KeGo: Day 13 - Window

Окно

Изуку скрестил руки на груди, легкая боль пронзила его ребра, но он смотрел вслед женщине, ехавшей на велосипеде по улице. На ее глупо красочном велосипеде было слишком много пакетов с продуктами, и она опасно раскачивалась из стороны в сторону. Кто-то пытался ей помочь, но она только улыбнулась и продолжила ехать. Женщина благополучно выбралась из поля зрения Изуку и это снова заставило его скучать. Он вздохнул у окна и оглянулся через плечо, чтобы проверить Айзаву. Он все еще сидел спиной к Изуку за кухонной стойкой, то читая, то записывая что-то. Его кружка перестала дымиться, так что он, вероятно, скоро наполнит ее, но в остальном в квартире было тихо и почти не было движения. Скука была чем-то, к чему он действительно не привык. Обычно он либо прятался от своего брата, либо избегал отца, либо работал с/на Курогири. Если этого не происходило, он бы лечил свои раны, собирал пищу или писал в своем дневнике. Но все вышеперечисленное просто... исчезло. Теперь это не вариант. Его пальцы чесались от желания взять ручку и блокнот, но чтобы получить их, ему придется покинуть квартиру, что – как полиция, Айзава и, весьма неохотно, Изуку согласились – будет невозможно еще несколько дней. Может недель. Просто чтобы быть в безопасности. Пока они не убедятся, что он в безопасности, его мама в безопасности, его раны зажили, а они решили, что с ним делать. Он нервно посмотрел на Айзаву. Подпольный герой не то чтобы предложил его забрать, а просто велел полиции звонить, когда возникнут вопросы, загнал его со станции в машину и привез обратно сюда. Затем он бросил Изуку на диван и освободил кладовку от всего и вся. И теперь Изуку оказался в ловушке очень странного подвешенного состояния, ни в чем не уверенный. Что с ним будет дальше? И что еще хуже, он никогда не чувствовал себя таким полным энергии. Его мышцы не болели, кости не скрипели, его желудок не сжимался от голода, а несколько беспокойных часов сна дали ему гораздо больше концентрации на работе. Он мог так много наблюдать и анализировать. Но у него нет блокнота, чтобы писать. Отлично. Ну, он должен был отдохнуть, лечь и позволить всей этой энергии вылечить его затянувшиеся раны, которые все еще жалили, жгли и пульсировали то здесь, то там, но это было просто невозможно, когда Айзава был так близко. И каждый раз, когда он закрывал глаза, его брат нависал над ним. Он снова прошелся перед окном – четыре шага, поворот, четыре шага, повтор – и посмотрел на растение на столике снаружи. Оно выглядело еще печальнее, когда на его высохшем и замерзшем теле оставался только один зеленый лист. Изуку поймал себя на том, что не догадывается, как долго кто-то должен игнорировать растение, чтобы оно достигло состояния скорее мертвого, чем живого. Может дни? Недели? Но оно будет получать воду от дождя и прямых солнечных лучей, разве это не должно было быть единственными условиями для роста растений? Как оно вообще смогло умереть? Нахмурившись, Изуку прикусил губу, чтобы сдержать булькающие слова, но когда услышал, как Айзава встал, чтобы наполнить свою кружку, он остановился и посмотрел на него через плечо. Но взрослый просто снова сел, вздохнул и расправил плечи, вытянув руки над головой. Изуку сочувственно скривился от звука вставших на место позвонков. Сидение, сгорбившись над столом, плохо сказывалось на спине, а Ластик не двигался несколько часов. Айзава почесал затылок, взлохмачивая свои и без того растрепанные черные волосы, и обернулся, чтобы посмотреть через плечо. Тут же Изуку снова перевел взгляд наружу, скрестил руки и притворился, что очень поглощен чем-то на улице. Его кожу немного пощипывало, и он снова начал ходить, как только внимание героя больше не было на нем. Ему удалось десять минут бездумно пялиться на улицу, в промежутках поглядывая на часы, прежде чем он снова оглянулся через плечо. Айзава все еще сидел там. Повернувшись спиной. Работая над чем-то. Изуку глубоко вздохнул и снова тихонько выдохнул, прежде чем почесать затылок и посмотреть ему в спину. Это было глупо. Ему было скучно до безумия. А Айзава просто сидел там. Занятой. — Ты раздражающий, — сказал он с внезапной силой и согнул руки, ожидая реакции. — Хорошо, — последовал глубокий ответ, явно отвлеченный. — И глупый. — Мгм. Изуку поднял руки, чтобы фантомно задушить Айзаву через всю комнату, едва сдерживая себя, чтобы