XXIX

Я вышел из бара под утро. В последнее время я часто стал засиживаться у Альфонса всю ночь напролет. Тот прекрасно понимал мое состояние и не возражал. Я шел по мостовой, и редкие фары машин выхватывали из мрака куски дороги. У самого горизонта, наверное, только занималось солнце, но мне этого было не видно. Я вообще не видел ничего, кроме асфальта под ногами. Начал накрапывать мелкий дождь. Я не обращал на него внимания. Я был слишком пьян, и в такие моменты мои мысли всегда были далеки от суетливой реальности. Жизнь стала трудна. Я все еще продолжал играть по вечерам в Интернационале, но этого заработка не хватало даже на нормальный обед. Я вынужден был съехать со своей квартиры. Перед отъездом ко мне подошла фрау Залевски, по ее глазами было видно, что ей так же грустно, как и мне. - Жаль, что вы все меня покидаете, Роберт, - прохрипела она, теребя в руках край фартука. - Ничего не поделаешь. Все когда-нибудь уходят. Женщина закивала, разговор не клеился. Я знал, как ей была дорога Пат. Пат, моя любимая Пат... Я не верил, что она умерла. Она лежала в гробу, осыпанная цветами, слишком яркими по сравнению с ее бледной кожей. Казалось, что она просто прилегла на пару часов, и скоро вздохнет, улыбнется и приподнимется на подушках. Кестер удержал меня, когда я в припадке безумия хотел рвануться и сорвать крышку гроба. Я понимал, что вижу ее светлое личико в последний раз. - Пойдем, Робби... Отто спас меня снова. Он делал это всю свою жизнь - на фронте, после войны. Выручил он меня и сейчас. Кестер не давал мне скатываться в депрессию, предложил жить с ним. Вместе за квартиру платить было легче. Я знал, что ему сейчас так же горько каждый раз вставать по утрам, как и мне. После продажи "Карла" Отто устроился на завод по производству автомобилей и пропадал с утра до ночи. Он сам говорил, что грохот станков усыплял в нем чувство утраты. Я не заметил, как подошел к нашему дому. Не заметил я так же, что с меня ручьем течет вода - мелкий дождь перерос в настоящий ливень, который впитывал в себя грязь со всех концов города. Я поднялся на третий этаж. В замочную скважину я попал лишь со второй попытки, после чего безвольным кульком валился в комнату. - Робби! Кестер ждал меня. Было видно, что он заснул в кресле и очнулся только сейчас с моим приходом. Я хотел было подойти к нему, но, опасно покачнувшись, схватился за дверную ручку. - Отто... - Ах ты ж пьяница, - с волнением пробормотал мой друг, вскакивая и подбегая ко мне. Отто подхватил меня и усадил в кресло. На лице его было волнение. За последний месяц его лоб прорезали морщины, виски приобрели пепельно-серый цвет. Доктор сказал, что это нервы, Кестер был согласен. - Черт побери, тебя хоть выжимай! Простудишься и сляжешь с воспалением! - Отто, я взрослый человек! Я волен выбирать когда и где гулять... Кестер не слушал мой пьяный бред, он стянул с меня ботинки и мокрую куртку, затем сбегал в ванную и накинул на меня широкое махровое полотенце. Только сейчас я понял, насколько я замерз. - Ты идиот, Робби, настоящий идиот! - в голосе Отто слышался гнев и заботливое волнение. Он не стал напоминать мне о Пат, хотя мог бы. Такое убеждение подействовало бы на меня лучше любой выписки из медицинской статьи. Но он не сказал этого. В глазах неприятно закололо. - Отто, мне так больно... - по моим щекам потекли слезы. - Я не могу ничего забыть. Пью каждый раз, чтобы провалиться во тьму, но все равно всплываю. Жизнь ужасная штука. Почему я живу, дышу, слышу, а они нет? Неужели хотя бы раз на небесах не могут сделать исключение и воскресить ушедших?! Я почувствовал тепло совсем рядом. Кестер обнимал меня, грудь его рвано вздымалась. Он заботился обо мне, чтобы забыть о кровавой ране на сердце. Время - доктор без медицинской лицензии. - Пат... Ленц... Я хочу к ним, Отто... - Вместе, дружище, - он крепко сжал мои плечи. Я уткнулся носом в его шею и плакал. С моим другом я мог прекратить притворяться, словно все было в порядке. - Мы отправимся к ним вместе, но когда придет время. А пока не смей уходить. Не прощу. Кестер держал меня над пропастью, хотя я сам давно был готов разжать пальцы. Я знал, что кроме меня у него никого не осталось. Лишь осознание того, что я кому-то нужен, не давало мне сдаться. - Осталось немного, дружище. Потерпи.