… не имел терпения дочитать до конца «Записки кавалерист-девицы» Надежды Дуровой? Да что там — дочитать: перелистал несколько страниц и бросил. И уже после того, как «Давным-давно» много лет шла на сцене в десятках театров страны, я иногда вдруг угрызался и говорил себе, что надо все же эту книгу прочесть. Но снова не находил охоты и терпения.
А о самой Дуровой он отзывался следующим образом:Между тем немного в русской мемуаристике таких неточных и наполненных выдумками книг, как воспоминания Дуровой. Об этом подробно сказано в специальной работе С. А. Венгерова в пятом томе брокгаузовского издания Пушкина, куда и отсылаю желающих для проверки. Странно, что В. Б. об этом не знал при его начитанности. А может быть, просто забыл. Во всяком случае, к «документальному жанру» книгу Дуровой отнести нельзя, и, скорей всего, здесь В. Б. пал жертвой традиции противопоставления «литературы вымысла» «литературе факта». Однако на книге Дуровой лежит отблеск пушкинской похвалы. Он напечатал ее в своем «Современнике» и изящно увлеченно сам написал о ней. Мне кажется, что Дурова не забыта не столько благодаря своей книге, сколько благодаря этим пушкинским строкам. После них сама книга разочаровывает. Во всяком случае, так произошло со мной. Правда, между Пушкиным и Дуровой я прочитал статьи Венгерова и Вересаева (в книге «Спутники Пушкина»). В них описано, как вызвавшая большой интерес в Петербурге в свой первый приезд, после выхода из печати ее воспоминаний, Н. А. Дурова в дальнейшем разочаровала всех — она оказалась неумна, примитивна, назойлива, неправдива. От нее старались отделаться, никуда не приглашали, ее новые сочинения разочаровывали. Конец жизни ее был печален. Она одиноко доживала свой век в Елабуге, носила и старухой мужское платье, курила трубку; когда выходила на улицу, ее дразнили мальчишки и бросали ей вслед разную дрянь.
Ах, да, точно. Остальные 10% высказываний о биографии Дуровой — это статьи и утверждения, что «Мемуары кавалерист-девицы» — насквозь выдуманные и неправдивые. И вообще на самом деле она была не такой, какой она себя показала в них. Интересно, что она сама это отмечала в автобиографичной повести «Год жизни в, Петербурге, или Невыгоды третьего посещения»:Можно держать пари один рубль против тысячи, что всякий, кто читал мои Записки, при свидании со мною очень удивляется, что не находит во мне того интересного, семнадцатилетнего существа, плакавшего на могиле Алкида; ни того юношу-гусара. в белом доломане, ни даже того молодого, улана, которого заносчивый конь уносит в бурный проток. Теперь нет уже ничего похожего на это; им дела нет, что этому прошло так много времени, что тридцать лет имеют свою власть и свой вес. Что им за надобность! Они видят только, что человек, перед ними стоящий и о котором говорят, что это Александров, не похож на того, который столько заинтересовал их в своих Записках; и вот эти-то люди, по крайности большая часть их, верят глупцам, которые называют книгу мою романом.
Замечу, что это столкновение автора и его персонажа было ДО ваших всяких постмодернов. И всё же слова самой Дуровой наталкивают на мысль о том, что к её собственным мемуарам стоит относиться немного иначе. Нет, подобно А. К. Гладкову не стоит скидывать его со счетов, но и видеть в нём исключительную правду также не надо. Лично мне «Записки кавалерист-девицы» видятся художественной попыткой отрефлексировать свой собственный опыт пребывания на войне. Художественной, потому что Дурова создала собирательный образ самой себя. В них она описала или наоборот опустила какие-то детали своей биографии. А попыткой отрефлексировать опыт войны — потому что видно, что в её записки вошли записи (возможно, дневниковые) сделанные по ходу военных действий, и к моменту публикации в 1836 году она могла смотреть на них с высоты своего возраста. Вы можете вспомнить что-то подобное по эпохе 1812 года? Лично я нет. Потому я настоятельно рекомендую пропустить высказывания А. К. Гладкова мимо ушей. И всё же, даже если автор не читал Записок и сознательно открещивается от списывания образа Азаровой с Дуровой, откуда тогда появляется эта связь Дурова-Азарова? Может, А.К. Гладков что-то не договаривает, и окольными путями (через того же Брокгауза) позаимствовал элементы биографии Дуровой? Для этого стоит подробнее рассмотреть образы обеих персонажей: и Дурову из «Записок», и Азарову из «Давным-давно». Первый же момент и первое же расхождение: Надежда Дурова росла в полной семье с сестрой и братом, в то время как история смерти родителей Александры Азаровой — тайна покрытая мраком. Надежда Дурова в деталях расписала родословную своего персонажа: от происхождения родителей, до тётенек, двоюродных братьев и т.п. Изучение семейного древа Александры — занятие, за которым можно провести немало увлекательных вечеров. Мы знаем, что у неё есть дядя Азаров, если она сама Азарова, то предположу, что это дядя с отцовской стороны. В списке персонажей Зизи, Надин, Натали, Полина и Мими указаны кузинами Шуры Азаровой. Но они не дочери Азарова:Натали Ты видела, какое нынче Ей дядя подарил колье? Чай, тысяч несколько рублей! Такое стоит! Мими Да, от бабки Оно осталось ей в завет. Бедны они, но сей предмет Дороже, чем все наши тряпки.
