Начало

Чуя опускает голову. Ему кажется, что рубашка разорвётся прямо на глазах от не находящего себе места сердца. Оно кричит вместо него, бьётся и вот-вот остановилось бы от усталости, но это обеспечит смерть, не самую приятную. Вот ещё, только из-за идиота Дазая умереть не хватало. Ощущается неловкость. Не та, от которой желаешь спрятаться, уйти от посторонних глаз, а какая-то... привычная. Да, он уже чувствовал себя так рядом с шатеном и быстро отгонял наваждения. Жаль не в этот раз. В этот раз пришлось смириться с судьбой. Осаму ничего не говорит, за что Накахара до гроба благодарен. Хоть и странно: чужой стиль отличается необходимостью кинуть ужасно глупую, неподходящую к ситуации шутку. Посмеяться с неё же и получить кулаком в лоб, если Чуя находится в плохом настроении. Поэтому он поднимает взгляд первый. Ужасно интересно посмотреть на выражение лица младшего и, оказывается, оно того стоит: округлил карие глаза и шумно выдохнул через нос. Забавно, захихикал бы уже Чуя, не будь его губы так же поджаты, а брови нахмурены. Появись тут кто-нибудь третий – босс или наставница, – нашлось бы кому посмеяться. Резко рукавом вытирает нижнюю часть лица, с отчётливым "фу, гадость", и, походу, щеки порозовели куда заметнее. Это произошло пару минут назад, еле видно, когда они только-только осуществили странную идею. Конечно же она принадлежит Дазаю, но старший не станет отрицать, что взял инициативу на себя. Потому что в таких делах, как оказалось, Дазай тот ещё трус. И сейчас тот кратко смачивает губы кончиком языка, шумно сглатывает и почему-то улыбается. – Ого, – доносит он безучастно, вызывая раздражённый вздох. – Это было отвратительно, – заключает Чуя и опять, для убеждения, трёт рот чуть ли не изнутри тыльной стороной ладони. Наверное, переигрывает. Будь это действительно настолько ужасно – Осаму давно покрылся синяками и ушёл со сломанным носом. И он понимает это: пользуется положением, самодовольно лыбится, что Чуя реально готов врезать, даже сжимает пальцы в кулаки. А потом медленно выдыхает и расслабляется. – Давай ещё разок? Темноволосый предлагает с таким азартом, шепчет заговорщически, что аж плохо становится. Чувствует себя типичным, озабоченным подростком в компании куда более взбалмошного хулигана. Постепенно хочется войти в роль и дать пяткам оторваться от земли, взлететь куда-то ввысь – именно так по вкусу пришёлся первый поцелуй. Первый поцелуй, с Дазаем Осаму. Накахара смущения не показывает. Нет, ни за что, держать эмоции и чувства под контролем – раз плюнуть. Тяжело бывает, как сейчас, но старания никто не отменял. Делает маленький шаг навстречу и снова дыхание, сбитое, опаляющее губы обоих. Осаму наклоняется слишком резко, пугая этим, и больше ничего не предпринимает: молча разглядывает глаза, брови, щёки и, в конце концов, смотрит ниже. Ну правда трус. Вот Чуя не робкий. Почти без стыда поднимает руку, укладывает на волосы и треплет. Случайное движение, всякого рода ласки проявлять точно не собирается и через секунду сжимает пряди у корней, по усмешке замечая удовольствие. Глаза Дазая тоже говорят о многом. Полуприкрыты и отсылают на усталость, тем не менее высвечивая маленький восторг. Всё прямо как в идиотских фильмах, просмотренных ими. Выходит, и в реальной жизни место сопливым моментам. В первый раз Накахара не особо понял, что ощутил. Не успел понять, потому что не успел отогнать посторонние мысли и настроиться на ситуации. Сейчас настроен абсолютно серьёзно. Уже наоборот не способен думать ни о чём, кроме как о губах, совсем рядом, что осторожно задевают и накрывают полноценно, стоит Чуе поддаться вперёд. За спиной будто выросли крылья. В Осаму просыпаются одновременно и уверенность, и аккуратность, внимательное наблюдение за своими действиями. Обычно он выражается динамично, если не скованно, а тут ничего не подходит. Просто парень стал... собой. Так легче. Он нелепо пытается приобнять кареглазого за шею и сбивается, позволяя зубам зацепить свою нижнюю губу. Это странно, но не отталкивающе, и Чуя тоже хочет попробовать. Заметно, что Дазай уставился на него с интересом: рыжий кусает на пробу, тянет на себя и слегка дрожащими пальцами держит плечо. Получается в общей сумме так же странно. Первое время бледные руки напарника не имели веса, словно к Чуе в действительности не прикасались, зато в этот миг отчётливо ощутимо, как его изучают. Ненавязчиво, ведь неловкость никуда не делась, но талию сжимают и притягивают поближе. Он тоже обнимает крепче. – Ты идиот. – Да ты не лучше, ладно? Саркастично кивнув, мол, "ну конечно", старший продолжает целовать с ярким энтузиазмом. Непонятно откуда он взялся. Ему нравится это, нравится, как губы смакуют в нежданной ласке, как чувствуется улыбка на расслабленном лице, как сам Дазай преподносит себя, превращаясь в настоящего котёнка. Просит ответной нежности, щекочет длинными ресницами. Для него в новинку всё: никто ранее так не нарушал высокие границы, а Осаму легкомысленно перешагнул через них и всё равно добился желаемого. Впрочем, что врать... Если бы целоваться с ним действительно не хотелось – пару ударов кулаком и минимум проблем. Тут и выпендриваться не хотелось, вдруг отпугнул бы? Сам в жизни не подойдёт к кому-то со словами "я хочу тебя поцеловать", как-то не соответствует принципам. Да какие принципы, это в общем неправильно. Даже в случае с Осаму, где все средства хороши. – Можно ещё? – просит тот полушёпотом, когда Чуя повторно опустил голову вместе с взглядом, надеясь отдышаться. Не хватало только избаловать навязчивого мальчишку поцелуями. Но ничего не стоит выполнить просьбу, подтянуться выше и, не давая себе прижаться вплотную, коснуться губ. Это такой возраст. Ему не до романтики. Дазаю, очевидно, тоже, просто впустить в жизнь что-то помимо разборок, кровавых побоищ и ругательств с тем же напарником не помешает. Смешанное разнообразие. Поцелуи с ним ассоциируются с размазыванием неподходящих по цвету красок на бумаге; они обжигают снаружи и параллельно зажигают что-то внутри. Тепло, спокойно, как у камина или под солнцем. Дазай – он верит – чувствует нечто похожее. Может не насыщенное, но необходимое. Они долго смотрят друг на друга во время очередного перерыва и лично Накахара думает о мягких пальцах на своих щеках. Осаму весь мягкий. И очень тёплый. Этим обойтись не удастся: кажется, Чуе уже мало. Ненависть к Осаму варьирует от пущей до крошечной и ничтожной. При том остаётся внутри, больше не проявляясь в жёсткой форме. Подзатыльник или отборный мат – настоящее счастье, если сравнивать с прошлыми попытками вставить этому индюку мозги на место. Со стороны не сказать о взаимной неприязни. Донельзя увлечённо старший ласкает тёплые губы, но не забывает, кому они принадлежат. Думая об этом, почему-то не хочется останавливаться, отпускать, лишать себя крупицы счастья. Счастьем, вообще-то, тоже трудно назвать, просто... интерес. Незнакомый и такой заманчивый.