Дорога домой могла быть короче

1. Все члены «Короля и Шута» знали: успех любой репетиции на 80% зависит от настроения Горшка. Если Миша в хорошем настроении, он может и дельный совет дать, и хвалит, когда что-то получается, и спокойно реагирует на лажу. Такие репетиции проходили максимально продуктивно, потом они плавно перетекали в посиделки за пивом, а потом ближе к утру все довольные расходились по домам. Жаль, что таких репетиций становилось все меньше. Последнее время Миша приходил чуть ли не на каждую озлобленный на весь мир. Это было понятно еще по звуку его шагов: резкие, тяжелые, как будто он марширует на параде, а не идет по обшарпанному подъезду. Когда стук горшенёвских «гадов» разнёсся по лестничной клетке, «Шуты» со вздохами переглянулись. — Покой нам только снится, — напряженно отшутился Балу. Через несколько мгновений на репточку ввалился Горшенёв. Он шел твердо и уверенно, значит, трезвый. Это было лучше, но все же не сильно спасало ситуацию. — А хули вы еще не начали? — рявкнул он, как только вошёл на порог. Андрей вздохнул. — И тебе привет, Мих. — Ага. Давайте уже играть, — как-то отстраненно бросил Горшок и взялся за микрофон. Первый час репетиция шла нормально. Ребята разогревались, шутили свои любимые дурацкие шутки, повторили старый материал. В целом, получалось довольно неплохо. Всю репетицию Андрей поглядывал на Мишу. Тот вел себя как-то тихо, отстраненно. Говорил мало, только когда к нему обращались. Слишком был сосредоточен на музыке. Значит, скоро должен был начаться шторм. Случилось это тогда, когда они начали прогонять одну из новых песен. Конечно, пока что выходило не очень. Но это было в порядке вещей: нужно было сыграться, настроиться. Ожидать идеального исполнения сразу не стоило, на то и существовали репетиции. Однако во время очередной неудачной попытки сыграться Миша резко повернулся к группе и гневно возмутился: — Блять, пацаны, у вас руки из жопы или чё? Чё за хуйню вы играете? Ребята молча переглянулись. Андрей устало потер переносицу. — Да ладно тебе, Мих, вчера только разучивать начали. Чё сразу хуйня-то? — Да потому что лажаете, пиздец. Как можно понять, нормальная песня или нет, добавлять ее в программу или нет, если, блять, звучит, как говнище полное? — Ну, Мих, сам бери и играй тогда, — устало, раздосадованно бросил Балу. Миша уже открыл рот, чтобы возразить ему, но Андрей решил взять ситуацию в свои руки: — Ладно, пацаны, давайте 10 минут перекур. Балу охотно снял гитару и небрежно поставил ее на стойку. А затем подошел к Князю, полностью игнорируя существование Горшка, и заявил: — В пизду, я домой. Все равно никуда не продвинемся сегодня. Миша сделал вид, что этого не слышал, и упорно смотрел куда-то в сторону, пока Саша со всей пролетарской ненавистью паковал гитару. — Ну, расходимся, значит, — разочарованно бросил Яша. Он надеялся нормально порепетировать, а в итоге вышла полная херь. Пока остальные ребята тоже начали расходиться, Яша подошел к Андрею, заговорщически дотянулся до его уха и прошептал: — Андрюх, он заебал уже, чесслово. Может, поговоришь с ним? — Такие вы умные все. А я-то чё могу сделать? Я, блять, мамка ему или чё? — Ну… — Яша отвёл взгляд. — Нас он, если повезет, слушает через раз. А тебя даже если обматерит, то все равно потом сделает, как ты сказал. Прислушается к тебе, типа. Хуй знает, короче, делай, как хочешь. Андрей устало кивнул. Всё как всегда. Мы уходим, а ты, Князь, разбирайся. В итоге последними на точке остались они вдвоем. Миша сидел на старом стуле, который они несколько лет назад подобрали на какой-то помойке в центре, и буравил невидящим взглядом листок бумаги, на котором заботливой рукой Князева были выведены слова новой песни. Теперь там красовались еще и пометки Горшенёва: какие-то строки были подчеркнуты, возле других расположились понятные одному только Мише значки. Видя плод их совместной работы, Андрей ощутил, как в груди начало теплиться непонятное чувство. Он присел на стул рядом с Мишей. — Мишань, чё ты такой последнее время? Горшок поднял свои большие блестящие глаза на Князя. — «Такой» — это какой, а? В голосе Миши не было агрессии. Угадывалась только какая-то утомлённость. Тоска, может. — Ну… гонишь на ребят с нихуя. Докапываешься постоянно. Орёшь. Горшенёв немного помолчал. Достал из кармана рубашки сигарету, медитативно её поджёг и сделал первую затяжку. Тяжело вздохнул. — Да не знаю, Андрюх… паршиво так, на самом деле, пиздец просто. Князь догадывался, что мишина агрессивность последнее время была не просто так. Узнать причину хоть и хотелось, но было очень тревожно. Он сжал кулаки и нервно выдавил из себя вопрос: — А что такое, Мих? Миша снова немного помолчал, прежде чем ответить. — Думаю, что… без меня будет лучше, понимаешь, да? Типа, скоро вы поймете, какой я еблан, и кинете меня и… и будет лучше всем. Вот и всё. Сказать, что Андрей был в ахуе, это ничего не сказать. Несколько секунд он не мог найти слов, открывал и закрывал рот, как рыба, которую выбросило на грязный берег Финского залива. А потом не смог выпалить ничего лучше, чем: — Мих… ты чё? В смысле? Горшок горько усмехнулся. — Да ничё, Андрюх. Ты это не бери в голову. Нормально всё. «Не бери в голову?! Да ты, блять, в своём уме вообще?» Князев схватил Горшенёва за плечи, несильно сжал — он всегда старался очень аккуратно прикасаться к Мише — и, глядя прямо в глаза, разгоряченно и сбивчиво пробормотал: — Мишаня, бля, да как же… никому не будет лучше без тебя. Пацаны, Лёшка, родители твои, как же мы… как же они без тебя? Ты же всем очень нужен. Поклонникам нашим, Мих, — Андрей тяжело сглотнул, пытаясь задавить ком в горле. — Мне ты нужен. Очень нужен. Миша виновато опустил взгляд и тяжело вздохнул. Выглядел он так, будто хотел сказать что-то ещё, но никак не решался. После пары секунд размышлений он притянул Андрея к себе и заключил в крепкие объятия. Сжал. — Андрюх, ты забей, накатило просто, пиздец как. Князев уткнулся Мише в плечо и тяжело дышал. Как так-то, блять? Как он мог просто взять и забить? — У тебя если такие мысли появятся, ты сразу мне говори, хорошо, Мих? Я тебе сто раз скажу, что это хуйня полная. Блять… мне без тебя никак, слышишь? Андрей почувствовал, как Миша слабо улыбнулся ему в шею. — Хорошо, Андрюх. — С любой хуйнёй приходи ко мне. Когда угодно. Я всегда тебе