to be alone (with you)

Когда Джеймс спускается в вестибюль отеля, он не ожидает увидеть Джейсона, сидящего за одним из столов. На этот раз он проснулся рано. Ларс все еще спал в их номере. У Джеймса не хватило терпения ждать, пока он проснется. И, возможно, он с нетерпением ждал завтрака в одиночестве; чтобы не было никого, кто мог бы его беспокоить, бесконечная кружка кофе, сигарета и тишина. Или нет. И он знает, что не может сесть куда-то еще, за любой другой столик, потому что Джейсон будет смотреть на него. Такой грустный, разочарованный и смиряющий взгляд, но он совсем ничего не скажет Джеймсу. Джеймс ненавидит, что ему плохо только от того, что он думает об этом. Он не должен. И все же. Это странно. Он оглядывает помещение. У Джейсона под щекой маленькая подушка, он что-то читает. Его тарелка отодвинута в сторону, почти пустая, за исключением оставшегося желтка и пары кусочков картошки. Он болтает ногой, курит, пока читает. Это одновременно по-детски мило и одновременно раздражающе, и Джеймса все равно тянет к нему. Джеймс не торопится наполнять свою тарелку едой со шведского стола, кладет яичницу, тосты и сосиски на дешевую керамику. Это все дорогое и жирное, как и цены за проживание в отеле. Он украдкой изучает Джейсона, теперь, когда у него есть возможность. В золотом солнечном свете, который проходит через открытые окна, Джейсон выглядит мягче. Младше. Как худой паренек с кучей волос на башке, которого они подобрали четыре года назад, вместо человека, которого он видит сейчас, который читает один за столом, волосы растрепанны после сна. Джеймс задается вопросом, выглядит ли он так же, когда лежит в постели, прическа в беспорядке и глаза прикрыты, когда он улыбается. В те медленные утра, когда все немного нечеткое по краям. Это заставляет его внутренности скручиваться, у него болит в груди. Нервно сглатывая — и почему он нервничает, он не знает, ему все равно — Джеймс подходит к столу. Джейсон переворачивает страницу. Эти большие придурковатые очки соскальзывают по его носу. Он медленно затягивается, стучит сигаретой об край кружки, пепел падает в кофейную гущу. Он даже не замечает Джеймса, слишком увлеченный своей книгой. Какая-то часть его жутко бесится из-за этого. Ему хочется, чтобы Джейсону не было все равно, но в каком-то эгоистичном смысле. Он желает быть единственным, кого замечает Джейсон — я, я, я, посмотри на меня, я сейчас здесь — и у него кружится голова из-за этого. Он не хочет его внимания. Это не так. (Извращенная часть всего этого заключается в том, что это, как раз-таки, именно так.) Затем Джеймс замечает футболку, которую Джейсон надел под джинсовку. Это какая-то затисканная майка Misfits, Die Die My Darling. Рисунок полностью выцвел и потрескался с годами, пройдя через миллион стирок, белый текст размылся, а черный хлопок посерел местами. Она старая. Хорошо изношенная. Мягкая, вероятно. Джеймс знает, что это майка Кирка. И хотя они не часто меняются одеждой, учитывая, что чаще всего в дорожных сумках все их вещи путаются, Джеймс помнит эту майку. Кирк носил ее в течение многих лет. Он любит эту тупую ебаную майку. Она была у него еще до того, как Джейсон присоединился к группе. Она была на нем вчера, черт возьми. И теперь Джейсон носит его вещь. Какая-то мерзкая часть Джеймса ненавидит это. Заставляет его сердце упасть куда-то между желудком и печенью. Более того, он кое-что подозревает. Джейсон и Кирк большую часть времени проводят вместе. И, конечно, у Джейсона, вероятно, сейчас похмелье. Он мог бы схватить ее с пола, перепутать в смятой куче одежды эту майку, со своей Danzig наизнанку, случайно взяв одежду Кирка в их гостиничном номере. Наверное, это ничего не значит. И все же. Джеймс опускает свою