Меланхолия

      Когда первые новости о приближении к Земле таинственной планеты Меланхолии появились в СМИ, Сасори писал заявление на увольнение.       Пришёл к этому решению не сразу. Мысли об увольнении посещали его периодически на протяжении десяти лет, что он отдал фирме, но так и оставались мыслями. Сделались привычкой с первого рабочего дня, когда молодой Сасори без гроша в кармане зашёл в вылизанный офис на свою первую серьёзную работу. Первую – которая позволила жить, а не выживать. Позволила закрыть студенческий кредит, взять другой на машину, отправлять ежемесячно деньги Чиё, чтобы не таскалась в другой конец города за крупами по скидке. Позволила оплатить лечение, когда Чиё ударил инсульт, и нанять сиделку, когда после инсульта ходить и говорить стало совсем сложно. И как-то за всем этим Сасори упустил, в какой момент пустил корни, а мысли об увольнении стали совсем призрачными. Они исчезали постепенно, как пропадала канцелярка на его столе под слоями А4, или как пропадало свободное время за увеличивающимися переработками. Как иссыхал сам Сасори от чашек кофе и недосыпа. Мысли об увольнении погребались под другими, гадко говорившими о том, что все так живут или даже хуже, что работу надо просто перетерпеть, высидеть до вечера, до выходных и до отпуска, потому что она нужна не для того, чтобы было приятно, а чтобы было не голодно и не холодно. Сасори не помнил, когда мысли об увольнении исчезли совсем, но зато помнил, когда они восстали из мёртвых с силой бо́льшей, чем при жизни.       Случилось это к концу отпуска, во время которого Сасори нисколько не отдохнул. Он сидел накануне первого рабочего дня поздним вечером – гораздо позднее, чем должен был, чтобы выспаться к шести утра, – и понимал, что ничего не приготовил к обеду. Он проснётся завтра тяжело и поздно и поедет на работу голодный и сонный, будет видеть эти рожи и слышать эти громкие голоса, которые ездили по ушам даже во время отпуска, потому что не могли разобраться с его обязанностями. Они звонили прямо во время выноса гроба. Извинялись, конечно, но отчёт нужно сделать до двадцать пятого числа, потому что без этой бумажки небеса рухнут на землю, поэтому не мог бы он, Сасори, побыстрее похоронить свою бабку и заскочить к ним в офис? А завтра Сасори проснётся и будет слушать от них всех, звонивших и не, дежурные соболезнования. Ох, как они были противны! Все до единого, все без исключения, злили то своей неуместной доброжелательностью, то грубой холодностью, излишним перфекционизмом и преступной халатностью. И завтра Сасори придётся снова разговаривать с этими людьми, разгребать бумажный завал, эти бесполезные отчёты и акты, на которые он потратил десять лет своей жизни. Завтра он приедет домой в шесть вечера, и не найдёт силы ни на что кроме разогретого в микроволновке ужина и двух часов телевизора.       И всё это будет продолжаться ещё год до следующего отпуска, пять дней в неделю, девять часов в день включая перерыв на обед.       К этому моменту его финансовой подушки хватало на полгода вперёд, а его терпения не хватало ни на что, и всё решилось за один вечер.       Начальник пытался отговорить. Советовал хорошенько обдумать, не рубить с плеча, посидеть ещё недельку дома: выглядит Сасори неважно, устало, неделька должна мигом поставить его на ноги. Без содержания, конечно. Этого он не упоминал, но Сасори догадался сам, отказался от предложения и попросил подписать заявление на увольнение. На которое не взглянули, но зато спросили, нашёл ли Сасори новое место, и сколько ему там предложили. И долго разорялись, когда Сасори сказал, что не нашёл. Чем же он, Сасори, собирается заниматься дальше? Он не может быть таким беспечным в его-то годы! Не за горами пятый десяток, а он ещё не женат. Как ты собираешься искать жену, будучи безработным, Сасори? Сасори казалось, что ему в голову через уши льют кипяток. Он ещё раз попросил подписать заявление, но услышал в ответ, какой Сасори прекрасный незаменимый работник, как на него все рассчитывают, и как он вот так подводит весь коллектив. Сасори молчал и думал, что с его обязанностями справится любая дрессированная мартышка без умственной отсталости. Он молча подвинул листок с заявлением поближе к начальнику. И долго потом смотрел ему в глаза, а начальник в ответ смотрел так, будто пытался гипнотизировать, но подписал бумагу и вместе с нею вручил Сасори визитку.       «Клинический психолог» было выведено Таймс Нью Романом, а под ним – имя и фамилия и два номера, городской и мобильный. Сасори проглотил в себе раздражение, сказал «До свидания» и вышел наружу.       Визитка оказалась в первой попавшейся урне. Потому что с Сасори всё было в порядке. Он просто хотел отдохнуть от уродства этого мира, ему нужна была передышка, после которой всё должно было обязательно наладиться.       С Дейдарой, как с работой, тоже вышло резко и оборвано. Он действительно раздражал почти всем, что только в нём было: и характером, и странными опасными хобби, и безалаберным образом жизни, в которой Сасори не могло быть места. Раздражал тем, что не понимал этого и продолжал звонить и писать, а Сасори почему-то всегда отвечал и раздражал этим сам себя. До скрипа в зубах бесила их разница в возрасте и неспособность Дейдары увидеть в этом проблему.       Но больше всего крышу сносило от случая, когда Сасори не смог оттолкнуть подвыпившего Дейдару, схватившего его горячими руками и прижавшегося сухими губами ко рту. И тогда Сасори позволил себе забыть то омерзение, что испытывал последнее время ко всему миру, и просто наблюдал, как тепло разливается в животе.       Чтобы на следующий день спросить у Дейдары:       – Вся твоя философия мимолётности – она и про отношения?       И услышать:       – Ты про нас? Я не знаю. Вообще-то никто не знает будущего, угу. Я предпочитаю не думать.       Этого было достаточно, чтобы молча уйти, игнорировать звонки и сообщения и занести Дейдару в чёрные списки везде. Сасори понимал, что выглядит мелочным, но на самом деле обид не держал. Он с самого начала знал, что ничего не выйдет, и эта интрижка закончится рано или поздно. И просто устал ждать, когда это произойдёт, поэтому искал повод всё прекратить и поскорее забыть, как глупо и ненужно потратил своё и чужое время. Винил Сасори только себя – за то, что позволил забыться и не задушил это всё в зародыше.       