помогу, Мишань. Ты только не молчи, пожалуйста. — Да ладно, ладно! Понял я, ё-моё. Миша легко отстранился от Андрея. Теперь на его лице сияла добрая, хоть и не очень широкая, улыбка. Но в блестящих глазах всё равно мерцала тень подавленной боли. Андрей сдавленно, но искренне улыбнулся. В тот вечер, когда они уже прощались, чтобы разойтись по домам, ему как-то особенно не хотелось отпускать Мишу. Он не понимал, что это было за ощущение, но казалось, что если сейчас Горшенёв развернётся и пойдёт домой, то будет упущен какой-то уникальный шанс. Но в итоге каждый пошел своей дорогой, а Андрей пролежал полночи без сна, прокручивая в голове их разговор. Следующей репетиции все ждали с каким-то гнетущим чувством. Балу всё ещё был недоволен выходками Горшка. Пришел он вовремя, но выглядел очень хмуро. Но Миша вошел на репточку бодро, с ясным выражением лица. — Пацаны, вы, это, извиняйте, что я вчера такой бешеный был. Сегодня нормально порепаем. Яша многозначительно посмотрел на Андрея. Князев едва заметно улыбнулся, хотя всё равно с настороженностью смотрел на Мишу. — Хер с ним, проехали, — с улыбкой ответил Балу. — Давайте «Лешего». 2. Сегодня они играли концерт в каком-то клубе на Петроградке с дебильным названием, который Князь, откровенно говоря, ненавидел. Сложилось много факторов: и добираться было сложно, и пиво здесь было бодяжное, и звукач тут был какой-то конченный. Но основной претензией к этому клубу была публика. Конечно, на концерты «Шутов» всегда приходил разномастный народ. Но почему-то именно в этом клубе им вечно приходилось расхлёбывать какой-то пиздец. То какие-то алкаши придут и начнут бить подростков-неформалов, то внезапно нагрянут менты и начнут дубасить и вертеть всех без разбора, то припрутся какие-то агрессивные скины… Однако сегодня, на удивление, концерт прошел без особых происшествий. Пару раз какие-то ребята вылезали на сцену, но Горшок ловко, привычными движениями отправлял их обратно в зал. Князь был доволен: возможно, этот клуб был не так уж и плох. После концерта они, как обычно, собрались за липким столом в маленькой комнатке за сценой, чтобы распить на всех пару бутылок водки. В этот раз, как и всегда, к ним присоединилось несколько фанаток. По девушке на Поручика, Ренегата и Балу, и две — рядом с Горшком. Князь сидел в одиночку на самом краю дивана. Вернее, не совсем в одиночку, ведь справа от него сидел Горшок, который развлекал всех своей любимой тирадой про анархию. Однако от Миши его отделяла девчонка, и почему-то Андрею она ужасно не нравилась. Вроде симпатичная, приятная, смех у неё мелодичный такой, но один её вид вызывал у Князева такое ощущение, будто он выпил просроченный кефир. Поэтому он предпочитал смотреть не в сторону Горшенёва вовсе, а куда-то в стену, гипнотизируя некрасивые выцветшие граффити на обшарпанных стенах. В голове начинал вырисовываться сюжет для новой песни: почему-то отчаянно хотелось писать про несчастную любовь. «Какая, к херам, несчастная любовь?» — нахмурившись, подумал Князев. — «К Михе, что ли?» Он резко помотал головой, отгоняя ебанутые мысли. Он был слишком пьяный, чтобы всерьез задуматься о такой возможности. Хотя, честно говоря, он не отказался бы быть на месте одной из двоих девчонок, которые сейчас прижимались к Михе… Вот же блять. «Ладно, похуй, подумаю, как протрезвею,» — решил про себя Князь и довольно улыбнулся тому, что так легко справился с проблемой. — Ща, пацаны, я пойду, это… ну, вы поняли, короче, — послышался откуда-то справа голос Миши. Андрей медленно повернул голову в сторону любимого голоса. Горшенёв поднялся и теперь пытался выйти из-за стола, который стоял практически вплотную к потрескавшемуся дивану, на котором они все расположились. Девчонка, перед которой он пытался пройти, смущенно хихикала, приподняв ноги к себе. Наверное, Горшку было бы удобнее пройти, если бы Князь встал с дивана и пропустил его. Или если бы так ноги приподнял, как девчонка. «Хуй ему,» — со злорадством подумал Андрей и остался сидеть на месте. Это была месть. Обжимаешься весь вечер с какой-то непонятной фанаткой, хер я тебя пропущу. Однако упрямство Князева не остановило Горшенёва. Он с каким-то пьяным озорством взглянул на Андрея. А затем продолжил свой путь к концу дивана, несмотря на препятствие в виде коленей Князя. А решил преодолеть это препятствие он просто: спокойно уселся на колени Андрея и с нетрезвой неосторожностью проскользил по ним. Вернее, навалился всем своим телом, а потом, чтобы подняться, оперся руками ему на грудь. При этом на лице Миши было абсолютно нейтральное выражение, как будто перелезать через Князя для него — в порядке вещей. Для очень пьяного и очень вовремя осознавшего свою влюблённость Князева те несколько секунд, которые Горшенёв елозил по его коленям, казались вечностью. Остатки рассудка были целиком направлены на то, чтобы не схватить Мишу за бёдра и не усадить к себе на колени прямо там. Будь он смелее, будь Горшок девчонкой, будь ему не похуй на то, что подумает о нем его лучший друг, он бы так и сделал. Но всё, на что Андрей был способен, когда Миша поднялся и пошел к выходу из каморки, — лишь разгоряченно и тяжело дышать, закинув ногу на ногу. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, что у него встал на его лучшего друга, блять. В этот момент Князев почувствовал на себе чей-то взгляд. Он постарался незаметно осмотреть комнату, но, судя по всему, вышло у него не очень удачно, потому что он тут же встретился глазами с Балу. Саша одарил его странной полуулыбкой, а затем отвел взгляд и продолжил болтать с девчонкой, которая сидела с рядом с ним. Князев потянулся за наполовину полным стаканом водки. — Не трогайте его! Андрей устало проигнорировал крик, который донёсся из коридора. Он не собирался лезть в очередную драку, и надеялся, что хотя бы сегодня в это маленькое помещение не ввалится кучка пьяных, агрессивных долбоёбов. — Вы чё, охерели? Это же Горшок! Он, блять, выступал сегодня! Услышав эти слова, Андрей в одно мгновение протрезвел. Предыдущее нежелание вступать в драку сменилось на отчаянную, иррациональную потребность защитить Мишу от всего зла мира. Он тут же подскочил и выбежал в коридор. Потасовка была приличная: какой-то тип в косухе повалил Мишу на пол и занёс окровавленный кулак для удара в челюсть. За ними стояло несколько