Ведьма и Вампир

      Когда мы добрались домой, отец встретил нас с беспокойством и немалым удивлением, увидев на руках у старшей дочери кряхтящий сверток. Анастасия, словно очарованная мальцом, практически не обратила на папу внимания, лишь кинула что-то о том, что ребенку нужно поесть и пообещала все объяснить внутри, и тут же исчезла в поместье, попутно отдавая приказы: найти бутылочку, свежее молоко и затопить камин в гостиной. Служанки на секунду опешили, удивляясь перемене в молодой госпоже, что только вчера, появившись на пороге, вела себя совершенно по другому — несколько закрыто, и всего опасаясь — а уже сейчас, чувствовала себя по другому. Я понимала, что такие перемены связаны именно с Миром — не знаю, как в мире, где главной всегда считалась магия, но вот в обычной природе это называлось «материнским инстинктом».       Если отталкиваться от того, что магия была основной мира, его прародительницей, то, скорее всего, она сильнее обостряла именно такие примитивные желания и потребности, что, в чем-то, объясняло бы маниакальное желание Дракулы утопить нас всех в крови. Он пытался воссоздать и защитить потомство… и не важно, какой ценой.       Отец, на излишние внимание служанок, лишь махнул рукой, и они все быстро разбежались, кроме Данки, что была полностью в моем услужении.       — Пожалуйста, — произнесла я, когда мы с папенькой подошли ближе к дому — лошадей я передала конюху, что тут же отвел их на задний двор, к конюшням. — Набери теплой воды, немного, в кувшине, и проследи за тем, чтобы для малыша все нашли. И побыстрее… он должно быть проголодался.       Облик его матери, падающей на асфальт, а после захлебывающейся собственной кровью, заставил на мгновение с силой зажмуриться.       — С вами все в порядке, госпожа? — тут же всполошилась услужливая Данка, на что я лишь мягко махнула рукой. — Вы такая бледная, вам нужно поесть…       Мысль о еде тут же подкатила тошнотой к горлу и стойким запахом металла, что, казалось, впитался даже в одежду.       — Нет, — скоро ответила я. — Не стоит. Я не голодна. Сделай, как сказала. И приготовь чистое платье, я скоро подойду.       Девушка сделала книксен, уважительно кивнула отцу, и помчалась выполнять порученное. Я проводила девчонку взглядом, успокаиваясь. Данка и её неумная энергия всегда магическим образов давала мне силы жить и не важно, была ли это веселая походка девушки по поместью, её улыбка или тихая шутка, пока она пыталась отвести сонную меня из кабинета до спальни.       Я на секунду замерла у входа в дом, оглядывая себя и свои грязные сапожки — они были покрыты грязью и кровью. Папа посмотрел на меня молча, понятливо — за эти годы научившись читать все мысли, взглянув один раз на лицо — лишь подал руку, что я приняла и тут же, разувшись прямо на улице, шагнула в дом, ступая по холодным, непрогретым половицам, в одних лишь чулках, оставляя смерть и её следы за порогом.