Сразу после увольнения Сасори проспал неделю. Он просыпался, разогревал тушёную курицу с макаронами, ел под телевизор, и, казалось, тут же засыпал. Есть раз в день выходило очень удобно: кастрюля растягивалась на пять дней. Правда на пятый из неё рвануло кислым, и пришлось заказывать из доставки. Оттуда было не экономно, муторно выбирать, и приехало пресное, не отличимое от четырёхдневных макарон. Он зарёкся покупать оттуда, но через две недели, когда еды в квартире не осталось, а в раковине ждала гора немытой посуды, нарушил обещание.       И продолжил нарушать регулярно. Сасори больше не готовил, а в сторону раковины просто не смотрел. Телевизор не переключал с канала с фильмами и сериалами. Крутили всю жвачку, что только существовала: боевики, мелодрамы, фэнтези, комедии с сортирным юмором и многосерийники про врачей и детективов. По ночам шло порно, и Сасори отключался под фальшивые стоны и хлопки тел друг об друга.       Крепкий долгий сон пропал так же быстро, как появился. Сасори сбил режим, и когда просыпался, не сразу мог сказать, какая половина дня была на дворе: плотные портьеры скрывали окна круглыми сутками. Он просыпался, шарил по дивану в поисках телефона, смотрел время и, если просыпался в ночь, что происходило чаще всего, ждал утра, чтобы заказать еду. Утомительно было пихать её в себя, но без этого тошнило и болел желудок. Ещё утомительней было заставлять себя спать, чистить зубы, бриться, мыться, вставать с дивана, чтобы забрать доставку или сходить в туалет. Ох, если бы только можно было поставить себя на зарядку или закинуть в стирку! Или отнести в техцентр и поменять сломавшиеся детали. Не чувствовать ни голода ни холода, не работать за еду и жильё. Как было бы прекрасно и замечательно жить, сколько порядка и времени прибавилось бы! Как телевизор – гудеть сутками без всяких мигреней от бессонницы и слипающихся стенок желудка или переполненного мочевого пузыря после того, как не поднимался с дивана двенадцать часов. Сасори злился на убогость человеческих тел, и злость спасала от других страшных мыслей.       В конце концов он сбился со счёта, сколько бесцельных дней пролежал перед телевизором, когда в дверь позвонили. Умом он понимал, что прошло около месяца, но ощущения вопили, что вся прежняя жизнь ему лишь приснилась, и ничем кроме продавливания дивана Сасори никогда не занимался.       В тот день он не ждал курьера. Он лежал с закрытыми глазами под бубнёж телевизора и ждал долгого сна без сновидений, но совсем не спал. Звонок разбил последние надежды отключиться, заставил убавить громкость и насторожиться. Кому и что могло от него понадобиться? К нему ни разу не приходили соседи, и он не был знаком ни с одним из них. И теперь Сасори гадал, что могло случиться такого, чтобы изменить эти прекрасные отношения. Вероятнее всего у него прорвало трубу, а он не заметил, потому что ещё не вставал сегодня с дивана, и кого-то затопил. Чёрт, тогда придётся вызывать сантехника. Впускать кого-то к себе, а перед этим убираться, вытряхивать всю пыль и вонь, потому что продираться через мешки с мусором Сасори попривык, но неподготовленному человеку это должно показаться трудной задачей. Сасори приподнялся на локтях и осмотрелся. Мешков скопилось прилично – с десяток, и ещё с кухонного стола и других горизонтальных поверхностей должно собраться мешка на два. Это три захода до помойки. Помойка в минуте ходьбы от подъезда.       В дверь позвонили ещё раз, а потом заколотили.       Три захода до помойки это не сложно и не долго, но что он мог сделать сейчас, когда внутрь ломились и грозили поймать его с поличным?       Какая глупость, подумал он сразу же. Стучитесь сколько влезет, Сасори не обязан никому открывать, его вообще нет дома.       – Сасори, открой!       Сердце пропустило удар, а после бешено – так же, как Дейдара по двери, – застучало где-то в горле. Как он здесь оказался? Сасори никогда не приводил и не давал адреса.       – Сасори!       Зачем он пришёл? Дверь грозила прогнуться и развалиться под его напором. Или взорваться. Был ли Дейдара достаточно ненормальным, чтобы её заминировать? Сасори не был уверен. Они были знакомы не так долго.       – Надо поговорить!       Что надо было Сасори – так это быстро спрятать весь мусор куда-нибудь, прежде чем случится непоправимое. Можно было стащить все мешки на балкон, но тогда Дейдара точно услышит возню. И тогда он точно не уйдёт, пока не попадёт внутрь. В раковине ждала гора немытой посуды, а квартира которую неделю умоляла о влажной уборке. Сасори не помнил, когда в последний раз мылся и брился. Сегодня он не чистил зубы.       – Можешь даже не открывать, но поговорить надо!       Сасори оказался в ловушке и выхода из неё не видел. Можно позвонить в полицию, но это будет не хорошо по отношению к Дейдаре.       – Говна кусок, не молчи!       Сасори взял телефон, набрал цифры и занёс палец над трубкой. И сразу же стёр их. Полиции придётся точно открыть. Дейдару отвезут в участок, может выпишут штраф или скорее сделают предупреждение, а завтра он придёт сюда снова.       – Сасори!       Сасори затаил дыхание. Было слышно, как проворачивается соседский замок и следом кто-то сильно недовольный начинает говорить с Дейдарой. Сасори встал с дивана и медленно, стараясь ступать совершенно бесшумно, прокрался в коридор. Прислонился к двери и заглянул в глазок.       – … себе позволяете? – говорила женщина в халате из квартиры напротив. – Если день за окном, можно орать как ненормальный?       – Вы знаете, кто живёт в этой квартире? – Дейдарин затылок светлым пятном маячил в глазке слева.       – Я не знаю. Молодой человек, я вам повторяю, у меня ребёнок дома, грудничок совсем. Вы думаете у меня время есть следить за соседями? Вы вообще по какому вопросу пришли?       – Да к другу я пришёл! Он на звонки не отвечает, проблемы у него.       – Вы так разорались, что я каждое слово слышала! Знаете, с друзьями так не разговаривают. И друзья знают, где живут их друзья, а не у соседей спрашивают!       – Да блять! Вам какая разница, что непонятного, у него проблемы, мне надо попасть к нему! Может, он помер там?       – Может, его вообще нет дома! А вы ерунду несёте, горло надрываете зря, ребёнка мне будите. Он у меня только уснул!       – Ой, да отъебись ты уже! – бросил ей Дейдара, повернулся к двери и снова заколотил. – Сасори!       – Так, ты меня достал, – женщина полезла в карман халата, вытащила телефон и застучала по нему. – Я звоню в полицию.       Дейдара прекратил молотьбу и повернулся к женщине. Она поднесла телефон к уху. Сасори вмиг полностью взмок, потому что представил, как Дейдара бросается на неё, а сам Сасори не успевает вовремя оттащить, потому что он закрыт на два замка и каждый – на три оборота. Как в суде его спрашивают, почему он отсиживался, как крыса в конуре и не предотвратил ужасное. И все смотрят на него с презрением и ненавистью – и эта женщина, если останется жива, и Дейдара.       – Ало, полиция?       – Да пошла ты нахуй! – Дейдара ударил по двери с силой, заставившей её задрожать, а Сасори отпрянуть. А потом затопал по лестнице.       – Понарожают пидорасов, – сказали женским голосом и захлопнули дверь.       Сасори ещё стоял в коридоре, пялясь на дверь, когда снаружи всё уже окончательно стихло. Потом присел на тумбу для обуви. Сердце в груди постепенно успокаивалось. Ничего не случилось, и никто не пострадал. Никого не придётся впускать и делать вид, что у него всё нормально и ему ни капли не стыдно за свой образ жизни. Потому что действительно не стыдно, и не должно быть стыдно – он просто отдыхает! И теперь, когда все внешние раздражители переругались и разошлись, Сасори может спокойно выдохнуть и… пойти рухнуть на диван обратно. Внутри зашевелилась тошнота, почему-то пришедшая даже несмотря на то, что он уже ел сегодня. Тело отказывалось вставать с тумбы и идти в комнату. Сасори чувствовал невероятное омерзение и не знал, куда от него деться. И как бы он не пытался от него сбежать, он прекрасно понимал его природу. Сасори залез с пятками на тумбу, обхватил колени руками и положил на них лицо. Вдавил в них глаза, чтобы под веками разошлись круги. Спать не хотелось совсем.       Он не знал, придёт ли Дейдара снова, и когда ему взбредёт это в голову, а может, он вообще будет караулить и подловит Сасори, когда тот откроет курьеру? Сасори не знал, сколько денег оставалось на карте, сколько ещё они позволят оставаться ему взаперти, потому что не открывал приложение банка. Сасори не знал, чего хочет и когда последний раз чего-то хотел, но понимал, чего не хочет точно – возвращаться к дивану. Он не хотел этого так же сильно, как выходить наружу, делать уборку, идти в душ или искать работу. Сасори не мог сделать этого всего, равно как и продолжать недвижимо сидеть или лежать.       Как-то раньше получалось, думал он, вставая с тумбы и направляясь к телевизору, чтобы вырубить его совсем. Раньше получалось делать то, что не хочется и не нравится – только этим он и занимался. И неплохо выходило, думал Сасори, оставаясь совсем в темноте, после выключения телевизора. У него вышло поставить себя на ноги. Полностью самостоятельно, без чьей-то поддержки, потому что её и ждать было неоткуда: Чиё сводила концы с концами всё время со смерти его родителей.       Раньше он вообще себя не спрашивал, что ему хочется, а что – нет. Прекратил спрашивать после их смерти, потому что оказалось, что хотеть чего-то очень сильно и не получать этого – это нестерпимо больно.       Оглядываясь назад, Сасори мог бы сказать, что именно после их смерти, а не после восемнадцатилетия, как это обычно бывает, ему пришлось резко повзрослеть.       Наверно, это и было ответом всему. Сасори просто преждевременно состарился, потому что слишком рано повзрослел. Он скис, как пятидневные макароны, и больше ничего с собой сделать не мог.       Сасори опустился на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. Понимал, что не сможет уснуть, но сил оставаться в сознании будто бы не было. Он посидел так, перевариваемый мыслями, и всё же включил телевизор. Сразу же переключил на другой канал. Показывали новости.       Про Меланхолию Сасори слышал краем уха ещё до увольнения. Значения не придал, отнёсся к новости, как к жёлтой прессе, и забыл. Поэтому видеть её спустя столько времени по телевизору оказалось весьма неожиданным.       Голубая планета, размером почти с Землю, неслась к ней на всех парах и должна была ровно за сутки совершить кульбит вокруг неё, а после – отдалиться и навсегда сгинуть в бесконечной космической черноте. Это судя по траекториям, вокруг которых плясала ведущая и рассказывала, какими учёными были построены вот эти и другие модели полёта планеты, все – плюс-минус одинаковые. Сасори поднялся с дивана, подошёл к окну и слегка отодвинул портьеры. Дейдары снаружи видно не было. Сасори отодвинул портьеры совсем, зажмурился от света, проморгался и посмотрел в небо. На нём было две Луны. Одна – обычная серая, и другая – поменьше. Почти сливалась с небом по цвету.       В тот вечер Сасори вынес все мешки на мусорку. Вернулся домой, доковылял до ванной, встал под душ и драл мочалкой кожу, стирая все постыдные дни без мытья, а после — долго стоял перед зеркалом и выбривал до последнего волоска отросшую щетину. Вышел из квартиры уже обессилившим.       В ближайшем супермаркете Сасори накидал в тележку кучу из макарон, консервов и готовой заморозки. Потом долго катился по разным рядам и смотрел, что ему нужно ещё. Нужно ничего не было кроме туалетки и кофе. Он взял их с запасом и собрался уже идти на кассы, но вдруг перед ним вырос алкогольный ряд.       В последний раз Сасори пил в баре. Ему позвонил полу-пьяный Дейдара и попросил приехать, и был уже наклюкавшийся и вяло жевавший пиццу, когда Сасори приехал. Дейдара спросил тогда заплетающимся языком, что Сасори будет, и когда он ответил, что не пьёт и вообще Дейдаре уже хватит и пора домой, тот сердито посмотрел на него и сказал, что никуда не пойдёт, пока Сасори с ним не выпьет. Сасори подавил желание встряхнуть Дейдару и разораться, что бросил все дела и сломя голову поехал к нему, потому что думал, что у него какие-то проблемы. Дейдаре это знать не обязательно. Они не в таких отношениях, в который раз напомнил себе Сасори, чтобы пилить мозги. Он отошёл злой и расстроенный к барной стойке, чтобы Дейдара не слышал, что он заказывает нулёвку. А когда вернулся, Дейдара сказал ему, что боялся, что он ушёл. И Сасори тогда поразился тому, как ему самому не пришла в голову эта мысль. Он сел к Дейдаре, долго сосал пиво из стакана, слушая вполуха пьяный бред, и думал, почему не ушёл. А потом Дейдара в какой-то момент замолчал. Придвинулся близко-близко и полез с поцелуями, а Сасори принимал их и отвечал, потому что сидели они в закутке, где никому их не было видно, а Дейдара был таким горячим, что почти плавился у него в руках, и громко вздыхал прямо в рот.       