Змеиное гнездо

Если бы Джеймс Поттер узнал, для каких целей его единственный и драгоценный сын использует мантию-невидимку, он собственноручно бы вскрыл крышку гроба и отправился откручивать Гарри уши. Но, к счастью для наследника Поттеров, его уши надёжно охраняла каменная глыба, в народе именуемая мемориалом и не дающая почившему лорду выбраться из могилы. Однако Гарри всё равно было жуть, как совестно. Правда, совесть, ездившая по ушам не хуже папочки, оказалась не в силах отговорить гриффиндорца от задуманного, так что он, стараясь дышать потише, вжался в стену и мысленно проклял всех слизеринцев до пятого колена за то, что они смеют где-то задерживаться. Комендантский час неуклонно приближался, а МакГонагалл с недавних пор повадилась проверять учеников: история о том, как залетела пятикурсница с Рейвенкло, всё ещё вызывала у преподавателей мигрень и желание надеть на подростков пояс верности (только не дражайшему супругу или супруге, а моральным устоям Хогвартса). Особенно внимательно приглядывали за половозрелыми омегами из чистокровных семей. Не раз и не два Гарри, старающемуся спрятать пунцовые от стыда щёки, приходилось выслушивать нотации от МакГонагалл. Из уст пожилой матроны срывались такие жуткие слова, как «течка», «гон» и «вязка», и Гарри — выбравшийся из спальни исключительно для того, чтобы прихватить из кухни булочек — зажимал уши руками и испуганно бормотал: «Я всё понял, мэм, можно уже пойти?». Умом он понимал, что декан попросту переживала за сироту, но был совершенно не готов обсуждать подобные темы с женщиной, видевшей, наверное, самого Мерлина в пелёнках. К тому же МакГонагалл являлась бетой, так что, по мнению подростка, не могла понять всю глубину ужасов полового созревания. Например того, что происходило прямо сейчас. Гарри стоял, вжавшись спиной в стылый камень (почки спасибо точно не скажут), и терпеливо ждал хоть какого-нибудь слизеринца, который откроет проход и ненароком запустит его в святую-святых местных змеек. В гостиную факультета. А из гостиной можно с лёгкостью пробраться в заветную спальню и стащить оттуда пару-тройку вещичек… Гарри гулко сглотнул и побился затылком о стену. То, что он возвращает вещи через домовиков — предварительно велев обязательно всё постирать — ещё не означает, будто бы кражи проходят без ведома злополучного владельца. Однажды Риддл застукает его с поличным, выведет за шкирку в гостиную и расскажет всем слизням о том, что Гарри Поттер — извращенец, ворующий одежду у другого омеги для гнезда. Вот все обхохочутся! Особенно Малфой, который и без того находил в своём недруге тысячу и один изъян, а после принимался с упоением их смаковать и высмеивать на все лады. Совесть шёпотом снова принялась уговаривать Гарри сдаться и вернуться в спальню ни с чем, провести грядущую течку в одиночестве и после выпуска отыскать себе хорошего, крепкого альфу, чьи вещи можно будет таскать из корзины для белья постоянно, однако омега упрямо замотал головой: голос разума силён, но инстинкты всё равно куда громче и напористее, игнорировать их не получается, как ни старайся: уже не раз и не два Гарри запирался в спальне, даже привязывал себя к ножке кровати, но перед течкой всё равно оказывался рядом с входом в гостиную Слизерина. О том, как он будет справляться с течкой после выпуска, когда Риддла рядом точно не окажется, Гарри старался не думать. Настроение и без того было испорчено: он давным-давно продрог до самых костей, в животе урчало, потому что омега сдуру пропустил ужин, а кожа то покрывалась мурашками, то начинала лихорадочно гореть, прямо-таки намекая, что ближайшую неделю придётся провести в постели и страдать. Наконец из-за угла вышли две третьекурсницы, весело хихикавшие над неким Беном. Хихикали до того обидно, что Гарри даже