прозрачный

искренность или всепоглощающее зло? выбор всегда ставит меня в неловкое положение, потому что за первым следует погрешность — собственная тень, а за вторым — смерть морали. дни приближались непозволительно быстро и я не успел осознать, каково это — быть прозрачным? вопросы один за другим появляются в моей голове, а безумие накрывает холодным потом мою душу. недавно мой друг спросил меня: — каков твой любимый цвет? а я, не раздумывая, отвечал: — самый яркий. как иронично, ведь я стал самым тусклым из всех. я стал словарем — бери меня по необходимости. как много местоимений, но как мало смысловых нагрузок. они — моя нагрузка. они — чужаки. я для них пустышка. я для них цифра ноль. я для них никто. и как бы печально, жалостливо не отреагировали игральные карты, которые я потерял — я всего лишь безобидный мальчик, который скитается в пустыне собственного отчаяния. — говори прямо, где детали? — спросил меня как-то чонгук. — детализация равно скука, мой друг. — посмотрев в лучезарные глаза, мне было тяжело сдерживать порыв никчемных слëз, но я добавил: — закрой дверь, как закрылся от меня. и он закрыл: громко, больно, но правильно. он уходил от меня в ночи, боялся моей кожи, как огня, но продолжал смотреть лишь на меня. он продолжал появляться в моей жизни, будто пытался доказать, что он чего-то стоит, что его гордость не может быть задета. мы сидели на балконе и он впервые попытался соприкоснуться нашими теплыми кистями. для меня это было чужеродно, но блядски хорошо. наш диалог продолжался до самого рассвета. — что с тобой? — чонгук мешкался, произнося слова неторопливо и аккуратно. — я драматизирую. — гнилая фраза моей матери, которая разрезала мою душу. — это не плохо. — это тяжело. — фраза, ставшая для меня фаворитом с самого момента рождения. — твой отец бил тебя? — он смотрел на мои шрамы, а я почувствовал себя обнаженным мерзавцем. — он убил меня. — я сдерживаюсь. — расскажи мне. — оленьи глаза слишком быстро проникли в мое сердце, но его сочувствие отнимает дар речи. — я жил в страхе, боясь сделать малейшую деталь своей самой большой ошибкой. я жил в аду, а страх накрывал меня с новой силой, когда он брал ремень и хлестал за несъеденный суп. я разучился чувствовать и познакомился с жестокостью и ненавистью, когда был запер в той темной комнате. я умер, осознав, что я — прозрачный. — могу я попросить тебя? — чонгук не удивился, не проявил жалости, он просто слушал, отчего мне хотелось забрать его себе навечно. — можешь. — покажи мне слëзы. — ни одна мышца на его лице не дрогнула, а на моем бушевали волны. мокрые капли катились с моих глаз долгое время, но он не пошевелился. он дал мне то, что было мне так нужно — внимание. он смотрел, как я пытаюсь успокоиться, но я жил в панических атаках и истериках всю свою жизнь, поэтому чонгук — мой свет в конце тоннеля. хорошо или плохо? плохо или хорошо? я не знал, не понимал. но он показал мне, что стесняться своих эмоций — неправильно. «дай им свободу, они хотят, чтобы их заметили» — прошептал он мне ночью. я тоже хочу. заметь меня, чонгук. не уходи. на следующее утро его здесь не было. он исчез, как и мое желание доверять. он появился в моей жизни так внезапно, заставив сердце облиться кровью с новым потоком. он был первым во всëм, что делало его таким драгоценным. мы познакомились на кладбище. я приходил туда, потому что любил разговаривать с теми, кого нет. кого, возможно, забыли. я чувствовал связь, потому что они, как и я — прозрачные. они зарыты глубоко, как и мое желание жить. их много. они могут мне помочь. я смотрел на небо, выбирал могилу и высказывался. я так много говорил, а они так много слушали. у них не было выбора, и это огорчало, но я не мог по-другому. я странник среди них, но как мы похожи. — боже, парень, ты что тут делаешь? в нескольких метрах от меня стояла невысокого роста темнота. все, что я смог распознать в такое время суток — его взъерошенные волосы. — ты живой? ты что тут забыл в такое время? — он подошел ближе и, к моему негодованию, присел рядом. — кто-то знакомый? — он указал на могилу. — нет. — я так хотел, чтобы он исчез. — я слышал, как ты болтал что-то безумолку. — смог разглядеть у него ухмылку. — я