Цвета мяса

*** Когда Серебряный Волк по кваркам и кубитам собирает его тело, Кафка ничего не говорит. Но чувствует родное. Голограмма перед глазами начинает рябить, сея сомнение в душе - но потом все успокаивается. Келус стоит перед ней. Вернее, висит в пространстве; как птица или висельник, еще не живой, но уже близкий. В его лице нет ничего, в том числе жизни. Кафка знает, что это скоро изменится, но когти внутри что-то царапают. В мозгу тоже. Черт с ним, решает она. - Он красив, - говорит Кафка. Серебряный Волк довольно хмыкает, а потом жвачка лопается у нее на губах, - Ты постаралась на славу. - Давай уже сюда Стелларон. Ну, то есть, давай в него Стелларон. Опухоль всех миров, дар Нанука, пульсирует в руках, словно вырванное сердце. Охотникам за Стеллароном пришлось проделать немалый путь, чтобы оказаться здесь; чертова Герта, ей стоило бы поблагодарить их за такой сюрприз. Теперь у нее на станции - воплощение идеала, герой будущего и прошлого. Сосуд, намеренно зараженный, чтобы спасти их всех. И где благодарность? Гениальную изобретательницу, члена Общества эрудитов вообще нигде не было видно. Хоть Элио предупреждал, предвидел, она все равно немного разочарована. Волк недовольно дергает ногой. - Ну чего ты тянешь. Кафка вкладывает Опухоль в его грудь, и он оживает - не сразу, поначалу он задыхается, будто собравшийся плакать младенец, оторванный от матери, а потом и вовсе теряет сознание. - Погоди, а как ты его решила назвать? - розовый пузырь из жвачки в чужом рту скрывает конец фразы. Кафка гладит его по волосам, трогает еще не нагретый, отчасти синтетический лоб: кожу не отличишь от настоящей, разве что температура ниже, но должна стабилизироваться. И тогда точно - человек. - У него красивое имя, я не хочу его менять, - отвечает она, - Воплощение неба. - Пф. Скукота. Она оставляет комментарий без ответа. В собственных мыслях бьется одна только мысль - как молот Повелителя Янтаря или издыхающая птица, трудно понять - «Мы создали человека. Я создала.» «Это почти что мой сын.» Они ждут совсем немного, прежде чем Келус откроет глаза. Первым же делом он вцепляется в рукав ее рубашки и тянет, угрожая порвать. Нет, до человека еще чуть-чуть - у людей такой силы не было. Искусственные, как и вся его плоть, губы шепчут: - К-Кафка? В груди что-то щелкает; даже не переключатель - будто вправили сустав или сросся наконец давний перелом. Кафка хочет обнять его, но вовремя вспоминает, что теперь у Келуса собственное сознание и память, он может понять. И может помнить. Нельзя. Станция «Герта» вокруг них гудит, кричат исследователи, потом их крики заглушают противные шептания рейнджеров Легиона Антиматерии. На кончиках пальцев покалывает волновая интерференция, возникающая при контакте с его телом. И скачет вверх-вниз амплитуда. Келус ничего не понимает, но уже видит перед собой ее образ: свежепахнущая порошком рубашка, темные очки, напоминавшие аксессуар для незрячих, и фуксийные волосы, собранные назад. Впитывает и понимает. Первое - он не чувствует собственного тела. Если не опускать взгляд вниз, можно даже подумать, что у него его нет - но вроде пронесло, он просто весь онемел. Второе - глаза Кафки... необычные. Цвета недавно забитой свинины или лепестков роз, к примеру. В свинине копошатся черви нежности, по краям лепестков стекает, напоминая росу, она же. - Я знаю, ты напуган... Келус открывает рот, чтобы спросить: «какого черта?», но Кафка предусмотрительно прикладывает к его губам палец, заставляя замолчать. - Тебе предстоит длинный путь. «Я не хочу никакого пути, ты что, собралась покинуть меня?» - но рот не открывается, он не может сказать ни слова. Хвала Эонам, у «Герты» толстые стены, отменный титановый сплав, хорошая обшивка: криков умирающих пока что не слышно, и он может наслаждаться ее голосом. В противном случае, он бы никогда не вышел из этой комнаты-иллюзии. Не отпустил бы Кафку. - На этом пути ты встретишь врагов и единомышленников, и от каждого ты получишь, ммм... - она на секунду тушуется, а потом улыбается вновь, - Осколок своей личности, если выражаться грубо. Все они повлияют на тебя, Келус, но тебе не стоит бояться. Я всегда буду присматривать за тобой. Келус хлопает ресницами и глуповато всматривается в ее лицо, разве что пальцами в щеки не тычет, точь-в-точь как новорожденный. Он еще не знает, что космос в иллюминаторе - пустой и бескрайний, и уже ждет его. В космосе есть галактики, сверхновые, пульсары, станции, спутники и планеты. И есть Стелларон - в его груди он тоже есть, заменяет сердце, перекачивает ихор. Кафка касается этого сияния очень нежным жестом. - Не бойся, - повторяет, - Ведь мы встретимся вновь. - Совсем скоро сюда сбегутся или персонал станции, или рейнджеры, - Серебряный Волк сзади нервно мельтешит, даже резинку жевать перестает, - Нам пора уходить. Келус разжимает пальцы; ткань рубашки выскальзывает легко, он сам не ожидал насколько. Уходя Кафка думает: «Звездный экспресс, новая семья, белая планета в снегу и воинственный корабль - да уж, интересную судьбу увидел Элио. Бедный ребенок.» - и ей почти что жаль. Ведь он один из нас. Почти мой сын. Когда Келус открывает глаза во второй раз, его пытается поцеловать странный паренек, а розоволосая девушка рядом с ним пищит над ухом. Он похож на сироту - выплюнутый миром, брошенный, потерянный. Наверное, эти люди могут помочь ему. - Стой, погоди... Он очнулся! Начинается его новая жизнь: многообещающая и несколько странная. Остается надеяться, что Кафка не солгала ему - и в ее ходе они правда однажды встретятся вновь. ***