не зашипеть от разочарования. Взрослый был тихим и неконфликтным все время пребывания Изуку здесь, и это начало действовать ему на нервы. Особенно, если ему больше нечем было заняться, кроме как смотреть в окно и слишком много думать. Он походил взад-вперед еще две минуты, бормоча себе под нос и наблюдая, как облако, похожее на булочку, двигалось по небу, прежде чем снова уставиться на героя. Он казался таким отчужденным в этих стенах. Как будто ему нечего было бояться, повернувшись к Изуку спиной, беззащитно задремав, сгорбившись на стуле, или небрежно отдавая ножи Изуку, чтобы он нарезал овощи. Он мог бы уже легко атаковать Сотриголову. Да, Изуку, вероятно, эффектно проиграет, но не раньше, чем причинит достаточно вреда, чтобы на герое остались шрамы. Не то чтобы он хотел драться, но эта нерешительность ситуации, этот страх перед неизвестностью, вопрос о том, позволят ли ему остаться или отошлют... Потирая израненную щеку, он принял решение. Наверное, глупое, безрассудное и рожденное назло, но это было бы лучше, чем биться лицом о стену, или пялиться в беззащитное окно, или ждать и давать другому человеку право решать. Убедившись, что его шаги продолжаются еще несколько секунд, он медленно делал их тише, легче, пока не убедился, что Айзава его больше не слышит. Затем он выбрал путь, который позволит избежать той скрипучей половицы рядом с диваном и удержаться вне поля зрения мужчины, если тот решит повернуться так же, как и раньше. Это должно дать ему несколько секунд, если дело дойдет до драки. Он на цыпочках подкрался к большой книжной полке и ее наполнению, сосредоточив внимание на них и жужжа от предвкушения. Ему потребовалось всего десять, а то и пятнадцать минут нервного молчания и гиперконцентрированных движений, чтобы ничего не уронить, но как только он закончил, он тихо вернулся к окну балкона и снова сделал свои медленные шаги слышимыми. Затем он добавил в этот микс несколько фырканий и вздохов. Айзава только отхлебнул холодный кофе. Изуку скрестил руки на груди и посмотрел на книжную полку. Незаметное и не самое большое неудобство, которое он доставил, но все же достаточно раздражающее. Это должно показать про-герою, что он должен оставить его в покое. И, возможно, подтолкнуть его решение... Раздражённый, но слегка впечатлённый Шота стоял перед своей книжной полкой, держа в одной руке «Как жить, как твой кот», а в другой «Ну, ты Одинокий – Как готовить для одного». Ни одна из них не была тем, что ему было нужно. Взглянув на свою полку, он хмуро посмотрел на перевернутые рамы для фото, на свои фигурки кошек и книги, повернутые корешком к стенам, и на эту тупую фигурку Хизаши – Сущего Мика – которая продолжала появляться в его доме, деликатно балансирующую на своей смехотворно аккуратной прическе. Он повернулся, чтобы посмотреть на мальчика, который в данный момент очень интересовался окном, постукивая по стеклу и ерзая на месте. После десяти безмолвных секунд пристального взгляда на свой затылок Мидория даже прижался щекой к окну и напел невинную мелодию. Шота повернулся к полке, глядя на перевернутые книги. Даже самые высокие статуэтки, до которых он сам с трудом дотягивался, были повернуты – как, черт возьми, Мидория ухитрился добраться до них так, чтобы Айзава не заметил? И – что еще более важно – зачем? — Мидория, — сказал он неожиданно громким голосом в окружавшей их тишине. Парень чуть не выпрыгнул из кожи и взмыл к потолку, но все же обернулся с самым невежественным выражением лица, которое Шота когда-либо видел. — Зачем? Мальчик сначала пристально посмотрел на Шоту, а потом на книжную полку. — Я спрашивал себя о том же. Хранить их в таком виде нецелесообразно, Ластик. Ты даже не можешь прочитать названия или увидеть фотографии. — Нет… Зачем тебе это? — Что именно? Улучшать свой ум с помощью случайных задач на память? Спасать тебя от тысячи мертвых кошачьих глаз, смотрящих тебе в душу? — Это не ответ на мой вопрос, — попытался сказать Шота без раздражения и положил две книги туда, куда их положил Мидория. Корешком к стене. — И я велел тебе звать меня Айзавой, когда я буду без костюма. — Звучит круто. Кстати, не за что. Профессиональный герой потер лоб, вздохнул, а затем упер руки в бока, полностью повернувшись, чтобы смотреть на Мидорию. Парень снова сильно вздрогнул, несмотря на уверенный голос и впечатляющее неповиновение в глазах. — Ладно, забудь