Но из этого отрывка не понятно, являются ли они внучатыми племянницами самого Азарова или же это кузины со стороны матери Шуры. Рассказывая им, а потом и Кутузову о том, откуда у неё мундир Шура упоминает некоего кузена:Шура Сама не знаю… Как-нибудь… Костюмы надоели эти!.. (Перестает играть.) Ах, если бы… Вот в прошлом лете Кузен гостил. Мундир с тех пор Его остался. В антресолях, В чулане… Вычистить от моли И нарядиться!.. Впрочем, вздор! <…> Шура Был у меня кузен… Он умер той зимой… Мундир его надела и…
Но этот кузен — не сын Азарова:Азаров Поди, перекрещу тебя… Господь мне не послал ребят, Должно быть, за грехи какие. Зато тебя люблю, как дочь.
Возможно, в семье Азаровых было трое братьев: один, у которого был сын, служивший в павлоградском гусарском полку, другой старик Азаров, бездетный, и отец Шуры Азаровой. Здесь важно одно — структура семей у Дуровой и Азаровой различаются кардинально. Это влияет на один из ключевых аспектов, а именно их отторжение женского. Если причиной своего мальчишества Дурова указывает плохое отношение матери, из-за чего она больше времени проводила с отцом, то судя по написанному в комедии, Шура стала таковой из-за своей отрешенности и жизни у отставного екатерининского офицера. Схожее здесь одно — переодевание в мужчин служит решением для проблем, с которыми они столкнулись. Но проблемы эти разные. Если у Дуровой это был желание избежать женской участи своей собственной матери то Азарова не видела для себя подвига в щипании корпий и хотела помочь освободить отечество от врагов, чего сделать, будучи девушкой, у неё не было возможности. Верно, что в жизни и Дуровой и Азаровой немаловажную роль играют их отцы-мужчины: старый Азаров единственный близкий, который любит Шуру как родную дочь и отец Дуровой — единственный, кто относился к ней с пониманием и любовью. Оттого странно читать, как и Дурова, и Азарова сбежали из дома по сути ничего им не сказав. Если у Дуровой может быть оправдание — ей не хотелось, чтобы её искали, то Азарова сбежала сказав, что потом всё напишет и в итоге довела своего дядю до предсмертного состояния. На этом видимые сходства между Дуровой и Азаровой кончаются. Дурова начала свою военную карьеру в 1807 году, а не в 1812 как Азарова. Тогда она была уланом и лишь к 1812 была переведена в ординарцы к Кутузову, поучаствовав в Бородинской битве приболела (по догадкам историков она была ранена, но не хотела обращаться к доктору). Карьера Азаровой движется в противоположном направлении: из адъютантов в гусары, все крупные битвы прошли мимо неё, ведь для сюжета важно снова вернуться в смоленскую усадьбу её дяди. Одно из самых очевидных различий между Дуровой и Азаровой — любовная линия с гусаром, образ которого, конечно же, отсылает на самого гусарского гусара Дениса Васильевича Давыдова. Стоит ли говорить, что Денис Давыдов виделся с Дуровой-Александровым мельком несколько раз и что сам Давыдов отозвался о ней достаточно холодно:Дурову я знал, потому что я с ней служил в арьергарде во все время отступления нашего от Немана до Бородина. Полк, в котором она служила, был всегда в арьергарде, вместе с нашим Ахтырским гусарским полком. Я помню, что тогда поговаривали, что Александров женщина, но так, слегка. Она очень уединена была и избегала общества столько, сколько можно избегать его на биваках. Мне случилось однажды на привале войти в избу вместе с офицером того полка, в котором служил Александров, именно с Волковым. Нам хотелось напиться молока в избе (видно, плохо было, что за молоко хватились, вина не было капли). Там нашли мы молодого уланского офицера, который, только что меня увидел, встал, поклонился, взял кивер и вышел вон. Волков сказал мне: это Александров, который, говорят, женщина. Я бросился на крыльцо — но он уже скакал далеко. Впоследствии я ее видал во фронте, на ведетах, словом, во всей тяжкой того времени службе, но много ею не занимался, не до того было, чтобы различать, мужского или женского она роду…
