Ромашки и лилии

Он был заложником в Японии. Вместе с Нанналли, они должны были быть заложниками правящих семей… Но разве может быть сын и дочь императора быть заложниками, когда у него таких же как они — три десятка? Японцы это тоже понимали. Потому и сдружились. Сузаку и Кагуя, ровесники Лелуша и Нанналли, тоже дети правящих семей, шести Великих домов Киото, были рады познакомиться и подружиться. Хотя Кагуя и побаивалась их, позже поняла, что опальный наследник престола с сестрой-инвалидом — едва ли угроза. Скорее союзники. Но даже так не стала сближаться. А Сузаку стал неотъемлемой их частью. После смерти Марианны и предательства Чарльза, Лелуш и Нанналли оставались одни друг у друга, и ставший частью их небольшой семьи Сузаку был… Был очень кстати. Сильный, не такой умный, как Лелуш, но добрый и верный. Генбу, Тодо и многие другие японские члены парламента понимали, что Лелуш и Нанналли — заложники для любой страны, даже для родины, поэтому позволяли держаться за Сузаку. Дети, разумеется, ни о чем не подозревали… Дети сдружились и жили в мире. Сузаку не видел смерти и не видел боли, хотя его учили сражаться. Лелуш видел смерть и боль, хотя сражаться его не учили. Нанналли, узрев смерть и боль, закрыла глаза. Их тройка стала неразделима и дружна, каждый занимал свою роль и держался друг за друга. Один за всех и все за одного, принцип рыцарей, а не самураев, но Сузаку не был против. Они были такими разными, до ужаса, до того, что могли бы перегрызть друг другу глотки, будь они постарше… Но они были младше. И различия для них были интересны, это было что-то новое. Разве может что-то новое быть опасным? Позже Лелуш размышлял над этим. Действительно… Если бы он знал, что это «новое» окажется настолько опасным… Ах, если бы он только знал, он бы никогда не задавал этот вопрос… Был поздний вечер, нормальные люди уже спят в это время. И Нанналли, и Генбу, и все остальные тоже спали. А Лелушу и Сузаку не спалось. Они сидели на крыше и болтали. — Вон та звезда называется Сириус. Она считается самой яркой на ночном небе. Вон там — Бетельгейзе. — А это? — Бета созвездия Кассиопея. Кстати, вон там, не особо далеко, туманность или галактика Андромеды. — Почему или? — Потому что раньше все думали, что это туманность, но потом определили, что это всё же галактика, но туманность слишком хорошо прижилось, поэтому каждый называет, как ему удобно. — Мм… — Сузаку улыбнулся. — Ты так много знаешь о небе, Лелуш. — А ты так много знаешь о земле, — хмыкнул Лелуш, улыбаясь. — Быстро пояснил мне, что это была мокрая пыль, а не грязь. — Да ну тебя, — отвернулся Куруруги. — Да шучу я! — засмеялся Лелуш, опуская взгляд с неба на землю. — Мм? А это что за цветы? — Где? — Сузаку повернулся обратно. — Вон там, у дерева. — Там? — Сузаку аж передернуло, когда он увидел цветы, на которые указывал Лелуш. — Лелуш, это же паучья лилия! — А что в ней такого? Ты аж вздрогнул, — Лелуш в ответ внимательнее вгляделся в тьму. — Красивый цветок… — Это же цветок смерти! Его на могилах сажают! — заволновался Сузаку. — Вот как?.. — взгляд принца погрустнел, а сам он опустил голову. — Может, посадить его в маминых садах, если вернемся?.. — Если? Разве император не станет возвращать вас, когда отношения между странами наладятся? — брови Сузаку метнулись вверх. — Император? Еще бы ему не было на нас плевать… — Лелуш сжал кулачки и отвернулся от цветов к Сузаку. — Слушай, Сузаку, а какие у тебя любимые цветы? — Любимые цветы? — Сузаку моргнул и, чуть подумав, ответил: — Ромашки! — Ромашки? — Лелуш удивленно хлопнул ресницами. — Да, ромашки, а что? — Сузаку наклонил голову в сторону, недоумевая. Лелуш, чуть задержавшись, засмеялся. — Эй, что смешного? — Ничего, — Лелуш успокоился. — Ты простой, и цветы у тебя любимые тоже простые. Мне стоило догадаться. — А у тебя какие любимые цветы? — спросил Сузаку. — У меня?.. — Лелуш чуть помолчал, снова опустив голову. — У меня… Не знаю. Я не обращал на цветы внимания… — Но тебе же понравилась паучья лилия? — Ну, вид у нее красивый… — Тогда будет считать, что твой любимый цветок — лилия! Лелуш засмеялся. — Ладно, будем считать так!

