padma

Легкая вишневая ткань струится по бедрам вниз, расходясь в стороны при каждом движении ног. Руки плавно кружат в воздухе, словно колдуя. Атмосфера вечера напоминает темный ритуал, в котором принимают участие всего два человека из всего множества присутствующих. Тонкая вуаль прикрывает лицо танцора, но позволяет тому видеть эмоции каждого из находящихся в зале. Висящие на тонких запястьях массивные браслеты громко звенят, привлекая еще больше чужого внимания. Длинные искусственные волосы лезут в лицо, пока надетый под всеми одеждами лиф пережимает грудь. Сынмин оступается, когда ловит на себе пристальный взгляд. Фантомный ручеек пота стекает от затылка до копчика, прочерчивая невидимую дорожку. Его раскрыли? Неужели кто-то догадался, что среди танцующих девушек затесался кто-то другой? Почему тот мужчина не сводит с него своего взгляда? Почему пригвождает взглядом к полу, давя своей силой? Сынмин прячется за девушками, когда музыка начинает стихать. Колени болят из-за резкого приземления на пол, но глаза все еще устремлены в сторону чужого лица. Когда два взгляда пересекаются, кажется, что мощнейший разряд тока бьет прямо в сердце, заставляя Сынмина поморщиться. Он уверен, что видел чужую ухмылку. Их поспешно выводят из зала в темный коридор. Рука хватается за чужую, крепко сжимая. Сынмин сглатывает вязкую слюну, когда скользкий холод лижет разгорячённую спину. От отведенной для переодеваний гримерки так и тянет вычурным лоском. Позолоченные рамки зеркал, мягкие кресла, обшитые дорогим белым бархатом, вешалки с различными одеждами, применение которых вызывает вопросы. Их оставляют совершенно одних, бросая на скудное прощание, что через двадцать минут никого больше не должно остаться. И тогда начинается суматоха. Сынмин растерянно падает в кресло, тактично отвернувшись в сторону, чтобы не смущать других танцовщиц взглядом. Те стараются справиться как можно быстрее, чтобы хотя бы пять минут оставить своему коллеге. — Сынмин-а, — рука Чимин ложится на оголенное плечо, — мы будем ждать тебя возле дверей. Взгляд проходится по уже переодетым девочкам, чьи щеки все еще горят алым после недавнего выступления. Им не привыкать к такому грубому обращению в свою сторону. В любом случае, кто платит, тот и прав. Они и без этого слишком сильно рискуют, протащив парня на женское выступление. Сынмин осторожно снимает с себя парик, оставляя лежать на столешнице. Белый ватный диск смочен в дешевой мицелярной воде, предоставляемой организатором. В голове автоматически составляется список средств, которые придется купить, чтобы вылечить лицо от высыпаний. Коричневая тушь уродливо смешивается с густо нанесенной на подвижное веко подводкой. Мыльная жидкость попадает в глаза, из-за чего те начинает нещадно щипать. Сынмин обреченно стонет, понимая, что ему придется задержаться на подольше, чтобы избавиться от противной рези. Входная дверь приглашающе скрипит. Видимо, вернулась Чимин. — Чимин? — ватные диски все еще прижаты к глазам, в попытках оттереть нанесенный на них ужас. — Чимин, это ты? — вопрос остается без ответа, но Сынмин уверен, что зашла его подруга. — Ты не могла бы мне помочь? Эта адская смесь не отмывается. Глаза все еще закрыты и болят, никакие попытки оттереть не помогают избавиться от косметики и раздражения. Сынмин чувствует себя несколько беспомощно, но все еще ждет, когда ему помогут. — Чимин? — неприятная дрожь сковывает руки. Вдруг это не она? И когда тень сомнения начинает терзать душу, чужие руки аккуратно убирают его собственные. Сынмин расслабляется. Лицо оказывается в чужой власти, пока глаза мягко протирают дисками. Усталость тяжелыми камнями ложится на плечи, заставляя их опуститься. Сынмин тяжело вздыхает, в нос проникает запах чужого одеколона, оседающий на чувствительной слизистой. Он уже открывает рот, чтобы пожурить подругу за выбор, как его настигает озарение. Чимин пользуется мягким цветочным ароматом, но никак не давящим на душу мускатом. — Вы кто? — голос слегка дрожит, но это больше от неожиданности происходящего. — Посмотри сам. Чужие руки больше не трогают его лицо. Сынмин резко распахивает глаза, впиваясь взглядом в мужчину, стоящего перед ним. Это же он не сводил свой взгляд, сжирал глазами, вытягивая всю душу. Он заставлял сердце сбиваться с привычного ритма, а ноги путаться. Из-за него Сынмину показалось, что его белье намокло, хотя это даже физиологией невозможно. — Это было ловко, — чужой голос врезается в уши, оседая в голове и прокручиваясь. — Я даже на секунду поверил, что меня вновь начали привлекать девушки. Сынмин ведет плечом, осторожно