все это. И верни мне мои книги по истории возникновения причуд обратно, пожалуйста, они мне нужны. Мидория несколько секунд смотрел на Шоту с непроницаемым выражением лица. Достаточно долго, чтобы почти чувствовать себя некомфортно. Но потом парень пожал плечами и подошел. Жесткий и напряженный, но он старался звучать беззаботно, когда двигался. — Жалко, это гораздо интереснее. Какую книгу ты получишь? Кошки, кулинария, история или еще больше кошек? Ты никогда не узнаешь. С этими словами он подошел ближе и начал выбирать определенные книги и складывать их у своих ног. Шота посмотрел на обложки и быстро понял, что тот сортирует их по жанрам. Малыш запомнил книги и их расположение, что не было бы таким впечатляющим, если бы не тот факт, что у Шоты был огромный книжный шкаф. Сам он никогда не заботился о конкретном порядке или системе сортировки, поскольку регулярно использовал лишь несколько из них. Один раздел для школьных книг и один для его любимых – на кошачью тематику. Но кроме этого, он просто засовывал их куда-нибудь в надежде забыть. Большинство из них даже не принадлежало ему, так как обычно у него все равно не было времени читать. Мидория вытащил книгу «Обучение для чайников – часть 3», и Шота вздохнул при воспоминании о той конкретной вечеринке по случаю дня рождения. Хизаши был таким забавным... Айзава снова вздохнул, посмотрел на ребенка и хотел скрестить руки на груди, чтобы устроиться поудобнее, но внезапно Мидория присел на корточки и обернулся с широко раскрытыми глазами и пепельным лицом. Он опрокинул небольшую стопку книг, и Шота застыл с поднятыми руками. Мальчик, в свою очередь, застыл, его плечи согнулись, глаза прыгали по всему телу Шоты, пока не задержались на его руках. Он выглядел испуганным. Готовым. Словно ожидая удара. Они моргнули друг другу, один – удивленный, другой – ожидающий. Хорошо. Итак, это произошло. Малыш размеренно вздохнул и неловко сказал что-то о том, что его испугал паук, и быстро попытался скрыть собственную реакцию, схватив опрокинутые книги. Когда он встал, чтобы рассортировать их обратно на полку в алфавитном порядке, профессиональный герой снова осторожно опустил руки, запихивая их в карманы. Верно. Травмированный ребенок. Не любящий руки. Он внимательно наблюдал за его насильно расслабленными движениями тела и за тем, как тот всегда смотрел на Шоту хотя бы наполовину. Мальчик никогда не поворачивался к нему спиной полностью. И слишком крепко сжимал книги. — Мидория… — сказал он, и мальчишка испугался настолько, что отпустил книгу, отчаянно пытаясь поймать ее, пока она не упала на пол и не сбила еще три другие на пол. Он вздрогнул и спрятал руки обратно, прежде чем одарить Шоту еще одним очень невинным взглядом через плечо. Подземный герой вздохнул. — Может быть, ты хочешь мне что-то сказать? — спросил он, и Мидория на очень длинную секунду выглядел так, будто находится в ловушке. Но он быстро взял себя в руки, теребя рукава одолженного Айзавой пуловера, который казался ему слишком большим и делал его лицо максимально невыразительным. Его щека дернулась, и он попытался скрыть это, почесав шрам. Излишне жестко, впиваясь в кожу ногтями. Айзава подавил хмурый взгляд, потому что мальчик и без этого выглядел взвинченным и готовым бежать. Его попытка небрежно пожать плечами выглядела жесткой и вынужденной. — Твое растение умирает. Довольно небрежно для профессионального героя, — сказал он, удивительно уверенный в себе, и Шота не мог избавиться от ощущения, что мальчик отклоняется. Он мысленно промычал, блуждая глазами по Мидории и его позе. Очевидно, ему все еще было больно, он держал себя немного перекошенно и напряженно, но в то же время ему удалось переставить всю его книжную полку тихо, как опытный профессионал. И ему потребовалось много сосредоточенности, чтобы осуществить это. Мидория смотрел на него из-под его длинных и непослушных локонов, все еще очень ожидающий и напряженный. Как будто ждущий приговор. Вердикт. Шота вздохнул и перевел взгляд на балкон. Дверь все еще была приоткрыта, потому что Мидория действительно не любил закрытые двери и имел обыкновение убегать на открытые пространства, когда беспокоился. Шота должен был помнить об этом, особенно в отношении затрат на содержание своего дома в хорошем и уютном состоянии. Может быть, еще одеяла? В этот момент ему в голову пришла мысль, и он бы