Что?
Чт-
Аль-Хайтам осторожно касается его плеча, проходится ниже и останавливается невесомо на локте, отчего дёргается рука, а следом за ней и сам Кавех, он стремительно отстраняется, хочет спрятаться, но осекается, поджимает губы и прячет холодные пальцы в кулаках. – Слушай, всë хорошо? – спокойный низкий певучий голос вдруг приводит Кавеха в чувства. Он смотрит страшно на соседа, его красные глаза полны ужаса, они бегают по лицу Хайтама, ищут ответа, но находят лишь ответный страх. Кавех медленно поднимается с дивана, тело дрожит, по коже бегут мурашки, сильнее бежит пот, становится душно, он с трудом глотает воздух и подрывается с места. Запирается в комнате. На полу разбросаны чертежи, композиции, карандаши и даже макеты. Когда-то это всë было отражением его мира, спокойного, сумбурного, но интуитивно понятного, чего-то, где всë на своём месте, где всë лежит там, где нужно ему, а сейчас. Кавех тут же пинает бумагу, та разлетается по сторонам и в воздухе бросает на него отражение солнца, что будто проходит сквозь него и проедает брешь. Одним движением он закрывает окно тюлем, падает у подоконника и смотрит на свои работы, истоптанные, смятые и уже не имеющие значения. Уже ничто не имеет значения.***
Вино льётся сначала в стаканы, а потом и в них, легко проходит сладковатый вкус и тает во рту мясо, по телу мельком пробегают мурашки, когда язык ощущает лёгкий привкус крови, что аккуратно стекает с разреза розовой телятины. Кавех опрокидывает ещë один стакан вина. Удивительно, но алкоголь помогает ему меньше думать о том, кто сидит перед ним, но это не спасает от пристального взгляда Аль-Хайтама. Изумруды время от времени пронзают его, заставляя теряться и прятаться. Прошло уже шесть дней. Кавех, понимает, что Хайтам прознал обо всём, наверняка, нарыл ещë информации и сейчас ищет способ подобраться к этой теме, попытаться спасти друга, но всë не может найти слова. – Как… дела в академии? – решается впервые начать диалог Кавех. Он снова подхватывает вилкой кусок стейка и быстро отправляет в рот. – М? Ай… – Аль-Хайтам будто только отходит от ступора, проходится ножом по куску, а после слегка задевает палец, тут же отправляя порез в рот. Пристальный взгляд был направлен на бледнеющего Кавеха. Оказывается, можно бледнеть сильнее холодной мёртвой кожи, только лицо становится будто бумажным. Глаза блесят красным бархатом, а тело вновь дрожит. Как же сложно скрыть ту натуру, хищно маляющую пропитания, что уже практически неделю хранится внутри. При виде крови уже не помогает вино. Кавех сжимает вилку и нож и отводит взгляд. Плита, гарнитур, шкаф, пол. Медленно вбирает запах – мясо, вино, кровь. Как тяжело это терпеть. Он наливает себе вина. Аль-Хайтам вновь касается его руки. Гладкие, длинные, тёплые пальцы гладят тыльную сторону кисти, спускаются к чужим напряжённым пальцам, сплетая их со своими. Кавех поднимает на него глаза. Вот же ж черт. Нежный взгляд смотрит прямо на него, а Кавех видит только лёгкую усмешку. Он ведь всë знает. Знает даже то, что не знает сам Кавех, в Академии, наверняка, ему рассказали о том, что происходит с непутевым соседом, ведь и сам Кавех знает, что- Аль-Хайтам поднимается, тянется через стол и легко целует Кавеха, и тот только сильнее напрягся, поднимая на того большие алые глаза. – Почему ты избегаешь меня? – шепчет Хайтам в губы, и всë будто сжимается внутри. По жилам пробегает кровь, она тянется вверх и молнией опускается вниз. За пару минут они перемещаются в комнату, Аль-Хайтам с жадностью впивается в губы, и Кавех едва успевает отвечать, прижимая его к себе, обнимая за шею. Они будто танцуют, прижимаются то к шкафу, то к тумбе, пока Кавех не падает лопатками на матрас, старательно тянется за губами Хайтама, нежно сминает их, сплетает языки и всë не может оторваться, будто насыщается только одним его ответом. Горячая кожа рук разглаживает мертвецки холодную плоть под рубашкой, поднимается к груди, и вызывает табун мурашек. Кавех чувствует, как под ним дёргается и простыни, а над ним хлопочет горячий и взволнованный Аль-Хайтам, чьи губы нежно припадают к его, легко покусывают, и это сильнее заводит. Рубашка летит на пол, за ней и водолазка, перчатки, брюки, всë превращается в бардак, прямо на разбросанных и изодранных в клочья чертежах, к которым Кавех не притрагивался. Он больше