тарелку на стол, с большей силой, чем должен. Она ударяется о дешевое лакированное дерево с громким звоном, вытаскивая Джейсона из забвения. Он моргает, глядит на Джеймса, глаза широко открытые и блестящие, ярко-серые в свете утреннего солнца. Его ресницы отбрасывают тень на щеки, на розовую, мягкую кожу. — О, хэй, чувак, — говорит Джейсон. Он бросает фильтр сигареты в кружку, — Сорян, отвлекся. — Я вижу, — произносит Джеймс почти грубо. У него во рту ужасно сухо, — Как обычно. Что за книга? Джейсон закрывает ее, чтобы он увидел обложку — «Противостояние», прежде чем открыть книгу обратно. — Кирк одолжил ее мне после того, как поржал надо мной, и сказал «потому что ты никогда ее не читал», — смеется он, — А ты читал? Он и Клифф читали ее вместе. Вернее, Клифф читал эту книгу в автобусе, а Джеймс глядел через его плечо, когда бездумно пялится в телевизор становилось скучно. Ему никогда не нравились длинные книги. Было что-то в том, чтобы прочесть только те фрагменты, которые его заинтересовали. Может быть, еще потому, что Клиффу понравилась эта книжка. — Нет, — Джеймс берет вилку в пальцы. Нарезает ею сосиски. Делает короткий глоток кофе, — Вы зануды. Кирк заставил тебя посмотреть все его любимые ужастики, да? — Да. Спина к спине, следил, чтобы я не отрывался. Некоторые из них неплохие, чувак, — Джейсон улыбается. Он зажигает новую сигарету, — Мы смотрели «Сияние» пару ночей назад. Дама из ванной напугала меня, типо… Джеймс угрюмо жует, когда Джейсон болтает. Он выглядит по-настоящему счастливым, милая, глуповатая улыбка сияет на лице, все эти гребаные локоны спадают ему на глаза. Он много жестикулирует, когда говорит. Джеймс заметил это давно, он всегда так делает, когда дает интервью. Когда ему задают вопрос, на который он действительно хочет ответить, он становится ужасно болтливым ублюдком. Легко подбирает слова. Хорошо ладит с людьми, может, менее очаровательно, чем Ларс, но не менее привлекательно. По крайней мере, у него получается это намного лучше, чем у самого Джеймса и Кирка. Джеймс не понимает, почему это его так беспокоит. В этом нет ничего необычного. Он знает, что у Джейсона и Кирка схожие вкусы. Знает, что после записи и репетиций они идут смотреть фильмы месте, всякие дешевые ужасы. Затем идут за тако или сэндвичами, чтобы потом съесть их в автобусе. Он видел Кирка в куртках Джейсона раньше. Они немного большеваты ему. Он видел, как Джейсон слушал демо, которые записывал Кирк. Старые и заклеенные малярным скотчем. Некоторые новые, с блестящими кейсами, с аккуратными вставками из клетчатой бумаги, покрытые знакомым корявым почерком Кирка. Он видел все это — Джейсон и Кирк, ближе, чем они должны быть, мизинец Кирка, обернутый вокруг мизинца Джейсона — и это заставляет его хотеть умереть. Кирк и Джейсон тусуются, джемят, делят комнату и… И. Это все? Или что-то еще? Можешь коснуться его? Хочешь коснуться его? Говорят, что неведение — это блаженство. Джеймс тяжело сглатывает. Его бы не удивило, если Джейсон и Кирк на самом деле более близки, чем просто друзья. Они практически постоянно зависают вместе, в свободное от записи альбома время. Джеймса обижает это. Он не знает, почему. — Ты много тусуешься с Кирком. — Ага, — пожимает плечами Джейсон. Его палец скользит по кружке с кофе; он часто так делает. Он мягко ухмыляется, — Он крутой. С ним весело, понимаешь? А с тобой нет. Кто в этом виноват? — Весело, — повторяет Джеймс, с неуместной насмешкой в голосе. Кажется, он только что буквально прорычал это сквозь зубы. Джейсон недоуменно и будто бы виновато смотрит на него, — Почему ты в его одежде? Джейсон быстро моргает. Затем эта легкая улыбка исчезает с его лица. Похоже, он хочет что-то сказать, но не может сформулировать