2×99

Вот Вадик сука - шипит в голове у Олега, когда он несётся на своих двоих по улицам и дворам, мигающим зелёными фонарями, среди высоких глянцевых тел зданий. Скинул его со связи ещё в подвале - могли засечь активность - когда почувствовал, что запахло жареным, и точно - на периферии стен в покоцанных острыми цветочками обоях сквозь тихий джаз запели резкие сирены. У этих шаманистов, видать, реально какая-то чуйка. Сидят по своим подвалам, накручивают строчки кодов, как прядильщики, сука, и ни с кем не делятся. Стоило слегка оступиться, и выяснилось - они чуть что сразу ссаться. И лицы у них на быстром наборе - вот тебе и "под прикрытием". чтоб. ещё. нахуй. раз. Но трофей он все равно успел вывести в карту памяти - может хоть до посинения поносить за отвратительные условия труда - как говорит Вадик "профсоюза у нас нема, волчонок, а бумажкой твоей могу разве что подтереться" - но работу свою выполняет, как следует. И тем же временем - нечитаемой аппаратуры для связи у них всё ещё не водится - ну шаражка какая-то, а не спец - спасибо, хоть одежду выдали, чтоб не выделяться на фоне толпы в своем комбезе и бомбере - уже заношенных до беспредела. Одели в стиле начала века - такие шаманисты, любители пыльного старья. Что они теперь будут с этим трофейным кодом делать - перепродадут или используют сами - это вопрос десятый. Сейчас как-то не до этого. На фоне в дали орут сиренами лицы - один хуй лиц у них всех все равно нет под стандартными черными шлемами. Всего-то программы в карбиновой оболочке - они туповатые, конечно, но не безобидные. Прометалленные суставы под кожей беззвучно ебашат, как в последний раз, воротничок белой рубашки неудобно врезается в шею, он расстёгивает две пуговицы по ходу движения, чёрный пиджак был скинут ещё на выходе к чёртовой матери - да, не для физнагрузки костюмчик - и теперь кожу холодил встречный воздух. Олег забегает за угол темнеющей арки между второй и третьей - хоть одно около-темное место в этом светящемся изо всех щелей городе. Машина должна была ждать на перекрестке между третьей и четвертой на зеленой линии - фиолетовый мерс. На зелёной должен стать серым или черным? А хуй знает. На перекрестке между второй и третьей почти пустынно - уже давно за комендантский час. Олег пытается отдышаться. Говорил доктор - "бросай курить", но Олег как-то пропустил мимо ушей. Он ставил лёгкие специально для таких марафонов, и чтобы ещё курить можно было. А в результате один хрен - изнашивается. Рядом тихо останавливается какая-то глянцево-гладкая тачка. Это блять фиолетовый или синий? Где номера? Вроде мерс. Открывается окно, с водительского высовывается локоть в какой-то стремной шубе, её перья фонят цифровым блеском. Томно-звучный голос долетает до Олега сквозь журчащее бормотание улиц: - Запрыгивай, зайчик, прокачу. Олегу расслабленно улыбаются ровными пластинками зубов, светлеющих в полутьме салона, приспускают черную линию очков, сканят с ног до головы сверкающими из-под светлых ресничек шумно-платиновыми глазами - имплантаты что ли? оборотень. На мгновение Олег ловит это ощущение многомерной картинки, как голографический приход, плотно, - город дышит, гудит неоном, отдающим всеми цветами спектра, на любой вкус, и этот, как мираж, в мутном ореоле посреди него, его длинные прямые волосы по плечам кажутся светлыми в окружающей зелени - но отрезвляюще кричит за спиной приближающимися лиц-машинными сиренами. Что за чёрт? Олег бросает взгляд на примешавшиеся к зеленому отсвету на стенах голубо-красное из-за угла и без промедлений ныряет в салон с другой стороны сплошного переднего сиденья - они резко трогаются с места. За окном небыстро - голограммные кроны деревьев и иероглифы надписей, "ハイテクローライフ" вертикально убегает в небо - всё кислотно-зеленое, как в матрице из ретрофутуристичных фильмов, только тут очертания не такие предсказуемые. И Олега подмывает сказать "мы че, на экскурсии? давай по газам!" - Не выношу эту зелень, хотели скопировать природу, а получилась очередная дешёвая пародия, - он фыркает насмешливо, по его лицу скользят зелёные отсветы листочков-веточек. - на красной и то