человек: напуганная девушка, два парня трусоватого вида, которые пришли просто поглазеть на драку, и какой-то подросток в футболке «Шутов», который, видимо, и кричал. От вида крови (михиной, сука, крови) на руке мужика Андрей потерял всякий контроль над собой. Он резко подбежал к нему и перехватил занесенный кулак, пытаясь не фокусироваться на том, что его рука теперь тоже была в крови его друга. — Ты куда лезешь, придурок?! — прошипел тип. — Отъебись от него, а то я за себя не отвечаю, — чуть ли не прорычал Князев. От ярости у него начало темнеть в глазах. — Чё, пришёл дружка защитить, петушара? Вот этого мужику явно не стоило говорить. Вопрос слишком болезненно отозвался в сознании Андрея. Дальше всё было, как в тумане. Князев помнил боль в костяшках, помнил знакомые ощущения в мышцах, как после спортзала, помнил звук удара крупного тела об стену, помнил мимолетную эйфорию от того, что всё-таки оказался сильнее говнюка, который посмел полезть к Мишке. Когда он пришёл в себя, то вышеупомянутый говнюк выглядел уже не так грозно: он еле держался на ногах, а лицо было разбито так, что вход в любое приличное место на пару недель ему был закрыт. — Ебанутый, блять, — пробормотал мужик, прижимая руку к разбитому носу, и попятился к выходу. Миша всё ещё лежал на грязном полу, но он уже смог приподняться на локтях и молча, с приоткрытым ртом смотрел на Андрея. В темных глазах бурлила тысяча нечитаемых эмоций. Князев тут же опустился рядом с другом и бережно взял его за подбородок, осматривая лицо на наличие повреждений. Выглядел Миша паршиво: засохшая кровь под носом, ссадина на брови, которая наверняка превратится в некрасивый синяк, разбитая губа. — Мих, ты как? Головой не приложился? Не тошнит? Но Миша не ответил. Он продолжал молча смотреть на Андрея своими большими глазами. Взгляд скользил по лицу Князева, остановился на его губах. Андрей напрягся. Так странно он на него ещё никогда не смотрел… Только бы у Миши не было сотрясения… — Мих? — с нескрываемой тревогой повторил он. — А? — Я говорю, ты как? Не тошнит тебя? — Не, Андрюх… сильно он мне въебал, конечно, но голове нормально, — в подтверждение своих слов Горшенёв потёр затылок. — Встать можешь? — Да я ж не немощный, Андро. Нормально всё. Тем не менее, Миша опёрся на руку, которую ему любезно подставил Андрей. Всё это время он не сводил с Князева глаз. Тот даже почти смутился под таким пристальным взглядом. Поэтому принял лучшее, на его взгляд, решение: перевёл тему. — Пойдём, Мишань, обработаем твои боевые ранения. Они вернулись в каморку. Андрей со злорадным удовлетворением отметил, что девчонки, обжимавшие Миху, ушли. А Горшенёв, кажется, вообще этого не заметил, либо просто не прокомментировал. — О, вижу, кому-то ебало разбили, — отозвался с дивана подпитый Ренегат. — Ага. А тут есть чё-нибудь типа аптечки? Из подручных материалов не оказалось ничего, кроме каких-то дешёвых салфеток и водки. Решив, что это лучше, чем ничего, Князь усадил Горшка на диван и стал осторожно обрабатывать его ссадины. Горшенёв дёргался от каждого прикосновения к коже. Выглядел он таким несчастным, что Князев решил отвлечь его разговором: — Миш, чё там вообще случилось-то? — Да там… этот урод девчонку в туалете зажал. Ну я и говорю, мол, отпусти её, ё-моё. Этот начал выёбываться, типа, иди, куда шёл. А я смотрю, на девочке лица нет. Ну я ему и уебал… а дальше знаешь. История была настолько в духе Миши, что Андрей не смог сдержать улыбки. Он даже не мог злиться, что тот полез в драку: всё-таки, это было из благих побуждений. — Эх, Мишаня, вечно всех защищаешь, а тебя-то кто защитит? — Так ты и защитишь, Князь. Разве нет? — без капли сомнения ответил Миша. Андрей на секунду застыл. Обдумал. — Ага. И продолжил аккуратно прижимать смоченную в спирте салфетку к мишиной брови. — Андрюх, а давай ко мне завалимся? — через какое-то время предложил Горшенёв. Вообще, Андрею не очень хотелось куда-либо сейчас ехать. В мышцах саднило, руки трясло от адреналина и алкоголя, сердце бешено билось в груди. Хотелось просто лечь и проспать часов двенадцать. Видимо, он слишком долго не отвечал, потому что Миша, неуверенно теребя край рубашки, начал оправдываться за своё предложение. — Я просто… не знаю, мне кажется, если я один сейчас останусь, могу сделать хуйню какую-то. Миша многозначительно посмотрел на Андрея. Тот сразу понял, о какой «какой-то хуйне» идет речь, и нервно сглотнул. — Конечно, Мих. Спустя пару часов они лежали в кровати на мишиной съёмной квартире. Горшенёв уже уснул и тихонько посапывал, а Князев лежал и глядел на него, пытаясь понять, что же делать, если ты безнадёжно влюблён в своего лучшего друга. 3. Миша никогда не просил о помощи. Это просто было не в его характере. Сам он всегда готов был первый встать на защиту слабых, потратить последнюю копейку на обед какого-нибудь бомжующего панка, вмазать менту, который лез к их фанатам. Но со своими проблемами всегда пытался справляться сам, что нередко приводило к тому, что в итоге всё разгребал Андрей. Поэтому когда Андрею пришло сообщение «амдрюха можеш приеххат очень херово», он испугался так, как не пугался, кажется, никогда. Раз Миша сам попросил о помощи, должно быть, всё было совсем плохо. Пока Князев ехал, он перебрал в голове тысячу вариантов того, что могло пойти не так. С фантазией у него всё было отлично, поэтому мозг моментально заполонили жуткие картинки. Тревога сменилась на самую настоящую панику, и до мишиного дома от метро Андрей уже чуть ли не бежал. На ватных ногах он поднялся по обшарпанной парадной, тяжело дыша. Времени перевести дух не было. Дверь в мишину квартиру была не заперта. Пиздец. Андрей буквально вломился в дверь и сразу же проследовал по знакомому маршруту — в спальню, — даже не сняв ботинки. Хотя сейчас у него так сильно тряслись руки, что, скорее всего, он не смог бы их даже расшнуровать. В квартире всё было, как обычно. Старый ковёр на полу, затхлый воздух, яркие постеры на стенах, вековая пыль на шкафах. Всё, что до этого казалось родным и привычным, теперь было гнетущим и удушающим. Тяжелыми шагами Андрей вошел в комнату. Когда он увидел Мишу, живого, родного Мишу, его ноги чуть не подкосились от болезненного чувства облегчения, которое охватило его с головой. Его друг лежал на кровати, укутавшись в старый цветастый плед, и