***
Донмин резко открыл глаза. Он тяжело дышал, всё тело онемело. Кромешная темнота. Лицо было отвратительно мокрым, душный воздух спальни прилипал к коже. Не было сил ни пошевелиться, ни хотя бы сказать что-то, хотя бы прошептать родное имя в надежде услышать ответ. И едва мышцы наконец повиновались, он включил лампу на прикроватном столике и в страхе обернулся. Вторая половина кровати пустовала. Это было правдой. Как бы он ни хотел, чтобы всё оказалось очередным дурным сном, навеянным просмотром криминальных дорам, в этот раз реальность оказалась в сотни раз более жестокой любого кино. Всхлипывая, он зарылся носом в подушку, на которой некогда спал Бин — она ещё хранила запах его волос — и вдохнул так сильно, насколько мог, надеясь успокоиться. И только страшнее зарыдал.***
— Мин, Мин! Проснись! Хей, проснись, прошу. Встревоженный голос пробивается сквозь морок сна. Донмин вяло пытается открыть глаза, но бесполезно, веки словно приклеились друг к другу. Он хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, но сам же весь взмокший, словно только что попал под ливень. Тёплая ладонь гладит его по волосам, а нежный голос, уже спокойнее, мурлычет: — Это сон, это всего лишь сон, Донмин-а, всё в порядке, я рядом, ты не один, — и вытирает другой рукой промокшие щёки. — Бин-а? — хрипло спрашивает Донмин, наконец, не без усилий продравшись сквозь сковавшее его оцепенение и сфокусировав взгляд на знакомом лице. Живое. Румяное. Взволнованное. — Это правда ты? Сердце бешено колотится, с каждым мелким вдохом невидимые тиски болезненно сдавливают грудную клетку. — Да, конечно, — Бин улыбается, но огромные как у оленёнка глаза лихорадочным блеском выдают тревогу. — Тебе приснился кошмар, ты так сильно плакал… Я испугался за тебя. Донмин, сглотнув ужас, поселившийся уже какое-то время в горле, кивает. Пытается сесть — это удаётся лишь с помощью Бина. Оборачивается на своё спальное место — вся подушка и простыня мокрые насквозь. Его знобит — ночная прохлада комнаты скользит по влажной коже, вызывая дрожь. Бин это, конечно же, замечает и кутает его в одеяло, но Донмин всё ещё не может поверить, что вот это — не сон. Слишком реальным казался тот похоронный зал, те угрожающе красивые венки и пугающе счастливое лицо Бина на фото. Но не успевает Донмин вновь окунуться в воспоминания, как оказывается в крепких объятиях. Бин отрезвляюще целует его в щёку и трётся о неё носом, напоминая прикосновениями, что он рядом. Потом повторяет: — Это был просто плохой сон. — Он казался слишком реальным… — Посмотри на меня, — Бин разворачивает его лицо к себе и обнимает прохладными ладонями, гладит большими пальцами горящие щёки. Внезапно момент кажется больше интимным, нежели тревожным или пугающим, и у Донмина приятно ёкает в груди. В приглушённом свете прикроватной лампы посреди ночи Бин выглядит удивительно уютным и полным жизни. Он действительно настоящий. Бин поджимает губы и немного хмурится, с мгновение размышляя, что сказать дальше. — Тебе ведь уже не в первый раз снится этот сон, да? — осторожно уточняет он. Донмин медленно кивает. Верно. Хотя никогда раньше Бин его так не будил, а сам он и не рассказывал о мучающих кошмарах, Донмин полагал, что хорошо держит всё в секрете. Ему стоило догадаться, что Бинни гораздо проницательнее, чем ему кажется. Ведь он столько раз уже доказывал свою чуткость, но Донмин каждый раз глупо надеялся, что вот на этот раз сможет скрыть какую-нибудь раздражающую мелочь от его внимательных глаз. — Я не хотел говорить тебе, что знаю… — Бин расстроенно наклоняет голову, — обычно мне удавалось тебя успокоить, пока ты ещё спал. У меня сердце разрывается от того, как ты меня зовёшь в такие ночи, а я вообще ничего не могу сделать. Донмин-а… — в уголках его глаз начинают блестеть слёзы, и он дурашливо улыбается, стряхивая их, тоже старается не показывать свои слабости, — ты ведь видишь, как я?.. — он не может закончить предложение, это слишком страшно для них обоих. — Знаешь, я без понятия, сколько нам ещё отведено времени, я не могу тебе обещать, что физически буду всегда с тобой, а ты со мной, ведь это ложь, мы… мы всё-таки просто люди, — он сглатывает. — Смертные люди, это очень паршиво, но давай не думать слишком много об этом, Мин-а? Давай постараемся? — он сам уже всхлипывает, и Донмин бережно стирает покатившиеся по его щекам слёзы, ведь руки Бина заняты тем, что гладят его по лицу, волосам, плечам, блуждают всюду, будто Бинни стремится напитаться им. — Я тоже ужасно боюсь потерять тебя, солнце моё, но давай правда постараемся не думать о плохом, пока мы живы и есть друг у друга, хорошо? — Хорошо, — Донмин кивает и притягивает Бина к себе для объятия. Целует его шею и вдыхает аромат его кожи, такой сладкий и родной, дурманящий своим вкусом. Он понимает вдруг, что не на шутку перепугал не только себя, но и Бина, но что делать с этими паршивыми снами, он понятия не имеет. Боится, что однажды он просто не проснётся. Не вырвется из этого кошмара и застрянет в нём навсегда. Что Бин не сможет его разбудить. Или некому будет его уже будить. Он цепляется пальцами за обнажённую спину Бина, чувствует биение сердца под пальцами, движение рёбер при дыхании и закрывает глаза. Он хочет замереть в этом положении навечно. Забыться в моменте, где есть одни они в этом мире, и только они имеют друг для друга значение. — Я люблю тебя, Бинни, — тихо говорит Донмин. — Всегда буду любить, и всегда мои мысли будут полны тобой, где бы мы ни были. Я везде найду тебя, ладно? — Взаимно, дурачок, — Бинни смеётся и утешающе похлопывает его ладонью по спине. И хотя в этот конкретный момент Донмин не видит его лицо, он ясно представляет его очаровательную смешливую моську в этот момент. Всегда. Мы всегда будем друг у друга.