Этюд

**** …Он бросился, и закрыл ее, опоздав на секунду. Одна пуля просвистела мимо и вошла в стену, другая исчезла за его спиной, не задев, но самая первая, к которой не успел он, успела сама… Но ему все же удалось выстрелить в ответ. Негодяй рухнул, как подкошенный, и наступила тишина. Тогда он поднялся, и подошел к лежавшей на полу девушке и дрожащей рукой тронул ее за плечо. Она не пошевелилась. Он хотел позвать ее, но не смог издать ни звука, немота овладела им. Как рыба, шевелил сухими губами. Неимоверным усилием воли он достал мобильный и, едва шевеля языком, вызвал «скорую». Если бы он мог слышать свой голос таким, каким его услышали на том конце провода, он бы не поверил, что это его голос. Что это вообще голос человека. Может, это и было к лучшему, потому что, там испугались, и приехали быстрее, чем обычно приезжает «скорая». Потом он набрал другой номер. – В нас стреляли, – сказал он все так же безжизненно. – Вы живы? – Не знаю…. Света…. – Что?! – Я…. Вызвал «скорую»…. – Как только окажитесь в больнице, сразу звони мне, – отчетливо произнесли в трубке, впечатывая эту мысль Виктору в мозг. Врач «скорой» распоряжался сухо, деловито, было видно, что врач – он опытный и знающий. После укола, к Вите вернулась речь, и он спросил, глядя в глаза врачу: – Она будет жить? По его тону врач понял, что в случае отрицательного ответа, Витя, не раздумывая, пустит себе в голову оставшиеся в пистолете пули. Оружие он так крепко сжимал в руке, что врач не смог отобрать его. Если же врач ответит положительно, но ошибется, то одна из пуль, безусловно, достанется ему. Поэтому он ответил уклончиво: – Посмотрим. Носилки задвинули в машину. Включили сирену, и от ее пронзительного воя болели уши. Витя закрыл их руками, но звук все равно проникал. Всю дорогу до больницы он так и ехал: с закрытыми ушами и глазами, абсолютно неподвижно. В больнице каталка с невероятной быстротой исчезла за летящими дверями с надписью «оперблок». «Ждите», бросил врач на ходу. Виктор опустился на пол и прислонился спиной к стене. Ему казалось, что жизнь остановилась, как часы, в которых сдохла батарейка. В голове стучал метроном . Он не мог сказать, сколько он так просидел, сто лет или только пару часов, пока не вспомнил, что должен позвонить. – Ее увезли в операционную. – Давно? – Не знаю. – Я – рядом, помни об этом, и знай, что она будет жить. – Хорошо. Витя знал, что сказанное – не пустые слова поддержки. Это – обещание, которое будет выполнено. Феликс никогда и ничего не говорит впустую. После разговора ему стало немного легче. Вдруг двери распахнулись, вышел врач, устало сдергивая с лица голубую маску. – Все хорошо. Пуля прошла навылет. Сейчас она в реанимации, пока туда нельзя. Идите домой и приходите утром. Но Витя отрицательно помотал головой. И внезапно осознал, что по его лицу текут слезы. Сами собой. Он не смог вспомнить, когда плакал в последний раз. В детстве, наверное. Даже когда убили Татьяну, он не плакал, а чувствовал себя так, будто внезапно оказался в морозилке. Сейчас слезы, видимо, накопившиеся за долгие годы, выливались наружу. – Это реакция на стресс, – объяснил врач, – Пойдемте со мной. У Вити не было сил сопротивляться, и он пошел за врачом. В ординаторской врач налил ему в крохотную рюмочку коньяк. Вите ничего в горло не лезло, но он выпил, не хотел обижать врача. Потом он забылся сном, а когда проснулся, врач сказал, что Свету перевели из реанимации в отдельную палату и что она удивительно быстро идет на поправку. Небывалый случай! ***** …. Дурацкое дело. Глухое раздражение на Феликса, впервые за годы работы в агенстве овладело им. Чутье настойчиво подсказывало, что дело мутное, нехорошее какое-то дело, и лучше отказаться от него. Но они все привыкли подчиняться Шефу. Он не давал поводов обсуждать его решения. Но в этот раз Виктор не сдержался: - Послушай, ты так веришь в мою интуицию, так вот, я хочу сказать, что сейчас