Из горлá

Изо рта падает очередной лепесток лотоса и аль-Хайтам сам не замечает, как жмурится до звезд в глазах. Кашляет и на руке вместе с комком из слюны и крови появляется ещё один лазурный лепесток. Он брезгливо смотрит на кисть с кровавым месивом и опускает её вниз, чтобы гравитация стёрла эту гадость с его руки. Аль-Хайтам понимал своей рациональной частью, что прямо сейчас медленно и безвозвратно лишается возможности адекватно мыслить. Его мозг скоро превратится в райский сад. Нюхать цветы и обсуждать его бесконечную красоту явно будут патологоанатомы. И почему из всех болезней мира ему досталось ханахаки? А можно с летальностью повыше и мучениями поменьше? Цветы слишком сильно и внезапно ударили ему в голову. Как раз, когда Кавех делал ему кофе. Он и сам сначала не понял, что это такое. Обмен информацией, назвал это он, хотя сам считал это маленьким поражением перед Кавехом. Видите ли, не будет он говорить, что за болезнь, пока Хайтам не скажет, в кого влюбился. Он сначала не понял, как это связано, потому что не может такая болезнь существовать. А потом стал прямым доказательством обратного. Может и будет. Аль-Хайтама спросить забыли. И как бы он хотел сказать «нет» в ответ на вопрос, который не задали. «Я УШЕЛ НА СТОЛЕ УЖИН ЕШЬ НЕ ОБЛЯПАЙСЯ» — гласила бумажка прямо перед ковром после входа в квартиру. Тусклый свет ламп озарял коридор, а с кухни доносился запах засахаренных орехов аджиленах. Кажется, у кого-то сегодня было хорошее настроение. Ужином, это, конечно, не назовешь, но вот десертом… Но хорошо, что он полез к верхним ящикам — внутри была припрятана пита, которую кто-то явно планировал съесть в одно лицо. Пахнет так, будто там кошка сдохла. Аль-Хайтам точно не обидится, если Кавех съест это без него. Он с раздражением захлопнул дверцу, возвращаясь к орехам аджиленах. Желания есть не было. Желания жить тоже не прибавилось. У него в горле не лотосы распускаются, а явно что-то поострее. Раздирая глотку медленно, впиваясь колючками в самые больные места. Отвратительная болезнь. В окно раздается стук. И ещё один. Дождь? Звучит как повод не выходить из дома. Значит за покупками может сходить Кавех, так что, в общем и целом, планы на вечер были более, чем приятными. Стоило бы закрыть дверь, раз планы изменились и кошелёк ему не понадобился, рассеяно думает он, оглядываясь в сторону прихожей. Кажется, за этим шумом он не заметил, как открывается входная дверь. Зато заметил, с каким рвением к нему спешит Кавех. Нет, погодите, шаги не его… Бля-я-я… — Секретарь. — запыхавшийся, выставивший руки в разные стороны, преграждая путь к отступлению, Сайно хмуро смотрел на него. С козырька плаща упало несколько капель, и аль-Хайтам мельком подумал, что полы потом стоит протереть Кавеху. — Да? — он терпеливо перевёл взгляд с Генерала на тарелку. Смотрит так, будто сейчас не собирается выкашлять содержимое желудка прямо на пол. — Я знаю. Фраза, поставившая Секретаря в тупик. Он, очевидно, догадывался, о каком «знаю» была речь. Упорно не подавал виду. Быть умным — это значит вовремя прикидываться тупым. — Я рад, — усмехнулся он, — полезно, всё-таки, иногда расширять кругозор и… — Хайтам. Я знаю, что у тебя ханахаки… — он немного нахмурился, рассматривая лицо Секретаря и его реакцию. Спокоен, как удав. Что ты ещё ожидал, Сайно? Немного помолчав, продолжил чуть тише. — …из-за меня. — Не понимаю, о чём ты, — он откровенно не хотел признаваться. Потому что кашля будет в три раза больше, а вместе с цветами из него и легкие выйдут. Нет-нет-нет, только если Сайно сделает это первым. Сайно начал приближаться настолько стремительно и внезапно, что аль-Хайтам даже испугался. Притупленная реакция — один из симптомов. Он сел на колени, поворачивая его голову на себя. — Ну, сейчас до тебя дойдет. Только не… Он поцеловал. Не жарко, не возбуждённо, не страстно, не ещё тысячу синонимов к слову горячо. Настойчиво, но всё ещё… Пусто?.. Хотя сейчас это звучит убедительнее всяких слов. Хайтам тут же закашлялся, хлопнув по спине Махаматры пару раз, но тот не отступал. Во рту разливался привкус железа, а Сайно языком перетянул себе цветок, только что вышедший из горла. Отстранился, только когда Секретарь сжал его поясницу так, что там точно останется синяк. Сайно улыбался, будто постиг главную тайну человечества. Хайтам закрыл рот рукой и закашлялся снова. — Лотос кальпалата. Люблю их. — Ещё бы, — хрипло сказал Секретарь, когда из уголков его рта сочилась смесь слюны и крови, которая вот-вот норовила упасть на его костюм. Лотос, кстати, Генерал уже выплюнул. Он прокатился по его торсу, обмазал всё красным вокруг и скатился на пол. Да, его точно следует протереть. — Мог бы и сразу сказать. — И что бы ты тогда ответил? — он немного нахмурился, дожидаясь ответа. Сайно так и не убрал с его щёк руки, поэтому он выглядел немного комично. — Смотря, что бы ты спросил. Слишком много «бы». — Сайно, у меня плавится мозг и в лёгких сейчас прорастают лотосы, раздирая мне глотку. Я немного не в состоянии, чтобы понимать намёки. — Я люблю тебя. Несколько секунд понадобилось аль-Хайтаму, чтобы осознать происходящее. Он проморгался и нахмурился. Эти слова он ожидал услышать от Сайно в последнюю очередь. Несмотря на их наладившиеся отношения… Впрочем, это уже не важно. Ну слуховых галлюцинаций у него быть не может, но он, всё же, уточняет: — Что? — Я люблю тебя. — Что? — Я думаю, ты со второго раза понял, — Сайно улыбается, смотря на него. — Архонты любят троицу. Скажи это. Ещё раз. — Я люблю тебя. Легче? — сказал он, поглаживая по щеке. — Какой ты недоверчивый. — Доверяй, но проверяй, — сказал Секретарь, выдыхая. — В любом случае, лотосам как минимум нужен месяц, чтобы окончательно… — Месяц? — Генерал перебил его и округлил глаза, продолжив уже тише, —… почему Кавех, не мог раньше сказать… — Вообще, тебе следует ценить то, что он вообще об этом сказал. Рисковал потерей жилья. Интересно, если бы он умер, Кавех продолжил бы жить здесь? Или, может, обвиняя себя в смерти аль-Хайтама, переехал бы в какую-нибудь душевую хлипкую хижину, а дом оставил бы пустовать? Из мыслей его выводит смешок Сайно. — Он случайно. Проболтался, напившись. — Это… — задумался аль-Хайтам, после «напившись» поглядывая на бутылку вина на столе, — в его стиле.

