Спаситель.

Всё не должно было быть вот так. Не должно. Я не понимаю. Зачем? Что же я сделала? Чем заслужила? Я не была ничем другим, кроме хорошей и поддерживающей подругой. Так почему же? Одна из девочек достаёт ножницы. Острые лезвия сияют и сверкают под влиянием падающих лучей кровавого, заходящего солнца, чей свет пробивается сквозь металлическую решётку крыши. Я вижу своё лицо в отражении металлической части резака: некоторые вены в моих глазах полопались, а область вокруг покраснела, опухла от нескончаемых рыданий. Мой рот медленно раскрывается, и эхом отражается по месту мой немой крик, что так тих. Я не могу издать ни звука, я не должна. Я могу лишь беспомощно барахтаться в руках у тех, кого я считала близкими друзьями. Я не могу ничего сделать, как ни крути. Девочка угрожающим рывком режет воздух, издавая такой громкий звук. Звук, что является единственным, который я могу услышать. Как выстрел пистолета, он повторяется ещё пару раз в моей голове, перед тем как раствориться в пространстве стенок моего разума. Чик. Этот звук я запомню ещё надолго. Девочка с ножницами медленно начинает подходить ко мне, пока я бросаю попытки вырваться. Убежать куда подальше и просто спрятаться в угол, захлёбываясь в своих же слезах, где меня никто никогда не найдёт. Так будет лучше. Всё равно ведь бесполезно. Она шепчет что-то, а мои нервы уже давно сдали. Ещё чуточку, и я бы могла получить нервный срыв; я сдерживаю рвотный позыв, состоящий из чернил, когда понимаю, что сейчас это не вариант. Такое точно никто не оценит. Крапинки горькой воды всё ещё стекают с моих раскрасневшимися, горячим от плача щёк. Солнце заходит наполовину, и меня накрывает тень. Ох, конечно. Может, мне всегда суждено оказываться в этой тени? Забытой всеми, просто объектом для развлечений? Где все мои попытки стать любимой пошли насмарку? Где всем попросту наплевать на мои желания, чувства, эмоции, что я испытываю? Я отвлекаюсь от этих мыслей, когда начинаю понимать, что Сет всё ещё рядом. Он всегда рядом. Он никак не сможет помочь. Я натыкаюсь на приходящее осознание, что внезапно хочу быть спасённой, а не хочу спасти кого-то. Я не хочу спасать даже себя. Я просто так устала от того, что я сама себе спаситель. Девочка с ножницами гордо стоит прямо перед моими глазами, и я зажмуриваюсь. Я не знаю, для чего. Скорее всего, я уже просто смирилась; я приготовилась к худшему заранее. С другой стороны, я просто молилась на то, что если я закрою глаза, то всё исчезнет. Что я пойму, что это просто страшный сон, кошмар, коих сниться сотни. Прийдёт облегчение – это не очередной сон с оракулом, что мирно спит внутри меня, и приходит только когда сплю уже я. А потом всё будет хорошо; так, как было всегда. Только вот так не бывает в жизни, если я не в какой-то сказке. Хороший конец не всегда наступает. Хороший конец не всегда заслуженный. Девочка начинает отрезать локоны моих длинных, пышных, белоснежных волос. Как же долго я их растила. Всё не закончилось. Мои одноклассники громко хохочат, смеются во всё горло. Вот только я не вижу ничего смешного. От слова совсем. Не смешно; их противный, зловещий смех уже надоедает. Я подавляю в себе желание закричать во всю силу. Напоминает, когда я была ещё совсем маленькой, с такой же обшарпанной и неаккуратной причёской на голове. Это оставит у меня слишком много сожалений. Чик-чик. Мои пряди отваливаются одна за другой, мягко падая и приземляясь на бетонный пол. Я лишилась даже этого – чего-то, чего лишиться даже и на велик шанс. Я хочу убежать, убежать куда-то настолько далеко, где меня бы никто не мог найти. Где они бы меня не достали. Я не хочу переживать это. Я умоляю Бога, чтобы он отпустил меня. Я убеждаю себя его, что я никаким образом этого не заслуживаю. Я ничего не сделала, чтобы такое зверство заслужить. Чик-чик. Звук звоном раздаётся в моих ушах, и это действует мне на нервы. Становится последней каплей, хоть я и терплю уже, кажется, бесконечность. Я уже почти на грани. Я думаю совсем иначе, когда меня внезапно рвёт смоляного цвета чернилами прямо на пол, и мои одноклассники, громко и в один голос, вскрикивают "Фу!". Парни, что держали меня, сразу отбежали, как и девочка с ножницами, пока из моего рта всё выходила и выходила вязкая, липкая консистенция. Я вижу отвращение в их глазах, что переливаются бесчеловечьем. Я никогда не смогу смотреть на них так же, как раньше. Я слышу чьи-то быстро приближающиеся шаги, сопровождающиеся постукиванием и цоканьем каблучков на обуви этой персоны; мои одноклассники, видимо, тоже обращают на это своё внимание. Девочка быстро прячет ножницы в свой задний карман, и они быстренько смываются с места преступления, оставляя меня совсем одну-одинёшеньку. Впервые, одиночество совсем не кажется мне плохим. Наоборот – я безгранично рада, что я наконец одна. Что всё это наконец окончилось; я больше не должна мучаться. Я мысленно благодарю Бога за то, что это всё ушло от меня. Из-за двери на меня устремляется взгляд тёмных глаз, скрытых под тенью из-под чёлки. Зрачки персоны сияют, что выделяется довольно сильно. Я не помню, что происходит дальше. В глазах темнеет. Я будто проваливаюсь в бездонную яму.