она советует отказаться от дела. Феликс, как обычно серьезно посмотрел на него и медленно произнес: - Я думаю, ты прав. Мне самому отчего-то не нравится это дело. Но ты же знаешь, что у меня тоже нет выбора. Об этом Витя и в самом деле забыл. - Ты же знаешь, что мы за агенство, и кто наш настоящий Шеф, - продолжал Феликс, - единственное, что я могу тебе сказать: будь осторожен. Очень. При этих словах Витя усмехнулся, бросил на Феликса скептический взгляд, и с тем ушел. Теперь он дал волю своим эмоциям. Будь острожен! Нет, конечно, понятно, что с Мессиром, или как там его, шутки плохи. Вот уж истина в последней инстанции. Разумеется, больше всего он боялся не за себя. Света. Вот его уязвимое место. Если с ней что-то случится, он добреется и до Мессира!! И скажет ему… Нет, об этом думать он себе запретил. - Светик, без меня никуда, поняла? – строго внушал он девушке, - никуда Светик, это значит, никуда!! - Да поняла я, Вить! - Поняла, поняла, - в своей обычной манере проворчал Виктор, - а вот понимаю одно: дело это тухлое… И чутье его не обмануло. Так-то. **** Он пробовал собирать детали дня воедино, как ребенок, складывающий из кубиков картинку. Но фрагменты упрямо и хаотично перемешивались. Вот они выходят из какого-то здания, и идут в ближайшую кафешку, пить кофе со свежей сдобой. Света следит за фигурой, как все женщины, но без фанатизма, поэтому уминает выпечку с удовольствием. А он продолжает твердить, что ему не нравится это дело. Света уверяет его в правоте Шефа, и в безошибочности его действий, на что Виктор горячо возражает. Он не признается, что знает истинную причину решения Феликса взять это дело, но не произносит этого вслух. Света делает это за него. - Ты же знаешь, что над ним тоже есть начальник, - произносит она просто, откусывая пахнущий ванилью хрустящий краешек. Виктор на секунду замирает с чашкой на весу, но потом кивает в знак согласия, пристально глядя на девушку. Он как-то забыл, что она тоже ЗНАЕТ. А следующая картинка уже другая: она лежит на полу и струйки крови медленно сползают по ее волосам….. **** - Он боится за нее, не за себя. А то, что дело это гнилое, я с самого начала понял. Едва клиента увидел. Ульяна тяжело вздохнула. Она знала, что по собственной воле Феликс отказал бы просителю. - Раньше он не вмешивался, - сказала она. - Он предупреждал, что иногда будет это делать. Чтоб мы не забывали, для чего мы здесь. - Я боюсь, Феликс, - тихо произнесла Ульяна. Он нежно взглянул на нее, подошел, сел рядом на диване, и притянул к себе. - Я же с тобой, и тебе нечего боятся. - А они? - С ними тоже все будет хорошо. Она всегда верила ему, поверила и сейчас. Но тут зазвонил телефон, и неузнаваемый голос Вити сказал, что в них стреляли и Свету увезла «скорая». Она вскрикнула, закрыла рот рукой, и посмотрела на Феликса. Его лицо напряглось. Губы крепко сжались. - Мессир, Мессир, - произнес он горько. Потом посмотрел на Ульяну и ответил на незаданный ею вопрос: - Она останется жива, разумеется, уж я позабочусь об этом. Не думаю, что ЕМУ захотелось убить кого-то из нас. Это напоминание. Ульяна смахнула слезу и положила голову на его плечо. ***** Сколько прошло? Год? Час? Век? Время заполнило собой весь безликий коридор, залитый голубоватым безжизненным светом. Этот казенный дом угнетал, раздражал безучастием, с каким он глядел на всех, кто приходил в него. Нет ничего хуже на свете этих мрачных коридоров, лишающих надежды. Он не захотел остаться в кабинете врача, пришел сюда. Ему казалось, что кабинет слишком далеко от палаты, и, оставаясь в нем, он рискует пропустить что-то очень важное. Когда Света откроет глаза, он должен быть рядом. Врач спросил: - Вы так сильно любите ее? - Доктор, она – все, что у меня осталось в жизни. Не так…. Она – и есть моя жизнь. Виктор произнес эти слова так, как если бы открывал врачу вещи очевидные, удивляясь, как врач этого может не понимать. Когда тот ушел, Виктор