Финал

Ипполит садится на кровать — та отвечает тихим, грустным скрипом, а юноша поднимает взгляд в окно: на улице темно, во дворе не души, как и внутри дома. Холодно. Муравьёв-Апостол берет со стола, который находится рядом с изголовьем кровати, чашку — в ней давно уже остывший чай, а потому делая глоток юноша морщится. Ипполит тяжело вздыхает, отставляет полную чашку чая обратно и встает с кровати. Внутри пустота, нет ничего и даже нечем поделится с самим собой, хоть безумно хочется, потому что волнами накатывает уныние, а выслушать некому. Слишком плохо последнее время. Да и вообще: кто у Ипполита остался? Он ведь в бегах, не понятно как юношу не нашли ещё здесь, а ведь должны были. Ипполит не прячется сильно, прямо сейчас находится в пустом доме брата Сергея, и ждет, что в любую секунду откроется дверь, зайдут жандармы и заберут Муравьёва-Апостола с собой навсегда. Юноша облокачивается спиной на холодные ставни, а все-таки съезжает по ним на пол, поджимая к груди колени: все тело пробивает на слабую дрожь — это от холода. Не чувствует Муравьёв-Апостол рук и ног, голова ватная и едва способна реагировать на мысли, в глазах все расплывается, но что странно совсем не от слез, а сил нет вовсе. Желания делать что-либо нет, ничего совсем нет и кажется, будто мир уходит из под ног: все приелось, опостылело, от всего долгое время тошнит. Ничего не спасает, а что спасало ранее, так это стихи, которые сейчас и вовсе отказываются идти в голову. Вокруг нет ничего, пустота, а потому хочется плакать — от безысходности. На улице начинается слабый снег и это на Ипполите явно скажется, если он хоть на секунду сможет из своих мыслей выйти, хотя даже и холод не способен привести юношу в чувство. Ипполит с горечью и некой досадой оттягивает свои веки вниз руками — на тонкой коже под глазами запечатлились недельные синяки от недосыпа. Зеркала у Ипполита под рукой нет, но он явно представляет свои глаза: хлипкие, пронизанные красными каппилярами, опухшие от слез, усталые. Муравьёв-Апостол морщится и поправляет выбившиеся из-за уха волосы. Проходит пальцами по угловатым скулам, по впалым щекам, касается немного сломанного в районе переносицы носа: со дня битвы уже боль прошла. Как-то снова пусто и тошнит от всего: ну а что с этим сделать? Воспоминаниями медленно доходит юноша до того момента, когда все пошло наперекосяк. Прежде ведь и Михаил был рядом, и Стас: не было ни дня когда проснулся бы Ипполит один, с того момента, как познакомился с такими прекрасными ребятами, а сейчас где они? Даже лучше бы и не вспоминать. Муравьёв-Апостол выбегает из дома быстро, набирает в руки горсть снега и умывает, а скорее резко охлаждает им свое лицо, лишь бы отвлечься от мыслей на ощущение боли от ледяных снежных игл, которые пронизывают кожу, а не получается. Изо рта Ипполит отплевывает комья снега, а по ощущениям это будто пробивающаяся из глотки кровь — мерзость. Брови Муравьёва-Апостола съезжают к переносице — юноша явно пытается сосредоточится; холод вынуждает его-таки вернуться в дом и закрыть деревянную дверь. Её скрип может привлечь ходящих в округе жандармов, хотя после того, что здесь произошло, наверно никто и не решится тут искать. В Трилесах и Василькове больше не души: только лишь призраки погибших бродят здесь и Поля, которому некуда податься. Ипполит в отчаянии сильнее кутается в шинель и чувствует что рука, прижатая к лицу, вдруг становится теплой — неожиданно для такого холодного вечера. Ипполит отнимает ее от лица и видит лишь то, что на ладони капли крови — наверно идет из носа от переживаний; последствия контузии, но разве это сейчас важно? Муравьёв-Апостол утирает кровь с губы, руку небрежно запускает в волосы: в них тоже наверно появится кровь, но так мальчик будет ближе к своим товарищам.

Вспышка. Поля держит в руках пистолет крепко, не смотря на то, что те дрожат — не хотят слушать мальчика. К Муравьёву-Апостолу со спины подбегает Михаил Щепилло, хватает его за плечи, а после утягивает в ненамеренные объятия: ребята падают в снег.

— Ты что творишь? — сквозь ветер Михаила слышно плохо, но Поля напрягает слух и что-то слышит, на что лишь тихо усмехается: он ведь Стасу поклялся убить себя, так почему Щепилло мешает ему выполнить клятву? Анастасий бы поступил так же как Ипполит. Точно-точно.

— Пусти меня Миш, пожалуйста. — Щепилло поднимается со снега, прежде помогая встать Ипполиту, и первым делом из рук его забирает пистолет.

— Рано еще тебе клятву исполнять. Иди к Стасу, а еще лучше вовсе уходи: мы не умрем, обещаю. — Михаил улыбается, но дальше Ипполит помнит слабо: память ведь плохие моменты стирает, верно? Помнит лишь мальчик как подхватил Михаила под руки, а из тела Щепилло вылетело несколько пуль, насквозь.

