Ночное влечение

Свист неугомонных сверчков за окном... Неспокойность ошеломляющих звуков: терпкие отскоки, глухой скрежет и мелкое журчание впитывались в фоновые просторы, заполняя мрачным силуэтом краски вспахнутой серости; скрашивая несколько непонятную массу обстоятельств, непослушно проникая в ушной коробок и подавляя насущный жар с теплом посреди рёбер. Малейшее отвлечение, как мимолётно казалось, способствовало убийственному бездействию — полная фокусировка пусть и отменно нагнетала, но принуждала к, скорее, красноречивому воображаемому волнению, чем к абсолютному недоверию. Пальцы размеренно потрясывались — словно мешкаясь в определении последующего действия, мозговину заполнила изморозь туманных раздумий... и смесь гнетущих волнений. Лишь слегка надавливая на кожу, будто опасаясь резкого открытия глаз или внезапного удара меж костей, Влада, если выразиться наиболее мягче, сильно смутила неожиданная смена позиций: одно время он лежал поодаль мятой простыни, а в другое — внимательно планировал, как безопасно скинуть с себя спортивного зожника или, воспринимая попытку незаметно вскользь выкарабкаться из-под крепкой хватки, не подхватить недовольного бурчания иль чего бывает и похуже... Славе, как ненароком оказалось, было совершенно комфортно: отыскав удобную позицию, он величаво посапывал носом в мягкую подушку, взвалившись на новое, по всей видимости, диванное чудо. Тяжело надавливая на рёбра, краем глаза внутреннего ока всесонно помаргивая в бледную кожу, он был приблизительно схож с подобием авторитарного существа, вот только с подвесом бурого медведя и видом усталой застреленной косатки. Довольно прижимаясь к телу смеси вампира, Влад сам доволен явно не был — изредко и еле-как дыша, лёгкие кровеносно впивались в остроту косточек, тонкие мышцы насущно скрутились внутри брюшной полости и сами органы, казалось, нескончаемо тряслись друг о друга: потираясь мокрыми тканями, переплетаясь в крови и жидкой массе, всесильно сдерживаясь от взаимоуничтожающих брызгов-тресков запустившейся венозной системы, весь организм словно медлительно отмирал от бесконечного напора прямо сверху. Попытавшись незримо коснуться предплечия и столкнуть совсем немножко от себя, он сооружал свои действия с непредвиденной осторожностью: на сантиметр отодвигая вдоль тела, вдруг резко остановился — и ощутил такую же непредвиденную остроту глубоко в грудной клетке... тёплую, необъятную и, словно, пламенем превратившую рёбрышки в тёмные отголоски крохотного пепла, кончик почти что впитового ножа посреди сердцевины отдавал сладостным пыланием. Окончательно оледеневшие конечности дали отпор моментально... Не до конца осознавая, конкретно какое именно неопознанное действо або чувство Влад ощущает, горючий огонь распространился выше — жадно охватывая ледяные ключицы, переплетая в окольцованном блеске свои волны хулиганского тунеядства, переваливая вглубь гортани и надавливая на кадык до крышесного глубого першения. Парень, нехотя переступая через неуловимость последующих принебрежений реакций собственного тела, сдвинул приятеля ещё на сантиметр — и точно опустил руки, пронзившись ментальным выстрелом сквозь фаланги, коли затряслись в гнёте незванно нахлынувших приятных ощущений. Глазницы округлились в непосредственно-мысленном вопросе — «Что это, блять, такое?», а туловище ожидаемо отвечало лёгкой тряской на до смущения благостливое надавливание. Вслушиваясь в томное дыхание товарища, сердце молниеносно соединилось с бешеностью ритма отшельников за стёклами. Не принимая то, что в самом деле происходит, язык предательски не поворачивался для молвления вышеуказанного замечания, а лишь лицемерно сжался втисную к зубьям — вплотную прижавшись к верхним дёснам, банальный сдвиг челюсти оказался сложно-обычным оплошанием. Трезвость ясного ума аккуратно ускользала — просачиваясь сквозь кожные покровы, сонливость нахлынула самим собой... и в моменте стало уютно, спокойно и неординарно. Утопая в бесчисленных попытках устранить дискомфорт, наиболее рациональным исходом представился только один вариант.. неохотное смирение. Веки, приняв правду за фактический домысел, непозволительно сомкнулись, наблюдая за вечной, манящей, милой пустотой... Темнота закруглилась в усыпляющем головокружении, конечности облегчённо расслабились: подросток скоропостижно сливался с завлекающим мраком и горячим чужим дыханием. До случая, пока невольность холодного нечта не поразила тело Влада — в шоковом изъятии с объятий примерения ощутив трепетное касание к выпирающим рёбрам под футболкой, дыхание в ту же секунду лицемерно сбилось... Неучтиво отворив очи, парень задрожал под холодком озноба, и злился на свою нетактичную хрупкость за полную безответственность перед обстоятельствами. — Ты что делаешь..., — Выдыхая слова тщетным колотуном, тот снова набрал воздуха, — Слава, твою мать, убери! Предсказанное молчание. Истощённо вцепившись чёрными ногтями в плечи Славика, Влад шепотливо выругался: на самого себя или на неприятную... или слишком приятную ситуацию, — непонятно. Процедив сквозь угрюмо стиснутые зубы, что было уже поздно предпринимать оборонительные манёвры, он вгляделся в мёртвую хватку к личностному пастбищу... Излишнее сложение устремилось на замену забредшей эмоциональности, когда Влад понял сонный лунатизм ненормальных решений спортика: в помещении стоял отвратный, пробирающий останки насквозь хлад. Необдуманно спасаясь от сокрытого дубняка, Славе пришлось шагнуть на крайние меры, но ему теперь точно стоит уловить, каких сочных подзатыльников опасаться наутро. Когда его замерзающие пальцы прикоснулись к согретой коже недовампира, обронив за собой тяжёлые вдохи последнего, и без того волнительное сердцебиение заметно участилось, но вовсе не из страха — на замену металлических касаний пришёл уже знакомый ожог, истратив последнюю надежду в малейшее сохранение привычной нейтральности. Нервозно сглатывая, Влад впервые за готическое происхождение взмолился наивысшим силам на абсолютную подтверждаемость непричастной адекватности спящего, и задумалось вдруг: если всё обернётся контролирующей продуманностью, то он скорее в прах превратится, чем снова позволит себе взглянуть ему в глаза. Руки смиренно потянулись в узле на спине Славы, приняв за, очевидно, судебное взыскание за какой-либо из ста грехов Влада, чем за совестное оклемание... Их ожидала ближайшая совместная ночь в быстрой, отчуждённой, неизвестной реакции гота и спокойной, ничего неподозреваемой, наглухо уснувшей туши спортсмена. Перед вступлением в азы сонного любопытства, Влад на своей шкуре ощутил деревянные ощущения с сумасшедшего просторного ночлега, потому сжал Славу посильнее в непризнанных собою объятиях и, старательно игнорируя впечатляющие усилия, погрузился в нежную, привлекательную дремоту...