посочувствовал несчастному, уронившему стопку любовных романов в библиотеке и вынужденного собирать их без помощи магии под гневные вопли мадам Пинс. Девчонки хором назвали пароль и зашли в открывшийся проход, даже не заметив, как вместе с ними прошмыгнул кое-кто третий. Гарри поплотнее завернулся в мантию-невидимку и протиснулся между горшком с цветком и диваном, с твёрдым намерением забрать все вещи Риддла, которые попадутся под руку, и сбежать до наступления комендантского часа. Плевать на слизеринцев, вполне способных заметить побег незваного гостя: волшебная мантия, передающаяся в семье Поттеров из поколения в поколение, ещё никогда не подводила парня. А скрываться в лабиринте подземелий он научился ещё на четвёртом курсе. Чудом увернувшись от пробегающих мимо первачков, со зловещим гоготом пытающихся посадить на голову визжащей однокурснице флоббер-червя, Гарри поднялся по винтовой лестнице верх, пока не добрался до последнего этажа, где обитали семикурсники. Этот путь он мог пройти даже с завязанными глазами. Восьмой этаж, правое крыло и самая первая дверь с золочёной ручкой и изысканной табличкой, которыми удостаиваются только старосты школы. «Том Марволо Риддл». Гарри разглядывал табличку, точно заворожённый. Позабылось и нетерпение, и страх опоздать, и мысли о том, что скоро староста вернётся с вечернего обхода замка — всё потеряло значение. С лестницы послышался весёлый смех, вырвавший Гарри из раздумий. Обругав себя последними словами, он невербальной Алохоморой отпер дверь и ужом проскользнул внутрь. Парень никогда не рисковал и не зажигал лампы, обходясь шариком Люмоса, который было легко погасить в случае чего. Отбросив капюшон мантии с лица, Гарри с наслаждением вдохнул воздух полной грудью. Пахло чистотой, будто староста ежедневно стирает и крахмалит постельное бельё, да намывает полы с порошком. На фоне этой безукоризненной свежести всегда оказывалось не так-то просто уловить запах владельца комнаты. Но скрыть его до конца Риддлу всё равно не удавалось. Гарри, точно сомнамбула, нетвёрдой походкой направился к кровати, скрытой роскошным атласным балдахином. Стоило отодвинуть ткань, как парня окутало знакомым ароматом: он зажмурился и со счастливой улыбкой вдыхал его, будто жадно откусывая куски от любимого пирога с патокой. К сладковато-пряному запаху ванили, смешанному с кориандром, примешивался совершенно неожиданный табак, больше подходящий сильному альфе, а не хрупкому омеге. Находились даже глупцы, сетовавшие на совершенно не подходящий Риддлу аромат, хотя самому Гарри именно ваниль казалась немного чужеродной. Так странно: ему не нравились яркие специи, не нравилась ваниль, да и курящие откровенно раздражали, но всё это сочетание, непревзойдённая гамма ароматов, настолько кружила голову, что перед глазами начинало плыть, а коленки дрожали, едва не выдавая гнетущее желание. Надышавшись вволю, Гарри открыл глаза и невольно охнул: на покрывале обычно аккуратного слизеринца лежала гора ношеной одежды. Не грязной — такого Риддл себе бы не позволил — а именно ношеной пару дней. Наверное, хотел унести в прачечную после учёбы, да забыл. Гарри сглотнул и облизнул пересохшие губы. Казалось бы: хватай первую попавшуюся рубашку и беги! Но подарок, ненароком оставленный Риддлом, манил лечь, зарыться в вещи с головой и дышать-дышать-дышать ими, пропитываться запахом… Не помня себя, омега выпутался из ставшей невыносимо душной мантии и пижамы, разложил одежду в идеальное овальное кольцо и лёг по центру, чуть не попискивая от восторга. Какая там совесть? Даже вой чувства самосохранения утих, сменившись негой и пробудившимися феромонами. Гарри уткнулся носом в белоснежную рубашку, хранившую едва уловимый запах пота, и, шумно вздохнув, потянулся к заинтересованно встрепенувшемуся