Плацкартное

Аскеладд любит поезда. А Торфинн не очень. Он любит заваривать роллтон на обед без завтрака с растворимым кофе. Он не любит за них переплачивать. А Аскеладд не любит предупреждать заранее о поездках – он забирает Торфинна из вуза, везёт на вокзал к самой посадке и в принципе даже не аргументируя тем, что билет пропадет, просто тащит Торфинна в вагон в его потной рубашке, не стиранной пару недель толстовке и с наверное до кучи треснувшими на жопе штанами, не важно. С в принципе любыми проблемами или их отсутствием, которые хуй он даст ему предварительно решить. Его это забавляет даже больше, чем может представить Торфинн, который может даже и до сих пор не допер, что это, может, он так приучает его выглядеть всегда на все сто (или, там, процентов сорок – насколько он в него верит) и быть готовым к любой ситуации в любой момент. А может и нет. Может, ему и правда просто нравится смотреть, как Торфинну приходится надевать в поезде его футболку с тупым анимешным принтом с барахолки и как ему позже приходится бегать по вузу и ебаться с долгами до конца семестра. И конечно как Торфинну приходится переплачивать за дошик со своих кровно заработанных стипендиальных четырех тыщ, мол, а чё ты хотел? Вот тебе одноразовые тапочки, мыло, салфетки и влажные салфетки, одноразовая зубная щётка и сухой шампунь – купил по пути как подарок, а содержать я тебя не обязан. И правда не обязан – думает Торфинн, второй день как обычно давясь бичпакетами, глядя на Аскеладда, с аппетитом трапезничующего ровно на одного выверенной в дорогу порцией всякого домашнего. И иногда почти радуясь вонючим пирожкам из вагона-ресторана, подогнанными Аскеладдом скорее из желания посмеяться над ним, чем по доброте душевной. Торфинн не любит мыть голову каждый день, но ещё сильней он не любит, когда Аскеладд хлопает его по спине и умиленно смотрит на него как на деревенского дурачка-сиротку, который никогда не знал и не узнает, что такое душ, и ему приходится просто чтобы другие из вагона не смотрели на него так же переться в туалет и мылить челку сухим шампунем, чтобы привести себя в человеческий вид, а потом случайно оказываться на два часа там запертым просто потому, что пока он с выключенной водой мылил челку, проводник закрыл дверь снаружи ключом и пошел отдыхать. И сидеть там, постигая искусство сушить челку без полотенца два часа в лютой жаре, пока Аскеладд ест мороженое на станции и покупает ему сувенирного деда из шишек. В конце концов, Торфинн просто ненавидит то, что ночью приходится как идиоту несколько раз почти падать с койки, просыпаясь и понимая, что ебучие перила все равно не дали бы ему упасть. Зато он любит то, как прикольно по утрам солнце светит через простынь и как после этой удушающей парилки освежающе классно выйти в тамбур и перекурить между вагонами. Почти так же, как ночью проснуться даже не от падения, а от вот этого чувства. Когда ты упираешься башкой в какую-то часть каркаса, а его начинают трогать. Не слышно нихуя. Зато чувствуется так, будто по тебе легонько стучат материалом каркаса койки. И когда Торфинн наконец недовольно выглядывает за пределы своей каютки, он видит, как Аскеладд стучит пальцами по ребру его койки, высунув из-за натянутой простыни только, понятное дело, руку. Или даже – сказать больше и по правде – только кисть. Вот так. И настолько блять не заморачиваясь, что отстукивает ещё ровно два удара и убирает руку – и то, наверное шутки ради. Знает, что Торфинн заметил ещё на первой паре, а взбесился и выглянул на второй. И на то, насколько одновременно выверено и на отъебись Аскеладд это провернул, у Торфинна зубы заскрипели как обычно с двойной силой. Он мысленно выругивается и за считанные секунды почти беззвучно сигает вниз и не касаясь пола тут же шмыгает за натянутую простынь к Аскеладду. Аскеладд глядит на него типа «какой же ты, блять, смешной», и дёргает за руки, вынуждая из положения на четвереньках рядом с Аскеладдом упасть прямо на Аскеладда, причем ебически филигранно абсолютно минуя каждой частью тела натянутую простынь. А Торфинн сперва глядит в ответ типа «да, ебанистически смешной, мне бы вести стендап по теме "о чем (ком) думают мужчины за сорок (пять) (и что они делают с ними в плацкарте)"», а потом задыхается и сопит, невольно сразу же дергаясь сразу же слегка напряжённым пахом вдоль паха Аскеладда, стоически спокойного (который ему по видимому или дрочить и дрочить до рассвета, или сосать и сосать, пока челюсть не отсохнет), когда после падения Аскеладд знаючи ухватывает его горло, придавливая к груди одной рукой, а второй мягко прижимая, проводя по спине, к своему торсу. А Кнуд, лежащий на соседней койке и притворяющийся спящим просто в уме желает Торфинну сил и закиннивает его, потому что его тоже фигурально трахает один взрослый дядя и он тоже не переодевается два дня, потому что в туалете стремается, а на людях боится.