Спокойной ночи, Рэндалл

Рэндалл слышит голоса. Нечеловеческие. Ночью. Всё наблюдают, всё следят их чёрные, опасные глаза, и в почти что оглохших от белого шума ушах ещё слышен, как сквозь бессознательную призму, этот надрывный, истерический хохот. —Рэндалл?Ты здесь? Они пронзительно визжат своими тонкими гнусными голосками, противно хихикают, извиваясь и корча ему из темноты кривые, нечеловеческие рожи, высовывая склизкие, свисающие на пол, языки и ползают, словно черви, в этой прокля́той душной яме, скрежеща гнилыми коготками по крышке гроба. Мерзость. И ночь, как глыба, надвигается, заглатывает город, без луны, без света — вокруг лишь темень.Вот он, совсем ничтожество, внутри огромной хищной рыбы, жуёт и пробует на вкус чувство безжизненной апатии.Летит сквозь эхо чьё-то тихое мяуканье, хруст, клацанье — будто отголоски далёкого, давно забытого детского кошмара. И Рэндалл бродит в нём. Бродит, поглощённый отчаянием, облитый болью с ног до головы, как чёрной вонючей краской.Он горит в огне, переливающемся, как чёртова мыльная пена, и всё скитается, скитается по закоулкам и граням своего сухого, выцвевшего разума, пытаясь отыскать несуществующие ответы на незаданные вопросы... Из угла в угол. Всё мечутся и мечутся, полуживые-полумёртвые, воют, напевают. Свистят, скрипят, прыгают из стороны в сторону, стучат грязными лапами, шлёпают стрекозиными крыльями, эти мерзкие, огромные насекомые, которые парят и плавают в воздухе, как детские воздушные шары, рычат, ревут и даже стонут от боли, и всё садятся, садятся на Рэндалла и пожирают давно сгнившую душу, рвут одежду и вспарывают жуткими челюстями живот, обнажая внутренности. И кровь его — алая, вязкая, забрызгивает пыльный потолок и заливает уже охрипшее горло. И Рэндалл падает. Он падает, точно огромный булыжник, с размаха брошенный в мерзлоту узкого глубокого колодца, барахтаясь изо всех сил, чтоб не пойти на дно, пытается вдохнуть как никогда нужного сейчас кислорода, но задыхается, захлёбывается ледяной водой, заволочившей вмиг ослепшие глаза — и тонет, тонет, тонет... Он тонет.В своих грехах, безумных желаниях и мучительных сомнениях, лишь от мысли, что самое дорогое, что есть у него — вот эта узкая, тонкая полоска тёплого света и взгляд таких родных, будто пустых, усталых глаз. — Спокойной ночи, Рэндалл.