Тошнит. Ипполит встает с пола, ходит кругами по комнате, снова запускает руки в волосы: их некуда больше деть, а нервы поглощают рассудок, не дают думать спокойно, снова и снова возвращают в тот день..

— Стас! — Ипполит кричит громко, и все солдаты вражеские слышат его, к нему бросаются, но и Кузьмин слышит, наперевес со шпагой перед Муравьёвым-Апостолом встает — с первого же удара убивает двоих вражеских гусаров.

— Уходи, Поля. — цедит сквозь зубы Анастасий злобно, но Ипполит чувствует в злобе его нотки заботы, потому не винит офицера и не уходит, лишь ближе подбирается под свистом пуль и тянет Кузьмина на себя за край шинели.

— Миша... — язык заплетается, руки, обагренные кровью предательски дрожат, губы расплываются в слабый оскал. Больно? — Миша погиб. Убили, слышишь? Надо вынести его отсюда. Кузьмин поджимает губы: видно, офицер очень старается сдержаться, но по щеке его стекает одинокая слезинка — сдержаться в такой ситуации оказывается очень уж сложно. По глазам юноши видно — в его груди что-то вдруг разломалось, треснуло и разбилось на мелкие кусочки.

— Миша.. — смакует на языке имя с горьким привкусом, повторяет несколько раз, чтобы осознать что на самом деле произошло, а после резко на себя тянет Полю за рукав его рубашки. — Уходи. Я сказал уходи, значит уходи. Я вернусь к тебе, я найду брата твоего и Михаила, уходи. — Ипполит с непониманием смотрит на удаляющегося Кузьмина. Прогоняет? Но почему? Неужели Ипполит не достоин исполнить клятву? Юноша возвращается к своей повозке, в которой на многочисленных одеялах и вещах всё так и лежит пистолет Анастасия. По коже головы и рук проходит до одури приятная дрожь, от которой так и хочется просто лечь в снег и никогда более не вставать: замерзнуть, и покончить со всем этим наконец. Ипполит поднимает пистолет, взводит курок. Но перед глазами пустота, будто даже силуэт брата — Сергея мелькает и Муравьёв-Апостол моргает несколько раз: отгоняет видение. Нажимает на курок. Слабо. Не смог. Нажимает снова, после от себя прочь отбрасывает пистолет. Осечка.

Ипполит снова возвращается к столу с остывшим чаем, делает глоток, морщится от металлического привкуса на языке: видимо вовремя воспоминаний очень успешно юноша прокусил до крови губу. Муравьёв-Апостол трет глаза усиленно, будто хочет их выдавить из орбит, но боль не проходит потому юноша закрывает их: это чревато новыми воспоминаниями.

Поля стоит на кургане. Можно ли этот холмик так назвать юноша не знает, слышал лишь краем уха, что Сергей принес сюда тела Анастасия и Михаила, и похоронил, хоть крест поставить не смог: не позволили. Муравьёв-Апостол окидывает взглядом импровизированную могилу: недалеко от нее в землю воткнута балка, а к ней прибита веревка: символическое повешение для тех, кто похоронен здесь? Ипполит скептически хмыкает, а из глаз его медленно текут слезы. На лице юноша вовсе перестал показывать хоть что-либо, потому что даже сейчас он не понимает, чувствует ли хоть что-то, а слезы текут сами: наверное слишком много было напряжения в последнее время и вот итог. Муравьёв-Апостол встает на колени, касается свежевырытой земли руками, после прикасается к ней лбом, и вдруг ясно ощущает, как позади него появляются Михаил и Анастасий: оба юноше на плечи кладут руки и улыбаются: Щепилло своим любимым лисьим прищуром, а Анастасий спокойно, даже скорее гордо: Поля хочет верить, что Кузьмин гордится именно им.

Ипполит морщит нос и снова касается синяков под глазами руками, массирует ладонью лоб, на котором медленно вздуваются венки: больно, голова просто раскалывается. Юноша дышит размеренно, ощущает свое дыхание на ладонях, и резко садится на кровать обратно. Жар поступает к лицу, потому юноша ложится на прохладную простынь и собирает волосы в пучок, но резинки нет — пучок тут же разваливается: волосы метаются по подушке, а Поля ворочается. Плохо. Мутит. Воротит. В голове лишь несколько фамилий крутятся и больше ничего. Только уныние, отчаяние, тоска, а ведь не так давно все было настолько хорошо, что сейчас юноше кажется даже, будто все это был просто сон. Скоро Полю найдут здесь: не удастся ему долго прятаться и тогда мальчик наверняка повторит судьбу своих любимых друзей: повешение, только не символическое, а пока Ипполит сходит постепенно с ума — один в пустом доме, в пустом городе, лишь с могилой свежей недалеко от Трилес, к которой ходит Муравьёв-Апостол каждый день. Ждет, когда схватят его там и отвезут хоть бы и в Васильков, где наверняка повесят. Но это все будет потом, а пока мальчику главное не убить себя. Ведь пистолет все еще с ним и каждую ночь Ипполит все больше хочет нажать на злосчастный курок..