Ее пальцы деловито возятся с его брюками. Не дразнят и не ласкают, просто освобождают и так готовое к работе орудие. Джонни думается, что она должна называть этот орган именно так, из всех обычно используемых эвфемизмов, но он отметает эту мысль. И снова упрямо наклоняется к губам Цирцеи, до кажущегося хруста стискивая ее в объятиях, и последнее, что на ней остается – юбка – уже совсем скоро перестаёт им мешать, сорванная резким нетерпеливым жестом. Вечер летний, теплый – они не рискуют замерзнуть, особенно когда Джонни подхватывает Цирцею под бедра – она худая и достаточно легкая для тренированного сима, – и усаживает на одну из тех самых барных стоек. Она сидит, беззастенчиво раздвинув ноги – готовая и не испытывающая ни капли стыда. Зеленые глаза – почти такие же, как его собственные, – полны желания, но что-то в этом желании тревожит Джонни. Однако, он слишком хочет Цирцею, чтобы задумываться – и она резко охает, ощутив в себе его плоть. Джонни не нежен, ничуть. Он не намерен любить Цирцею – он трахает ее, просто удовлетворяя внезапно вспыхнувшую страсть на заднем дворе общественного места, как мог бы удовлетворять с извлеченной с рабочего места кассиршей. Хотя это не его жизненный приоритет. Но тоже помогает завести знакомство, время от времени. Джонни двигается резко, Цирцея мотает головой, как кукла, но все же не закрывает глаз. И находит время вновь провести ладонью по его покрывшейся потом груди, как будто прикосновение к зеленой – инопланетянской – коже возбуждает ее сильнее всего остального. Джонни наконец выдыхает сквозь зубы – не вскрикивает – когда последний раз толкается в нее и кончает. Он сразу же отстраняется и поворачивается вокруг себя, чтобы найти одежду. Цирцея продолжает сидеть на стойке, голая, хотя должна бы тоже поспешить. Какая-то пожилая симка, проходя мимо по своей надобности, ойкнула и пробормотала что–то вроде "ой, стыд!", поспешив отвернуться. Неизбежный риск, когда занимаешься этим в общественном месте. Цирцея проводит рукой по своим половым губам – жестом, напомнившим Джонни прикосновение к его коже, столь же неторопливым и поверхностно–нежным – и подносит пальцы ко рту. Глаза ее, наконец, прикрыты. Она облизывает пальцы. – Если будет ребенок – у него будет зеленая кожа, как думаешь? Джонни вздрагивает. – А глаза? Какие у него будут глаза? Обязательно зеленые? Или все-таки как у прочих ваших? Голос Цирцеи спокоен, в нем звучит разве что отстраненная заинтересованность. Она сползает со стойки и позволяет себе одеться. А Джонни вспоминает ее воспитанника – Нервного Предмета, как его называли, – и вспоминает странности разговоров о собственном сыне Бикеров. Летний вечер неожиданно становится для него холодным. Кажется, теперь самоуверенный член городского совета понимает, зачем Цирцее была нужна эта встреча.