приятнее, хотя некоторых на ней тошнит, - профиль незнакомца ровно светится улыбкой. - Может, это из-за неприятных ассоциаций? Олег молча недоумевает от этого непринужденного недодиалога с секунду. Вадик обещал нормального водителя, а это что за попугай? У Олега был когда-то механический в детстве - яркий и пиздит. Ещё и тащатся, как в слоумо. Взгляд падает на узкую переднюю панель машины, где круглый руль и светится мутно-голубой экран. Таких не делают уже. Может, это какая-то ошибка? Да нет, сказали же, вроде мерс, только это какая-то олдскульная модель. На фоне снова пиликают угрожающе приближающиеся сирены лицев. - Мы тут не уснем, пока будем так тащиться на твоем олдскуле? - голос хрипло повышается из-за присевших на хвосте. Длинноволосый незнакомец считывает его сквозь свои очки заметно, все не перестает улыбаться, странный. - Малыш, расслабься и получай удовольствие. Если бы это был олдскул, то смог бы я сделать так? - он быстро поворачивает руль до упора, почти не прикладывая усилий в плавном гладящем движении одной рукой, перья на рукаве колышатся в своём темпе, как будто под водой, они разворачиваются на сто восемьдесят. Олега вжимает в угол сиденья, он хватается за выемку двери, чтобы не впечататься башкой в окно. Никакой амортизации, ну что за нахуй? Этот на водительском будто не ощущает, улыбка его все шире растягивает острый рот. На фоне Олег еще ловит лицев и их пиликающие сирены, в панике смотрит в лобовое на неотвратимо приближающиеся мигалки. Он больной? - Сейчас может немного мутить, сорри, - голос ровный гладью магнитного пруда, тонкие пальцы трогают панель почти интимно. Сбоку в сплошной стене здания снизу вверх загорается сетка, открывая длинный, подсвеченный уходящими вглубь квадратными люминисцентами тоннель - блять, что за фокусы? Он плавно заруливает туда, лицы пропадают со своими мигалками и раздражающим уже пиликаньем за закрывшейся за ними панелью, не замечая их. И они мчатся в тоннеле по ощущениям на четвертой космической, и спидометр явно пиздит своими '293'. Олега вжимает в синтетический шёлк сиденья инерция, глубокий рычащий звук мотора возбуждает вибрацией, по венам пузырьками шипучки бежит адреналин. - Уже нет погони, хули так быстро? - Олег не узнает своего сдавленного голоса. Рыжий - теперь мелькает в молочно-белом свете проносящихся за окном люминисцентов - поворачивает к нему голову, не отрывая правую руку от руля, глаза всё ещё закрывает тёмная полоска оптики. - Тебе же нравится, - он тонко улыбается, облизывает губы, прикусывает нижнюю. Воздух в салоне как будто меняется, музыка в его пространстве расплывается едва заметным замедляющим эхом, как под куполом. Олег ощущает рецепторами жаркую неприкрытую эротику, губы сами срисовывают улыбку. Рыжий отворачивается обратно на дорогу, и его незаметно отпускает. Он весь такой идеальный: ровненький профиль, мягкостью светятся волосы, подтянутые ноги в мультяшно-узорчатых шортиках выглядывают из-под приборной панели - забавно выглядит под переливающиеся перья шубы, но по-странному гармонично. Не то что Олег - ломали нос, ребра, колени и дальше по списку - кровная везучесть и в силу работы обилие травм - и это ещё верхушка айсберга. Вадик вообще без глаза чуть не остался, но тот просто долбоеб. В нынешнем мире, где от каждого встречного на улице можно ожидать бабочку между ребер - просто потому что кого-то смертельно ломает, например, или нехер делать - сложно остаться цельным. Олег бы списал на пластическую хирургию, но она всё же обычно заметна, а его почти белая и бесшовная кожа не выдает никаких следов подпольных скальпелей. А этот нос и линия челюсти - Олег не знает ни одного хирурга, который мог бы повторить такое. И где Вадик откопал эту точёную птичку? - Без амортизации, кстати, лучше - чувствуешь кинематику машины, - рыжий всё ещё странно лыбится и смотрит на убегающую в бесконечность дорогу. - И мы въехали в этот тоннель через бутафорский дом, я его сам спроектировал, так что никакой магии, - он издаёт легкий смешок. - мы сейчас под землей, но минут через десять выйдем на поверхность, всё ок. Олег не спрашивал этого вслух. Как