smear the king

Сонхва лежит на животе и смотрит в стену. Геометрические рисунки на обоях вызывают тошноту. На тумбочке лежит телефон. Можно было бы взять его и полистать соцсети: сам Сонхва ничего не публикует, но за некоторыми знакомыми иногда следит. Или можно включить какое-нибудь видео, любое, без звука, просто чтобы смотреть на яркие движущиеся картинки. Или новости. Новости — это хорошо, в них можно встретить имена, которые Сонхва теперь тоже знает. Раньше он не интересовался событиями в мире бизнеса, всеми этими цифрами и сложными словами, но теперь в деловых онлайн-изданиях можно найти что-то увлекательное. Недавно, например, вышла статья про старшего сына главы одной крупной корпорации, который на неформальной встрече сорвал заключение сделки и наорал на потенциального партнера из-за какой-то мелочи. Говорят, он был на взводе весь вечер. Говорят, это потому что его оскорбили, и молодой человек потерял самообладание. Вопиющий непрофессионализм. Сонхва улыбается собственным мыслям. Очень жаль, что такие мероприятия, как правило, закрытые, и фотографий с места событий нет. Он бы с удовольствием посмотрел, что же в итоге сделал облитый вином и взбешенный господин Чхве. Однако и текста вполне достаточно: одно издание довольно язвительно отозвалось о поведении сына чеболя, и теперь Сонхва хочется эту статью перечитать еще разок. Но читать новости или смотреть видео нельзя, потому что люди злятся, если проститутки, за которых они заплатили, во время секса залипают в телефоне. Невежливо. И тоже подходит под определение «вопиющий непрофессионализм». Есть несколько правил, чтобы пережить встречи с клиентами с минимальным ущербом для себя (но не для своей гордости, конечно). Всегда подготавливать себя самому, заранее, старательно. Всегда контролировать дыхание, чтобы оставаться расслабленным, что бы с тобой не делали. Всегда имитировать удовольствие — это важный психологический момент, потому что многие приходят к проституткам именно из-за холодности жен, которая в свою очередь порождает неуверенность в себе. Есть, конечно, садисты, для таких нужно изображать страх и покорность. Но чаще все же хотят взаимности и страсти. Громких стонов, которыми никто на самом деле не стонет в реальной жизни. И комплиментов. Хонджун тоже их хочет. Он сам раздевает Сонхва, заботливо подкладывает подушку под его бедра — то ли бережет свою новую игрушку, то ли искренне беспокоится о его комфорте. Осыпает поцелуями его обнаженную спину, плечи — как настоящая прелюдия, как настоящая нежность, если забыть про те миллионы вон, которые он заплатил за Сонхва. — Тебе хорошо со мной? — спрашивает он, прерывисто дыша в шею любовника. Сонхва чувствует бедром возбуждение своего покровителя через ткань его брюк; он почему-то не торопиться раздеваться сам. Сонхва согласно мычит и выгибается под лаской. Не то чтобы это было неприятно, просто…никак. Хонджун сжимает его бедро, несильно, он ведь обещал больше не применять силу, и он держит слово. — Врешь. Он вздыхает и отстраняется. — Знаю, я тебе не особо нравлюсь, но можно хотя бы убрать с лица это скучающее выражение? И как он только разглядел, Сонхва же на него даже не смотрит. — Вам показалось. — «Тебе» показалось, — поправляет Хонджун. — Извини. Вежливость — дурная привычка, — Сонхва прячет в подушке кривую усмешку. — И нет, мне не показалось. Понимаю, у тебя было много мужчин… — Клиентов, — перебивает его Сонхва. Хонджуну неприятно, когда тот упоминает свое недавнее бордельное прошлое, поэтому Сонхва старается делать это почаще. — Ну да, — кривится Джун. — Но это не значит, что секс не должен приносить удовольствие. — Знаешь, когда скачешь с одного дряхлого члена на другой, с этим становится немного сложно. Сонхва оборачивается через плечо, чтобы посмотреть, как Хонджуна перекашивает от его слов. Дивное зрелище. Хонджун делает глубокий вдох; его губы шевелятся, как