закрыл глаза, опустил лицо на руки. Ему не хотелось видеть этот голубой свет. Лучше, если бы было темно. **** Первое время он расстраивался, что Феликс не дал ему «способностей». И он завидовал остальным, считая, что на их фоне выглядит неполноценным, что ли. В ответ Феликс прочел ему целую лекцию. – У тебя есть два бесценных преимущества – опыт и интуиция, – говорил он, расхаживая по офису, как профессор по институтской аудитории, и Виктор чувствовал себя студентом, – Пойми, что ни Рита, ни Никита, ни Света, ни Гера не обладают ничем похожим. Они слишком молоды, и их опыт накапливается только сейчас. Ты же, проработав в милиции, знаешь о нашей работе гораздо больше! Для того, чтобы уличить преступника, тебе не надо проходить сквозь стены или интегрироваться в растения или животных, достаточно поработать головой. Поверь мне, это лучше, ценнее, и сложнее, чем паранормальные способности! Вспомни Эркюля Пуаро, так любившего свои «серые клеточки»! И от этих слов самооценка Виктора вдруг поднималась, как ртуть в тонометре. Феликс умел привести доводы, с которыми не поспоришь. В конце концов, Феликс его убедил. Ладно, с работой все привычно. И даже легче стало оттого, что смерть потерпевших теперь не была проблемой. В том смысле, что их можно допросить. И зеркальные фантомы, опять же, какое подспорье! Правда, преподносить добытые им сведения другу Лехе порой бывает трудновато, но ничего, это мелочи. Кроме того, теперь он знал и то, как Феликс наказывает тех, кого не накажешь по закону. Ему, Виктору, это представлялось в высшей степени правильным. Ему нравилось его новая работа. Кто ж знал, что агенство изменит еще и личную жизнь? Света. Чтобы он без нее делал? Как долго он не хотел признаваться самому себе, что любит? Мурыжил себя ненужными связями, к утру не оставлявшими в душе ничего, кроме брезгливости. А эта история с журналисткой…. До сих пор тошно вспоминать. И ту обиду, которую он нанес тогда Свете! Клоун несчастный! А все потому, что он панически боялся ее потерять. В прямом смысле! Как Татьяну. Как долго он не мог забыть ужасающей картинки: пять минут назад они разговаривали, и вот, она лежит на полу с перерезанным горлом. И вот, обжегшись на молоке, он дул на воду. Его показное пренебрежение по отношению к Свете, выражавшееся в не слишком «джентльменских» шуточках, которые он отпускал в ее адрес, было ничем иным, как прикрытием для подсознательного страха. А еще сюда плюсовался комплекс иного рода: зачем такой красивой, умной, словом «приличной» девушке, такой потрепанный жизнью «бывший мент». Он видел, понимал, что Света влюблена в него. Но считал это чем-то несерьезным с ее стороны, мол, пройдет. Но ведь кололо сердце, что и в самом деле, пройдет. Кто знает, чем бы закончились эти игры, если бы не та история, когда его обвиняли в убийстве. Как им пришлось прорываться мимо его бывших коллег, и Света притворилась его «заложницей»; они, как сумасшедшие, бежали по темному зимнему парку, и долго смеялись, переводя дыхание…. И там и тогда он наконец-то осознал, что страхи и комплексы, уловки и притворства меркнут перед этим мгновением. Обвинение в тяжком преступлении вдруг открыло ему глаза на жизнь. На всем белом свете они самые близкие друг другу люди. Больше не за кого цепляться! Простые, очевидные истины открываются в форс-мажоре! Что называется, когда припрет. Сначала он хотел произнести какие-то слова, но потом решил, что это всегда успеется, и потом, их и так было слишком много. Слова стояли между ними, сказанные, и еще больше, не сказанные, как солдаты, готовые ринуться в атаку. Он сделал то, что так давно просило сделать сердце, а он отмахивался и грубил: привлек ее к себе, крепко обнял, и поцеловал. Три действия, казавшиеся страшнее, чем одно: броситься на вражеский ДОТ. Над парком сияла луна, и по всему выходило, что полночь одного витка мироздания сменяется на другой, новый, виток. Они целовались, не