Мало похоже на романтическую комедию, не правда ли? На мой взгляд, А. К. Гладков принял правильное решение дать своим персонажам другие имена. Это развязало ему руки в создании именно той истории, которую ему бы хотелось воплотить. И дело здесь не только в том, что история Дуровой не укладывается в формат комедии, дело в образе гусара-молодца Дениса Васильевича Давыдова. Не только Дурову сравнивают с Азаровой, но и Давыдова — с Ржевским. И в этом есть свой смысл. Денис Давыдов — историческая личность, наверное, больше всех ассоциирующаяся с войной 1812. Он не только активный её участник, но и мемуарист, в своих текстах (воспоминаниях и статьях) осветивший процессы ведения партизанской войны и некоторые вопросы, связанные с русской армией. Его статью «Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?» до сих пор иногда приводят в качестве опровержения откровенных мифов, что армию Наполеона в России погубил мороз (а не плохое снабжение армии и сотни других причин). А его поэзия! В отличие от записок Дуровой А. К. Гладков обожает лирику и прозу Давыдова, и как он сам выражается:Вообще Денис Давыдов был, пожалуй, самым активным из всех добрых гениев моей работы. Я знал его почти назубок и попутно даже выдумал пьесу о нем самом. Не стал писать ее, потому что испугался повториться, если не в сюжете, то в красках и ритмах, и хорошо сделал, хотя сюжет был придуман довольно лихо. Весь Ржевский вышел из стихотворения «Решительный вечер». Невозможно перечислить, сколько словечек, бытовых подробностей, оборотов фраз я заимствовал из давыдовских стихов и прозы. А у него отличная проза, и его автобиография — настоящий шедевр. Я пропитался им насквозь и мог без конца импровизировать в его манере.
На самом деле проза и поэзия Дениса Давыдова не менее многослойна чем записки и повести Дуровой. Он также создавал из себя образ, если не кавалерист-девицы, то бравого гусара, лишь отчасти списанный с его личности. Проблема здесь заключается во многом в том, что в отличие от Дуровой, от которой до нас дошло крайне мало текстов, Денис Давыдов написал немало, в совокупности его труды охватывают чуть ли не каждую военную кампанию, в которой он участвовал. Оттого некоторые биографы находят достаточным доверять ему на слово и не проверять его записки на достоверность. Почему? Потому что потому, с Дуровой такое не пройдёт. Из этого вытекает то, что образ Давыдова кажется более ясным и прозрачным, нежели образ Дуровой-Александрова, а настроение его поэзии и в целом весёлый характер самого Давыдова делают его идеальным персонажем для комедии. Помимо гусарской лихости А. К. Гладков сумел уловить ещё один немаловажный аспект давыдовской натуры. Приведу здесь один интересный фрагмент:Оконча историческое, подошло и романическое: пред отъездом своим вошел ко мне поручик Тилинг. Он говорил мне, что казаки взяли у него часы и деньги, но что он, зная право войны, на это не в претензии, а просит только, чтобы –ему возвратили кольцо им любимой женщины. Увы! и ах! — я всегда склонен был к чувствам, обуревавшим душу г. Тилинга! Сердце мое может включить в каждую кампанию свой собственный журнал, независимый от военных происшествий. Смешно сказать, но любовь и война так разделили наравно прошедшее мною поприще, что и поныне я ничем не поверяю хронологию моей жизни, как соображением эпох службы с эпохами любовных чувствований, стоящими, подобно геодезическим вехам, на пустынной моей молодости. В то время я пылал страстью к неверной, которую полагал верною. Чувства узника моего отозвались в душе моей! Легко можно вообразить взрыв моей радости при встрече с человеком, у одного алтаря служившим одному божеству со мной.