***

”Шарли!" Звонкий голос девочки будит меня. Он как ободряющий кофе или холодный душ с самого раннего утра. Трезвит. Он звучит грустным, унылым, в каком-то месте я могу слышать злость. Мне хочется обнять его хозяина, успокоить, сказать, что всё хорошо, подарить свою тёплую улыбку. Хотя должно быть предельно наоборот. Роли должны тут поменяться. Что-то тут неправильно. Я приподнимаю веки, и меня сразу ослепляет белый, яркий свет лампы прямо надо мной, а ещё и такие же белые стены вокруг. Осматриваясь ещё немного, я вижу, что возле больничной койки в медпункте, на которой я чудом оказалась, сидит Анри. Она смотрит за мной пристально, а в её глазах скапливаются прозрачные слезинки-кристаллики. Ну же, не плачь. Это не ты – та, кому сейчас стоит плакать. "Анри так волновалась! Что они с тобой сделали?!" По её бледному личику рекой катятся капли солёной воды, смешанной из гнева и горечи. Почему-то я чувствую себя виноватой за её слёзы. На моём лице расплывается успокаивающая улыбка, и я протягиваю руку к щеке Чернильной принцессы, поглаживая её дрожащими, промокшими насквозь моими слезами, что я ими вытирала, пальцами. Анри тут же сплетает свои и мои замок, сжимая мою ладонь в своей так крепко-крепко, будто в страхе, что я возьму и уйду. Что же ты, Анри. Я никуда не денусь. "Что же с твоими шикарными волосами, Шарли?!" Она бросается мне в объятия, обхватывая моё тело свободной рукой. Её чёрные волосы ложатся мне на плечи, а её нос утыкается в мой белоснежный свитер, вытирая следы своих рыданий, что так и не могут никаким образом остановиться. Я слышу её всхлипы, и чувствую, как она дрожит; так же, как и я сейчас. "Всё хорошо." Моя улыбка становиться намного шире и теплей, когда я опускаю взгляд на свою подругу в моей хватке. Ещё бы не хватало, чтобы Анри тут волновалась. "Ничего не хорошо, чёрт его побери! Я обязательно возьму и отомщу им… За тебя, Шарли!" Она наконец смотрит на меня – её выражение лица предельно серьёзное. Теперь её слёзы являются лишь слезами гнева. Кажется, она правда воспринимает это близко к сердцу. Даже ближе, чем я сама. "Ты и так меня спасла, Анри. Большего я и просить не могу." Я не слушаю, что она мне отвечает на это. Я лишь прижимаю её ближе и ближе к себе, гладя по тёмной головушке. Я хочу, чтобы она поскорее успокоилась, и одарила меня своей солнечной улыбкой, как и всегда. И, всё же, я была эгоисткой. Единственное, чего я желала, так это быть спасённой, а не спасти кого-либо. Я не могла спасти себя; я так и не смогла. Но я больше не жалею. Я не хочу больше никого спасать. Я устала. Даже себя. Я знаю, что Анри спасёт меня, когда мне это нужно будет. Я, впервые за долгое время, искренне рада. Насколько бы эгоисткой я не была, я счастлива, как никогда.