тихонько, едва заметно дрожал. К сожалению, эта картина была слишком знакомой. — Мих? Горшенёв приподнял голову, окинул фигуру Князева стеклянными глазами, и слабо прохрипел: — Андрюх? Как и в других случаях, когда Мише было плохо, мозг Андрея сразу отключил эмоции и направил всю энергию на задачу «сделать так, чтобы Мише стало лучше как можно скорее». Он сходил на кухню, набрал в стакан воды и принес Горшенёву, который жадно его опустошил прямо из рук Князева. Андрей опустил ладонь на лоб Мише. У него не было жара, но все равно он был какой-то болезненно тёплый. — Ты как? — Андрюх, уйди, пожалуйста, — сдавленно, слабо пробормотал Миша. Андрей нахмурился и присел на кровать рядом с дрожащей фигурой. — Миха, ты же сам меня позвал. Миша резко зажмурился, как будто прямо перед его лицом включили лампочку, хотя единственным источником света в комнате было занавешенное окно, пропускавшее последние лучи заходящего солнца. — Да знаю я, блять. Я хотел написать, чтоб ты забил и не ехал. Но телефон уронил, ё-моё. — Ты же знаешь, я бы всё равно приехал. — Знаю. Вот и жалею. Князев осторожно положил руку на плечо Горшенёву, который едва заметно дёрнулся от прикосновения. — Мих, скажи, как тебе помочь. Миша приоткрыл глаза и грустно посмотрел на друга. — Да не ебу… хуёво мне. Я же тебе обещал, что завяжу, вот и пытаюсь… уже сто раз, блять, порывался забить на всё хуй и поехать к барыге, но думаю, сука, обещал же Андрюхе… он же разочаруется во мне тогда. Андрей почувствовал, как в горле возник неприятный комок. С одной стороны, ему было ужасно приятно, что Миша так прислушивался к его мнению и боялся его разочаровать. А если его слова помогут Мише слезть… даже от одной мысли плакать хотелось, если честно. С другой стороны, его начали терзать чудовищно иррациональные мысли, что именно он виноват в том, что человеку, которого он любит больше всех в этом мире, сейчас так плохо. Андрей слегка нахмурился. Любит больше всех в этом мире… Почему-то осознание этого его не удивило. Скорее, всё вдруг резко встало на свои места. Он как будто вычитал очевидный факт из детской энциклопедии. Небо голубое, трава зеленая, а Андрей любит Миху больше всех на свете. И не поспоришь. — Я рад, что ты держишься, Миш. Знаю, как тебе тяжело. Ты молодец. — Да какой, нахуй, молодец… валяюсь, как говно в проруби… лучше бы я… Предчувствуя окончание фразы, Андрей резко, но мягко прислонил ладонь к мишиному рту. Пальцы едва коснулись губ. Миша озадаченно приоткрыл стеклянные глаза и уставился на друга. — Даже не смей продолжать, блять. Нихуя не лучше. Никому, Мих. Андрей почувствовал, что его голос начал истерично дрожать. Миша молча уставился куда-то в сторону и поёжился. — Андрюш, я справлюсь. Езжай домой, — сказал он со спокойной обречённостью. А Андрей ничего не ответил, боясь, что не сможет сдержать эмоции, видеть которые Михе сейчас явно не стоило. Вместо ответа он просто молча расшнуровал ботинки и поставил их у кровати. Лёг рядом с Мишей, так, чтобы они были лицом к лицу. Аккуратно приобнял и прошептал: — Так нормально? Миша сбивчиво кивнул, придвинулся ближе и вцепился в футболку Андрея. Сперва они просто лежали в обнимку и молчали. Никаких слов и не надо было. Мишкино ровное дыхание убаюкивало, и Андрей почувствовал, что начинает проваливаться в сон. Но у Михи была очередная ломка, поэтому их идиллии не суждено было продолжаться слишком долго. Так и вышло. Через какое-то время дыхание Миши сбилось, стало резким и неритмичным. Он начал дёргаться и жалобно скулить, зарываясь лицом в футболку друга. Хоть это был не первый раз, когда Андрей был рядом, сердце болело так же, как и во все предыдущие. Миша в целом вызывал у него желание оградить его от любых печалей и невзгод, а когда уберечь его не получалось, то ощущения были такие, как будто кто-то упорно пытался вырвать его душу, которая наотрез отказывалась поддаваться. Андрей почувствовал, как Миша почти до боли сжимает его плечи. Как цепляется за него, как будто сейчас от Князева зависит вся его жизнь. От бессилия хотелось плакать. А еще хотелось утешить, помочь хотя бы словами. Хотя бы немного. — Всё будет хорошо, Мишаня. Ты сильный. Ты справишься. Миша резко качал головой, но ничего не отвечал. Только отчаянно хватался за него, оставляя на плечах Андрея красноватые отметины. Андрей медленно гладил его по спине. Всё будет хорошо. Они ведь вместе. Иначе и быть не может. 4. Последние пару лет Андрей жил практически на автомате, ведь после того, как они с Мишей разругались, каждый день был похож на предыдущий. Проснулся, поел, позанимался делами, если повезёт, отыграл концерт, опять поел и лёг спать. Может, ещё выпил пива. Конечно, это было утрировано. Однако так он себя и чувствовал: как будто мир, в котором жили они с Михой, был разрушен, а он просто бродил по его руинам и как-то пытался выжить. Единственной его отдушиной были песни, да и те сплошь были об одном и том же. Либо про несчастную любовь, либо про нежелание отпускать прошлое. Выводы, что называется, делайте сами. Конечно, он верил, что они с Михой помирятся. Всегда мирились, как бы сильно ни срались. Но чем дольше они не общались, чем дольше упрямо отказывались идти друг другу навстречу, тем больше эта перспектива казалась далёкой или вовсе несбыточной. Возможно, ему стоило уже отпустить Мишу, забыть и двигаться дальше. Только вот родственную душу, как оказалось, отпустить попросту невозможно, как ни пытайся. Хотя не то, чтобы Андрей очень сильно пытался. В тот вечер он как раз занимался своим любимым делом: листал на компьютере старые фотографии, смотрел архивные видео, которые снимал в турах, и еле держался, чтоб не полезть в шкаф за бутылкой вискаря. Однако от мазохистского занятия его отвлёк телефонный звонок. Знакомая трель телефона мгновенно выбесила. Он посмотрел на экран и уже готов был сбросить звонок, но когда Андрей увидел, кто ему звонит, он ощутил, как паника резко сковала его тело. Звонила Татьяна Ивановна, мама Миши. Андрей так торопился ответить, что пару раз промазал по кнопке принятия звонка. — Андрей, здравствуй. Извини, что беспокою. Ты с Мишей давно виделся? Князев почувствовал, как будто проглотил кусок стекла. — Здравствуйте, Татьяна Ивановна. Ну… мы с Михой уже какое-то время не общаемся. Вы, может, знаете. — Знаю, Андрюша, конечно знаю. Только