он...? Значит, это всё-таки были какие-то навороченные считывающие имплантаты в глазах. Они же стоят, как пиздец. - А нас лицы не нагонят? - Олег уже спокойнее трогает пальцами краснеющую переливчатую обивку сиденья между ними, косясь на линию коротких шорт, в ответ с ткани на него косится какой-то глазастый круглый заяц. - "Лицы", блять. Пиздец, мальчик, ты хоть человеческий знаешь? - он вроде возмущается, но голос мурлычет и гладит перепонки. - "Полиция", а не "лицы". Неояз - это просто преступление. Олег только улыбается ему, ответить на это нечего. Заоконный пейзаж не меняется. Глаза снова сползают на него, такого пёстрого и мозаично-интересного. Взгляд гладит его коленки, колышащиеся перья, белеющую шею. Тот чувствует эти прикосновения, острая ухмылка складывает тонкую кожу щеки в хрупкие ямочки. Он заправляет за ухо волосы, около аккуратной ушной раковины белеет на щеке едва заметный шрам. Там же... слюнные железы? Он что... из этих? Олег слышал о ку́бах, но никогда до этого не встречал. Ку́бы - это пиздец. Какой-то немецкий хирург лет пять назад выяснил, что можно прооперировать железы так, чтоб изменился состав секреции. Олег не знал подробностей, но слышал, что после подобных операций вместо обычного секрета выделялся синтез то ли опиоидов, то ли каких-то сильнодействующих направленных гармонов. У каждого были индивидуальные, и ассортимент запрещенки с такими операциями возрастал в разы. Ведь на выходе получался человек-наркотик. Буквально. По рассказам редких свидетелей, они доводили своих партнеров до невменоза безвольных рабов и эти несчастные делали всё, лишь бы ещё раз к ней или к нему прикоснуться, вдохнуть их запах, слиться в сексуальной механике тел. Без этого ломало, как в метадоновой абстиненции. По халатности ку́бов пару раз даже случались массовые убийства и суициды. Кто блять в здравом уме захочет себе целую стаю поклоняющихся неадекватов? Олегу всегда казалось, такие операции делают только совсем отчаянные неудачники или психопаты - тем страшнее встретить такого. А главный вопрос: нахуя Вадик его Олегу подсунул? Внеплановая проверка какая-то? Или он так пытается его слить? Зачем тогда такие сложности? Ну и пиздец... Олег не успевает додумать мысль, они вдруг тормозят посреди тоннеля, вокруг - ни души. Становится реально стремно. В полумраке салона куб трогает сенсор у виска, обруч оптики складывается в волосах на затылке, открывается белый шум радужки. Он смотрит на него. Воздух снова становится заметно плотнее, как в кумаре. Олег почти физически чувствует, как к нему в голову пробирается этот белый шум, как с его кожи испаряется наркотик и забивается амброзией в доступную слизистую носа и глаз. Он инстинктивно жмётся спиной к окну закрытой двери, но по телу уже характерно прокатывается тепло. Рыжий мутным миражом придвигается по сиденью, касается прохладной ладонью его горящей щеки. - Знаешь, почему "ку́бы"? - он шепчет шуршащими помехами сквозь тихое гудение люминисцентов, заглядывает своими шумными глазами. Олег едва мотает головой на вопрос. Как в анабиозе, сознание плывёт бензинными разводами. Рыжий трогает его губы своими тонкими пальцами, это отдаётся неясным восторгом в голове. - Ты такой глупенький, мне нравится, - смешок и теплое дыхание на ухо. - От слова "суккуб". Но "сук", как "сука" - как-то обидно, согласись? Это тоже неояз, кстати, но мне нравится, - он мурчит, прикусывает мочку, придвинувшись совсем вплотную, Олег чувствует его мягкие волосы на щеке, узкая ладонь на груди ныряет в приоткрытый ворот рубашки - становится щекотно в солнечном сплетении, и это ощущение неконтролируемо стекает ниже. Операционка бьёт тревогу дурниной в висках и затылке, пульс шкалит, как под стимуляторами, лёгкие заходятся в судорожных вдохах-выдохах. Возбуждение такое животное и неясное, что его никак не получается идентифицировать. Он ловит в помутневший взгляд его приближенное красивое лицо в молочно-белом сиянии - в уголках улыбки и в волосах - врезается губами в его губы, чувствует мягкий язык, шарящий во рту, в поцелуе едва заметная горечь - в слюну впрыскивается химия. А дальше - только черный экран.