***
Когда нос неприятно щекочут, а вокруг хаотично бегают светлые точки, волей-неволей, но откроешь глаза. Моргнув несколько раз, чтобы сфокусировать взгляд хоть на чём-то, фиалковые радужки первым делом встречаются с глубокой синевой. И нет, это не небо. Это глаза. Изучающие, скользящие по его лицу и, кажется, не моргающие даже. Вскрикнув, Сигма резко подскакивает, ударяясь лбом о лоб незнакомца, и тут же шипит от ушиба, потирая одной рукой голову. Стоп. Так и не опустив руки, юноша медленно ведёт взглядом вниз, по выступающим голубоватым венам на запястье, и останавливается на своем животе. Там кровь. Очень, очень много крови. Тогда, получается, это — загробный мир? Он всё, умер? Вот так быстро и незаметно? — Я уж думал, не подействовало, — бормочет знакомый голос, и Сигма, подняв голову, встречается взглядом с двумя сапфирами, не иначе. Тело мгновенно сковывает страх. Перед ним — тот самый демон, о котором вот уже несколько недель твердят все в округе. У него огненные волосы,отливающие золотом в рассветных лучах. Глубокие небесно-синие глаза, впивающиеся в самую душу. Чёрные крылья за спиной, сверкающая клыками улыбка на лице. Улыбка?.. И это именно она, а не леденящий кровь звериный оскал. Это просто мягко приподнятые уголки пухлых губ, из-под которых виднеются заострённые зубы. Но, раз здесь демон, значит, он попал в ад? Сигма совершенно не понимает, и потому, просто замерев без единого намёка на движение, едва ли не ныряет в бешеный поток мыслей, грозящий свести его с ума в два счёта. Но вновь голос демона отвлекает его. — Ты живой, а? Просто вопрос. Всего лишь три слова, крохотное предложение, но от него то ли в ужасе, то ли в восхищении замирает сердце. Сигма нерешительно кивает, и, чтобы убедиться в этом, прощупывает свой живот, готовясь обнаружить зияющую дыру от пробившего его тело камня и месиво из собственных внутренностей, но... Всё абсолютно в порядке. Теперь на демона он смотрит удивлённо, не дыша. — ...Почему? — Как это «почему»? — Почему... Зачем меня спас? — Сигма сглатывает ком. — Я знаю, что это ты. Зачем? Почему? В чём причина? Ворон, хмыкнув, сорвал одуванчик, поднёс к губам и легонько подул, пуская по ветру невесомые семена. Тот самый одуванчик, что щекотал нос Сигме. — Да так, — он вновь улыбнулся той самой улыбкой, на мгновение прикрыл глаза и, выдохнув, поправил взлохмоченную чёлку. — Птаха замолвила за тебя словечко. Не мог не прислушаться. «Неужто та самая..?» Он не успел сообразить, когда когтистая рука крепко взяла его за запястье и потянула вверх. Заметил только, как тяжело вновь стоять на своих двоих, и, оглянувшись, увидел лужу собственной крови и молодую травинку, купающуюся в золотых лучах. — Я вернул долг, теперь и ты, и я свободны, — демон, сверкнув напоследок двумя сапфирами, плавно развернулся, неторопливым шагом удаляясь прочь от него. Сигма тяжело сглотнул и поджал губы, увидев его спину. На месте второго крыла торчал лишь шматок мяса и текла тёмно-алая кровь. Господи... Так это была не байка, что демона всё-таки схватили тогда? Не пустые слухи, что опытные охотники на нечисть были в соседней деревне? — Подожди! Слова вырвались сами собой, а ноги, точно зачарованные, подтолкнули его вперёд. Он едва не врезался в спину Ворона, стоило тому резко остановиться. — Что? — Я... И вновь это чувство. Когда слова будто исчезают из груди, растворяются, рассасываются по всему телу и просто перестают собираться из букв. Но действительно, зачем он крикнул это? Зачем бросился за ним, хотя мог бы сломя голову умчаться обратно в деревню или, как вариант, в лес, чтобы быть растерзанным каким-нибудь медведем. Так и не получив ответа даже спустя минуту, демон, усмехнувшись, машет