А на следующий день случилось то, что случилось.       В общем и целом, Сасори не пил. Он не курил и всё вредное баловство оставил в студенчестве. Сасори ежегодно проходил медосмотр, посещал зубного раз в полгода, не ел сахар и жареное, следил за холестерином и делал зарядку по утрам. Зарядку, правда, до увольнения. Нет, до похорон.       Надо было тогда уйти, думал Сасори, стоя перед водкой. Оставить эту ссанину в стакане Дейдаре и свалить домой. Вышло бы глупо, но и сейчас выходит совсем по-идиотски. Сасори взял бутылку, положил в тележку, вернулся к рядам с газировкой и взял два литра колы. Заглянул в табачку, нашёл знакомый синий Винстон, попросил блок и зажигалку и пошёл к кассам.       По дороге домой было уже темно. На густо чёрном небе не осталось следов заката, и голубая Меланхолия вырезалась на нём отчётливее.       Летний вечер прогнал жару, на улице было свежо и приятно. Ветер разгонял запах цветов, трепал зелёные деревья, отросшие волосы Сасори и его рубашку, теперь висевшую на нём мешком. Он улыбнулся. Следующий месяц он не выходил из квартиры совсем.       Иногда, лёжа на диване, Сасори думал о том, что надо бы встать с него, проветрить накуренную комнату, вымыть посуду, съесть что-нибудь кроме микроволновых харчей, сделать влажную уборку, принять душ и вынести, наконец, новые мешки на помойку. Прогуляться чуть дальше неё, сделать резюме, поискать вакансии. Мысли эти отзывались головной болью, и Сасори откладывал наполеоновские планы в долгий ящик. Когда-нибудь потом. Возможно в другой жизни. В которой у Сасори не умирали родители, бабушка не забывала о его существовании, а судьба не сводила с ветреными полоумными юнцами. В той, где не продавали столярную мастерскую, и Сасори продолжил семейное дело и не стал выгоревшим офисным клерком. Мысли об упущенных возможностях и жалость к себе превращались в мигрень и тошноту, и Сасори нервно курил, беспорядочно жал кнопки на пульте или пытался провалиться в сон – что угодно, лишь бы не думать.       В перерывах между фильмами и сериалами, сюжеты которых смешивались в один винегрет, Сасори стал чаще смотреть новости. Его не интересовала политика, курс валют, мода, спорт или криминальная хроника. Ничего кроме выпусков про Меланхолию. На них Сасори будто выходил из затяжного похмелья. День прилёта приближался неумолимо, и Сасори не заметил, как его досуг плавно перетёк с дивана у телевизора на кресло у окна. С каждым днём голубой шарик в небе становился больше и ярче, и это придавало сил. Судя по новостям – одному лишь Сасори, потому что по ним передавали, что люди то здесь, то там строили бункеры и скупали всю крупу и туалетную бумагу в магазинах. Телеведущие, конечно, бесконечно напоминали, что бояться нечего, и показывали траектории Меланхолии, на которых она аккуратно кружилась в танце вокруг Земли. Показывали так часто, что начинало тошнить. А Сасори думал, кто эти люди, верящие в то, что бетонная коробка под землей может спасти их от столкновения с планетой.       Сасори давно решил, что в день прилета напьётся. Когда он подошёл, Сасори выволок себя в душ, побрился, и вышел на улицу. Солнце слепило нещадно, и он шёл до машины почти вслепую. От вождения, оказалось, отвык почти так же, как от света. Он приехал к гипермаркету, в котором алкогольный отдел был широк и разнообразен судя по сайту. У входа стоял бездомный и орал.       – Очнитесь! Бог проклял нас, и мы сгинем как Содом и Гоморра! Покайтесь в грехах ваших, пока есть такая возможность!       Люди обходили его, а Сасори решил, что ничего не изменится, если он покается в своём унынии.       Когда Сасори выходил из супермаркета с дорогим виски, бездомного уже не было.       Меланхолия выросла из-за горизонта только глубокой ночью, когда Сасори уже выдул треть бутылки и был изрядно пьян. Почти уснул в кресле, когда темноту ночи прорезало огромное голубое светило. На фоне трещал телевизор, Сасори курил, давился дорогим виски с привкусом спирта, жалел, что не взял колы и вообще тащился в этот гипермаркет, а не купил водку возле дома, и смотрел, как небо заслонила собою Меланхолия.       В ту ночь ему приснился Дейдара. Он стоял против Солнца, и его волосы горели золотом. Он говорил что-то – Сасори не мог разобрать что – и улыбался, а его глаза горели двумя Меланхолиями. Сасори ненавидел сны, в которых ему являлись люди, ушедшие из его жизни, но за этот сон был искренне благодарен.       Проснулся он в кресле далеко за полдень. Относительно целый и невредимый: болела голова после виски, и ныла спина после кресла. В небе светлым пятнышком висела значительно поуменьшившаяся Меланхолия. Сасори вырубил телевизор и пошёл рыскать в аптечке аспирин.       В этот день он решил посидеть не в кресле, а на скамейке во дворе. На улице было жарко и светло, и Сасори смотрел на всё из под солнцезащитных очков. Мимо по своим делам шли люди, на игровой площадке бесились дети. Откуда-то сверху щебетали птицы, откуда-то снизу стрекотали насекомые. С шоссе доносился гул машин. Прохладный ветер спасал от зноя и всё ещё разносил слабый цветочный запах. Ничего не изменилось. Ничего не произошло.       Сасори подумал, может он умер во сне и сейчас находится в Аду?       Он посидел ещё немного, а потом поднялся со скамьи и пошёл в аптеку. Снотворное продали без проблем, стоило сделать вид, что забыл рецепт дома. Сасори вернулся домой, выдавил белые драже из блистера и долго гипнотизировал их взглядом. Запил оставшимся виски и долго ждал, прежде чем провалился в тяжёлый сон.       Сасори не сразу вспомнил, кто он и где находится, когда проснулся. Проснулся с шумом в голове и мордой в блевотине. По стенкам черепа долбило нещадно, и Сасори, держась за стены и голову, пошёл умываться в ванную. Щёлкнул переключателем, остался в темноте и подвис. Свет не должны были отключить за неуплату. Денег оставалось немного, но Сасори всё равно исправно платил по счетам. Деньги с карты на это дело вообще списывались автоматически, и её по-хорошему надо было отвязать, чтобы не сидеть в следующем месяце с пустым холодильником, но Сасори не хотел об этом думать ни секунды. Он на ощупь добрался к раковине и дернул краном. Тот надрывно закряхтел, но воду лить не стал. Кое-как умывшись и почистив зубы остатками воды из фильтра, Сасори вышел из ванны и сел на диван. И быстро понял, что шум был не в голове, а на улице. Он подошёл к окну, распахнул портьеры и застыл в немом отупении.       