члену. От одного-единственного лёгкого касания по спине побежали мурашки, а из глубин горла раздалось что-то, подозрительно похожее на урчание. Гарри подцепил пальчиками ног футболку и сунул между бёдер, чувствуя, как внутри становится мокро и сладко. На покрывале появилась лужица смазки, однако охваченный удовольствием омега лишь урчал и тёрся возбуждённым членом о футболку, всё быстрее и быстрее, нетерпеливо пытаясь достичь пика. Полностью поглощённый собственным наслаждением Гарри даже не заметил щелчка замка и тихих шагов. Как не увидел, что чья-то рука отодвинула балдахин, а после вцепилась, угрожая порвать дорогую ткань. — Так-так-так… — от звука знакомого баритона омега сжался, но, тем не менее, кончил. Он перестал дышать, когда увидел жемчужно-белые капли на идеально отутюженных чёрных брюках. — Поттер. Гарри, широко распахнул глаза от ужаса, но не смел поднять голову, продолжая буравить взглядом испачканные брюки. Точно ушат ледяной воды, его накрыло осознание своей беспросветной глупости: он сделал из одежды Риддла гнездо, изгадил смазкой его вещи и кровать, а потом и вовсе случайно кончил. На Риддла. На идеального старосту, слизеринца, обожаемого принца всея Хогвартса. На другого омегу. От паники кожу Гарри покрыла испарина, а он сам задрожал, даже не пытаясь прикрыться. Воздух никак не желал покидать лёгкие и вырывался наружу с тихими всхлипами. Никогда так сильно Гарри не хотелось провалиться сквозь землю. — Ну, что же ты так испугался, — прохладные пальцы прочертили на позвоночнике парня идеально ровную линию, — малыш. Гарри вцепился в покрывало и постарался хоть немного прикрыть наготу. Руки тряслись, а привычный запах имбирных пряников и одуванчиков стал кислым, выдавая страх своего обладателя. — Риддл, я… — промямлил он дрожащим голосом, — прости, я… не хотел. — Не хотел? — хмыкнул староста и провёл костяшками пальцев по мягкой щеке, после чего спустился к шее. — Не хотел забираться в мою спальню? На мою кровать? Делать гнездо из моей одежды, а потом дрочить на ней? А может, — он наклонился близко-близко и обдал щекочущим дыханием заалевшее ухо, — ты и воровать мои вещи не хотел? Гарри вздрогнул и впервые посмотрел в лицо Риддлу. Тот улыбался и вообще выглядел довольно спокойно — во всяком случае, было не похоже, что он собирался позвать всех слизеринцев и декана, чтобы вдоволь насладиться чужим унижением. — Откуда?.. — ляпнул парень и тут же умолк, осознав, что тут же выдал себя. — Думал, я не узнаю? — Риддл склонил голову набок и очертил пальцем переносицу Гарри и густые брови. — Я староста, Поттер. Я обязан знать обо всём, что происходит в этой жалкой школе. Особенно о том, что на меня положил глаз омега. Гарри стиснул зубы и отвернулся, искренне пытаясь не заплакать от унижения. Вообще-то он почти никогда не плакал, но вся эта ситуация настолько выбивала из колеи… Послышался шорох, и парень неосознанно сжался: как вдруг на него опустилась мягкая, тёплая ткань, приятно пахнущая знакомым запахом. Гарри не сдержался и поднёс ткань к носу, делая глубокий вдох, но потом дёрнулся и вскинул голову. На него сверху вниз смотрел Риддл, сверкая обнажённым торсом и шрамом на боку, оставшимся на память от ядовитой тентакулы. Полосатый галстук уже лежал в гнезде, а мантию староста небрежно кинул под ноги сжавшегося омеги. — Ты… чего это? — выдавил Гарри, прижимая рубашку поближе к себе, боясь, что Риддл одумается и отберёт её. Тот, кстати, одумываться явно не собирался и с самым деловым видом стаскивал с себя испачканные брюки. — Гнездо обустраиваю, — невозмутимо отозвался он, следом снимая носки. Правда, класть их на кровать отчего-то не стал и оставил на полу. — Зачем? — беспомощно спросил Гарри, наблюдая за неожиданным стриптизом старосты. — Тебе ведь так