Тайлер

Собрание Членов Клуба закончилось щелчком часов на стене. Щелчок отразился глухим звуком удара кожи о кожу. Удар под дых заставил Тайлера закашляться и упасть на колени, ослепнув на секунду от боли. Сигарета выпала из рук. Я мог бы затушить ее о кисть, но я не хочу портить «поцелуй». Тайлер сел, прислонившись спиной к бетонной колоне, и засмеялся, глядя мне в глаза: — Ты так расстроен, что тебе не удалось подраться со мной сегодня? Жалеешь, что вместо того, чтобы выбивать дерьмо из тебя, я выбил его из кого-то еще? Тайлер смеется, когда я пинаю его острым носком обуви под ребра. Четыре месяца назад я боялся, что моя обувь испачкается и я не смогу пойти в ней на работу. Сегодня я боюсь, что на ней останется слишком мало крови Тайлера. Мы работаем в дерьме, чтобы купить дерьмо. Тайлер сыплет ругательствами и смеется. Я хочу стереть все наши взрывчатые запасы о его грязный рот. Имея много мыла, можно взорвать что угодно. Я хочу взорвать поганую улыбку Талера. — Бей сильнее! Давай! Я не хочу умереть без шрамов! Не стой столбом, говна кусок, бей сильнее! Тайлер рычит, стирая костяшки о лицо новичка, пока остальные обезьянки-астронавты выстраиваются вокруг и рвут глотки в зверином рёве, подстегивая бой. На полу смешивается поганое нечто из крови и пота. Хрустит чья-то челюсть. Тайлер смеется, ударяя новое лицо об пол. Я — гнилая пропитавшаяся гноем ревность Джека. Я знаю это, потому что это знает Тайлер. Я хочу проблеваться, глядя как Тайлер дерется не со мной. Тайлер кроет меня матами и смеется. Выливает на меня дерьмо и смеется. Почему? — Потому что ты недостоин слышать ничего другого. Ты — кучка испражнений жизни. Ты последний винтик человечества, давно валяющийся под его ногами. Ты — нежеланный божий ребенок, на звонки которого отец давно забыл, как отвечать. Даже молитв у тебя нет. Ты — ничтожество. Тайлер плюет кровью на пол и смеется. Мне не смешно. Я — лопающиеся сосуды в глазах Джека. Тайлер хохочет, как сумасшедший, когда я оттаскиваю его на середину бойцовской арены и ударяю кулаком в лицо. Кровь Тайлера смешивается с чужой кровью, размазанной по полу. Раковые клетки ненависти начинают делиться активнее. Тайлер смеется, когда я упираюсь коленями по бокам от его тела и снова ударяю его по лицу. Снова. Снова. Снова. — Ты просто воспаленный аппендикс, за операцию по удалению которого уже никто не берет денег. Я бью его снова. Грязная кровь течет из его поганого рта. У Тайлера стоит в ответ на мои попытки выбить из него всю дурь. У меня стоит, потому что стоит у Тайлера. Я — хуй, положенный на крышку гроба человечества. У меня болит голова, когда я слышу грязные выкрики ругательств под собой. Я вжимаю чужие разбитые губы в холодный бетон. Мне не нужно слышать эти слова, чтобы понимать их значение. Я уже их знаю. Это и мои слова тоже. — Ты уебок, который продолжает спрашивать себя «что же я положу сегодня в свой рот чтобы не сдохнуть с голоду?». Положи героин под язык и прижми его чьим-нибудь жирным хером, если тебе так хочется продолжать жить в иллюзиях. Я хватаю Тайлера за волосы на загривке и ударяю об пол. Отец не Бог для меня больше. Мой Бог — Тайлер. У него есть нимб. Я должен привязать его за него к себе. Только я могу молиться этому Богу. Обезьянки-астронавты не понимают смысла этой религии. Ее понимает Тайлер. Я понимаю ее, потому что ее понимает Тайлер. Я ненавижу каждого, кто касался Тайлера. Я хочу уничтожить то идеальное, что избивал сегодня Тайлер. Тайлер. Тайлер. Тайлер. Крик такой, что кто-то может подумать, что в этом подвале кого-то убивают. Всем похуй. Люди не слышат других людей. Здесь нет убийств. Только пальцы, медленно шагающие в ритме вальса в заднице