Люди носились по улицам и орали. На дороге встала пробка. Витрины магазинов были разбиты, и оттуда выносили всё подряд. Вдалеке поднимался дым от пожара. Всё было залито голубым. В небе сияла распухшая Меланхолия.       Сасори кинулся к пульту и, когда телевизор не включился, вспомнил, что электричества не было. Чертыхнувшись, Сасори ринулся искать смартфон. На последних процентах заряда он показал, что связи нет.       Сасори постоял в ступоре посреди комнаты, а потом рванулся прочь из квартиры.       Благодарил все существующие высшие силы за то, что на днях ему взбрело в голову поехать в гипермаркет, и сейчас у него не разряженный аккумулятор в машине. Пробка на шоссе была невозможная, и Сасори поехал по дворам. На тротуары не совался: человеческая масса носилась и орала, кто-то мог попытаться втиснуться к нему в машину. Сквозь крики, плач, сирены и гудки машин, Сасори ехал на другой конец города. И облегчённо выдохнул, когда на дороге в ту сторону не оказалось потока.       Сасори остановился, когда увидел громаду новостройки на окраине. Думал, ехать ли к подъезду или сразу на пустырь. Его наверняка не будет дома, не стоило терять времени на проверку. Сасори тронулся и объехал дом. Асфальт кончился, пришлось трястись по грунтовке. За домом перед лесом обозначился широкий пустырь и мелкое светлое пятно на нём. Сасори почувствовал, как внутри всё подпрыгнуло. Он подъехал ближе и вышел.       Дейдара сидел на земле на том же самом месте, на котором в прошлый раз они смотрели на его самодельные корсары. С этого места отлично открывался вид на останки взорванного старого автомобиля, который оставили здесь как мусор на радость Дейдаре, хоть пустырь и не был промышленной свалкой. Сасори помнил, как в тот день крыша полетела вверх, и машину смяло с оглушительным грохотом. Дейдара орал как ненормальный, а Сасори, вжимая ладони в уши, спрашивал себя, что он здесь делает. И когда Дейдара повернулся к нему с самой широкой улыбкой на свете, Сасори понял.       – Дейдара?       Он обернулся. Увидел Сасори, выкатил глаза и резко поднялся. В руках держал банку пива и чипсы. На нём были его любимые дырявые на коленках джинсы и заношенная пахучая ветровка, от которой всегда несло какой-то гарью, и Сасори постоянно морщился, а Дейдара говорил, что стирает, и только одному Сасори воняет. И когда Дейдара привёл его сюда, всё встало на свои места: и странный запах, и задолбавшее, оказавшееся совсем не фигуральным "искусство — это взрыв".       Дейдара молчал и совсем не двигался, и поэтому выглядел почти ненастоящим. Он всегда был в беспокойном хаотичном движении, как будто старался заполнить всё пространство собою. Безмолвный и застывший Дейдара походил на мираж из уже далекого прошлого, поэтому Сасори тоже молчал и не двигался, боясь его развеять. Последнее напоминание, что не всё в его жизни было пустое и серое.       – Почему ты не в убежище? – спросил мираж. И исчезать, кажется, не собирался.       – Убежище?       – По радио передавали их адреса, ага. Ты на машине?       – Да.       – Ближайшее где-то в часе езды. Адрес нужен?       – Что?       – Убежища! Ты вообще не понимаешь, что происходит?       Сасори отвёл взгляд от Дейдары. На горизонте небо постепенно съедала Меланхолия.       – Убежище разве поможет?       – Чёрта с два, – Дейдара усмехнулся и совсем перестал походить на галлюцинацию. – Но я был уверен, что ты туда пойдёшь.       Он сел обратно на землю, вытащил из валявшегося рядом рюкзака ещё одну банку и спросил:       – Будешь?       Сасори подошёл, взял банку и сел рядом. Земля холодила и врезалась в зад. Сасори искоса глядел на Дейдару – он все ещё не растворялся в воздухе, и напротив, сотрясал его потрошением рюкзака. Из него на землю вытряхивался разный съестной мусор: супермаркетовские сендвичи, чипсы, палка колбасы, ещё банки пива и куча шоколадных батончиков и конфет.       – Утащил, что смог. Там была такая давка, ты бы видел! Люди стёкла у холодильников переебашили, какого-то мужика затоптали. Я не знаю, как вышел оттуда живым, – Дейдара потянулся к упаковке с сендвичем, достал один, второй протянул Сасори. – Бери, что хочешь, угощайся, ага.       Сендвич был с ветчиной, майонезом и сыром и совершенно бумажным на вкус, хотя Сасори не помнил, когда в последний раз нормально ел. Дейдара в два больших укуса прикончил свой, открыл чипсы с колбасой и вгрызся в палку, когда Сасори жевал первый кусок.       – Блин, колбаса с чипсами реально круто сочетается. Попробуй! – Дейдара сунул надкусанную палку под нос Сасори. Он проглотил, зажмурившись, кусок сендвича, посмотрел на жирную копчёность и отказался. Открыл пиво, отхлебнул – оно шло лучше сендвича.       – Я когда проснулся, уже всё началось. Думал позвонить Хидану или Тоби, но связи уже не было. Пошёл к Хидану. Он белобрысый такой, помнишь?       – Тот, который представился «Хидан, Богом дан»?       – Да-да, он! Я побежал к нему, а у него дверь нараспашку. Захожу, а он в зале висит на люстре! В петле, блять! Я чуть не блеванул.       Дейдара прервался, засунул в рот чипсы, заправился пивом и продолжил с набитым ртом:       – А он главное челом был таким, знаешь, набожным. В какой-то секте тусил. Я уж не шарю за их порядки, но суицид – это ведь грех страшный! Так что охуел я знатно.       Дейдара вытряхнул в рот остатки чипсов из пачки, запихал в неё подъеденную колбасу, облизал пальцы и посмотрел в сторону шоколадных батончиков. Из кучи достал один, разорвал фантик, откусил половину, и у Сасори сразу сделалось как-то приторно во рту.       – Побежал потом к Тоби. Мне открыла его девушка зарёванная. Сказала, что он передознулся. Я уже не удивился, у него вообще всегда проблемы с наркотой были. Телегу свою постоянно гнал, что видит под ними «лучший мир», а реальный прогнил и всё такое. Ты чего не ешь?       – Не хочется.       – Помирать так с кайфом! Ешь давай, а то выглядишь так, будто не жрал с нашей последней встречи, – Дейдара запил шоколад пивом, смял пустую банку, выбросил куда-то перед собой и потянулся за второй.       