легче? — с шальным блеском в глазах уточнил Риддл и потянулся к резинке трусов. — Их тоже снимать? — длинные пальцы резко потянули трусы вниз, и Гарри зажмурился, да ещё и закрыл лицо руками. — Боже, Поттер, — хохотнул Риддл и оставил трусы в покое. — Кого ты стесняешься? Староста сел на кровать, стараясь не задевать любовно разложенных вещей, и вновь наклонился к алеющему уху: — Знаешь, я бесконечно рад, что тебе понравилось гнездо, Гарри. Я знал, что у тебя дух захватит, но не думал, что снесёт голову. Твоя реакция безумно возбуждает, Гарри. Парень, дыша через раз, встретился взглядом с чёрными глазами, в глубине зрачков которых горел багровый огонёк. — Так ты… не злишься? — недоверчиво уточнил он, понемногу успокаиваясь. Прохладные ладони с длинными пальцами огладили его шею, несильно прижимаясь к ярёмной вене. — Я счастлив, — Риддл наклонился и запечатлел на остром плече нежный поцелуй. — Моя добыча сама полезла в капкан… — не успел Гарри запротестовать, как чужой язык влажно облизал его кадык. — А может, это я в капкане, а ты — мой кусочек сыра? Кто знает, — Риддл прижался своим лбом к его, заглядывая в глаза, — в любом случае, я совсем не против оказаться здесь с тобой. Он уже было потянулся к лицу парня, как вдруг замер и немного отодвинулся. — А ты? — Что «я»? — хрипло спросил Гарри. — Ты не против? Если хочешь, я оставлю тебя и уйду, переночую в Выручай-Комнате. Потом сделаем вид, будто всего этого не было. Гарри молчал так долго, что Риддл переменился в лице и уже было начал вставать с кровати, но его запястье схватила мокрая от пота ладошка. — Я хочу! — с жаром выпалил он, а потом стушевался. — Ну, то есть, не хочу, — увидев ехидно вскинутую бровь, Гарри затараторил: — Я не хочу, чтобы ты уходил, пожалуйста, останься, Том. Было удивительно то, как засиял Риддл. Извечная морщинка на лбу разгладилась, а в глазах появился радостный блеск. Он едва не подпрыгивал, точно мальчишка, и Гарри невольно хихикнул, впервые увидев строгого старосту совершенно другим человеком. Риддл улёгся рядом и чмокнул парня в нос. Гарри покраснел и чуть отодвинулся, немного боясь, что его неправильно поймут, но староста лишь понимающе улыбнулся и лёг поближе, мысленно ликуя. Гарри пустил его в своё гнездо. Значит, Гарри и Тома считает своим. Риддл запрокинул голову, доверительно обнажая перед омегой шею: — Наслаждайся, Гарри, — промурлыкал он, стараясь держать руки при себе, чтобы не напугать своего гостя ещё больше. Омега с тихим всхлипом приник носом к железе, источающей аромат сильнее прочих. Он чувствовал, как лёгкие заполняются чужим запахом, как кровь гонит его по всему телу прямиком к сердцу. Гарри на пробу лизнул чужую кожу и несдержанно застонал от наслаждения. На языке букет аромата ощущался совсем иначе: полнее, острее, отчего во рту начала скапливаться слюна, а смазка вновь потекла на кровать. Нужно было прекратить, остановиться, принести тысячу извинений и позорно сбежать. Но голос совести Гарри мало интересовал: чужая шея была куда милее и ближе. Он широко мазнул языком по коже, а потом ещё и ещё, с громким урчанием тёрся лицом, пачкаясь в собственной слюне. Ногу Гарри закинул на чужое бедро, притираясь ближе, ненароком проезжаясь по чужому животу возбуждённым членом и оставляя след смазки. Смущение, стыд — всё испарилось без следа, оставляя лишь животный голод и возбуждение, которое хотелось утолить здесь и сейчас. Риддл вдруг застонал и, чертыхнувшись, зажал рот рукой. Отвлекать Гарри не хотелось, но сдерживаться он был попросту не в силах. Омега на мгновение оторвался от вылизывания и вопросительно посмотрел на старосту. Том залюбовался расширенными зрачками, почти полностью скрывших изумрудную радужку, и раздувшимися ноздрями. Вид у Гарри был такой соблазнительно дикий. — Продолжай, моя