вот… Миша сегодня должен был к нам приехать. Обещал. А сам не приехал и трубку не берёт… мы беспокоимся. А ты его лучше всех знаешь. Может, проведаешь его? Если тебе не трудно. Если бы на другом конце провода была не Татьяна Ивановна, Андрей бы съязвил, что уже давно про Мишу лучше спрашивать кого угодно, кроме него. Что Горшок сам все мосты сжёг, а пепел благополучно смыл в унитаз. Но Татьяна Ивановна всегда относилась к Андрею, как к собственному сыну. Хвалила рисунки, угощала конфетами, давала советы. Однажды даже утешала его на горшенёвской кухне, когда они с Михой поругались. Даже если Миша не хотел его видеть, Андрей был обязан помочь хотя бы его маме. Но и беспокойство за Горшенёва всё-таки начало брать над ним верх, как бы он ни старался это отрицать. Андрей собрался практически моментально, вызвал такси и поехал по знакомому адресу. Снова он оказался в этой квартире. Снова спасать Мишу. Снова так же страшно не успеть. В отличие от прошлого раза, дверь была заперта. Андрей открыл ее своим комплектом ключей, который Миша вручил ему после той ломки. «На всякий случай», — сказал он тогда. Князев очень надеялся, что они ему не пригодятся. «Вот Миша щас охуеет, когда я заявлюсь к нему,» — попытался пошутить Андрей у себя в голове, хотя в такой сценарий верилось слабо. — Мих? — позвал он, зайдя в квартиру. Никто не отозвался. Внутри было тихо. Слишком тихо. Андрея сковал неподдельный ужас. Он осмотрел прихожую. За те несколько лет, что его тут не было, особо ничего не изменилось. Разве что к знакомым кожаным плащам прибавилось несколько новых, которые гордо висели на вешалке. Игнорируя внезапный порыв детально рассмотреть каждый незнакомый предмет гардероба, Андрей нерешительно постучался в приоткрытую дверь спальни, надеясь, что сейчас Миша выбежит, возмутится его приходу и выпрет его из квартиры. Но реакции снова не последовало. Князев толкнул дверь вовнутрь тёмной комнаты. — Мишань? Миша, весь побледневший, лежал на кровати и не двигался. Не отреагировал на голос Андрея. Даже головы не поднял. Князева жутко затрясло. Он в два шага пересёк спальню, с трудом нащупал у Горшенёва слабый пульс, услышал тихие, прерывистые вдохи. Дрожащими руками Андрей набрал скорую, мысленно благодаря свою память за то, что та всё это время берегла адрес мишиного дома. Сложно было вспомнить последовательность дальнейших событий. Приехали врачи, он доехал на скорой до больницы, заполнил какие-то бумажки, подождал, пока Мишу увезут. Отзвонился Татьяне Ивановне. Подумал позвонить Лёшке, но понял, что тот сорвётся из тура, а если не сорвётся, то будет переживать. А потом, когда оставалось только ждать вердикта врача, Андрей вышел в больничный дворик и позволил себе перевести дух. Он тяжело опустился на скамью с облупившейся коричневой краской и закурил, глядя в пустоту. Заунывный зелёный пейзаж начал плыть перед глазами. Князев резко почувствовал саднящее пощипывание в глазах и тихонько всхлипнул. Всё ведь может сейчас закончиться. Не будет больше «Короля и шута». Не будет мишкиного звонкого смеха. Не будет больше обид по херне и разговоров по три часа. Они так и не помирились. Андрей так и не сказал Мише, что любит его. «Ну уж нет, блять,» — решительно подумал он, нахмурив брови и смахивая с глаз подступившие слёзы. — «Сейчас ныть нельзя. Надо держаться. Ради Мишки». Всю ночь Князев провёл в больнице, в состоянии между беспокойным сном и безрадостным бодрствованием. Пару раз дошёл до автомата с напитками, чтобы не сойти с ума. Попытался сосредоточиться на том, какой отвратный больничный кофе, но мысли всё равно возвращались в уже привычное тревожное состояние. Это была самая длинная ночь в его жизни. Наконец, ближе часам к пяти утра к нему подошёл замученный врач и легко потрогал по плечу. Андрей тут же подскочил. Бешеными, уставшими глазами уставился на доктора в немом вопросе. — Откачали мы вашего друга. Сердце чудом выдержало. Вовремя привезли. Князев судорожно выдохнул. Врач продолжил рассказывать ему про другие подробности мишиного самочувствия, но от накопившейся усталости Андрей мало что сумел понять. Главное, что Миша был жив. Остальное пока что было второстепенным. К утру приехали Татьяна Ивановна и Юрий Михайлович. Вместе с Андреем они прошли к палате, которую выделили специально для Миши. Князев решил, что сперва Горшка должны увидеть родители. А он… он уже потом. За несколько часов воодушевление от того, что Миша в порядке, сменилось на неуверенность и беспокойство. Андрей молча сидел в коридоре напротив мишиной палаты, сжимая и разжимая кулаки. Может, вообще уйти, притвориться, что к этому всему он не причастен? Может, Миша пошлёт его на три буквы и один восклицательный знак? Скажет, мол, нахера ты заделался спасателем, Андрюх? Два года не объявлялся, а тут, пожалуйста, нашёлся герой? Андрею было стыдно, что он вообще о таком думает. Какую бы херню Миша ни творил, он всегда был очень благодарным и ценил всё, что для него делают. Возможно, это был их шанс всё наладить, начать всё заново. Во всяком случае, в это очень хотелось верить. Андрей надеялся, что Миша уже очнулся. Что уже ворчит, как хочет закурить и как ненавидит больницы. Хотелось самому поглядеть на друга, стереть с сетчатки глаз ужасающий образ той бледной исхудавшей фигуры, которая ну никак не могла быть Мишей, мать его, Горшенёвым. Но Князев так и не решался. Он сидел на холодной металлической скамейке и молча наблюдал, как мимо снуют то доктора, то пациенты в шлёпках, то посетители с цветами и дурацкими пакетами. Наконец, дверь палаты открылась, и из нее вышли Татьяна Ивановна и Юрий Михайлович. Андрей рефлекторно поднялся с места и вгляделся в их лица. В тот момент они, как никогда, выглядели на свой возраст. Уставшие, морщинистые, но в глазах блестела надежда и тень облегчения. Сам Андрей облегчение так до конца и не испытал. Татьяна Ивановна смахнула с пальто несуществующую пыль. Юрий Михайлович стоял, скрестив руки и, как всегда, отстранённо смотрел в сторону. Вроде Князев был уже взрослым мужиком, ему, как-никак, шёл почти пятый десяток, а всё равно вид мишиного отца каждый раз вызывал у него какой-то детский трепет. Он неосознанно выпрямил спину. Татьяна Ивановна устало улыбнулась. — Андрюш, зайди к Мише. Вам поговорить надо. Она смотрела Андрею прямо в глаза. Он тут же отвёл взгляд. Трус. — Как