Сасори взял новую пачку чипсов, открыл, засунул в рот несколько штучек. Они были острыми и солёными, и Сасори жадно присосался к пиву. Дейдара рядом перестал говорить – принялся усиленнее избавляться от шоколада, чипсов и колбасы разом. А Сасори думал, должен ли он что-то сказать и что именно? Как долго, вообще, он не разговаривал с кем-то? Время в квартире превратилось в болотную кашу, день путался с ночью, дни недели перестали отличаться совсем, и Сасори утонул так глубоко, что не помнил, когда, с кем и о чём в последний раз вёл обычную беседу. Прежняя жизнь казалась далёким полузабытым сном, потому что в реальности не могло быть ничего кроме плотных портьер, разогретых полуфабрикатов и шума телевизора.       – А ты что делал, когда всё началось?       – Спал.       – Ну а после?       – Побежал к тебе.       – Что, прям сразу?       Сасори молча кивнул, Дейдара протянул "Ого...", пожевал губу, допил вторую банку и открыл третью.       – Как ты узнал, где я живу? – спросил Сасори.       Пиво пошло Дейдаре по подбородку. Он отставил банку, утерся, повернулся к Сасори. Глаза были круглые, а брови – злые.       – Так ты всё-таки там был?! Ах ты сука, я так и знал!       – Так как?       – Почему не открыл? Ты всё слышал, да? Или тебе эта дура конченная всё рассказала? Надо было послать её и дальше к тебе долбиться.       – Ты её и послал.       – Да? Ну и правильно. Был ёбанный день на дворе, с хера ли нельзя шуметь? – Дейдара сделал большой глоток, вытер рот снова и закинул туда шоколадку.       – Так как ты меня нашёл?       Дейдара скуксил лицо, будто во рту был лимон, а не сахар, начал жевать быстро-быстро и на Сасори не посмотрел. Зря он спросил. Дейдара, конечно, отходчивый, но не стоило ему об этому напоминать. Сасори слишком плохо поступил.       – Когда мне что-то надо, я всегда этого добиваюсь, ага.       Что-то он не приходил во второй раз, ядовито подумал Сасори, что-то не добился, чтобы ему открыли, думал он, но сдержал в себе.       – И всё же, – продолжил Сасори, вытягивая из вороха фантиков конфету, – каким образом?       – Да на работе твоей дали адрес, блин! Я сказал, что я твой дальний родственник, приехал с другого города, а мне сказали, что ты уволился. Я подумал, ну всё. Пропал с концами. И короче решил попытать удачу, рассказал правду, кто я такой и что случилось. И ты прикинь, меня не послали нахуй и даже дали адрес! Сказали что типа так делать нельзя, но ты себя странно вёл. Волновались короче за тебя, как я понял.       – Да с чего бы им… Подожди. А как ты узнал, где я работал?       Дейдара отвернулся, сказал тихо-тихо ртом к банке:       – Ты говорил.       – Точно нет.       – Ты говорил про строительную фирму. Их не так много по городу.       – Ты что… обошёл все?       – Нет конечно! Мне повезло на третьей.       – О… Ого.       – Ой да иди в жопу! Ну посталкерил немного, подумаешь. Я же сразу отвалил.       – Да я ничего и…       – Если честно я собирался прийти снова. Но потом подумал, ну тебя в жопу. Не хочешь ну и не надо. А мне лишние приводы не нужны. Я и так на условке.       – Чего?       – Ну.. вот так, да.       Немудрено, подумал Сасори, если взрывать что попало на открытом со всех сторон пустыре. С Дейдарой всё понятно, но чём он, Сасори, тогда думал? Их легко могли арестовать.       – За что?       Дейдара подёргал ногтем ушко на банке и потянулся за ещё одной конфетой. Их оставалось уже немного. Сасори так и не съел свою, всё вертел в пальцах во время разговора. Снял фантик и закинул в рот. Поморщился. Жевать сразу перехотелось. Он проглотил почти целиком и запил пивом. Дейдара отпил и посмотрел на Сасори мутным весёлым взглядом. Сказал довольно:       – Поджог.       – За это дают условное?       – Не дают. Только если у тебя дед не чиновник.       – Это… весьма в твоём стиле. Но я не одобряю.       – Кумовство?       – Разрушения.       – Ха… – Дейдара задрал голову, отставил банку и опёрся ладонями о землю.       Сасори тоже посмотрел вверх. Гигантская Меланхолия опасно свесилась над ними.       – Я видел бездомного позавчера. Он кричал, что мы умрём и должны покаяться в грехах.       – Чел как в воду глядел, да… Я не особо в это верил, ну как все. Но на всякий случай взял, – Дейдара сунул руку в карман ветровки и вытащил оттуда пистолет. Положил на землю между ними. – Быстро и безболезненно. Только осторожно надо. Если стрелять в висок, может получиться так, что только глазной нерв себе повредишь и выживешь при этом, да…       Сасори сглотнул. Дейдара продолжил:       – Я не решился. Такое надо своими глазами видеть, как это всё произойдёт, да. Всё зародилось во взрыве и в нём же умрёт, да! – Дейдара сидел, поджав под себя ногу, и колено его механически подпрыгивало. – Но если ты хочешь, можешь… или я могу… – Он взял пистолет, взвесил его в руке. – Я вообще по людям не стрелял, а то подумаешь ерунду какую-то. И в пожаре никого не было, это старые заброшки были. Лучше ты сам, конечно, если хочешь. Хочешь? Вот тут предохранитель…       Сасори накрыл рукой Дейдарину руку, дрожащую и вцепившуюся в пистолет, но всё такую же, как и раньше, горячую. Посмотрел на Дейдару: его волосы светились на солнце, а зрачки, вытеснившие почти всю радужку, до этого метавшиеся из стороны в сторону, теперь неотрывно пытались поглотить в себя Сасори. В Дейдариных глазах не было место Меланхолии, в его глазах отражался Сасори, и тот не знал хорошо это или плохо.       Он выдрал из мёртвой хватки пистолет, положил его рядом на землю и покачал головой. Сасори не хотел вышибать себе мозги, он пришёл сюда не для этого.       – Тебе страшно?       Дейдара промолчал. Отвёл взгляд куда-то вниз, словно искал в себе ответ на вопрос. Когда снова посмотрел на Сасори, сказал:       – Ты такая мразь. Ты знал, что я ненавижу, когда меня игнорируют, и всё равно это сделал. Да, я тоже виноват, я думал над этим. Много думал. Но ты мог бы нормально поговорить со мной, в конце концов! – Говорил Дейдара громко, брови свёл к переносице, и Сасори сильнее, чем за месяцы разложения в квартире, чувствовал себя худшим человеком в мире. – И знаешь, что самое тупое? Ты свалился сейчас как снег на голову, а я даже разозлиться на тебя нормально не могу. Потому что я рад, что ты пришёл. Я скучал.       