радость, — горячечным шёпотом выдохнул Том и погладил омегу по щеке. — Не останавливайся. Он зарылся пальцами в кудрявые волосы на затылке и притянул парня обратно к своей шее. Тот принялся вылизывать кожу с удвоенным усердием, причмокивая и даже пытаясь прикусить, но сразу размыкал зубы. Том провёл по ладной спине и опустился к округлым ягодицам. Палец быстро нашарил истекающую ароматной смазкой дырочку и с тихим хлюпаньем погрузил палец в аппетитную темноту. От неожиданного вторжения Гарри прикусил кожу на ключице до крови и застонал на одной ноте. Том рыкнул от боли и хотел было уже вытащить палец, как вдруг омега подался попкой назад, насаживаясь сильнее и издавая стон громче предыдущего. Его член истекал смазкой, Гарри вот-вот собирался кончить — Том и жаждал этого, и боялся, ведь тогда звериное начало ненадолго уснёт, и вновь проснётся разум, который наверняка придумает тысячу и одну причину того, почему происходящее аморально. Но ласкать чужую дырочку оказалось слишком сладко… Том с упоением оглаживал гладкие стенки, пока не добрался до заветного бугорка. Стоило легонько надавить, как Гарри выгнул спину, пытаясь насадиться на палец ещё сильнее. Омега издал скулёж на высокой ноте и кончил, оросив живот Тома своим семенем. С сожалением, не желая доставить парню дискомфорт, слизеринец оставил его зад в покое и помог улечься на спину. Слушая, как Гарри пытается отдышаться, Том ласково обводил пальцами ареолы сосков, пересчитывал рёбра, щекотал подтянутый животик. Его собственное возбуждение никуда не делось, однако сейчас оно казалось ненужным и неважным. Возможность прикасаться к Гарри — к его драгоценности — ласкать нежную кожу, одаривать поцелуями — вот, на что было обращено всё внимание старосты. — Т-том, — выдохнул парень и перехватил чужую ладонь, крепко стискивая, мешая и дальше касаться. Староста напрягся, готовый пустить в ход своё несравненное обаяние и красноречие, как вдруг заметил, что Гарри смущённо отвёл взгляд: — Честно говоря, я никогда… ну, ты понимаешь… Том запрокинул голову и звонко расхохотался. Он лучился такой незамутнённой радостью, что Гарри попросту не мог обижаться на насмешку — сам несмело заулыбался. Успокоившись, Том звонко чмокнул омегу в висок: — У меня тоже никого не было. Альфы недостойны касаться моего прекрасного тела, — неожиданно он схватил Гарри за запястье и угрожающе процедил: — твоего — тоже. Парень торопливо закивал и застенчиво уточнил: — А как мы тогда… ну… разберёмся? Том весело хмыкнул и потёрся возбуждённым членом о бедро Гарри, заставив его густо покраснеть. — Думаю, мы уже разобрались, — и потянулся к влажным от слюны губам. Гарри испуганно пискнул, зажмурился и старательно вытянул губы трубочкой. Том с трудом сдержал смех, настолько невинно это выглядело — как восемнадцатилетний парень вообще мог ничего не знать о поцелуях? — и чмокнул подставленный рот. — Расслабься, — прошептал он и накрыл чужие губы своими, нежно сминая и притягивая несопротивляющееся тело к себе. Гарри по-прежнему жмурился, но покорно расслабил челюсть и даже безропотно впустил язык Тома, разве что чуток прикусив кончик от неожиданности. Слизеринец млел и трогал-трогал-трогал чужое тело, не пропуская ни дюйма гладкой кожи. Неосознанно он всё сильнее, до боли вжимался в бедро Гарри, мечтая о скорой разрядке, как вдруг мозолистые пальцы бережно обхватили голову и потёрли уретру. Том гортанно застонал, подаваясь ближе к долгожданным прикосновениям, и запрокинул голову, прерывая поцелуй. Казалось, Гарри это лишь сильнее раззадорило: он увереннее обхватил чужой ствол и провёл по всей длине, наращивая темп. Подставленную шею он тоже удостоил своим вниманием, втягивая нежную кожу и оставляя багровые засосы. От удовольствия Том едва мог дышать. Он слепо шарил