будто он считает до десяти. — Просто доверься мне, хорошо? Не нужно притворяться, не нужно вообще ничего, я всё сделаю сам. Сонхва кивает и снова ложится на подушку, обняв ее руками. Он не должен хамить клиентам и в особенности — этому, он должен быть благодарен, но испытывает всё, кроме благодарности. Ну хотя бы делать ничего не надо, уже неплохо. Хонджун водит руками по его спине, массирует медленно и осторожно. Сонхва вообще-то любит, когда ему разминают спину. Любил, вернее, пока на его теле не было бесконечных следов от ударов стеком, неявных, почти не заметных, но Сонхва все время их ощущает и предпочитает, чтобы к ним лишний раз не прикасались. Господин Ким не обращает внимания на отметины; он сосредоточен на том, чтобы расслабить сведенные напряжением мышцы. Действует успокаивающе. Но если он так хочет побыть идеальным любовником, то вот первое указание. — Руки. — Что? — недоуменно спрашивает Хонджун. — У тебя руки шершавые. Пользуйся смягчающим кремом, что ли. Хонджун тихо смеётся и наклоняется, чтобы поцеловать Сонхва за ухом. — Я учту, — обещает он, но не останавливается. Хонджун никуда не торопится. Он ощупью пробует тело Сонхва: тонкие плечи, острые лопатки, выступы позвонков. Сонхва сильно похудел за время работы в салоне, и некоторые посетители пеняли ему на его худобу. Хонджуну же его фигура нравится, он изучает каждый дюйм тела Сонхва, изредка наклоняясь, чтобы запечатлеть поцелуй на коже, то гладит, то разминает, медленно и вдумчиво. Напряжение постепенно уходит, Сонхва почти засыпает под умелыми руками хозяина. Хонджун понемногу спускается ниже, ведет ладонями до ягодиц и слегка сжимает. — Можно? — спрашивает он, прежде чем развести ноги Сонхва. — Для этого я здесь, нет? — сонно фыркает тот. Галантность господина Кима его забавляет. — И все же. — Можно, можно, делай что хочешь. Звук крышечки флакона со смазкой раздается где-то на задворках сонного сознания. Смазка стекает по бедру на простыню, ее более чем достаточно, но Хонджун добавляет еще. Палец входит легко: Сонхва уже подготовил себя сам, и на самом деле нет такой уж необходимости разрабатывать его ещё больше. Он делает глубокий вдох и старается расслабиться и, возможно, снова задремать. Хонджун целует его спину: Сонхва угадывает, что теперь он старательно отмечает губами каждый рубец от стека, как будто пересчитывает. Это приятно и странно. А еще странно, что Хонджун никуда не спешит, хотя Сонхва знает, что он возбужден. Тем не менее, все внимание господин Ким почему-то уделяет ему. Впрочем, у всех свои причуды. О. Палец Хонджуна входит глубже и касается простаты — легко, случайно, но достаточно ощутимо, чтобы Сонхва это почувствовал. И Хонджун тоже. — Вот так, да? Он прикасается снова, уже специально, уже сильнее. Сонхва неловко ерзает. Разнеженное тело стало удивительно отзывчивым на любую, самую незаметную ласку. Он так давно не испытывал этого. Еще не удовольствие, но его дразнящее обещание. Секс-работники крайне редко наслаждаются процессом сами, почти никогда. Сонхва, по крайней мере, ни разу не повезло: никому не было дела до того, что и как нравится шлюхе. Однако господин Ким, кажется, намерен вести себя иначе. Он медленно и ритмично потирает простату. По всему телу разливается приятный жар, внизу живота нарастает возбуждение — почти забытое чувство. Два пальца. Хонджун слегка сгибает их и вводит глубже, безошибочно попадая по самому чувствительному месту. О боже. Сонхва не хочет издавать никаких звуков, но он не выдерживает и не узнает собственный голос, когда слышит этот хнычущий звук. Он очень четко ощущает, как глубоко входят пальцы, как Хонджун слегка разводит их внутри. — Еще? — Мхм, — мычит Сонхва, прикусывая уголок подушки. Несколько минут назад он бы скорее сказал все прекратить, но теперь ему хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. — Попробуй еще раз, но словами, — мягко просит