Сасори чувствовал, как что-то знакомое ёкало внутри – что раньше старательно не замечалось и всячески заглушалось, потому что было слишком волнительным, стыдным и отупляющим. И теперь Сасори будто вышел из спячки и вспомнил, как это на самом деле было тепло и сладко. Он взял в ладони лицо Дейдары и притянул к себе.       Поцелуй вышел долгим, мокрым и каким-то лихорадочным: словно пытался вернуть месяцы разлуки. Дейдара беспорядочно шарил руками по спине Сасори, заставляя что-то вскипать и лопаться внутри. Он прижимал к себе, комкал рубашку, и тяжело мычал в рот, а Сасори узнавал шершавые губы и длинный язык и совершенно точно был готов к вкусу пива и сомнительного ассорти из еды, но его перебил пожар где-то под рёбрами.       Когда Дейдара отстранился, он был слегка сердитым и не слегка румяным, но уже совсем не злым. Он не выпустил Сасори из объятий и положил голову ему на плечо.       – Я тоже рад тебя видеть, – сказал Сасори и обнял тоже.       Дейдара дышал часто, а его волосы были такими же жесткими, и въевшийся в ветровку запах никуда не исчез. Переменчивый Дейдара совсем не изменился, и Сасори думал, как же глупо, наверно, всё вышло.       Он посмотрел вверх и увидел, что небо превратилось в одну Меланхолию. Почему-то всё вокруг стало необычайно красивым, слишком резкий контраст с тем уродством, что преследовало до сегодняшнего дня. Как удар под дых. У Сасори кололо кончики пальцев. Он зарылся носом в Дейдарины волосы и не мог поверить в то, что ещё мог чувствовать себя так хорошо. Стало почти жалко себя, Дейдару и даже весь этот мир. Но Сасори быстро прогнал эти мысли, задав себе вопрос, было бы ему так же хорошо сейчас, если бы над головой не висела скорая смерть.       – Сасори?       – Что?       – А ты почему пришёл? Я просто был уверен, что ты пойдёшь в убежище, ага.       – Почему?       – Ну, это было бы похоже на тебя.       – В смысле?       Дейдара выпутался из объятий, потянулся к последней банке, отпил. Задумался.       – Ну ты такой знаешь… Из тех, кто всегда что-то планирует. Детишек там завести, дерево посадить. Я думал ты свою жизнь давно поминутно расписал, хах. Только не злись. Серьёзный ты такой, в общем. Я ещё удивлялся, чего это ты со мной зависаешь, я явно в твои планы не вхожу. Ну так и оказалось, – Дейдара пожал плечами. – В общем, такие как ты обычно не планируют помирать от ёбанного астероида. А ты даже не попытался спастись.       Сасори подумал, что в общем-то Дейдара прав. Что прежний Сасори, который только-только познакомился с Дейдарой, собрал бы все вещи заблаговременно, вырубил брыкающегося – а он точно стал бы сопротивляться – Дейдару и побежал с ним в убежище. У прежнего Сасори наверняка началось бы какое-нибудь тревожное расстройство, и он не ждал бы с таким нетерпением одни и те же новостные сводки.       Прежний Сасори строил планы. До похорон и в особенности до инсульта. Когда ещё не совсем чувствовал себя немощным стариком, и мысли о возвращении к столярному делу грели душу. Он откладывал деньги, чтобы выкупить мастерскую обратно, потому что когда-то это было его место и должно было снова им стать.       Потом это всё как будто в один момент стало глупым и ненужным. Рассыпалось как карточный домик, хотя Сасори понимал, что обрушение происходило постепенно. Смерть Чиё просто доломала то шаткое, что ещё держалось. А они ведь даже не были близки. Сасори не получилось выдавить и каплю слёз на похоронах.       – Планета.       – Что?       – Это планета. Не астероид. У неё своя атмосфера.       – Ах! Ну это многое меняет.       Дейдара подтянул к себе пачку чипсов, вытянул из другой колбасу и снова начал жевать. Сасори вытряхнул в себя остатки из банки.       – Почему ты так спокоен? – спросил Дейдара, не переставая есть.       – Не знаю.       – Ты может веришь в какие-нибудь реинкарнации? Поэтому типа смирился.       – Никогда об этом особо не думал.       – Хуйня это. Типа как бы успокаивает тех, кто прям боится забвения, что будет и второй и третий шанс. Но вообще-то буддисты правы. Это бесконечное бессмысленное перерождение. Из колеса Сансары надо выбираться. Вот все разом и выберемся. Перерождаться теперь не в кого будет, заебись, ага.       – А другие планеты?       – Там никого нет.       – Параллельные вселенные?       – Это киношная хуйня, да!       – Наверно. Вообще перерождение звучит не так плохо. В сравнении с какой-нибудь геенной огненной?       – Всё равно хуйня. Не надо никакого бессмертия – родился, пожил немного и сдох. Желательно побыстрее. Хорошего должно быть немного, а то приестся.       Сасори подумал, глядя на непрерывно жующего Дейдару, что он не выглядит пресытившимся. Никогда не выглядел, его даже трудно таким представить. В нём всегда было так много жизни, что она переливалась за края и топила, и это раздражало и притягивало одновременно. Сасори подумал, как же Дейдара неправ, разве лучше умирать вот так – в расцвете сил, когда ты молод и здоров, когда столько всего ещё не сделано, столько не взорвано и не сожжено, и от этого наверняка больно и гадко, как бы ты не обманывался, что тебе все равно на твоё несправедливо отобранное судьбою время.       – Это какой возраст, когда уже «пора», пока не приелось?       – Хмм… Хороший вопрос. Тебе же тридцать пять?       – Ясно.       – Нет-нет! Я не про то. Наверно, ну… лет пятьдесят тогда, да.       – Мда.       – Эй, это ж всё индивидуально. Наверняка и в пятьдесят есть старики ещё ого-го.       – Хочется тебя ударить.       – Вот это охуенно! Вот это Сасори, которого я знаю! – Дейдара схватил его за плечо, притянул к себе. Обнял и упёрся горячим лбом в другое плечо. Дрожал. Было бы хорошо, если бы Дейдара уснул. Если бы они оба уснули и ничего не увидели, ничего не почувствовали, не заметили. Оставался, конечно, вариант с пистолетом, но… Нет. Никаких убийств и самоубийств. Пусть всё пройдёт максимально естественно, как будто это не Сасори заливал снотворное алкоголем недавно. Как будто если существует Ад, которого конечно же нет, то он им обоим не грозит, потому что Дейдара никого не сжигал, а Сасори просто хотел спать и не более. Потому что они так мало пробыли вместе и поэтому заслужили, если не Рая, которого тоже нет и не надо, – и почему авраимизм вспоминается даже перед лицом космического бедствия и даже когда всю жизнь ни во что не верил? – то нового шанса, как бы Дейдара от него не отказывался. Сасори выпутал руку из объятий, погладил Дейдару по спине, вороша волосы, и сказал:       – Я с тобой не согласен.       – Да понял я.       – Перерождение хорошая мысль. Я бы хотел увидеть тебя снова.       Сказал и тут же пожалел. Сейчас Дейдара переспросит, почему же в таком случае Сасори не открыл ему, и нечего будет ответить кроме удушающей правды, которую хотелось бы закопать вместе с собой. Но Дейдара не спросил. Только стиснул крепче и ответил:       – Нет, всё-таки показалось. Я тебя не узнаю.       Дейдара повозил лбом по плечу, пока Сасори наглаживал спину, остановился, поднял голову, посмотрел в глаза, и был так близко, что хотелось отодвинуться или прислониться совсем, но Сасори не шевелился. Смотрел на Дейдару и думал в который раз, какой же он юный. Как же много лет яркой и насыщенной жизни ему было отведено, если бы не «киношная хуйня», как он выразился, над их головами. И если бы соблюдал технику безопасности и стал бы законопослушнее. Сам Дейдара, конечно, не стал бы и не соблюдал, но к нему можно найти подход. Сасори приучил бы слушаться, был бы рядом, чтобы охлаждать горячую голову от дурных идей, потому что к любому, кто так висит у тебя на шее и смотрит такими влюблёнными глазами, можно найти подход. Внутри защемило, непрошенная вина кольнула сердце: будто это Сасори своими мыслями, словно руками, притащил сюда Меланхолию.       – Ладно, – сказал Дейдара тише обычного. – Только если это будет параллельная вселенная, в которой, я… скажем… смогу плеваться бомбами из рук. А?       – Это, конечно, оригинально, – Сасори отвечал отчего-то тоже тише, чем нужно. – И эффектно. Но опасно. Почему бы тебе снова не попробовать лепить из глины? Тебе же нравилось.       Глаза у Дейдары заблестели.       – Можно же совместить! Точно! Буду взрывать глину! Знаешь она такая противная, трескается постоянно после обжига, я так с ней намучился. Время мстить, ага. Ты – гений! – Дейдара улыбался широко и стрелял искрами из глаз. Отвёл взгляд, улыбка поутихла, но не спала. Как податливая глина, подумал Сасори. Из такого лица можно лепить, что угодно, это легко, потому что Дейдара так щедр на эмоции. И получается красиво, потому что Дейдара красивый и видно, что искренний. Он поднял взгляд на Сасори и стремительно впечатал губы в его щеку, примяв к зубам. Отстранился и сказал на ухо: – И ты помнишь, что я рассказывал. Я тоже помню! Ты мастерскую хотел. Купил?       – Нет, – ответил Сасори и подумал, что это здорово, что они помнят. Такие вещи надо помнить друг о друге, на них как на крепкий фундамент и возводят долговечные отношения – на умение слушать и на неподдельный интерес в том, что другому интересно и важно.       – Сделаешь! Понаставишь станков. Наделаешь эээ… стулья? Cтанешь директором Икеи, короче.       Родители делали, конечно, мебель, и даже в бо́льшем количестве, чем кукол, и за этим тоже было занимательно наблюдать, но куклы запомнились больше. Иногда у них заказывали реалистичных, большого размера, для чревовещания. Они получались жуткими и оттого жутко интересными маленькому ребёнку. Но марионеток было больше. И радовали они сильнее. Они оживали под ловкими пальцами и двигались на небольшой сценке, тоже сделанной здесь же в мастерской. Сказка заканчивалась, и Сасори просил продолжение, а родители отвечали, что тогда не останется времени на парк. Наступали выходные – начинались с театра для одного Сасори и продолжались в парке и кафе.       Всё продали. Ничего не осталось, кроме пары кукол у Чиё в комоде, вылезавшем самым первым из глубин кладовки. Сасори нашёл его, когда разбирал вещи после её похорон. Куклы были не родительские, а те, что сделал сам Сасори – уже после их смерти. Он совсем про них забыл, даже не думал, что она хранит. Хотя, что он мог думать, когда они совсем не общались.       А всё остальное продали.       Сасори утешал себя тем, что они бы всё равно разорились. Реальность не любит маленький семейный бизнес, она любит Икеи и высокие ставки по потребительским кредитам. Сасори утешал себя этим, но легче всё равно не становилось.       – В пизду Икею.       Смех из Дейдары вышел резко и громко, как выстреливала крыша у автомобиля.       – Чего это ты? – спрашивал он, утирая слёзы с глаз. – А, ладно. В пизду Икею, да!       – У тебя не найдется сигарет?       Лицо Дейдары вытянулось, мгновенно сменяя улыбку на удивление.       – Ты курить начал? – Дейдара сунул руку в ветровку, вытащил мятую пачку и протянул Сасори. – Что с тобой вообще случилось-то?       Сасори взял, внутри синего Винстона оставалась одна сигарета.       – Последняя. По очереди?       – Давай.       Никотин ударил в голову, подгоняя за собой хмель, и Сасори лёг на землю, расслабляясь во всем теле. Холодная и жёсткая она казалась удобнее домашнего дивана. Небо слепило бесконечной синевой, поэтому Сасори перекатился со спины на бок, потянул за ветровку Дейдару, и он улёгся с ним рядом. Взял у Сасори сигарету, затянулся и скурил оставшееся. Выкинул бычок, притянул к себе Сасори, обхватил поперёк, лицом уткнулся ему в грудь и ногу закинул на его. И весь дрожал. Сасори погладил его по голове, запустил ладонь в волосы.       – Мы ничего не увидим. Слишком ярко, да.       – Ничего.       – Даже не потрахались.       – А, эм, ну… Хорошего ведь понемногу?       – Да блин! Не вообще же – ни разу!       – Зато секс точно не приелся. Он кстати должен быть просто нечастным или достаточно, чтобы был быстрым?       Дейдара пнул его пяткой о пятку, фыркнул в рубашку. Сасори выпутал руку из волос, погладил по спине, и она выгнулась, как кошачья, ему под руку. За разговором дрожь проходила.       – Знаешь, что ещё смешно? – спросил Сасори.       – Что?       – Я бы в следующем месяце закрыл кредит за машину.       – Какая потеря.       – Закрыл бы и остался совсем без денег.       Дейдара отлип от груди, задрал голову и посмотрел Сасори в лицо.       – Так ты что, новую работу не нашёл?       – И не искал.       Дейдара помолчал, смотрел серьёзно в глаза, будто пытаясь в них что-то узнать.       – Так и не расскажешь, что с тобой случилось?       Сасори не показалось: за разговором Дейдара действительно переставал дрожать. Хорошо, подумал Сасори, если это действительно ему помогает, то он будет говорить.       – Расскажу.       И Сасори рассказывал и гладил до тех пор, пока свет не выбелил всё даже под закрытыми веками.