руками по влажному телу омеги, прижимая ближе, словно пытался слиться с ним воедино, и застонал, чувствуя, как уже из его собственной дырочки начала течь смазка. Никогда прежде он не ощущал себя таким возбуждённым, грязным, любимым. Дёрнув бёдрами, Том кончил, пачкая и себя, и партнёра. Обмякнув, он прикрыл глаза и уже даже начал задрёмывать, как вдруг почувствовал жадные прикосновения мокрого языка на своём животе. — Мерлин всеблагой, — застонал Том и прикрыл рот рукой, выгибаясь в пояснице. Казалось бы, именно течный омега должен сейчас млеть от наслаждения, а не он, но раз Гарри так настаивает, то Том, в общем-то, не возражает. От тяжёлого, сладкого запаха: смеси ванили, имбиря и табака свербело в носу, а сознание мутилось, хотелось раздвинуть балдахин, впустить свежий воздух, но Тому было жалко терять даже крупицу доказательства их связи, так что он просто отбросил мокрую от пота чёлку с лица и задышал спокойнее. Внезапно Гарри уткнулся лицом ему в живот и захныкал: — Я не могу, Том… Я так хочу дышать тобой, но… мне нужно!.. О, Том отлично понимал это невыразимое чувство, почти неотличимое от боли. Нужда, жажда наполненности, чего-то большего, чем один жалкий палец в заднице. Когда хочется, чтобы тебя покрыли поцелуями с головы до ног, а потом оставили кровавую метку на холке. — Разумеется, моя радость, — он приподнялся и вновь уложил Гарри на спину, — тебе стоило сказать раньше, я не стал бы тебя мучить. Согни ноги… вот так. Гарри заполошно дышал, едва помня себя, его возбуждённый член прижимался к животу, притягивая взгляд, однако всё внимание Тома устремилось к покрасневшей, раскрытой дырочке, из которой текла смазка, пачкая покрывало и одежду. Не сводя с неё глаз, староста опустился на живот, подполз поближе и, наклонив голову, размашисто лизнул объект своего вожделения. Гарри пискнул и непроизвольно сжал бёдра. Том, не удержавшись, куснул аппетитную ягодицу и потёрся носом о нежнейшую кожу паха. — Пожалуйста, Гарри… — прошептал он. — Пусти меня… Парень застонал — то ли от смущения, то ли от желания — и развёл бёдра в стороны, давая Тому доступ к заветному местечку. Тот собрал стекающую по ягодицам смазку, наслаждаясь сосредоточием вкуса, чмокнул подрагивающую дырочку и толкнулся языком внутрь, вырывая из уст Гарри очередной громкий стон. От наслаждения Том прикрыл глаза; такое чувство, будто он, наконец, нашёл своё призвание — дарить Гарри бесконечное удовольствие. К ласкающему языку он добавил пальцы и принялся массировать бугорок простаты. Омега несдержанно вскидывал бёдра, метался по кровати, бормоча несуразицу и выкрикивая имя Тома, пока не кончил и не обмяк, растёкшись по покрывалу удовлетворённым желе. Староста скрупулёзно вылизал трепещущую дырочку Гарри, поласкал языком голые яички и двинулся вверх, к обмякшему члену. Он не пытался снова возбудить парня, которого и без того трясло мелкой дрожью после пережитого оргазма, просто оказывал заботу, окутывал лаской, которое нужно каждой омеге во время течки. Да и вообще всегда, будем откровенны. Осыпав напоследок икры и бёдра Гарри поцелуями, Том приподнялся и увидел, что тот уже вовсю посапывает, довольно улыбаясь во сне и стискивая в руке безнадёжно измятую рубашку слизеринца. Том лишь по-доброму усмехнулся и накрыл омегу своими вещами, чтобы не замёрз ненароком. Плотно укутавшись в мантию, он притёрся к Гарри и тоже быстро задремал, утомившись за день. Завтра придётся доказывать разгневанной МакГонагалл, что на честь её любимчика никто не покушался, отправить решительно все вещи в стирку (не зря же Том столько их копил) и медитировать над багровыми засосами, решая, скрыть их магией или хвастливо оставить на всеобщее обозрение. Прижав омегу поближе к себе, Том глубоко вздохнул и широко улыбнулся. Всё будет завтра.