***

Встреча в школе была неожиданностью для обоих, но держались они оба хорошо. Держались чертовски хорошо. Делали вид, что незнакомы, а потом спокойно поговорили на крыше, обнялись, как следовало лучшим друзьям… А Лелуш вдруг почувствовал, будто в его груди что-то дернулось. Он подумал, что просто ёкнуло сердце, радость встречи, разве может быть иначе… Ах, он отдал бы всё, чтобы в этот момент не чувствовать ничего… Они разговаривают после учебы, потом Лелуш ведет его к Нанналли… Он думает, что так выглядит счастье, особенно когда в груди будто расцветает чувство радости… Он провожает Сузаку до выхода, предлагает остаться на ночь, но Сузаку отказывается. Завтра утром ему сначала на службу, а потом уже в школу… Служба… Это ужасное слово отдается болью в сердце. Сузаку служит империи, которая уничтожила его дом, которая повинна в смерти его отца, пропаже его сестры и горе разлуки, которое преследовало обоих много лет. Он служит отцу Лелуша, служит его братьям и сестрам… То, что до этого расцвело в груди, вдруг сильно ударило оттуда же. Лелуш схватился за стену и подумал, что от таких мыслей у него скоро панические атаки будут… Лучше бы это всё-таки были панические атаки…

***

Дни и ночи проходят, а в груди у Лелуша всё сильнее давит. Еще хуже становится, когда рядом Сузаку… Он узнал, что спасла его лучшего друга его младшая сестра, Юфемия, которая будет назначена вице-наместницей 11 зоны после смерти Кловиса, чью кончину чуть не повесили на Сузаку. Она поручилась за него и потребовала тщательного расследования, вследствие которого выяснилось, что убийцей оказался навестивший брата Одисей. Когда правда вскрылась, наследного принца тут же лишили прав на престол и всех привилегий. Лелуш был рад, что Сузаку был спасен принцессой, тем более его такой добродушной сестрой, как Юфи… Но каждый раз глотал обиду, когда в разговоре упоминалась принцесса Юфемия. Тем более, когда ее упоминал Сузаку. Потому что всегда только в положительной ключе. Только с благодарностью. Только често и справедливо. Сузаку иначе не умел. И каждый раз по Лелушу это било сильнее всякого удара. В груди с каждый днем было всё тяжелее и болело всё сильнее. Будто что-то прорастало в самих легких и перекрывало кислород в присутствии Сузаку, при упоминании им Юфемии… Но ни температуры, ни головной боли, ни дрожи, никаких признаков болезни у Лелуша не было, а волновать всех понапрасну, имея шанс быть пойманным на том, что он принц, было просто опасно. Лучше уж перетерпеть боль единожды, чем… А потом снова и снова выслушивать рассказы Сузаку о том, что принцесса позволила ему стать рыцарем, о том, что теперь он ее рыцарь, что его признали на службе, подняли в звании и всё остальное… И душить в себе приступы кашля. Когда душить не получилось, Лелуш отмахнулся, что подавился воздухом. А ночью проснулся от нестерпимой боли в груди и горле. Громко закашлялся в постели, жмуря глаза и умоляя бога, чтобы это закончилось