***

      Спустя полчаса, или около того, мы семьей сидели в гостиной, у натопленного камина. Я грела руки о чашку с чаем, ощущая, как приятно льнет к коже чистая ткань рубахи, и наблюдала за семьей, из-под полуопущенных ресниц. Настя сидела с Миром прямо у камина и кормила его из бутылочки, что сумела найти Данка где-то в закромах поместья (после я узнала, что ей её передала Хельга, наверняка это была бутылочка либо моя, либо сестры), а папа, внимательно выслушав весь мой рассказ о произошедшем, неосознанно растирал свою ногу — он всегда делал это, когда нервничал или обдумывал что-то. 15 лет назад, когда это произошло, поначалу все было… в порядке. Отец, подавленный больше морально, чем физически, вел себя как и всегда — правда ссорился с мамой, больше обычного — пока в один день, почти полтора года спустя, не слег окончательно. Мама испугалась вызвала лекаря — очень вовремя. По его словам, произойди это чуть позже, или вздумай мы лечить его самостоятельно, отец мог лишиться конечности или, того хуже, жизни. Но все обошлось. Отец пролежал в кровати некоторое время, а после вернулся… правда теперь уже с тростью, на которую с тех пор он опирался довольно часто, особенно во времена душевных потрясений.             Болезнь, что словно чума накрыла Трансильванию несколько лет назад, подкосила его еще сильнее, но… получив больше свободного времени и успокоение, что я дала ему переняв дела (и что окончательно совершила Настя, вернувшись), все-таки сказывались на нем более, чем хорошо. Даже в такие моменты.       Поймав мой задумчивый взгляд, папа лишь по-доброму усмехнулся, и постучал пальцем по своей коленке.       — Завтра будет ливень. Или, возможно, ранний снег…       Я улыбнулась в ответ, не смея перечить его дурачеству. День был бесконечно долгим и выматывающим. Хотелось свернуться клубочком, выдернуть из головы все голоса и мысли, и просто проспать несколько дней. Мои намерения, словно прочитав, «озвучил» Мир, умилительно зевнув и причмокнув розовыми пухлыми губками, отчего мы все втроем (Настя, все еще словно неосознанно… так странно, но до того естественно, было видеть её именно так) улыбнулись.       — Настя, — внезапно начал папа, мягко, но вполне серьезно. Я видела это за тем, как он чуть склонился по направлению к старшей дочери, не отрывая голубых глаз от её фигуры. Отец, уже вторые сутки, смотрел на неё так, словно пытался отпечатать в сознании её образ или сопоставить с тем, что у него хранился в сердце и памяти. — Ты в самом деле решила растить этого ребенка?       Я молчала, не вмешиваясь, ибо в целом мне было нечего сказать. Оставлять ребенка или нет было всецело решением сестры, я не имела ничего против, особенно видя, что сестра прикипела к малышу не только из-за искреннего желания помочь, (но в этом было что-то ещё), да и думаю папа тоже был не против. Он всего с укором поговаривал, что я похороню себя за книжками, счетами и письмами, и так и не найду себе любовь и счастье — мои ответы про, что этим всем я займусь после того, как более-менее приведу все в порядок, он обрывал взмахом руки и коротким: «в хаосе никогда порядка не найдешь, еще и свой потеряешь», завершал разговор, после, по правде говоря, заваливаясь в кабинет с чаем и очередными рассказами о звездах, которые я любила.        Сестра помолчала лишь секунду, не колеблясь, но явно обдумывая, что и как сказать.       — Да, отец, — наконец произнесла она, прижав к себе мальчишку, неосознанно, чуть крепче. Так, словно мы хотели его отобрать. — Я чувствую в этом малыше что-то родное и близкое… К тому же, он круглый сирота, я не могу оставить его на произвол судьбу, — закончила она твердо и упрямо, на секунду очень сильно напомнив мать. Я едва заметна повела плечами, скидывая неприятное ощущение и воспоминания… думать о матери, которой нет в живых уже несколько лет, все ещё не хотелось. Не сейчас. Не здесь.                    Мысли о ней упорно всплывали в моменты собственной слабости, когда хотелось снять собственную шкуру или задохнуться под подушкой… здесь, в компании тепла и любви, думать о ней казалось преступлением, потому я моча отпила чай, ловя возникшую тишину. Посидев еще немного, было принято решение расходиться — все равно Мир уже тер глазки и явно хотел спать. Настя, убаюкивая малыша, ушла в свои комнаты.       Я завистливо посмотрела на младенца, представила мягкую перину и подавила вздох.       — Счастливчик, — вырвалось у меня вслед. Расправив плечи и чуть вздернув подбородок, я поправила волосы, что сейчас лежали на плече в виде аккуратной, не тугой косы, и отправилась в кабинет. Нужно было рассчитать ущербы, расходы и убытки от сегодняшней ярмарке, написать купцам, принести извинения им же, особенно тем, кто все-таки приехал из соседних регионов, а так же выделить деньги на достойное погребение тех, кто не пережил сегодняшний день. Заработавшись, я и не заметила, как на улицу плотным одеялом опустилась ночь.       На столе стоял подсвечник, с догорающими наполовину свечами, а рядом, уже остывший, стоял травяной отвар, наверняка принесенный Данкой. Самой девушки не было рядом и я, глянув на часы, ни разу не удивилась — время было уже за полночь.       Кое-как разогнувшись на стуле, что был больше похож на кресло, я едва подавила стон и сняла с лица надоевшие очки. Проморгавшись, но так и не избавившись от назойливой острой боли, я собрала документы в одну кучку, а письма (запечатанные семейной печаткой и подписанные) — отдельно. Завтра с утра, первым же делом, Данка должна будет передать их гонцу. Почти выйдя из кабинета, я кое-что вспомнила, и остановилась у книжной полки на некоторое время, ища то, что мне было нужно…       — Нет, нет, ммм, нет… — шептала я, пробегаясь пальцами по корешкам талмудов, — ага. Нашлась.       Плотная книжка, в мягком переплете из множества страниц, что была зачитана мной в детстве, вновь покоилась в моих руках, лаконичным названием повествуя о своем содержимом. «Охотники на нечисть. Святые сыны Ватикана». Выйдя из кабинета, я тихо отправилась по темным, пустым коридорам в свою спальню, лишь на мгновение остановившись у комнаты сестры. Тихо и аккуратно прикрыв дверь, я увидела её, спящей у колыбели Мира и, улыбнувшись, аккуратно прикрыла дверь, не смея их тревожить.       Когда же добралась до собственной постели и залезла под, теплое из-за грелки, одеяло, то тут же заснула, стоило головы коснуться подушки, оставляя желанную книжку лежать рядом.