он там? Татьяна Ивановна замялась. — Миша… не верит, что ты тут. Я ему рассказала, что ты его привёз, спас… а он говорит, чтоб я ему не врала. Представляешь? «Да он охерел, что ли? Я столько раз ему помогал, а он теперь родной матери не верит?» Теперь Андрею захотелось Мише вмазать. Интересно, насколько красиво было бы дать по ебалу человеку, который только что, считай, вернулся с того света? Видимо, на его лице легко читались эмоции, которые он испытывал, потому что Татьяна Ивановна ласково погладила его по плечу и, глядя прямо в глаза, аккуратно попросила: — Ты только… осторожно с ним, хорошо? Мише сейчас нервничать нельзя. Андрей сбивчиво кивнул, опасаясь, что голос предательски дрогнет. Сделал глубокий вдох. Толкнул дверь в палату и медленно вошёл. Андрей попытался осмотреться. Невидящими глазами проскользил по стенам, чтобы дать себе время собраться с мыслями. Но взгляд почти мгновенно метнулся в ту сторону, откуда слышалось прерывистое дыхание, и Князев уже не мог смотреть куда-либо ещё. В больничной койке лежал Миша. Выглядел он всё так же херово, особенно в свете флюоресцентных больничных ламп, но лицо уже приобрело хотя бы какой-то человеческий оттенок. Рядом с ним стоял монитор, который отбивал ровный ритм биения мишкиного сердца. Стоило Андрею увидеть друга, как он моментально позабыл о том, что минуту назад грозился дать ему в нос. Он почувствовал, будто из легких разом выбили весь воздух. Расстояние между ними резко оказалось слишком большим. Андрей приблизился к койке и присел на стул, который, видимо, подставила Татьяна Ивановна. Теперь он сидел почти вплотную к Горшенёву, да только всё равно ощущалось так, будто между ними были сотни километров. — О… и правда ты, — слабо, хрипло пробормотал Миша. Ритмичный писк монитора едва заметно участился. — Миха, блять… — с трудом выдавил из себя Андрей, чувствуя, как голос предательски ломается. Руки Князева отчаянно вцепились в грубую ткань джинс на коленях. — Ну чё ты, Андро? — с напускной беззаботностью улыбнулся Горшенёв. — Пиздец, Миша, я чуть с ума не сошёл, я и так седею, а с тобой вся голова белая будет. — Спасибо, что приехал, — отстранённо ответил Миша, глядя куда-то в стену. — Я тебе, считай, жизнью обязан. Князев подавил истеричный смешок. — А разве может быть иначе? — Ну… может, на самом деле. Учитывая все факторы, так сказать. Все факторы, блять. Ага. Вот только один фактор, один огромный фактор он не учёл. Конечно, он про него и не знал, наверное, хотя за столько лет мог догадаться. Почему-то даже одно предположение Миши о том, что Андрей мог не приехать, очень сильно злило. Но Горшенёву нельзя было нервничать. Поэтому своё раздражение Князев подавил. Однако сердце всё равно колотилось, как бешеное. Вот он, Миша, живой, смотрит на него, как будто ничего и не произошло. Смотрит так, как будто их отношения не похерены окончательно. Как будто есть надежда, что всё может измениться к лучшему. Ещё вчера вечером Андрей думал, что так и не сможет с ним поговорить. Что так и будет жить дальше, с осознанием того, что уже никогда не сможет ничего исправить. От проёбанных шансов он уже очень устал. Поэтому он принял опрометчивое решение излить душу. Забить на последствия. Будь, что будет. Прогонит, значит, так тому и быть. Варианта молчать не было. — Я думал, раз столько времени прошло, я смогу забить хуй, — с неожиданной уверенностью начал Андрей. — Смогу отпустить тебя. Перебороть свои чувства. Хер там плавал. Интервью эти твои ещё посмотрел… Миша терпеливо слушал, но когда речь зашла об интервью, скривился. Монитор противно и часто запищал. — Андрюх, интервью эти — хуйня полная, на самом деле. Я на эмоциях был. Чушь нёс всякую. Хотел, чтобы ты посмотрел и чтоб тебе обидно было. А потом совестно стало, пиздец. Андрей грустно усмехнулся. — Да проехали уже. Так вот, смотрел я всё это дело… и думал, кажется, наши отношения настолько похерены, что у меня уже никогда не будет шанса сказать тебе самое важное. И вчера вечером я тоже так думал. А сейчас понимаю, что пора перестать уже это откладывать и выложить всё, как есть. Миша нервно сглотнул. — Что сказать, Князь? — А то, Миха, что я тебя люблю, и всегда, кажется, любил, — выпалил Андрей. — Я… пойму, если ты сейчас захочешь меня нахер послать. Мне просто важно, чтоб ты это знал. В палате воцарилась тишина, которую прерывал лишь звук участившегося сердцебиения Горшенёва. — Ты серьёзно сейчас? Как-то странно на него Миша смотрел. Такого михиного взгляда он уже давно не видел. Кажется, с того раза, когда он отмудохал того мужика, который полез к Михе в том убогом клубе на Петроградке. Блять, вот так Андрюха Князев всё и похерил. Но отступать было некуда. — Да, Мих. Монитор сигнализировал, что мишино сердце начало биться ещё быстрее. Андрей тут же запаниковал. — Блять, Миха, я дурак, вывалил это всё на тебя, а тебе же нервничать сейчас нельзя… Но на мишином лице, как ни странно, не было ни тревоги, ни злобы, ни тени неодобрения. Только щемящая сердце надежда и неподдельная юношеская радость. — Андрюх… какое нервничать. Я сейчас жить хочу, как никогда. — Миша широко улыбнулся. — Нихуя нас теперь не разлучит. Понимаешь, да? Знакомая фраза, произнесенная таким родным голосом, заставила Андрея нервно рассмеяться. — В смысле? — глупо переспросил он. — В смысле, иди сюда, — Горшенёв резко приподнялся, схватил Князева за запястье и потянул на себя. — Миха, блять, у тебя ж капельница! — с улыбкой прошипел Андрей, пытаясь не задавить Мишу. — Мне похер. Похер, Андрюша! Князеву было не похер, но он поддался чувству абсолютного счастья, охватившему его с головой, и одной рукой обнял Горшенёва за шею. Второй рукой он аккуратно держал мишино предплечье, чтобы не задеть капельницу. Миша радостно улыбался ему в шею. — Дурак, — влюблённо прошептал Андрей. И не знал даже, к кому именно сейчас обращался. 