и больше втягивается в процесс, жадно глотает воздух и снова возвращается к Аль-Хайтаму, по-свойски гуляя руками по обнаженному телу, хватаясь за всë, что попадётся. Хайтам вздрагивает и демонстрирует приятные, милые выражения, постанывая в чужой рот, кусая губу и оттягивая еë, всячески заигрывая. Он уже между ног, трётся о Кавеха, и ощущается внизу весь жар его, к которому хочется старательно прильнуть, чувствуя как всë ноет и пульсирует, ожидая апогея сладких вздохов и нежных прикосновений. Аль-Хайтам обхватывает их члены рукой, указательным пальцем легко подцепляя крайнюю плоть, он оттягивает еë и снова отпускает, Кавех вздрагивает, сжимая пальцы ног, сгибает ноги в коленях и отталкивается, становясь всë ближе к Аль-Хайтаму. Его движения заставляют поджимать губы, извиваться и тяжело вздыхать, сдерживая звуки сладостного наслаждения, чувства эротичной близости, отчего уши и щеки краснеют, будто распустившиеся розы на фоне белоснежных облаков его бледного тела. Сильнее становятся видные красные вишни сосков и яркая, сочащаяся малафьей головка, подрагивающая от каждого касания опытных рук. Да, Хайтам рукоблуд. Ещё какой! Как же это приятно! Кавех не сдерживает стоны – напряжённый воздух в душной комнате разрезает его дрожащий голос. Он ощущает как рука сильнее сжимает оба органа, как всë теснее становится их связь, как жарче становится телу, а волосы будто встают дыбом от каждого движения вперёд, навстречу удовольствию. Аль-Хайтам бережно поглаживает ягодицы, скользит по гладкой коже, спускаясь к бёдрам, чуть сжимая их со внутренней стороны, ногтями оставляя розовые следы своего присутствия, и рука Кавеха дёргается. Алые глаза упираются прямо в небесный свод, отражённый в чужом взгляде, взгляде полном невинности и детской наивности. Хайтам легко вскидывает брови, молча задаёт вопрос, но на него приходится только скулить, поджимая губы и жмурясь от лёгкого толчка. Чужая рука так вовремя ложится на руку Кавеха и сильнее проталкивает пальцы внутрь. Настоящий черт. Черт под личиной нежного ангела. Бережного, заботливого, ласкового. Кавех свободной рукой вдруг сжимает его плечо, внутрь легко проскальзывают чужие пальцы, хозяйски стимулируя сзади, благо масла внутри достаточно для таких фокусов, иногда сплетаясь и с пальцами самого Кавеха, будто насильно оставляя их там же вместе с собой. Кавех аккуратно насаживается на Аль-Хайтама, благодаря маслу он легко скользит и всë сильнее изгибается, ощущая как внутри становится всë жарче и приятнее. Он уже и забыл о голоде, никто о нем не напоминает, кроме как сильно выпирающих клыков, не замеченных ещë никем. Кавех вновь опускается, ерзает на месте, сжимает Хайтама внутри и нежно стонет ему в ухо. Всë внутри пульсирует, он чувствует горячий, полный крови член, ощущает венки зажатыми стенками, как быстро бежит по ним возбуждение, отчего те выпирают больше. Он хочет прочувствовать их куда сильнее, но Аль-Хайтам обхватывает его бёдра и всë же поднимает и снова насаживает, куда более резко, чем хотелось. Кавех поджимает губы, сдерживает невольно выпущенный стон. Наверное, сильно выдающий его наслаждение. В действиях Хайтама тоже чувствуется тоска по этим ощущениям. С их последнего раза прошло больше двух недель: то Аль-Хайтам засиживался допоздна в академии, то заглядывали гости, то снова приходилось мчался в пустыню, а после… Кавех сам не замечает, как прокусывает чужую губу, вниз тут же начинает стекать розово-красная струйка крови, Хайтам облизывает еë и тянется за новой порцией поцелуев, обнимая любовника за затылок. Голод наступает стремительно, хочется выпить всë, не останавливаться на губах, прокусить шею, распороть еë и с жадность внимать этот вкус, обладающий таким волшебным очаровывающим запахом. Как же хочется впиться в грудь: острыми ногтями, помогая себе зубами, раскрошить грудную клетку, разделить рёбра на два и жадно высасывать всю жизнь из сердца, ещë горячего, бьющегося, горько-сладкого сырого мяса. Кавех начинает двигать бёдрами быстрее, жёстче, сильнее насаживая себя, отстраняясь от Хайтама, упираясь о его ноги, чтобы прогнуться в спине, устремляет взгляд на потолок. С каждый толчком он ощущает, как рассудок постепенно возвращается на место, как уже стекает с него всë блаженство, которое легко пальцами собирает Аль-Хайтам, принимаясь удовлетворять ещë