***

— И тогда он сказал, что у меня незачёт! Знаешь, почему? — Махаматра заинтересованно кивнул. — Потому что я не написал «дано»! Это был даже не наш профильный предмет. Они уже малость… Подвыпили. Купят Кавеху в извинение вторую бутылку. Час назад они решили, что никакой наклейки «НЕ ТРОГАТЬ!» на вине не было, а в мусорке лежит цветная закладка из книги аль-Хайтама, а не стикер. И это того стоило. Они за всю учёбу в Академии не общались столько, сколько сегодня. Кто знал, что в детстве маленький Хайтам хотел себе лягушку, как домашнее животное? А Сайно вообще пытался продавать скарабеев, которых в пустыне просто тьма. Стоит ли говорить, что не купили ни одного? А сейчас они крысятничают на их нелюбимых профессоров в Хараватате. — А надо было лишь ходить, — посмеялся Сайно, — я тогда случайно в аудиторию забрел. Он сказал, что всем, кто пришёл, автомат. — Он меня за идиота считал, или что? На кой мне ходить, если я знал тему ещё с предыдущего семестра. — Так он не знал, что ты знаешь. — Так и я не знал, что он не знает, что я знаю, — слишком серьёзно сказал аль-Хайтам, из-за чего Сайно засмеялся. Нести околесицу с таким напряженным лицом… Да, хороший у него… Возлюбленный? Генерал не успел начать говорить, как его прервали. — Ладно, пусть живёт себе. Я кое-что хочу узнать. По поводу болезни. — М? — Разве ханахаки возникает при взаимной любви? И, даже если да, почему ты не болеешь? — Нет, и… Хм-м… Попробую объяснить, — Сайно приложил большой палец к подбородку, приняв задумчивый вид, — возможно, всё из-за того, что я осознал свои чувства… позднее, когда они уже были взаимными. Как я слышал, чтобы остановить ханахаки, нужно признаться. — Понятно. Не вызвало ли у тебя подозрений то, что ты не болеешь? — Вызывало. Исключений для этой болезни не было, и, если верить одной пустынной байке, что Пушпаватика именно так подтолкнула аль-Ахмара признаться, то наш случай не единственный. Я догадывался, что это взаимно, но тогда прошло слишком мало времени, и я не мог судить наверняка. — Так это всё дело рук Пушпаватики, — заключил аль-Хайтам. Интересно получается… — Да. Даже если признание не примут, болезнь отспупит. — Разве не усилится? — нахмурился аль-Хайтам. — Будь оно так, я бы признался ещё давно. — Нет, Тигнари рассказывал мне об экспериментах с болеющим. Раньше думали, что оно усилится именно потому, что были не знакомы с истоками болезни. — Понятно, — Аль-Хайтам задумчиво кивнул. — Тогда почему книги о ханахаки не исправляли? Неужели это настолько неинтересный раздел для Академии? — Это уже спрашивай у студентов и преподавателей Амурты. Там ведь стоят старые книги, я прав? — Секретарь кивнул, отпивая из бокала. — Именно в них и говориться о усилении болезни. Я думаю, мне стоит поговорить с библиотекарем об этом. Их нужно отнести в архив. — Здравое решение. — И, ещё кое-что… Откуда ты так много об этом знаешь? — Доводилось работать с такими. Не забивай голову, — отмахнулся Сайно. — Говоришь, что работал, а сам удивляешься тому, что ханахаки будет так долго проходить. — Ну, знаешь ли, при мне никто не признавался. Я думал, что «отступит» применимо и в случае, если… — Индюк тоже думал, да… — не успел договорить Секретарь, как его перебили. — Да в суп попал, знаем, слышали. А если бы ты умер, я бы заболел? — Ну, если трактовать болезнь по той байке, то да. Но давай не будем о грустном, — помотал головой Секретарь. — Лучше скажи, ты свободен в среду? — Что, на свидание хочешь позвать? — Сайно откинуться на спинку стула. — Да. — Тогда свободен, — он улыбнулся, смотря на аль-Хайтама. — Прекрасно. В восемь у Ламбада. — Что, будем есть заварной крем из лотосов? — Я думал, твоя специализация — это каламбуры, — устало потёр переносицу Секретарь. Угораздило же его влюбился в Сайно.