обращая внимания ни на холод, ни на надрывные крики «мобильника»…. И уже на следующий день страшное обвинение было снято с него. Дело благополучно разрешилось. Словно вся эта ситуация была специально подстроена судьбой, чтобы указать на дорогу, ведущую к счастью. То, что Феликс порой сам вершит правосудие, его не удивило, а скорее, обрадовало. Сколько раз в своей прежней работе им приходилось сетовать на то, что Уголовный Кодекс не дает такого права, и, что еще хуже, многие уходят от заслуженного наказания. И то, что Феликс руководствуется Законами, писанными не людьми, очень ободряло его. Они казались ему более справедливыми, хотя, порой, и более сердитыми. Виктор не знал, догадывается ли кто-нибудь из сотрудников обо всем, или они просто благоразумно помалкивают, та кили иначе, быть сотрудником агенства, Стражником, его устраивало больше, чем сотрудником районного отделения уголовного розыска. Здесь он обрел счастье личное и профессиональное. Кроме того, его мировоззрение расширило свои горизонты. Феликс исподволь наставлял их всех на путь истинный. Молодежь воспитывал. Его слушали и уважали. Ему тоже польза – надо же кому-то передать тысячелетний жизненный опыт! ***** Кто-то тронул его за плечо. Он поднял голову. Врач. - Идите домой и поспите, - сказал он, отлично понимая, что Виктор никуда не уйдет. Виктор как будто не слышал его. - Как она? - Хорошо. Нет, в самом деле, хорошо. В моей практике это первый случай. Такое ранение…. Он пожал плечами, не в силах иначе передать свое удивление. - Я хочу к ней. - Только осторожно, - предупредил врач. Виктор сглотнул: - Конечно. На негнущихся ногах он пошел по направлению к палате. Он подошел к кровати, на которой с закрытыми глазами лежала Света, сел рядом, взял ее руку и приложил к своему лицу. Почувствовал, что в палате кто-то есть. – А, это ты, – произнес он, узнав Феликса. Тот улыбнулся, потом, повернувшись к Свете, сделал над ней несколько быстрых пассов руками, при этом зрачки его на минуту стали белыми, неживыми. Витя уже давно привык к этому зрелищу, хотя всякий раз у него по спине бежали мурашки. Когда глаза Феликса вновь приняли нормальное выражение, он взял с прикроватной тумбочки стакан, наполнил его водой и, накапал в него несколько капель из маленького флакончика. Вода в стакане на мгновение стала бордовой, затем вновь прозрачной. Он склонился над девушкой, поднес стакан к ее губам. Не открывая глаз, будто помимо своей воли, под гипнозом, девушка выпила треть содержимого стакана. Оставшуюся часть он протянул Виктору. – Что это? – спросил тот, неуверенно беря стакан. – Лекарство, – был ответ. И через паузу: – Против смерти. Феликс убедился, что Виктор осушил стакан до дна. – Потом поговорим, – сказал он и растаял, исчез. Витя сидел, смотрел на спящую Свету и пытался собраться с мыслями. Но у него ничего не получалось. Невидимые часы пробили два часа ночи. Девушка открыла глаза. – Светик…. Он кинулся к ней. Обнял. Крепко прижал к себе. – Никогда не прощу себе! – повторял он снова и снова, лихорадочно целуя ее лицо. – Все позади, успокойся, – Света гладила его по голове. – Теперь ничто не угрожает, ни мне, ни тебе…. Даже смерть…. – Откуда ты знаешь? – Шеф был здесь, – улыбнулась она…. ….Ночью врач, заглянув в палату, увидел, как двое сладко спят, обняв друг друга. Тихонько, чтобы не потревожить их, он поднял с пола раскиданные вещи, и сложил на стул. На цыпочках вышел и бесшумно закрыл дверь. Это было неслыханным, вопиющим нарушением всех правил, но врач, сам не понимая почему, вместо возмущения ощутил умиление. Подойдя к постовой сестре, шепотом сказал: – Пациентку из сто семнадцатой завтра на выписку. В окно заглянул месяц. Стало светло, почти как днем. – Давай уйдем отсюда, – тихо сказала Света. – Прямо сейчас? – Да. Медсестра спала, и они прошли мимо, никем не замеченные. Ночной воздух был теплым и влажным. Они шли, держась за руки, по спящему городу.