поскорее… Открыв глаза, Лелуш видит то, чего не ждал увидеть никогда в своей жизни. На его подушке, там, куда кашлял Лелуш, были ромашки, лепестки которых были окрашаны в красный. Лелуш касается губ и понимает, что весь его рот полон крови и ромашек. Он снова кашляет на подушку, просто чтобы вдохнуть… Откашливает цветы, всё больше ромашек, всё больше крови… Не понимает, что за чертовщина с ним творится и засыпает в беспокойстве, что это было… Утром он прячет наволочку в шкафу, надевая новую, в ванной снова кашляет кровью и цветами. Кровь — ладно, она должна быть в теле, откуда она там взялась ясно… Но что в его легких забыли ромашки? Почему ромашки? Почему из всех цветов — любимые цветы Сузаку? Днем он пойдет в библиотеку за медицинскими справочниками и поймет, что происходящее с ним — определенно точно не болезнь, известная миру. С ним творится что-то иное… Вечером, закончив пить чай с Нанналли и отправив ее спать, он сядет за стол и спросит у Саёко. — Саёко-сан… Я могу спросить у вас? — Конечно, Лелуш-сама, — поклонилась куноичи. — Предположим, что человек начал кашлять кровью с цветами… Я не встречал таких легенд в культуре Британии, но, быть может, они есть у японцев? — Лелуш подавил кашель смешком. Саёко резко выпрямилась и спросила: — Лелуш-сама, кто-то из ваших знакомых кашлял кровью с цветами?! — Нет, просто находил рисунок… А что? — Лелуш поднял на горничную обеспокоенный взгляд. — Саёко-сан? — Лелуш-сама, то, что вы описали — японская болезнь, считающаяся легендой… — Что за болезнь? — Лелуш нахмурился. Получается, всё же болен? — Ханахаки, — британскому принцу это ни о чем не говорило, поэтому Саёко пояснила. — Это болезнь влюбленного человека. Больной может осознавать, что любит, а может не осознавать… Но, так или иначе, в его легких начинают расцветать цветы. И не случайные, а любимые цветы любимого человека… Больной задыхается в этих цветах и собственной крови, но пока он не признается в любви и ему не ответят взаимностью, спасения не будет… — Неужели нет других способов? — Лелуш сжал под столом кулак. Это не может быть правдой. Он не может болеть подобной чушью, а если и может, то должен быть способ излечиться, а не искать спасения в другом человеке. — Операция, — Саёко говорит резко. — Цветы можно удалить хирургическим путем, но будут необратимые последствия. — Какие же? — Человек перестает чувствовать. Никаких эмоций, совершенно. Человек существует и ничего не чувствует, вообще. Лелуш молчит секунд десять… Еще пять, еще пятнадцать… — А если признание было, но взаимности — нет? Саёко замерла и опустила голову. — Больной умирает. Без шансов на спасение. Лелуш встает и уходит в свою комнату не прощаясь. Он закрывает дверь на щеколду и падает на кровать. Быть может, это просто путаница?.. Или сон?.. Резкий приступ кашля с нестерпимой болью в груди дает понять, что нет, не сон. Еще одна ромашка в ладони и стекающая по стебелькам и листочкам кровь вторят этой боли…