чонгук. и чего это он ухмыляется, сидя на сырой земле посреди умерших людей? — тэхен. — мое имя, проговоренное тихим шепотом. — ты не будешь грустить вечно, тэхен. он озарил меня, как вспышка света, но я не понимал, почему вдруг ощутил, как по-настоящему бьется сердце. и он стал моей погибелью, моим ярким цветом. чонгук — как приятно его имя крутится на устах. мы общались мало после того случая, но он всегда внезапно появлялся в моей жизни. будто так и должно быть. мне оставалось принять это. и я принял его за судьбу. подумал, что он для чего-то мне нужен. каков его посыл? — ты любишь цветы? — мы сидели на кухне, а он что-то готовил. — никогда не получал. — это заставило меня серьезно задуматься. — но любишь? — он повернулся ко мне. — люблю. — слова обожгли мои уста, потому что я думал не о том. и любил я не то. иногда он приходил ко мне и кормил, потому что из меня плохой заботливик. мы не гуляли, хотя он предлагал, но иногда встречались возле небольшого магазинчика, куда я приходил за продуктами. — почему ты здесь? — спросил я тогда чонгука. я подумал, что он преследует меня. — я живу за углом и мне нужно пиво. моему удивлению не было итога. я был в приятном сметении, но как можно быстрее убежал домой, так и ничего не купив. почти каждую ночь мы встречались на кладбище. он смотрел, я молчал. но это было приятно. я постепенно привыкал, но все равно не мог поверить и понять, почему он появляется там, где есть я? почему? я не богатый, не волшебник. мои родители бросили меня, уехав на «недельный» круиз, оставив меня одного дома. это было для меня шоком, потрясением. они не вернулись. я погибал постепенно, пока не взял себя в руки и не свалил из того проклятого дома. с тех пор мы с ними не общаемся. я боялся одиночества, но потом перестал, когда встретился и подружился с ним. чонгук стал моим новым цветом. мы не общались месяц. он пропал. не появлялся нигде. даже там, где я его искал. а я отчаянно хотел. прошу тебя, вернись. мои поиски не были успешными. он убежал, как и мои родители. он сторонился меня, как порченного. он так и не дал мне поцеловать себя. и вновь та же обитель. я не учился, подрабатывал у знакомого дяденьки в гончарной лавке. это единственное, что приносило мне умиротворение. я не упускал надежд, что в один прекрасный день чонгук вновь появится на моем пороге и споет серенаду. я так ждал его, ругая себя за слабость. я не пытался узнать его номер, имейл. я хотел, чтобы он сам меня нашел. «посмотри на себя, на кого ты похож» — голос отца нередко появлялся в моей голове, напоминая о не самых лучших временах. «иди работай, никчемный лодырь» — но я был таким маленьким. «деньги, деньги, деньги» — всë это зло. я никогда не был зависим от количества бумажек в кармане. я был несчастлив не потому, что не купаюсь в них. а потому что я купаюсь в дерьме, отец. я не выговаривался уже несколько месяцев. я перестал посещать свое привычное место по ночам, перестал гулять. но я хотел забыться. так хотел. и я вышел из дома, купил продуктов и поплелся медленным шагом в сторону кладбища. «возможно он там будет?» перестань. еще не стемнело, это было для меня чем-то новым, ведь я всегда посещал данное место исключительно по ночам, но что-то внутри мне подсказывало, что это правильно. сейчас правильно. погода оставляла желать лучшего, было очень холодно. но я шел, осматриваясь по-новому. как еще никогда и никак. я увидел фигуру вдалеке. она шевелилась. — извините, сэр — попытался докричаться до мужчины, идя к нему навстречу. он был смотрителем здесь. — будет ли сегодня… — недоговорив, я онемел. дождь? да. но я не смог. я смотрел на могилу и на пожилого дяденьку. «чон чонгук. 1997-2020» — значилось на мраморе. я развернулся и ринулся прочь. это все больше не имело значения, это все скрылось дождем, который все-таки пошел. — зачем ты так со мной? я кричал, рвался, а после слëг на мокрый асфальт и не мог пошевелиться. каков твой посыл? его посылом стала — его погибель. мы встретились выше. он сиял ярче любого цвета. мы получили покой. теперь мы вместе. затуманенные две могилы значили намного больше, чем любой мог бы себе представить. им стало легче под землей, а остальное больше никогда не имело значения. аминь.