следит за чужими эмоциями, пытаясь понять на какую дорожку ему предстоит ступить. Он знает этот взгляд, знает, чем от него веет. И он будет настоящим глупцом, если проигнорирует его. — Но ты меня удивил, — чужие пальцы скользят по щеке, опускаясь к губам, на которых еще осталась яркая помада. — Скажи мне свое имя, мой лотос. Сынмин сглатывает, молчит, упрямо смотря в чужие глаза. Должен ли он назвать свое имя? Не абсурдна ли ситуация, в которой он стоит перед красивым мужчиной, разодетый в юбку, пока грудь сдавливает лиф, предназначенный для поддержки грудей, которых у него нет. — Сынмин. — Славно, — ленивый кивок и на губах растягивается ухмылка. Сынмин чувствует себя загнанным в ловушку зверьком, внизу живота разливается некое предвкушение, с легкими нотками тревоги. Было ли ему страшно? Может быть немного. Но еще больше было волнительно. — Когда я окажусь у твоих ног, — горячее дыхание лижет щеку и губы, — говори только одно. — Что? — Сынмину кажется, что он трясется, словно осиновый лист в холодную погоду. — Мое имя, — мягкие губы прижимают к чужим. — Хенджин. — Хенджин, — пробует. Смакует чужое имя, раскатывая его на языке. — Верно, мой лотос, — Хенджин жмется к чужим губам, цепляет зубами нижнюю, оставляя на ней легкий укус. Дразнящий, слегка отдающий болью, поцелуй дурманит. В голове самый настоящий туман, который невозможно рассеять. — Подождите, — осторожно отодвигает от себя мужчину, в голове примерно прикидывая разницу. Не будет ли это слишком? — Мне тридцать, а не пятьдесят, Сынмин. Чужие руки вновь ласкают, в этот раз сжимая талию сквозь слой ткани. Хенджин поднимает руки выше, очерчивая надетое белье. Ухмылка украшает лицо, когда пальцы лезут выше, чтобы стянуть раздражающий верх. Сынмин опирается задом в стоящую столешницу, пытаясь удержать себя на ногах. Голову охватил хаос лихорадочных мыслей, которые пришли с совестью, но Сынмин шлет их прочь, когда чужие руки все же освобождают его из давящего плена. — Больше не надевай это, — Хенджин проводит пальцами по красным отметинам, которые остались из-за белья. — А что еще? — берет на себя смелость сдерзить. — Подними юбку и не смей отпускать, пока я не скажу, — выпаливает прямо в губы, едва прикасаясь к чужим. Сынмин поджимает губы, его пальцы подрагивают, когда он послушно тянет на себя подол. Ноги сводит от предвкушения, и он надеется, что сможет на них устоять. Он бы мог все закончить не начав, верно? Но хотел ли он это делать? Нет. Сынмин должен получить свою награду за то, что выдержал пытку в виде чужого взгляда. И если эта награда сейчас гладит его бедра, он будет только за. Теплые ладони проезжаются по ногам и мягким бедрам. Хенджин прижимается к коленке носом, вдыхая запах кожи. Сынмин пахнет вкусно. Мокрый от слюны язык прижимается к ноге, оставляя на ней разводы. — Твой танец меня пленил, — чужой шепот кажется до ужаса интригующим. Сынмин вслушивается, чуть приоткрыв рот. — Я сошел с ума, увидев, как ты кружишь. Тонкие длинные пальцы цепляются за ткань нижнего белья, осторожно стягивая вниз. Член Сынмина еще не полностью возбужден, но приподнят, почти прижимаясь к низу живота. Хенджин возвращает язык на бархат чужой кожи, оставляя после себя след. — Хенджин, — тихо выдыхает Сынмин, как будто с сомнением, может ли произносить чужое имя. — Да, мой лотос, — губы прижимаются, втягивают в себя нежную кожу, оставляя на ней расцветающие бутоны. Пальцы проходятся по члену, собираясь в кольцо. Хенджин проводит рукой по всей длине, а затем наклоняется и прижимается губами к розовой головке. Делал ли такое когда-нибудь Хенджин? Нет. Но прямо сейчас он готов на разного рода унижения, чтобы сделать хорошо тому, кто пустил искру в давно потухший огонь. — Хенджин, — очередной едва уловимый выдох срывается с губ. Сынмин не знал, что настолько чувствительный, или дело в том, кто ласкает? Сынмин плавится под чужими тягучими поцелуями, когда мягкие губы дразнясь, прикасаются к его члену. Внизу живота давно полыхает пламя возбуждения. Он знает, что ему осталось не так долго, что последний секс был несколько месяцев назад, а прикоснуться к себе не было возможным из-за усталости. — Повернись ко мне спиной, — Хенджин поднимается на ноги, оставив след пыли на темных брюках. — Вот так, — тихо наставляет, придерживая юбку, чтобы помочь. — Видишь? — подбородок ложится на плечо Сынмина, а глаза смотрят прямо в зеркало. Чужие пунцовые щеки и блестящий взгляд отпечатаются в памяти надолго, Хенджин в этом уверен. Глаза бегают по столу в поисках хотя бы крема, потому что Хенджин как-то не планировал сегодня заниматься чем-то таким, настолько