***

Студсовет в полном сборе, Сузаку, Ривал, Нина, Милли, Ширли… Вдруг, Ширли, обсуждая с Милли концепт грядущего фестиваля, спрашивает у членов совета: — Ребята, а какие у вас любимые цветы? — Любимые цветы? — Ривал повернулся к девушкам и улыбнулся. — Календула. — А мои — розы! — улыбнулась Милли. — Хризантемы., — бросила Нина, не отворачиваясь от учебника по химии. — У меня одуванчики! — Ширли вдруг повернулась к оставшимся парням: — Лелуш, Сузаку, а у вас какие любимые цветы? — Любимые цветы… — Лелуш продолжил читать учебник по физике. — Лилии. — Ромашки, — Сузаку продолжил играть с Артуром. Лелуш чуть закашливается и повторяет старую отговорку — приболел немного, скоро пройдет. Нет, не пройдет. Ширли просит Сузаку спросить любимые цветы принцессы Юфемии и тот без раздумий дает четкий ответ — тюльпаны. Лелуш просит прощения и уходит в ванную, где заходится в ужасном кашле. Раковина залита его кровью и ромашками, в груди по-прежнему что-то разрывается и давит на ребра. Уже привычное чувство боли ударяет с новой силой — Сузаку знает любимые цветы Юфемии. Даже Лелуш, будучи ее старшим братом, не знал, что ее любимые цветы — тюльпаны. А Сузаку знает. Он ее рыцарь. Сквозь стену он слышит, как ребята начинают расспрашивать Сузаку о Юфемии и тот без конца говорит о том, как добра и прекрасна принцесса. А Лелуш сидит за дверью ванной и стенает от боли. В душе уже не больно, но стоит лишь такой мысли проскользнуть, как физическая боль в разы возвращает ему эти бредни. Конечно ему больно в душе, конечно ему одиноко, грустно, тоскливо и обидно, что место самого важного человека в жизни Сузаку отошло Юфемии. Конечно ему больно, что он задыхается буквально за стенкой, задыхается любимыми цветами Сузаку, а тот в упор не видит этого за своим счастьем с Юфемией. Или не хочет видеть…

***

Фестиваль проходит ярко. Его объявили цветочным, а потому везде в этот раз были цветы. В основном — любимые цветы членов студсовета: календулы, лилии, хризантемы, розы, одуванчики, ромашки, будь они прокляты… И тюльпаны. Чёртовы тюльпаны тоже здесь были. Лелуш задыхался в собственной боли и даже не мог выйти из любой комнаты, куда заходил один, без конца кашляя ромашками… И на этом празднике появилась Юфемия. Лелуш держался от нее как можно дальше, но даже издалека мог узнать сестру. Отсюда он также прекрасно видел, как радостно-смущен его лучший друг… Нет. Сузаку ему не друг. Из-за друга не задыхаются в болезни влюбленных… Лелуш знал, что это невзаимно… И решил попробовать. Даже если он умрет, лишиться чувств было бы еще хуже, ведь тогда он перестал бы любить и ценить абсолютно всё в своей жизни. И тем более он не хотел умирать, даже не попытавшись. Вечером, перед салютами, он позовет Сузаку на крышу… А до этого снова запрется в своей комнате и не иметь возможности вдохнуть из-за любимых другом цветов. Таких же простых и от того милых. Цветов, на которых гадают, любят или нет…

***

— Сузаку, — Лелуш улыбнулся. — Ты пришел. — Ну, ты же меня звал, — улыбнулся в ответ Сузаку. — Ты хотел поговорить. — Не совсем, — Лелуш оттолкнулся от перил и подошел к Сузаку. — Я… Хотел признаться тебе кое в чем. Очень важном. — Признаться? — Сузаку чуть расширил глаза. — Что-то случилось? — Да, случилось… — Лелуш даже не стал вдыхать, прежде чем бессовестно лгать. — Но ничего смертельного. Это не займет много времени, но твой ответ мне понадобится прямо сейчас. — Хорошо, я постараюсь, — Сузаку решительно кивнул. Лелуш не удержался от мысли, что тот очарователен в своей доверительной верности. — Тогда… — Лелуш выдохнул. Приготовился сломаться. — Я люблю тебя. Сказал единым выдохом и заговорил быстро: — Не как друга, товарища, друга детства. Я люблю тебя как человека, как того, с кем хотел бы провести свою жизнь. Да или нет? Сузаку молчал и смотрел на Лелуша как громом пораженный. Заметил тоску и усталость в глазах Лелуша. Соврал им обоим. — Нет, — отрезал. — Лелуш, я… Я люблю не тебя. Ламперуж улыбнулся как ни в чем не бывало. — Ты ведь любишь Юфи, верно? — Сузаку кивнул на его вопрос. — Ну, совет вам да любовь. Как ее старший брат, я тебе разрешаю. Лелуш хлопнул друга по плечу и убежал с крыши. За спиной слышался грохот — пустили салюты. Сузаку остался на крыше. Лелуш бежит в общежитие, в свою комнату и запирается на все замки. По щекам впервые спустя много лет катятся слезы. Горькие, жалкие. Плоть в груди будто рвется, разрывая сердце, мышцы, ломая кости… Лелуш пытается смеятся, но вперемешку со смешками из горла падают ромашки, кашль. Кровь везде, на рубашке, на пиджаке, брюках, на полу… Лелушу всё равно. Лелушу больно и тошно, он хочет кричать и не может, он хочет умолять о любви и кричать о том, как хочется быть любимым… Но в груди прорастает ромашка, растет из горла и душит. А Лелуш больше не может сопротивляться. Он бился как птица в силках, как ненормальный бился и сражался с этой болью и собой, чтобы жить, ради себя, ради сестры, ради возлюбленного… Но сил не осталось. Боль сильнее. Любовь сильнее… А у Лелуша сил больше нет.