рукой. Мол, идём за мной, раз так хочешь. И Сигма правда не знает, для чего следует за ним. Ведь это может оказаться ловушкой, западнёй. Его, в конце концов, без сопротивления могут привести прямо к столу, сотворенному из столетнего упавшего дуба, за которым тьма-тьмущая демонов, ожидающих главное лакомство — человечину. Но отчего-то этому демону хочется верить. То ли вырванное крыло разбило его пугающий облик вдребезги, то ли факт, что демон исцелил его, хоть и не понятно, каким образом. Вот что-то притягивало в нём Сигму, а он, хоть убейте, не смог бы объяснить. Просто потому, что сам не понимал своих действий. Просто шёл следом, ведомый нарастающим интересом. Солнце между тем неторопливо всплывает из тёмных зарослей ежевики на горизонте, которые простираются на сотни миль в обе стороны. Своеобразная стена, отгораживающая лес от мира людей. Сигма знает, что там, за колючими кустами, раскинулись золотистые пшеничные поля. Закрыв глаза, даже представляет, как спелые колосья шелестят на ветру, и их шёпот отчётливо раздаётся по округе, пока мир ещё спит. Он был как-то раз на поле. Работал, чтобы хоть как-то прокормить себя в детстве. Он любил выбегать из домика на холме, падать на траву и кубарем катиться в самое сердце золотого океана. Ему за это знатно попадало, но запах свежей травы, прохладные капельки росы и то, как в паре шагов от него заливисто трещала обязательно какая-нибудь птичка, стоило всех тех пощёчин и запирания на ночь в тёмном амбаре. Легонько мотнув головой, юноша понимает, что задумался. Под босыми ногами струится неглубокий ручеёк, и то и дело кожу задевает плавник проплывающей рыбёшки. Невозможно сдержать улыбку. То, что он был на грани жизни и смерти совсем недавно, как-то растворяется на фоне лесной идиллии. Но Сигма не отпускает мысли, что воздух здесь зачарован. Специально, чтобы запутать нежеланных гостей. А под ногами шелестит трава, хрустят веточки, и мысли сами собой улетучиваются, словно бы подхваченные ветром. Он смотрит в спину демону, стараясь игнорировать рану. Взгляд цепляется за почерневшую руку с длинными когтями, в которой красуется разлетающийся даже при лёгком дуновении одуванчик. Словно крохотные балерины, его семена танцуют только им известный танец в воздухе, чтобы потом, через мгновение, плавно опуститься на землю. Они пересекают цветущий луг. Тысячи ромашек, маков, васильков... Сигма определенно не смог бы назвать всех имён цветов, их здесь больше сотни точно. Но их пестрота, особенно в золотисто-розовых лучах солнца, выглядит неописуемо. Волшебно. Как в сказке. Вскоре луг сменяется на вновь густой лес. Высокие ели, дубы, осины. Он вдыхает глубоко, впуская как можно больше воздуха в свою грудь. Расставляет руки, чтобы мимолетом коснуться растущих по обе стороны от тропинки папоротников. Срывает колосок, задумчиво крутя в руке. Лес делает с ним невероятное. Он точно заколдован. Иначе как объяснить то, что Сигма теперь совершенно не помнит, откуда пришёл, куда направлялся и зачем. Он просто идёт вперёд, как очарованный, полностью забыв о том роковом падении, об ощущении приближающейся смерти. Все воспоминания мигом испарились, точно в них проросли цветы, полностью заполонив собой разум. Демон впереди незаметно усмехается. Совсем недавно он так же водил к себе в логово заплутавшего лесника, что перешёл границу, отделявшую деревню от владений демонов... Перейдя по каменному мостику, они оказываются полностью поглощенными лесом. Деревья здесь частые, и, переплетаясь высоко-высоко, их кроны совсем не оставляют солнечным лучам возможности проникнуть сквозь них. У мощных стволов раскинулись кусты с неизвестными ягодами, у небольших ручейков, струящихся