Тайлера. Ему это не нужно. Он требует быть жестче. Использовать его собственную кровь вместо смазки. Он хочет быть на волосок от жизни. Я хочу оттрахать его до потери пульса. Я хочу, чтобы он заткнулся. Тайлер задыхается и выгибается, как продажная сучка. Хрипит и отдается мне за плату, которую не примет ни одна другая блядь. Его цена — боль. — Самое главное — захлебнуться и задохнуться. Ты не сможешь этого сделать, если будешь заходить в воду медленно. Нырни так глубоко, как только можешь. Быстро. Резко. Глубоко. Глубже! Глубже, блять! Тайлер кусает разбитые в десяти местах губы и вытягивается в струну, когда я сжимаю до синяков его бедра. На его теле остаются кровавые отпечатки моих ладоней. Под его щекой натекла лужа крови, смешанной со слюной. Меня тянет блевать. Я хочу уйти от этой бессмысленности, но я не могу этого сделать. Я знаю это, потому что это знает Тайлер. Тайлер молчит только тогда, когда его язык прижимается сверху твердым членом, но я все равно слышу все, что он хочет мне сказать. — Недостаточно жестко. Ты похож на бабу. Мужчина, которого вырастила женщина. Ты стираешь белье или пытаешься трахнуть меня в рот? Я стираю все эти мерзкие слова с грязного языка Тайлера. Член двигается вперед-назад в сбитом ритме, и у моего Бога закатываются от удовольствия глаза, когда головка ударяется о заднюю стенку горла. Тайлер блеванет только тогда, когда его печень разорвется от удара. Я знаю, что этого не произойдет. Я молча вдалбливаюсь в его глотку. Жизнь бессмысленна, если ты не пробовал себя задушить. Я знаю, что Тайлер уже пробовал это сделать, но я снова заставляю его почувствовать, как работает удушье. Я толкаюсь слишком глубоко, чтобы он мог дышать. Я не даю себе выйти достаточно, чтобы он мог получить хоть грамм кислорода. Кислород опьяняет. Я лишаю наркомана его дозы. Слезы смешиваются с кровью и стекают по лицу Тайлера. Он задыхается и смеется. Я отталкиваю блядь от себя, и Тайлер падает на спину, захлебываясь воздухом, судорожно шевеля губами. Как рыба, которую трахнул в рот сынок рыбака. Рыба, маринованная в сперме. Я говорю, что Тайлер выглядит как блядь, размазанная по столу. Тайлер говорит, что я выгляжу как посмешище. Ребро ладони наотмашь бьет по его скуле. Тайлер, с мокрыми от слез глазами и расширившимися от удовольствия зрачками выглядит, как Марла Сингер. Я не видел ее, когда они трахались, но ее видел Тайлер. И я знаю, что он выглядит почти как она. По-блядски выгибается, скулит, хнычет, кроет все матом и кричит, когда горячий член проникает в него глубже. Еще глубже. Я был на кухне, когда они трахались. Трахались. Трахались. Трахались. Марла могла умереть в отеле, но к ней пришел Тайлер. А потом они ебались всю ночь, не давая мне спать. Я хочу Тайлера, а он хочет Марлу. Я — гнилая копоть горящего ревностью дома. Тайлер бьется в экзальтации, а я бьюсь с желанием придушить его его же ремнем. — Сильнее! Блять, ты совсем не умеешь трахаться? Ты знаешь, что среднестатистический подросток ебался больше и лучше тебя? Сколько тебе? 30? 40? Ты выглядишь как тысячелетний бомж. Тайлер считает себя свободным, а потому говорит обо всем подряд. Он говорит что хочет, потому что ему ничего не будет. Ему нечего терять, так он говорит. Но это не так. Сейчас он чертовски зависим от моего члена в его заднице. Тайлер знает, что я думаю об этом. — Блять, ты думаешь о хуйне! Ты думаешь хуйней! Завали свою думалку и начни трахаться по-настоящему! Я отрываю кусок тонкой рубашки и заталкиваю его глубоко в рот Тайлера. Тайлер только кричит и стонет, но я знаю, о чем он думает и что хочет сказать. Он считает меня слабым куском говна. Я считаю, что из него вышла бы отличная шлюха.