***

Сузаку подумает, что Лелуш нужно отдохнуть и пережить это одному, отпускает и не бежит за ним. На крыше он признается Юфемии в любви… А та обвиняет его во лжи. — Сузаку, разве ты можешь говорить такое сестре человека, которого на самом деле любишь? Утром Лелуша нет в школе. Все думают, что приболел, но Милли говорит, что он бы ей написал по этому вопросу… Сузаку думает, что Лелушу нужно время… Лелуш не появляется днем. Милли приходит сообщение от Саёко — нужен ключ от двери Лелуша. Саёко боится, что дверь заклинило, а будильник не прозвенел. Сузаку решает пойти с ней. В общежитии их встречает Нанналли и говорит, что брат со вчерашнего дня не выходил из комнаты… Сузаку вздрагивает. Он так сильно ранил Лелуша своим отказом?.. Дверь вскрывает Милли своим ключом, но оказывается закрыта щеколда. Ее просто спилили в другой стороны. Открыли дверь. Милли закричала и упала на колени, когда увидела. Лелуш лежал в центре комнаты, в луже собственной крови и куче ромашек. В самой груди прорастала самая большая, лицо было отвернуто от двери. Сузаку на ватных ногах подошел к трупу своего лучшего друга. На губах у того была улыбка. Снисходительная, добрая. Такой он одаривал Сузаку, прощаясь с ним. — Какие твои любимые цветы? — Ромашки! Детский разговор вспомнился резко. Легенда о ханахаки — тоже. И исход легенды при невзаимности — тоже. Он убил его. Он сказал «нет», и этим убил Лелуша. По его вине Лелуш сейчас в луже крови и ромашек. По его вине кашлял и задыхался, по его вине болел. А Сузаку продолжал издеваться, даже не подозревая об этом… Нанналли ничего не видела. Не видела трупа собственного брата, окруженного любимыми цветами их общего лучшего друга. Не видела лужи его крови. Не видела, как похож он был на их умирающую мать. Бледный, окруженный цветами и кровью… Ах, как красива была эта картина навсегда исчезнувшего принца, задохнувшегося собственной любовью.

***

На похоронах Лелуша был весь студесовет и много студентов. На похоронах была принцесса Юфемия и принцесса Корнелия. Нанналли тоже была. Корнелия отдала приказ забрать обеих ее младших сестер во дворец. Она не знала о ханахаки Лелуша, лишь знала, что по заключению врача тот задохнулся в собственной крови, хотя там правда были ромашки, все решили, что это остатки подготовки к фестивалю. Милли в это поверила, Нанналли тоже. А Сузаку знал, что ромашки эти — не часть фестиваля. Лучше кого бы то ни было он знал, что это были за ромашки. Потому что следующим утром после похорон Лелуша он нашел на своей подушке следы крови и цветки лилий. Задыхаясь над раковиной, Сузаку смеялся и плакал. Умолял, чтобы Лелуш забрал его с собой.