Вопрос любви для Давыдова никогда не стоял на последнем месте, даже тогда, когда он уже женатый писал эти строки. Иронично, что «Решительный вечер», то самое стихотворение, которое навело Гладкова на мысль написать «Питомцев славы», Денис Давыдов написал перед свадьбой на Софье Николаевне Чирковой. С барского плеча Николая Алексеевича Задонского, неисторика, в биографическом романе о Денисе Давыдове она стала чуть ли не Салтычихой, но на самом деле о ней известно крайне мало. Как можно судить по тем крупицам, что дошли до нас, она, домохозяйственная помещица, была полной противоположностью бойкой искательнице приключений Азаровой. О жене Давыдова часто забывают, когда пытаются изобразить его вечным искателем любовных привязанностей, а между тем именно рядом с ней, в её имении Старая Мыза Денис Давыдов провёл двадцать плодотворных творчеством лет. Мы можем много говорить про Золотарёву и его любовные стихи посвященные ей, но не Золотарёва воспитывала его 9-11 детей, не Золотарёва хоронила его и не Золотарёва похоронена рядом в ним в Новодевичьем монастыре. Здесь мы подходим к одному из самых важных отличий между пьесой и экранизацией Рязанова — фильмом «Гусарская баллада». Пересматривая фильм, вы не раз могли подумать, что Ржевский как-то странно переобувается в воздухе. Только что он ненавидел Александру её жеманные ужимки, а как только узнал, что любимый им Азаров на самом деле Азарова сразу же стал играть роль влюблённого. Я видел разные оправдания этому, вплоть до обвинений в гомосексуальности, но дело в том, что Рязанов опустил один очень важный монолог, который был в «Давным-давно». Вот отрывок из него:Судьба моя решится здесь ужель? Но где ж хозяева? Любезный, доложи, Что бригадира Ржевского племянник С письмом к майору честь имеет быть. Ну, ну, ступай! Что смотришь, как на пряник? С дороги бы недурно закусить, А то влюбляться на пустой желудок Я как-то не привык. Рагу из скверных шуток Да из дурных предчувствий консоме — Вот все, что нынче съесть досталось мне… А, верно, здесь изрядно хлебосольны, Провинциалы в этом знают толк. Эх, славно бы теперь вернуться в полк! Боюсь, что выдам я себя невольно… Семейная меня не слишком манит жизнь, Сказать по совести… А впрочем, брат, держись! Не будем унывать! Коль у невесты плечи Не слишком уж худы и речью не из дур, — Ту се кон ве!.. Спускай стрелу, амур! Как пулю от врага — ее я грудью встречу!
В пьесе своим приходом Ржевский испугал всех кузин Шуры, оттого войдя в комнату в полном одиночестве, дал волю своим внутренним размышлениям об идеальной невесте. В фильме этот монолог должен был случиться между тем, когда Ржевский протянул Ивану кивер с перчатками и когда на него налетел корнет Азаров (в пьесе всё было немного по-другому). Этот монолог Ржевского именно то, что раскрывает его с лиричной стороны и объясняет финальное преобразование поведения — Шура Азарова, такая бойкая и смелая, именно та, кого он искал всю свою жизнь. Я бы сказал, что история Ржевского — история человека, который из-за предрассудков не позволяет себе разглядеть алмаз у себя под носом (конечно же история эта завёрнута в увлекательную гусарскую романтику). Если в пьесе у нас есть возможность проникнуться состраданием к обоим главным персонажам, то история, показанная Рязановым — история исключительно Шуры Азаровой. Убрав всего один монолог Ржевского, Рязанов придал лёгкой комедии остросоциальную горчинку, так любимую им. Ведь теперь отношения влюблённой Шуры и Ржевского, способного влюбляться лишь в прекрасных оперных певиц (у которых уже были романы, например, с Пелымовым) смотрится уже не так задорно и весело, приобретая оттенок мизогинии. Не волнуйтесь, в «Питомцах славы» их любовная линия прописана намного оптимистичнее. Получается, что Между Азаровой и Дуровой сходство только одно: они