и спереди. Сердце бьётся чаще, он слышит, как внутри что-то бешено пульсирует, Кавех прикрывает глаза и уже не скрывает стонов, не стесняется звуков, пошлых шлепков, что стали повторяться всë чаще и чаще. – Аль-Хайтам… агх, – старается он говорить хоть что-то внятное и сглатывает слюну, трясясь от возбуждения. Он снова и снова насаживается на Хайтама, сжимает его ноги пальцами, двигает бёдрами всë активнее, резче, отчего становится всë горячее внутри, всë приятнее. Всë приятнее становится сзади и спереди, особенно, когда тяжёлая рука заставляет Кавеха ощутить член во всю его длину и ощутить горячую жидкость, проникающую в него тугой струёй. Тело становится будто тряпочным, трясущиеся руки обхватывают плечи Аль-Хайтама, прижимая к нему всë тело, заставляя лечь на него грудью. Кавех судорожно вдыхает любимый запах – лёгкий цветочный парфюм, смешанный с потом, и лёгкая нотка крови, всë ещë красующейся в ранке на чужих губах. Приходится плотно прижать губы друг к другу, зажмуриться и спрятаться. Но Хайтам не отстаёт – он нежно гладит Кавеха по спине, снова слышится запах крови из пальца, поджимает к себе, отчего ощущается, как среди его стенок снова наполняется кровью член, к бледной щеке прижимается другая, тёплая, даже горячая, наверное, розовая от прилившей крови. Губы дорожат, в носу раздражение, а к горлу подступает ком. По щекам текут горячие слезы, и будто-то нечто потустороннее толкает голову к взбухшей вене на шее. Кавех всхлипывает, хочет оттолкнуть идею убийства и сбежать, упирается в плечи Аль-Хайтама и уже было отстраняется, но чужие пальцы обхватывают руки выше кистей. В глазах его читается ответ. Он знает. Знает. И всë это время знал, потому, наверное, и спокойно отреагировал на пробуждение спустя три дня, не удивился клочьям бумаги и мертвецки-бледному тону кожи, не удивлялся и реакции на кровь и, может, сам порезал себе палец, чтобы подтвердить догадки, предложил себя, а Кавех с дуру согласился. Всë это отражается в изумрудах любимых глаз, они тоже начинают наполняться слезами. – Я хотел, чтобы этот вечер стал для меня самым прекрасным, – Аль-Хайтам притягивает руки Кавеха к своим губам и целует, после отпускает их ближе у чужому лицу, отчего вампирский нюх тут же улавливает аромат крови на коже. Совсем маленькая капля падает на одну из чаш весов. Последняя капля его терпения. – Я люблю тебя, Кавех, – шепчет Аль-Хайтам дрожащим голосом, и часть человеческой сущности хочет, но не успевает ответить, острые клыки пронзают плоть, Хайтам успевает только охнуть. Клыки разрывают кожу, оставляя от тонкой шеи кровавое месиво, через кровоподтёки, которые вампир старательно слизывает языком, сладостно причмокивая, дёргаются мышцы и связки, где-то едва просвечивает нечто белое, твёрдое – кость. Она мало интересна, вампир жадно присасывается к вене, втягивает наступающую кверху кровь. Горячую жидкость он всасывает как телёнок молоко матери, хочет испить его до последней капли. По щекам, губам, подбородку и носу размазывается кровь, еë металлический запах сводит с ума, глаза блестят алым, переливаются, он чувствует как теряет рассудок и острыми когтями впивается в другую сторону шеи. Аль-Хайтам болезненно стонет на последнем издыхании и затихает. Когти проходятся до позвонка, упираются к кадык. Не желая упускать и капли, вампир тут же прижимается к царапинам, проходится по ним языком и снова будто целует, вытягивая жидкость губами, всасывая солоноватый вкус, облизывая губы, а после и места ранения.***
За закрытым тюлем чуть пробивается свет. Слышатся редкие голоса людей, город постепенно начинает оживать. Кавех слышит это и морщится, не желая вставать с постели. Они вчера занимались сексом всего раз, но он чувствует, будто не спал всю ночь. В чувства его приводит резкий металлический запах и нечто влажное под ухом, чавкающее под рукой. Кавех тут же открывает глаза и отпрыгивает с постели. Кровь. Везде кровь. Пласты мяса разбросаны на кровати и полу, на занавесках уже засохшая жидкость, она горошком украшает и всë вокруг постели. Под кроватью вместе с какой-то одеждой лежит чуть иссохшая, голубая рука, тонкие пальцы, направленные на него, расслаблены, а локоть, по который конечность и была оторвана, розовеет по краям. Кавех закрывает рот рукой, сдерживает приступ рвоты, а внутрь снова проникает гадкий вкус…