Veniam.

      — Кавех? Кавех, всё нормально?       Аль-Хайтам с тревогой в голосе задал этот вопрос после того, как постучал в дверь и попытался открыть её. Дверь не поддалась, соответственно, оставалось лишь говорить и вслушиваться в ответы собеседника. Парень закрыл книгу, придерживая пальцем на том месте, где он остановился.       — Уходи. Сию секунду, прочь.       — Кавех, пожалуйста, давай поговорим, открой дверь—       — Проваливай!..       Голос юноши за дверью стал более слабым и высоким. Слух секретаря уловил тихий рваный вздох. Младший сконфуженно охнул, но позиций не сдал. Наоборот, он ещё раз настойчиво подёргал дверную ручку, словно надеясь на то, что дверь откроется самостоятельно.       — Да отъебись ты от этой двери, что она тебе сделала, в конце-то концов?!       — Кавех. Просто открой дверь.       — Что ж ты за человек такой…       Послышалось шуршание, какие-то тихие хлопки, затем шаркающие шаги по скользкому полу. Замок щёлкнул, дверь резко дёрнулась в сторону Аль-Хайтама (видимо, архитектор решил убить своего сожителя ударом дверью в лицо), но тот успел отойти на безопасное расстояние, вместе с этим выронив книгу. Перед лицом Хайтама стоял, вцепившись мелко дрожащей рукой в свою же одежду, Кавех, разъярённый, словно одичалый. Светлые волосы были собраны в небрежный низкий хвост, под глазами — тёмные синяки. В другой руке парень держал Мехрака — своё удачное изобретение — и сумку, которая была наполнена какими-то мелкими вещами. Аль-Хайтам изумлённо вздёрнул брови и застыл на месте. В момент оцепенения Кавех решил сделать несколько шагов, но секретарь тут же преградил ему дорогу.       — Пропусти меня, — прорычал архитектор сквозь зубы.       — Куда ты собрался?       — Какое тебе дело?       — Кавех. Я спросил, — тон его стал серьёзным, холодным, — куда ты собрался. В твоих интересах ответить.       — Ухожу я. Всё, не мешай…       Здесь из груди старшего вырвался прерывистый вдох. Аль-Хайтам напирал. Через несколько пройденных спиной вперёд шагов архитектор почувствовал, как его лопатки прижимаются к стене в комнате. Секретарь сверлил его взглядом, одновременно жёстким, почти пустым, но в то же время умоляющим. Кавех не мог сохранять зрительный контакт. Руки совсем ослабели, и Мехрак вместе с сумкой упал на пол, издав какой-то короткий писк. Это было унизительно.       — Вот как всегда, надо тебе влезть туда, куда не надо…       — Кавех, я…       — Да что Кавех?! Ты хоть что-то другое можешь сказать? Где моё «Прости, что оскорбил тебя, прости, что надавил на больное своими словами, прости, что не подумал, прежде чем говорить», а?! — он неистово замахал руками, показывая своё недовольство.       — Послушай…       — А, ты и не планировал просить у меня прощения, самовлюблённый ублюдок, — нервы были на пределе. Обстановка стала натянутой, словно струна, которая вот-вот порвётся от напряжения. — Конечно, а зачем? Зачем извиняться, если можно просто всё замять? Извиняться ведь для слабых, для особо тупых. И никого не волнует, что мне теперь настолько херово, что я просто хочу исчезнуть, провалиться под землю, чтобы меня никто никогда не нашёл.       В этот раз Хайтам лишь промолчал. Элементарно не нашёл слов, чтобы ответить на всё то, что сказал старший. Конечно, он был неправ: сердце секретаря разрывалось от ощущаемой Кавехом боли, которую он проецировал на себя самого.       — Ага, молчишь! — с каким-то болезненным злорадством воскликнул юноша. — Так теперь ты ответь на мой вопрос: тебе хочется, чтобы мне было больно? Тебе хочется, чтобы я рыдал?       Архитектор поднял взгляд на собеседника, его губы едва заметно подрагивали. Младший сглотнул ком, подступивший к горлу, и неожиданно для себя сдержанно кивнул.       — Пойми, я не со зла, — Аль-Хайтам умолял о прощении одним лишь взглядом, потому как после всего дерьма, что он наговорил, говорить об этом вслух было стыдно.       Внезапно повисла тишина. Лишь тихое дыхание парней изредка её прерывало. Прошла всего пара мгновений, но казалось, что эти мгновения были долгими минутами. Вдруг Кавех громко всхлипнул и в тот же миг повис на шее младшего, обвив её своими руками и уткнувшись лицом в изгиб ключицы. Всё его тело пронизала сильнейшая дрожь, Хайтам уже чувствовал, как холодные слёзы падают на его кожу. Единственное, что он смог себе позволить — неловкие объятия и поглаживания по спине юноши. Несмотря на слёзы, мешающие даже дышать, архитектор умудрялся отпускать едкие комментарии.       — Т-ты… Ты у-урод. Я-я тебя нен-нави-ижу.       — Я люблю тебя.       — Почему… П-почему ты т-такой…       — Какой?       — О-от-твратительный.       — Малыш, я… Мне жаль. Прости за всё то, что я говорил.       И снова молчание. Лишь вздохи и всхлипы прерывали его, разрывали тишину. Одна рука Аль-Хайтама переместилась на затылок юноши.       — Может, ты сядешь?       — Иди н-на хуй.       —… Резонно.       Кавех скованно захихикал, всё ещё продолжая задыхаться от плача. Он достаточно успокоился для того, чтобы поднять голову. Свет в комнате показался ему слишком ярким. Глаза заметно покраснели, ресницы были мокрыми, некоторые слиплись в отдельные пучки, синяки под глазами словно стали больше. Сердце секретаря пропустило удар, сам он заметно занервничал. Руки его перестали касаться старшего.       — Подумай хорошенько. Может, правда стоит сесть? Ты еле на ногах стоишь.       — Пёс с ним уже, — архитектор махнул рукой, совершая прерывистый вдох, обогнув собеседника, уселся на край своей же кровати и снова всхлипнул.       — А теперь, когда ты спокоен, не пытаешься куда-то уйти, мы можем обсудить, что произошло, и расставить все точки над «Ё». Согласен? — Кавех задумался, но затем нервно закивал. На его лице не осталось больше ничего от минутого желания посмеяться, он вновь стал серьёзным. Хайтаму показалось, что где-то внутри парня он своими руками убил жизнерадостного ребёнка, каковым и был весь Кавех, и сейчас с ним разговаривает его печальная, обозлившаяся на весь мир копия.       — Ну, начинай.       Аль-Хайтам потупил взгляд, стиснул зубы, из-за чего те издали тихий скрип. Ему было сложно начинать эту речь. В голове мелькали обрывки из диалога, который стал причиной ссоры… — Кавех, ты снова со своими чертежами? — Начальник устанавливает нереальные дедлайны… — архитектор отложил карандаш в сторону, поднимая взгляд на вошедшего в кабинет Аль-Хайтама. — Я просто не хочу потерять работу. — Я до сих пор думаю, — секретарь скрестил руки на груди и закатил глаза, — почему ты сам не можешь устанавливать себе сроки. — Я… Меня уволят. Я просто должен работать усерднее, меня повысят или типа того, и всё будет нормально, я тебя уверяю— — А тебя совсем не смущает, что ты из-за своей работы почти со мной не общаешься? Ты не вылезаешь из своей берлоги целыми днями. Столько планов коту под хвост! — младший уже начал медленно повышать голос. Кавех замялся, не зная, что и отвечать. — А что… Ну… — Вот тебе и «ну». — А что, ты думаешь, что делать подобное так же легко, как и твои отчёты? — юноша начал вскипать, но пытался держать себя в руках. — Знаешь ли, да. Тебе особенно, — Хайтам повысил голос ещё на полтона, — у тебя рука набита. Только ты с одним чертежом сидишь неделями, если не месяцами. — Ну так ты сядь и попробуй, в чём проблема? — съязвил старший, надеясь, что этот неприятный разговор сейчас же закончится. — Я, несмотря на должность, ценный сотрудник, знаешь ли… — Был бы ценным, ты бы давно руководил там всем. И вообще, кому ты нужен без своих работ? Ты, бедный, зацикливаешься на таких вещах. Не надоело? — Аль-Хайтам… — Кавех почувствовал потребность ответить. В процессе он подхватил карандаш со стола. — Я знаю, что я нужен тебе, и ты не сможешь меня переубедить. — Идиот, — на следующей фразе секретарь перейдёт почти на крик. — Со мной-то всё ясно. А что бы мать твоя сказала, ты вообще подумал? Нужен ли ты ей такой непробиваемый? Ты ничего не добьёшься, если будешь задницу в кабинете просиживать! — Ах, вот как?! — он уже задыхался от обиды, которая огромным комом встала поперёк горла. Упоминание матери в разговоре всегда становилось для Кавеха огромной психологической проблемой. — Да я… Ты… — Ты делаешь недостаточно, чтобы заслужить признание. Старший издаёт прерывистый вздох, похожий на вскрик. Секунда молчания, и Кавех срывается с места, отбрасывает свой старый карандаш в угол комнаты и стремительно удаляется. До Хайтама доносится щелчок закрытого дверного замка.       — Кави, как ты себя чувствуешь? Мне принести воды?       — Сиди и объясняйся, — архитектор вздохнул, пытаясь сдержать желание разрыдаться снова.       — Понял, — Хайтам осторожно опустился на стул рядом с кроватью собеседника. Стул резко скрипнул, но остался стоять, как обычно. Нужно было как-то начинать… — Солнце, пойми, я правда не хотел, оно вырвалось само, и я не успел даже понять, что произошло…       — Мгм.       — Я понимаю, каково это, и мне не хотелось бы допускать ошибок твоих родителей… Снова. Я хотел и до сих пор хочу стать для тебя надёжным человеком, с которым тебе будет комфортно. И мои… Кавех?! — секретарь подорвался с места и стремительно приблизился к старшему.       — Н-нет-нет, прод-должай… — всё же, сдержать ещё один приступ истерики не получилось. Те слова Аль-Хайтама стали подобны ножу, который беспощадно вогнали в чувствительное сердце архитектора по самую рукоять.       Младший проигнорировал эту просьбу, усаживаясь рядом с Кавехом на кровати и прижимая его к себе, опять начиная гладить по голове. Старший ответил, снова обвил руками его шею и точно так же спрятал своё лицо.       — Господи, прости… Я исправлю всё. Исправлю.       Снова всхлипы, только уже более громкие, снова его тело дрожит не то от страха за то, что всё, сказанное Хайтамом ранее, может подтвердиться, не то от стыда за то, что он снова рыдает, уже второй раз за последний час. В этот раз Кавех молчит, не позволяя себе надавить на чувство вины, хотя минуту назад твердил бы себе, что стоит. И они сидят в тишине некоторое время, неважно, сколько именно. Старший стискивает пальцами одежду Хайтама, иногда случайно щипая его спину, и тут же извиняется, хотя собеседнику это и не нужно. По истечении этого неопределённого промежутка времени архитектор относительно приходит в себя, перестаёт содрогаться и жадно глотать ртом воздух. Это, несомненно, хорошо… Аль-Хайтам одним движением руки как бы просит партнёра немного отстраниться, чтобы взглянуть ему в лицо. В голове секретаря пронеслась мысль о том, что когда старший плачет, это выглядит даже красивее, чем обычно, но тут же отмахнулся от этого, понимая, что так нельзя. Кавех отвёл взгляд в сторону и шмыгнул носом.       — Успокоился? — Хайтам мягко уложил свою ладонь на скулу собеседника, оказывая немалое воздействие на настроение старшего. Второй, в свою очередь, кивнул и согласно замычал. Первый же выдохнул с облегчением. На губах появилась едва заметная игривая улыбка. — Так что я хотел сказать?.. Я уже и не помню…       — О-о-о, нет, только не начинай это снова, — несмотря на то, что его голос заметно дрожал, архитектор смог выдавить из себя подобие смеха, пока подтягивал ладонь к лицу, чтобы стереть лишнюю влагу. Младший осторожно перехватил его руку, уложил её на своё плечо и самостоятельно утёр тому слёзы.       — И как же долго ты терпел?       — Ну… Долго. Достаточно долго, иначе я бы не… Ты понял.       — Угу.       И в который раз их со всех сторон обволокла тишина, звенящая, спокойная. Неожиданно Кавех поднял на собеседника взгляд с каким-то странным, просительным выражением лица. Хайтам усмехнулся, понял, что к чему, и через мгновение уже прильнул к его губам. На языке теплился солёный вкус чужих слёз, губы начало немного пощипывать. Они делали это спокойно, размеренно, никто не давил, не ускорял темп. Этот поцелуй получился очень смазанным и таким по-детски неуклюжим, словно эти парни были двумя подростками, которые только недавно перешли с помидоров на людей; это вызывало у обоих улыбку.       — Кави, прости. Я буду держать себя в руках.       — Ой, заткнись! Ты хочешь ещё раз меня успокаивать?       — Звучит, как угроза, — Аль-Хайтам залился тихим низким смехом, прикрывая глаза.       — Это она и есть! — Кавех подхватил, сейчас будто между делом шлёпая парня по плечу ладонью.       — Ты ведь не злишься?..       — Нет, — архитектор сказал это быстро, коротко, словно отрезал, но пытливый взгляд секретаря вынудил его рассказать правда. — Ну… Только если слегка.       — И что я должен сделать, чтобы заслужить твою благосклонность?       — О, я в пустыне недавно таких милых пустынных лис видел… Можно их?..       — Ка-а-аве-эх.       — Пожа-а-алуйста? — старший захлопал ресницами, и тут всегда серьёзный, непоколебимый Аль-Хайтам растаял.       — Ладно… Ладно. Пойдём за ними вместе позже.       — Йей! Спасибо! — юноша наградил секретаря звонким поцелуем в щёку. Затем он уложил свою голову на чужое плечо и умиротворённо прикрыл глаза. Боль не такая сильная, какой была изначально, но она есть, и должно пройти время, прежде чем рана затянется до конца.       Да, Аль-Хайтам согласился впустить в свой дом диких животных для того, чтобы угодить Кавеху, сделать его счастливым. Всё же, такие моральные потрясения никому на пользу не пойдут... И эмоции в себе копить тоже нельзя. В какой-то степени даже хорошо, что старший сорвался именно в этот день, потому как никто не знает, что требовалось бы делать, если бы это случилось позже и в другом месте, в другой обстановке. И под покровом жаркой сумерской ночи, размышляя о том, как ещё он будет заглаживать свою вину перед архитектором, Хайтам ещё долго бодрствовал, обнимал со спины светловолосого юношу, который уже давным-давно мирно сопел, пребывая в царстве Морфея и радовался, что всё же не позволил ему уйти.