Хонджун, вытаскивая пальцы почти полностью и вновь проникая до костяшек, отчего ответ Сонхва звучит скорее как всхлип. — Еще. Третий палец, и Сонхва прогибается в пояснице, приподнимает бедра, подстраиваясь под размеренные движения. — Скажи, как ты хочешь. Как тебе нравится. Так или помедленнее? Хонджун показывает, как это — помедленнее. Так Сонхва не выдержит. — Быстрее, — на выдохе выпаливает Сонхва и тут же жалеет о своей просьбе, потому что Хонджун действительно начинает трахать его быстрее, настойчиво надавливает на простату. От того, как сильно Сонхва жмурится, перед глазами вспыхивают огоньки. Как хорошо, как же хорошо, лишь бы он не останавливался. — Не бойся, не остановлюсь, — тихонько смеются на ухо, и Сонхва со стыдом понимает, что сказал это вслух. Его член трется о шёлк простыни, намокший от смазки, и это тоже приятно, но теперь Сонхва в ловушке: чтобы снизить трение, ему приходится приподнимать бедра и насаживаться на пальцы Хонджуна, а чтобы уменьшить давление на простату — отстраниться и вжаться в кровать, усиливая скольжение о простынь. Он дёргается и извивается на кровати, чтобы найти хоть какое-то положение и отдышаться, но не может. Напряжение нарастает стремительно и беспощадно. — Хонджун, я... Я скоро... — пытается предупредить он, но особенно сильный толчок выбивает из него стон, и договорить Сонхва не может. — Кстати, теперь ты стонешь по-другому, по-настоящему, — удовлетворенно замечает Хонджун, продолжая массировать. Сонхва хочет его послать, но вместо этого из горла выходят новые стоны, высокие и жалобные. Свободной рукой Хонджун придерживает его за бедро, лишая возможности отодвинуться, отползти, продлить удовольствие. Почти, почти, почти. Долго он не продержится. Не в этот раз, потому что Хонджун отпускает его бедро и просовывает руку под ним, чтобы обхватить член. От постоянного трения о гладкую ткань он очень чувствительный; когда Хонджун начинает водить по нему вверх и вниз, слегка сжимая головку, Сонхва почти кричит. Он больше не может контролировать свое тело, которое вот-вот взорвется от избытка ощущений. Хонджун не вынимает пальцы, пока Сонхва с криком изливается на простыню, содрогаясь всем телом. Кажется, что на долю секунды он теряет сознание: он ничего не видит, ничего соображает, не может пошевелиться. Все, что улавливает затуманенный разум — легкие поглаживания по внутренней стороне бедра, которые постепенно возвращают в реальность. — Ты дергаешь ногой, когда кончаешь. Это мило, — говорит Хонджун и целует Сонхва в макушку, но даже от такого невинного прикосновения по телу проходит дрожь. — Неправда, — хрипло бормочет Сонхва. Похоже, он сорвал голос. — Можем записать видео, посмотришь и убедишься. Сонхва приподнимается с искусанной подушки и поворачивается к Хонджуну; тот самодовольно улыбается. — Я подумаю, — говорит Сонхва и ловит одобрение в глазах господина Кима. — Правильно, подумай и прими правильное решение. А пока… Продолжим? Или хватит с тебя на сегодня? Видимо, в посторгазменном трансе Сонхва плохо соображает, потому что он отвечает «Продолжим» — не оттого что нужно позаботиться об удовольствии Хонджуна, что следовало бы сделать, а оттого что хочет пережить это снова. Хочет, чтобы ублажали его, старались для него, пренебрегали собой ради него. — Точно? — переспрашивает Хонджун, и в его голосе чудится легкая насмешка, как будто он берет Сонхва на слабо. Вместо ответа Сонхва переворачивается на спину, чтобы посмотреть своему хозяину в глаза и рывком притянуть его к себе, так что Хонджун чуть не заваливается сверху. Он все еще частично одет, а Сонхва — обнажен, залит потом и собственной спермой. Прикасаться к жесткой ткани неприятно. Сонхва дергает за воротник рубашки, призывая снять ее как можно скорее; Хонджун слушается, улыбаясь нетерпению любовника. Повинуясь внезапному позыву, Сонхва целует Хонджуна, просто чтобы прогнать усмешку