мысль. — Так вы?.. — А это имеет значение? — вздыхает Джейсон. — Нет. — Ну конечно. Джеймс снова тяжело сглатывает, следующий вдох застревает у него в горле. Одна рука сжимается в кулак под столом. — Это не так. — Хорошо, Хэт, — легко говорит Джейсон. Его брови сведены к переносице — Джеймсу требуется некоторое время, чтобы интерпретировать это как беспокойство, прежде чем Джейсон снова выглядит так, как будто ему безразлично. Джеймс ненавидит, что он может расшифровать все маленькие эмоции и изменения в выражении его лица, — Как бы то ни было. Они погружаются в неуютную тишину. Джеймс больше не хочет есть; по какой-то причине, еда больше не кажется аппетитной. Он бездумно скребет вилкой по тарелке. Джейсон продолжает читать. Переворачивает страницу. Он здорово притворяется, что его даже нет там, за столом, курит и делает паузу, чтобы сделать глоток апельсинового сока, придерживая сигарету меж двух пальцев. Он хорош в том, что умеет смешиваться с фоном. Делать себя меньшей мишенью. Растворяется, не обращает внимание на происходящее вокруг всякий раз, когда Джеймс цепляется за каждое его слово и издевается над ним. Джеймс хочет продолжать лезть ему под кожу. Вернуть его на место, загнать в угол. Еще больше вымораживает то, что Джейсон так легко игнорирует его. Придурок. — Так и все-таки, вы… — Мы… Что? — голос Джейсона ровный. Его взгляд становится холодным, скучающими. Пальцы сжимаются вокруг сигареты. Джеймс чувствует очередной укол зависти. Затем он представляет Джейсона и Кирка вместе, ДжейсонИКирк, КиркИДжейсон… Ноги, спутанные в одеяле… Руки беспомощно хватаются за простыни, ногти впиваются в плечи… И что-то в нем ломается. Он чувствует себя отвратительно, мерзко и обделено. Он хочет повести себя отвратительно, сказать все это вслух. Хочет, чтобы Джейсон чувствовал себя так же, чтобы он разозлился, и в отместку впился ему в плечо, как собака, чтобы заставить его истекать кровью… — Ты знаешь, — говорит Джеймс, — Ну, это… Больше, чем просто друзья. Вероятность ответа «да» вызывает у него тошноту. — Ты не думаешь, что это не твое дело? — И? — Джеймс почти с жестокостью режет остатки пищи в тарелке, — Если бы это не было правдой, тебе было бы плевать. Ларс думает, что они просто друзья. Ларс любит считать себя авторитетом в жизни других людей. Любит думать, будто он всезнающий. Джеймс знает — он просто знает, глубоко внутри — что это еще не все. И это заставляет его хотеть запустить свою ебаную тарелку в стену. — Мгм, — кивает Джейсон, — Тогда почему тебя это волнует? — Потому что. — «Потому что» — это не ответ. Не припоминаю, чтобы тебя когда-нибудь беспокоила моя «личная жизнь» или что-то подобное. — Мне без разницы. — Окей, — Джейсон удивлённо вскидывает брови, — Так почему это имеет значение? Он ничего не отрицает. Джеймс чувствует, что его челюсть сжимается вопреки его воле. Его ногти врезаются ему в ладонь. У него начинает болеть живот, и он не знает почему. Не хочет знать, почему. — Это имеет значение, если это повлияет на группу, еблан. Держите свою личную жизнь при себе. Джейсон смешно сжимает нос, лицо застывает в насмешке. Он пялится на Джеймса; на этот раз, взгляд пронзающий. Не такой удивленный. Затем он закатывает глаза. — Ладно. Я пойду в номер. Не хочу сидеть здесь с тобой, пока ты ведёшь себя, как полный уебан, — он пренебрежительно кидает сижку в чашку, берет с собой книгу. Обложка будто тоже смеется над Джеймсом. Вдруг у него появляется странное чувство сожаления. Он ничего не говорит, хотя очень хочет. Хочет сказать нет, подожди, не уходи, прости, хочет сказать… Хоть что-нибудь. Джейсон платит за завтрак и исчезает. Джеймс виновато провожает его взглядом. Ему ничего не остается, кроме как просто пялится в свою тарелку.