фейспалмил, если бы не тот факт, что мальчик все еще ерзал рядом с ним. — Я должен извиниться. Я не был так откровенен в своем общении, как обещал, — начал он, и лицо Мидории немного побледнело, прежде чем он сглотнул и резко повернулся к книжной полке. Он возился с фигуркой кота в застывших руках, подняв плечи до ушей. — Без разницы, — прошипел он натянуто. Шота снова вздохнул, чувствуя себя невероятно тупым, прямо сейчас он не был похож на кого-то, готового решать что-то столь важное для мальчика с такой сложной историей, как Мидория. Он говорил об этом с Инко, с Хизаши, с Цукаучи и с директором, но ни разу с самим ребенком. Хотел подождать, пока прочитает документы, пока все не распланирует, не обдумает. Он хотел убедиться, что тот знает, что он делает, и показать встревоженному, травмированному и напуганному ребенку, что он может позаботиться о нем и его потребностях, что у него есть план, что он обязательно окажет всю помощь, которую парень, и любой другой человек в его положении, заслуживал. Но это, похоже, имело неприятные последствия. Мидория не отрывал глаз от своей работы, старательно приводя книги в порядок, но глаза его были тусклыми и усталыми. Все его тело, казалось, тонуло. — Я в процессе получения полной опеки над тобой, — сказал Шота и снова наблюдал, как ребенок отпускает все, что держал в руках. Удивленный, тот обернулся, широко раскрыв глаза, но быстро попытался подавить свою реакцию и посмотрел в землю, стиснув зубы. — Есть много документов, которые нужно заполнить, но я уверен, что смогу позаботиться о тебе, — сказал Шота и изо всех сил старался, чтобы это не звучало так, будто он себя рекламирует. Парень только сморщил нос, и мужчина на короткую секунду испугался, что принял неправильное решение, но потом парень потер руку и наклонился в сторону. Бессознательно ближе к Шоте. — Почему? — спросил он, и Айзава заметил, что зеленые глаза язвительно смотрят на него. Шота знал, что сейчас ему нужно быть честным с ребенком, поэтому он глубоко вздохнул и встретился с ним взглядом. — Потому что… — начал он, — …я не отдам тебя в приют или реабилитационную систему, предоставленную обществом героев. С твоей историей люди будут относиться к тебе иначе, несправедливо и жестоко. Я видел, как это работает, видел результаты. Это произойдет, и это ужасно, но под моей опекой, я смогу защитить, подготовить и помочь тебе. Я не позволю людям превратить тебя в злодея. Тут же Мидория вздрогнул, его глаза сверкнули яростью. — Я не злодей! — рявкнул он, и Шота спокойно ответил на его ярость. — Я знаю. Тем не менее, это не меняет того факта, что люди могут думать по-другому, когда узнают о тебе и начнут действовать соответстветственно. Мидория обмяк и посмотрел в землю, разочарование и печаль волнами катились от него. Он рассеянно дотронулся до своей покрытой шрамом щеки, обводя отпечаток ладони, а затем несчастно нахмурился. — Что… что насчет моей мамы? — спросил он тихим голосом, который, наконец, звучал так, будто пренадлежит маленькому испуганному мальчику, которым он был на самом деле. Шота почувствовал желание протянуть руку и положить ее на голову ребенка, предлагая утешение, как он обычно делал с детьми. Но он остановил себя и вместо этого немного наклонился, чтобы получше разглядеть его лицо. — Она все еще твоя мать, и ничто этого не изменит. Как только ты решишь, что хочешь снова жить с ней, ты сможешь… — Нет, я… я не… — прервал его Мидория, а потом стал выглядел пристыженным. Но Шота просто ждал, пока он не найдет нужные слова. — Она… с ней все будет в порядке? Люди... если люди узнают обо мне и... — тут он снова резко почесал щеку, — Не будет ли она тоже страдать? Шота почувствовал, как его грудь болезненно сжалась от чистых, необузданных чувств на этом веснушчатом лице, открытом и явно напуганном. — Она будет в порядке. Я позабочусь об этом, — сказал он со всей убежденностью, на которую был способен, и удерживал взгляд зеленых глаз так долго, как только мог. Мидория прервал контакт, слегка нахмурившись. И Шота полагал, что пока ничего не может с этим поделать. Поэтому он снова посмотрел на книги. — Теперь, когда мы это прояснили… Закончим с этим, а потом мы вместе пройдемся по документам. Я просил тебя быть честными и открытыми со мной, насколько это возможно. Справедливо, что я предлагаю тебе то же самое. Мидория подавил фырканье и молча принялся за работу.