девушки, переодевшиеся в мужчин? Не совсем. На них обоих лежит отпечаток памяти о войне 1812 года. Памяти, существовавшей как в 1830-х, так и в 1940-х. Проясню свою мысль. Я уже писал, что Дурова создавала Записки смотря на события наполеоновских войн с высоты своего возраста. Но не только это могло повлиять на них. К 1837 году, когда Записки были напечатаны в пушкинском Современнике, в моду вошла культура мемуаров, которые группировались вокруг событий войн с Наполеоном. Мемуары в России были и раньше, но совершенно внезапно их стало очень-очень много. Среди них были и Записки Дуровой. Являясь сами по себе весьма уникальным явлением русской культуры, так ещё и связанные с Современником Солнца русской поэзии Пушкиным, они весьма быстро вошли в канон произведений об Отечественной войне 1812 года. И настолько сильно закрепились в нём что уже в начале XX века стали появляться произведения на схожую тему. Верным будет сказать, что «Давным-Давно» появилось до начала Великой отечественной, однако ощущение скорого наступления катастрофы витало в воздухе и повлияло на отдельно стоящего автора. Он был воспитан в дореволюционной традиции, где Отечественная война играла немалую роль в героическом прошлом Российской империи. Автором этим и был А. К. Гладков. И всё-таки, если Шура Азарова так не похожа на Александру Дурову, почему их постоянно сводят? Ну, здесь, на мой взгляд уместно обратиться к истории бытования образа Дуровой в СССР. В своих размышлениях я обращусь к статье филолога Н.Н. Пуряевой, в которой очень хорошо показана хронология появления Кавалерист-девицы в культуре СССР. Этот образ был удобен в советской пропаганде, растиражированный ею, он стал самым популярным и известным. Были ли другие девушки, которые воевали, переодевшись в солдат? Да, таких было весьма много: навскидку скажу про Дарью Севастопольскую или про Киру Башкирову. Но они не писали мемуаров, их изображения не печатали на советских открытках, в честь них не создавались музеи и даже не снимались фильмы (кто-нибудь здесь помнит фильм «То мужчина то женщина»? Помяните). Образ Шуры Азаровой удачно совпал в народном сознании с войной 1812, гусарами и кавалерист-девицей Надеждой Дуровой. Я часто встречал противоположные высказывания:«Не люблю историю Дуровой, она какая-то не такая, как показано в Гусарской Балладе» «Не люблю Гусарскую Балладу, в ней вообще полностью исказили историю кавалерист-девицы. Дурова намного интереснее»
И весь этот очерк был направлен на то, чтобы задаться вопросом: а уместно ли такое сравнение? Быть может, вы сравниваете несравнимое? Мне бы хотелось смотреть и на Надежду Дурову и на Александру Азарову как на два отдельных друг от друга феномена. У Дуровой не убудет популярности если не брать в контекст приключения Азаровой. А «Давным-Давно» всё ещё останется увлекательной пьесой, даже если не вспоминать, что там писала кавалерист-девица. И рассматривая их важно не забывать, что за каждой из них двоих стоят увлекательнейшие истории, которые стоят вашего внимания.Источники:
1. Гладков А. «Давным-давно» (Из воспоминаний) URL: http://gusary.kulichki.net/gusary/istoriya/iskusstvo/kinoteatr/gladkov.html 2. Гладков А. К. Давным-давно URL: http://lib.ru/PXESY/GLADKOW_A/dawnym_dawno.txt 3. Д. В. Давыдов — Пушкину 10 августа 1836 г. Село Маза // Переписка А. С. Пушкина А. С. Пушкин и Д. В. Давыдов URL: http://az.lib.ru/p/pushkin_a_s/text_1836_perepiska_s_davydovym.shtml 4. Давыдов Д. Сочинения / предисл. прим. В. Орлова. М. Государственное издание художественной литературы. 1962. 611 с. 5. Дурова Н. Записки кавалерист-девицы. Казань: Татарское книжное издательство, 1966. 200 с. 6. Пуряева Н.Н. Надежда Дурова: миф о кавалерист-девице // Вестник ННГУ. 2018. №3. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/nadezhda-durova-mif-o-kavalerist-devitse