с его губ. Дыхания не хватает на долгий и нежный поцелуй, терпения тоже, они почти кусают друг друга. Целоваться и раздеваться одновременно ужасно неудобно, поэтому Сонхва помогает справиться с пуговицами и ремнем; это тоже почти забытый опыт, потому что обычно клиенты избавляются от одежды сами. А теперь Сонхва прикасается к Хонджуну сам, потому что он так хочет, потому что он хочет Хонджуна. Рубашка и брюки с бельем улетают куда-то за пределы кровати. Хонджун раздвигает ноги Сонхва и устраивается между ними, почти ложится на него. От прикосновения кожи к коже по телу проходит электрический разряд, который сотрясает их обоих. — Скажи, чего ты хочешь, — задыхаясь, спрашивает он. Слишком сложный вопрос, поэтому Сонхва отвечает кратко. — Вас…Тебя. Обращение что-то меняет в Хонджуне, зажигает безумный огонь в его глазах. Еще кое-что, пока Сонхва еще в состоянии думать — это спорно, он не уверен, что способен рассуждать здраво, пока все, что вертится в его голове — истекающий смазкой член Хонджуна, утыкающийся в бедро. Надо собраться. — Если я скажу тебе остановиться, ты это сделаешь? — тяжело дыша, спрашивает Сонхва, пока его целуют, изнеживают, доводят до исступления. — Обещаю, — жаркий шепот в шею, поцелуй, чтобы запечатать клятву. От первого толчка перехватывает дыхание. Хонджун ощущается больше, сильнее, он старается двигаться плавно, но даже так его член распирает Сонхва изнутри. Хонджун не стонет — рычит, он похож на зверя, думает Сонхва, но Хонджун толкается в него до упора, и все мысли вылетают из головы. Размеренные движения сменяются резкими, отрывистыми, Хонджун сбивается с ритма. Он не продержится долго, и это к лучшему, потому что самому Сонхва чудится, что из него с каждым толчком вытрахивают душу, он чувствительный и уязвимый, сипло стонущий от каждого шлепка бедер, от каждого короткого поцелуя. Член Хонджуна раз за разом проезжается по простате, и Сонхва приходится вцепиться в простынь, чтобы хоть как-то удержать себя. Слишком хорошо, чтобы это пережить. — Стоп. И Хонджун и правда останавливается, тяжело дыша. Хватка на бедрах усиливается: ему очень трудно сдерживать себя сейчас, когда он так близко. — Больно? — выдыхает он. Сонхва мотает головой. — Просто…проверяю, — ему даже удается ухмыльнуться. Маленькая победа, торжество его власти над господином Кимом. Хонджуну приходится напрягать все мышцы, чтобы не двигаться. Сонхва мог бы посмеяться над его сосредоточенным лицом, но ему самому сейчас не легче. — Я человек слова, — сквозь зубы шипит Хонджун. Сонхва коротко смеется и нетерпеливо подается бедрами навстречу. — Верю. Давай уже. Хонджун срывается. Он стискивает тело любовника под собой, вбивает его в кровать; от ударов бедрами могло бы быть даже больно, если бы не было так хорошо. Сонхва растекается под ним, хватает ртом воздух, потому что на стоны его уже не хватает. Он, кажется, даже говорит что-то бессвязное, все подряд, что порождает его сознание. Хонджун кончает с протяжным гортанным криком внутрь Сонхва. Ему самому требуется всего пара толчков в ладонь, торопливо, небрежно, пока он еще чувствует Хонджуна внутри. Стон скрадывает поцелуй — неаккуратный, куда-то в уголок губ, как получается. Сонхва его почти не замечает. Хонджун какое-то время лежит на нем, тяжелый, но не настолько, чтобы хотелось его спихнуть; придя в себя, он сам сползает и ложится рядом. Без его тела становится неуютно. Постель уничтожена, испачкана и смята, с этим надо что-то делать, а для этого надо встать, а ни у кого из них нет на это сил. Все пережитое кажется помешательством. Наверное, у обычных людей всегда так, когда захватывает страсть и все рациональное просто отключается. Сонхва не уверен, он уже не помнит. — Отнести тебя в душ? Неожиданное предложение заставляет Сонхва открыть глаза. — Ты меня даже не поднимешь. Сам дойду. Смывая с себя Хонджуна, Сонхва вдруг осознает, что улыбается.