близким. Когда нужное оказывается в руках, мужчина не брезгует выдавить на ладонь побольше. Ему все еще предстоит подготовить Сынмина под себя. — Смотри на меня, мой лотос, — Хенджин шепчет прямо в ухо, задевая зубами мягкую мочку. Сынмин вздрагивает, когда жирные от крема пальцы проезжаются между ягодиц. Они медленно кружат возле сжатого входа, лаская кончиками. — Не отводи взгляд, — голос становится тверже, в нем слышатся некоторые нотки, которые Сынмин еще не понимает, но слушается. Щеки становятся еще ярче, стыд обволакивает с ног до головы. Но Сынмин солжет сам себе, если хотя бы в мыслях признается в том, что ему это не нравится. Его это чертовски сильно возбуждает. Когда первый палец проникает внутрь, сразу же потираясь о чувствительный комок, Сынмин совсем не успевает задержать тихий стон. Белые зубы зажимают нижнюю губу в попытках сдержаться, но это бесполезно. Вслед за первым в Сынмина входит и второй палец. Хенджин ловко ими движет, не особо задерживаясь внутри. Собственный член давно прижимается к животу, жаждущий внимания. — Что ты чувствуешь? Сынмин на секунду теряется от этого вопроса. Все его чувства сконцентрированы на проникающие в него пальцы, чтобы думать над ответом. — Мне хорошо, — сглатывает слюну, самостоятельно двигая бедрами. — А так? — Хенджин смотрит на Сынмина через зеркало, при этом подгибая, находящиеся внутри того, пальцы, давя на простату. Чужие розовые губы широко распахиваются и тогда приходит сожаление о том, что они одновременно так далеко и так близко. — Ну же, мой лотос, не молчи, — обманчиво мягким голосом просит Хенджин, и Сынмин ведется. — Мне так хорошо… так сильно, — последнее слово оканчивается стоном, Сынмин больше не выдерживает, приземляясь локтями на стол. Его голова низко опущена, глаза крепко зажмурены, из-за чего на ресницах собрались слезы. Хенджин вытаскивает из кармана кожаное портмоне, надеясь на то, что в нем завалялся хотя бы один презерватив. Конечно, он бы мог без, но не сейчас. Уверенность в том, что это не случайная близость ощущается как никогда ярко. В любом случае, Хенджин не планирует так просто отпускать Сынмина. Успешно найденный прозрачный латекс раскатывается по всей длине члена. Белых вязких разводов крема хватает для того, чтобы увлажнить его. Крупная головка потирается о растянутые края ануса, медленно толкаясь внутрь. Горячие эластичные стенки плавно расходятся, позволяя проникнуть глубже. Хенджин тихо стонет, осторожно двигая бедрами, а затем вовсе прекращает, оставаясь внутри. — Сынмин? — Хенджин ждет какой-то реакции, но в ответ тишина. — Порядок? — уточняет. — Просто двигайся, — просит на выдохе, начиная самостоятельно слезать с члена, чтобы обратно насадиться. — Как пожелает мой лотос. Хенджин крепко держится за тонкую талию, его глаз мечется от обнаженной спины к отражению в зеркале, в котором видно, как тяжело вздымается вспотевшая грудь. Бедра резко двигаются, грубо вгоняя член по самое основание. Сынмин не сдерживает громкого стона, когда крупная головка тиранит простату при каждом толчке. Талию сводит от боли, потому что чужие пальцы слишком крепко держатся за нее, но это сейчас не важно. Сынмин сжимается, когда чувствует разливающийся огонь, готовый выплеснуться наружу. Разрядка так близка. Громкий всхлип слетает с губ в тот момент, когда собственный член изливается белесой жидкостью. Хенджин делает несколько рваных поступательных движений, перед тем как излиться в презерватив. Губы прижимаются к влажному плечу Сынмина. В голове только одна мысль, которую Хенджин держит при себе, цепляя на нее цепь. — Мой лотос, — тихо шепчет, совершенно не думая о другом исходе этого дня.

***

— Сынмин-а, — Чимин появляется неожиданно перед ним. — Там тебя какой-то мужик ищет, — она взволнованно закусывает губу, как будто о чем-то раздумывая, а затем продолжает, — на дорогой черной тачке. Сынмину кажется, что он сейчас упадет. Неужели нашел, после того как тот позорно сбежал? В тот день, когда Хенджин оставил поцелуй на губах и сказал, что будет ждать в машине, Сынмин вышел через другой вход. Он наивно полагал, что это мимолетное влечение, близость на эмоциях. Что это все пройдет и ему не нужно. Но он ошибся. Тело помнило чужие прикосновения и ласку. А мозг помнил и впитывал все: внешность, голос, поведение. Сынмин больше не надеялся, что судьба сведет его с Хенджином. Кто он такой? Студент последнего курса. А Хенджин? Недосягаемость. — Ну здравствуй, мой лотос, — полные губы растянуты в улыбку, а в глазах томится притихшая вселенная. Так кто же такой Хенджин? Хенджин — судьба и теперь Сынмин это знает.