5. После того, как Мишу выписали из больницы, Андрей не готов был ни на секунду выпускать его из виду. Так что неудивительно, что в итоге Горшенёв оказался в квартире Князева. Он перетащил туда все самые нужные вещи (к «самому необходимому» относился длиннющий раритетный постер с изображением Сида Вишеса, который теперь каждую ночь пугал Андрея в коридоре), потихоньку делая мир лично Андрея миром их двоих. Несмотря на протесты Горшенёва, Князев перенёс все ближайшие концерты, чтобы быть с ним. Хотя Миша всеми силами пытался доказать обратное, у него всё ещё был довольно слабый организм, и Андрей бы попросту сошёл с ума от беспокойства, если бы был в другом городе. Спали они в одной кровати, причём это предварительно никак не обсуждалось. Просто в первую ночь они завалились спать вместе, а потом предложить разложить и застелить диван так никто и не решился. Вообще, к совместному быту с Горшенёвым привыкнуть было несложно. В конце концов, больше половины жизни они с какой-то периодичностью делили одно пространство. С привычками друг друга они давным-давно смирились, а разговоры друг с другом не надоедали. В конце концов, за пару лет молчания накопилось много тем для обсуждения. Но за эти годы Андрей успел позабыть одну важную деталь о жизни с Мишей Горшенёвым: насколько часто он что-то ломает. Он это делал не специально: в основном, на что-то отвлекался или просто не до конца рассчитывал силу. С техникой он вообще был на “вы”, поэтому от покупки большинства кухонных приборов Князев сразу отказался. Справлялись же как-то до этого. Поначалу Андрей дёргался от каждого резкого звука. В панике прибегал туда, откуда слышал шум, и каждый раз смеялся сам с себя, когда не обнаруживалось ничего ужасного, только Миша с его большими виноватыми глазами и очередная сломанная хрень, которую, как Князев каждый раз был убеждён, и так давно было пора выкидывать. Спустя некоторое время совместного проживания он даже сумел выявить закономерность. Если за треском, звоном или грохотом следует протяжное «да бляяять», значит, ничего серьёзного не случилось. А вот если никакой реакции от Миши не слышно, значит, уже есть повод для беспокойства. Так, в один из дней Андрей спокойно сидел и играл в третьего «Ведьмака», параллельно размышляя над песнями для нового альбома. В какой-то момент он почувствовал, что глаза начали уставать. Поставил игру на паузу, снял очки, которые теперь был вынужден носить, и потёр переносицу. «Интересно, чё там Миха делает?» — пронеслось у него в голове. Ответ не заставил себя ждать, ведь буквально через несколько секунд из кухни донёсся пронзительный звук бьющегося стекла. Князев по привычке прислушался. Мишиной реакции не последовало. «Да блять,» — пронеслось в голове Андрея. Он попытался убедить себя, что чувствует раздражение, а не нарастающую тревогу, от которой так и не сумел до конца избавиться. С тяжёлым вздохом Андрей поднялся с кресла и дошёл до кухни, где перед ним предстала следующая картина. Миша сидел на корточках, скрючившись над кухонным полом, и пытался собрать в руки осколки какого-то стеклянного предмета, по-видимому, некогда бывшего стаканом. С его ладоней капала кровь, мешаясь с водой, разлитой по светлому линолеуму. — Мих, чё случилось? — обеспокоенно спросил Андрей. От одного вида мишиной крови становилось пиздец как не по себе. — Да я, это, стакан разбил, — виновато проронил Миша. — Хотел всё сразу убрать. Чтоб тебя не беспокоить. Андрей тихо вздохнул, пытаясь побороть слабую встревоженную улыбку. — Мишань, пошли лучше тебе ручки обработаем. Потом вместе уберём. Князев резко развернулся и пошёл в сторону ванной, стараясь не думать о том, как Горшенёв загадочно просиял от слова «ручки». В ванной, усадив Мишу на бортик, Андрей достал аптечку. Взял в ладони мишину руку и начал обрабатывать ранки перекисью, медитативно нахмурившись. Сцена была до боли знакома. Ничего такого в ней не было. Но сегодня ладони Миши как будто впервые оказались в его руках. Те же крепкие пальцы, кожа на подушечках которых давно загрубела от жестких гитарных струн. Мозоли на ладонях. Бесчисленное число маленьких, едва заметных шрамов, — неудачно упал на асфальт, обжёгся об мангал, прибил молотком… Мишины руки отпускать не хотелось. Хотелось ощутить их прикосновения на лице, на шее, а ещё на бёдрах и… Андрей тяжело сглотнул. В воздухе висело какое-то напряженное чувство. Всё было наполнено статическим электричеством, словно вот-вот начнётся гроза. Князев попытался подавить это ощущение. Они так и не обсудили тот разговор в больнице. Казалось, обсуждать вроде было особо и нечего, но над ними продолжал висеть какой-то ореол недосказанности. Всё, чего Андрею хотелось от жизни, было у него в руках. Так почему же, блять, так отчаянно чего-то не хватало? Наконец, правая ладонь Горшенёва была успешно обработана и заклеена пластырями. Андрей уже принялся за вторую, как вдруг Миша загадочно спросил: — Знаешь, чё я вспомнил сейчас? — Чего? — Как ты за меня мужика отпиздил. Помнишь? После того концерта, где у нас очень круто «Тяни» получилась. Андрей заинтересованно усмехнулся. Налепил на очередную царапину пластырь (в цветочек, так как обычные закончились). Принялся за следующую. — Ещё бы не помнить. У меня потом неделю кисть болела. А чего это ты вдруг? — Ты мне тогда просто тоже раны обрабатывал. А я думал только о том, что пиздец как хочу тебя поцеловать. Андрей замер. Поднял глаза на Мишу. Тот, смущённо улыбаясь, теребил покалеченной рукой выбившуюся прядь седых волос. — А сейчас? — А сейчас у меня, типа, дежавю. «Охуеть,» — красноречиво подумал Князев и, ни секунды не задумываясь, закрыл глаза и подался вперёд. У Горшенёва, видимо, была та же самая идея, потому что в следующее мгновение они неловко и больно стукнулись губами. Первым рассмеялся Миша. — Я так снова без зубов останусь, Княже. — Значит, новые поставим. — Ну уж нет, блять, давай лучше по-нормальному. В следующее мгновение они поцеловались «по-нормальному». Андрей жадно прильнул к мишиным губам, запустил руки в отросшие волосы. Пробежался языком по зубам, замирая от счастья. Князев за свою жизнь перепробовал много разного бухла, но мишины губы как будто опьяняли получше любой водки. Да и вообще, как оказалось, целоваться с Горшенёвым было в сто раз лучше, чем он себе представлял. А мысль о том, что теперь он может делать это в любой момент, когда захочет, будоражила ещё больше. Горшенёв тяжело, разгорячённо дышал прямо ему в губы, а Князев жадно ловил каждый вдох, как будто утопленник, которого выбросило на берег. — Андрюх, — сбивчиво пробормотал Миша, когда они смогли оторваться друг от друга, чтобы отдышаться, — Я же тебя тоже люблю. Прости, что только щас это сказал. Андрей, раскрасневшийся и довольный, глупо заулыбался, и снова полез к