Стражи государства. Цена долга

«Пациент в сознание не приходила». Амос возвышался над больничной койкой, застеленной белоснежным постельным бельём. Перед ним, опутанная гибкими трубками и разноцветными проводами, лежала абсолютно беззащитная, измученная оставленной выстрелом травмой Джонс. Негромко тикали настенные часы над дверью, напоминая о том, что время ещё не остановилось, оно живо. А вот выживет ли Джонс? Лучший оперативник, человек, на которого всегда можно было положиться – только ей было дано контролировать неуправляемого Тринадцатого. Балансируя на тонкой грани между долгом и предательством, Джонс сумела сделать правильный выбор, поставив интересы государства превыше всего – даже собственных чувств. И Амос понимал это. Наверное, он был единственным человеком в АНБ, который добровольно променял семейный уют и заботу близких на кожаное кресло и слепящие экраны мониторов. Не потому, что так приказали – Амос осознавал, что кроме него с возложенной работой не справится никто, а значит, чувства и желания необходимо убрать, чтобы не мешали в работе. Оставить в душе лишь необходимое – холод, расчетливость, недоверие к окружающим. Ломая в себе человечность, Амос и не предполагал, что уже никогда не вернёт её. Изменив себя насильно, он не станет прежним заботливым отцом и любящим мужем. А что же Джонс? Нетрудно догадаться, что сердце её принадлежит лишь одному человеку – самому опасному государственному преступнику. Каково это – стрелять в человека, которого любишь? Смотреть в его полное растерянной боли лицо, видеть, как тёплая алая кровь вырывается из нанесённой тобою же раны? Пусть она и не была смертельной – этот выстрел поставил решающую точку. Как и Амос, Джонс никогда уже не вернёт то, что у неё раньше было. «Потому что так правильно. Потому что так надо. Чего мы хотим, значения не имеет, именно поэтому я ушёл из Нацбезопасности – устал, хотел стать прежним, но уже не смог. И ты не смогла. Да с уходом Тринадцатого тебе стало и незачем…» Немного наклонившись, Амос взял руку госсекретаря в свою. Ладонь девушки казалась ему невероятно холодной, словно точка в истории Джонс уже была поставлена. «Не смей так думать!» – жёстко приказал себе бизнесмен и тут же ослушался самого себя – тяжёлые, тягучие мысли сползались обратно, причиняя сознанию новую боль. Тик. Тик. Тик. Часы работали, монотонно и равнодушно. Где-то там, за окном, жил своей жизнью мир, которому не было никакого дела до того, что один из самых преданных его защитников, возможно, так и не откроет глаза. «Что бы мы ни делали, как бы ни ломали свои жизни ради людей, им всегда будет плевать. Миру нужны яркие герои, которых переполняет благородство и граничащая с безумством отвага. Мир любит сказочных персонажей-альтруистов, которые, будь они на наших местах в реальности, развалили бы страну «во имя справедливости». В политике не обойтись без жёстких, подчас жестоких решений, но люди не хотят понимать, что это делается ради них же, поэтому для общества мы всегда тираны, объекты всеобщей ненависти и презрения. И если ты умрёшь, ни одна живая душа не бросит сочувствующего взгляда. Тебя похоронят и забудут, как со временем и меня. Этого не избежать, и единственное, что я могу сделать в данной ситуации, так это попросить тебя: живи. Пожалуйста, вздохни и открой глаза. Смерть дождётся нас, рано или поздно, так зачем спешить? Туда мы все успеем, а сейчас иди ко мне… пожалуйста…» Словно каким-то непостижимым образом услышав мысли Амоса, Джонс резко открывает глаза. Ф-фу-ух! – она с шумом выдыхает. А Сэмюель не может сдержать счастливой улыбки. - Доброе утро, - и Лорен бросает взгляд на часы: 5:16, всё верно. - Амос, ты что тут делаешь? – Джонс удивлённо смотрела на мужчину, который уже с привычно безэмоциональным выражением лица протирал очки. - Зашёл лично проверить твоё состояние, не покупаться же мне на историю о падении с водных лыж. - Водные лыжи? По-моему, Каррингтон выжил из ума, - Джонс слабо улыбнулась, Амос тоже. - Как ты вообще сюда попал? – Лорен всё ещё была удивлена визитом вечно угрюмого мужчины, улыбка которого, впрочем, удивляла её не меньше. - Я бывший военный и могу проникнуть куда захочу, – как обычно высокомерно произнёс Сэмюель, но сейчас это не раздражало – он казался таким родным… Джонс вспомнила взрыв с последующим обвалом на этаже. Тогда она почти не пострадала, а вот Сэмюелю переломало обе ноги, ободрало кожу, а по лбу интенсивной струйкой бежала кровь. Шум, огонь, паника… пока до них добрались, Джонс как могла оказывала первую помощь – вытащила из-под обломков, перевязала голову. Тогда они так же оставались вдвоём, отрезанные от всего мира. И несмотря на жуткую атмосферу вокруг, от присутствия рядом друг друга каждому было чуточку спокойнее. Джонс умиротворённо закрыла глаза. Она по-прежнему ощущала тепло руки Амоса. Затихали звуки вокруг, куда-то уходили все силы, но это тепло по-прежнему оставалось с ней. Сэмюель стоял рядом, не разжимая ладони и не отрывая взгляда от засыпающей Джонс. Неожиданно громкий писк приборов вырвал его из умиротворённого оцепенения. Сэмюель взглянул на монитор, и внутри него что-то оборвалось: показания стремительно изменялись. Состояние Джонс резко ухудшалось. Резко выдернув руку, Амос бросился на поиск дежурных врачей. Сердце его колотилось в безумном темпе, а дыхание сильно сбилось. Назад мужчина мчался уже в компании бригады лекарей, но, преодолев порог палаты, он остановился. Когда уже опоздал, смысла бежать дальше больше нет. Медленно, словно воздух вокруг стал невероятно густым и упругим, Амос приближался к койке. Его попытались остановить и вывести из палаты, но один рычащий приказ, и Сэмюеля оставили в покое. Он вновь стоял рядом с Джонс, но теперь они были безгранично далеко друг от друга. Амос сжал тёплую ещё руку – в последний раз. Хотелось сказать что-нибудь, но разум был опустошён. Кто-то осторожно взял мужчину за плечи, развернул. Сэмюель поднял взгляд – холодный и безразличный. -Вы должны покинуть помещение, - настойчиво потребовал один из врачей, и в этот раз Сэмюель не стал сопротивляться – лишь на мгновение он застыл на пороге и, обернувшись, устремил на Джонс прощальный взор – сочувствующий и тёплый, после чего лёд одиночества окончательно сковал его душу. Вместе с Джонс умерла последняя искра человеческого в Сэмюеле: навстречу внешнему миру выходил жаждущий крови и возмездия монстр, лишь изредка печально вздыхающий при воспоминании о живом тепле ладони Джонс.