Мише за поцелуями. Теперь всё было на своих местах. +1 Бывают такие дни, когда абсолютно всё идёт через жопу, как ни старайся. Казалось бы, к сорока с лишним годам к этому можно было привыкнуть и относиться попроще, но для Андрея Князева каждый такой день был настоящей пыткой. Андрей просто ненавидел, когда что-то не получалось, а если не получалось несколько дел подряд, то это была проверенная формула для пиздецового дня, который хорош был только тем, что рано или поздно закончится. Утром он пролил кофе на свои любимые штаны. Потом попытался порисовать, но ничего путного не вышло: голова была абсолютно пустой. После этого поехал на репетицию, на которой им несколько часов не удавалось нормально сыграться. Раздосадованный, он решил, что хочет как можно быстрее оказаться дома, поэтому вызвал такси, только таксист оказался ебланом, который два часа вёз его через все пробки. В общем, день не удался от слова совсем. Поэтому домой Андрей приехал в ужасном настроении. Видеть никого не хотелось. Даже, как ни странно, Мишу, который, как всегда, встретил его на пороге квартиры. Горшенёв был в очередной растянутой футболке, которую им на одном из фестивалей вручили спонсоры, в клетчатых штанах и в чёрных дырявых носках. На голове у него была одна из лучших, по мнению Андрея, причёска — две неаккуратных седых косички. — Привет, Андрюш, — с улыбкой поздоровался Миша. — Привет, — хмуро ответил Андрей. Сегодня даже вид Мишки в домашней одежде и с его любимыми дурацкими косичками не поднимал ему настроение. Явный признак, что всё совсем плохо. — Ты чё такой мрачный? — Да нормально всё. Просто настроение в жопе. Миша озадаченно нахмурился. — А чё случилось? — Да нормально всё, я ж говорю. Забей, — так же отстранённо ответил Андрей и, не дожидаясь реакции Миши, прошёл в комнату. Пока Князев переодевался, он услышал, что Горшенёв проследовал за ним. Блять, вот сейчас наверняка докопается, в итоге они посрутся, и день будет окончательно испорчен. Но доёбов, которых ожидал Князев, не последовало. Вместо этого Горшенёв подошел к нему со спины, положил голову на плечо и спросил: — Андрюш, кому ебало набить? Андрей безрадостно усмехнулся, хотя в сердце привычно ёкнуло от мишиной попытки его приободрить. — Вселенной, Мих, — по-дурацки съязвил он. — А чё такое? Не отстанет же. Неугомонный. — Да весь день хуйня какая-то происходит. Через жопу всё. Миша сочувствующе вздохнул и приобнял Андрея сзади. — Дрюх, давай я тебе чайку сделаю, а потом, хочешь, фотки старые посмотрим, поржём? От такого предложения у Князева защемило в сердце. Он резко ощутил себя настолько любимым, что от обилия чувств на мгновение стало сложно дышать. На автомате захотелось преуменьшить свои заморочки. Как будто Мише так хотелось бросить все свои дела и утешать его, просто потому что у него день не задался. — Ты ж вроде работать сегодня собирался, Мих. Я тебя не хочу своей хуйнёй отвлекать. Горшенёв раздражённо фыркнул. — Ой, блять, не надо мне тут! Я тебя всю жизнь своей хуйнёй отвлекаю. Так хочешь или нет? Андрей слабо улыбнулся и развернулся. Уткнулся Мише в плечо. Вдохнул запах табачного дыма, перемешанный с кондиционером для белья, который стал таким родным. — Хочу, конечно, Мишань. — Ну и всё тогда. Сейчас я приду. Давай, не грусти, я быстренько. Миша легко поцеловал Андрея в лоб и ретировался на кухню. Князев завалился в кровать, залез под одеяло. На душе всё ещё было тоскливо, но уже чуть меньше, благодаря усилиям Горшенёва. Вскоре к нему присоединился Миша с двумя чашками ромашкового чая, который он, как ни странно, даже не пролил, пока нёс. Потом он притащил ноутбук, служащий одновременно как рабочее пространство Миши и как архив истории их группы. Горшенёв расположил ноутбук у себя на коленях. — Не хочешь видео из Штатов посмотреть? — Давай. Давно не пересматривали. Миша согласно кивнул и начал рыскать по папкам, раскиданных по компьютеру по загадочной системе, принципы расположения файлов в которой известны были ему одному. Пока Миша был сосредоточен на поисках, Андрей, к своему ужасу, обнаружил, что едва ли может прочитать текст на экране. Прищурился. Всё равно плохо видно. Ну блять. — Дрюх, ты же без очков нихуя не видишь, — подметил Горшенёв. Внимательный, сволочь, ни одна мелочь от него не ускользнёт. — Ну не прям нихуя… — попытался возразить Князев, хотя вышло очень неправдодобно. На самом деле, его всё ещё смущал тот факт, что ему нужно было носить очки. Он был убеждён, что они ему не идут, да и вообще, выглядел он в них, как какой-то дебил. Миха-то всегда выглядел круто, даже с косичками а-ля недоделанный викинг и в футболке «Балтики». — Хватит хернёй страдать, — закатив глаза, Горшенёв потянулся за чехлом с черепами, который лежал на тумбочке, затем аккуратно выудил оттуда очки и надел Андрею на переносицу. Князев смущённо нахмурился и отвёл взгляд. — Ну чё ты себе надумал, Андро? — Да как дебил я в этих очках, блин, — выпалил Андрей. Горшенёв хлопнул себя по лбу. — Андрюша, ё-моё, ты, конечно, дебил, но не из-за очков. Они тебе, между прочим, очень идут. Ты такой серьёзный сразу, красивый. Прям как писатель какой-то. Князев почувствовал, как щёки предательски краснеют. Вот как Мише всегда удавалось подбирать такие слова, что он, будучи сорока-с-лишним-летним мужиком, смущался так, как будто ему подарили цветы на первом свидании? Хотелось ответить что-то остроумное, но не вышло. Он ощутил, что на лице расползается улыбка. — А когда улыбаешься, Андрюх, ну вообще. Загляденье, ё-моё, — довольно произнёс Миша и легонько ткнул Андрея пальцем в кончик носа. — Ну ты, Мих, не могу, Казанова херов. Давай уже смотреть. В итоге весь вечер они провели в кровати, смотря старые видео. Смотрели маленькими отрывками, постоянно ставили на паузу, шутили, вспоминали. Вернее, они собирались так провести весь вечер, но буквально через полтора часа Андрей начал зевать, а ещё через полчаса спокойно отрубился на плече у Миши. Уснул он так крепко и безмятежно, что даже не шелохнулся, когда Горшенёв снял с него очки, легко поцеловал в щёку и аккуратно погладил по голове. И не видел, как Миша несколько минут с влюблённой улыбкой разглядывал его спящее лицо. А когда через пару часов Горшенёв выключил ноутбук и привычно устроился рядом, Князев, хотя и видел уже десятый сон, заулыбался и счастливо вздохнул.