там-сям, стелются лечебные травы. Пахнет мятой, болотом немного и лугом. В самой глуши — в самом сердце — виднеется не то пещера, не то просто завал. Крупные камни создают подобие входа, а упавшее, вероятно, во время сильной грозы старое дерево служит крышей, и даже оно поросло травой, мхом и грибами. Ворон ничего не говорит, даже не оборачивается, чтобы проверить, следует ли за ним человек. Словно чувствует его присутствие. Слышит запах, ощущает каждое колебание воздуха от его движений. Он чуть склоняется вперёд, подхватывает рукой вырезанную из дерева чашу и зачёрпывает воды из источника. При этом даже не дёргается, когда рана на спине разрывается ещё сильнее и вновь кровоточит. — Тебе ведь больно, — вздыхает Сигма, очнувшийся от морока. Мысли вновь бурным потоком врываются в голову. — Не имеет значения, — негромко отвечает тот, дрожащими руками поднимая чашу. Ему действительно больно, и он даже не скрывает. Просто идёт к пещере, игнорируя адскую боль, и, даже не наклоняясь, заходит вовнутрь. Сигма молча следует за ним. Там, в углу, на подстилке из травы, веток ели и медвежьей шкуры, лежит ещё один демон. Насколько может видеть юноша, у того на голове рога, а за спиной — нервно извивающийся хвост. Должно быть, просто чёрт, какими в деревни пугают всех детей поголовно. Он скулит и хнычет, дышит поверхностно и очень шумно, а когда Сигма подходит ещё ближе, так, что может разглядеть его лицо, сердце уходит в пятки и там, похоже, и остаётся. Всё тело беса покрыто повязками, которые пропитались кровью. Глаза блестят в темноте, когда он открывает их на секунду, чтобы тотчас зажмуриться и тихо пискнуть. Ворон осторожно приподнимает его за спину, поддерживает одной рукой, а другой подносит к лицу чашу, помогая пить. — Чш, чш, чш, Саму, тебе нужна вода, иначе умрёшь вот так. — Не могу... — шёпотом отвечает тот, что с рогами. — Больно... — Просто потерпи немного, хорошо? Когда Ворон медленно разматывает повязки и отбрасывает их в сторону, Сигма изо всех сил хочет отвернуться, но тело будто окаменело. Он даже не может вдохнуть. Только рукой в ужасе закрывает рот. Грудь беса вдоль и поперек исполосона глубокими ранами, из которых не прекращает течь кровь. Запястья превратились в один сплошной тёмный ожог. Господи, как он всё ещё не умер от боли?.. Однокрылый осторожно целует его в лоб, гладит по голове, а потом, прикрыв глаза, выпускает на него струю голубого пламени. Чёрт тихо скулит, прикусив губу, слабо дёргается, бездумно стучит хвостом по своей лежанке и хнычет. — Должно полегчать, — шепчет ему в шею Ворон, теперь осторожно укладывая его обратно, когда он перестал дёргаться. Бес мгновенно засыпает, околдованный пламенем. Ещё раз проведя рукой по кудрявым волосам, он встаёт, со стоном боли волоча за собой ставшее ненужным крыло. Сигма молча следует за ним. — Не могу смотреть, как он страдает, — тихо говорит Ворон, усаживаясь на холм и обнимая колени руками. Этим он, должно быть, просто хочет объясниться. Но Сигма и без слов его понял бы. — Кто это сделал? — таким же тихим голосом спрашивает он, устраиваясь рядом. Весь страх, возникший при первой встрече, просто испарился непонятно почему. — Охотники, кто же ещё, — вздыхает демон. — Только у них есть серебряные цепи, ножи и стрелы, — он делает паузу, а потом, посмотрев с полминуты на Сигму, продолжает. — Раны от серебра не проходят очень долго. Заживают по несколько месяцев, а если глубокие, то, может, и целый год. На этих словах по позвоночнику проходит холодок. То есть, тому чёрту мучиться ещё долго?.. А ему?.. — Моя магия, к сожалению, не поможет тут, — бубнит Ворон, утыкаясь лицом в колени. — Человеческая кровь немного ускоряет процесс выздоровления. Но, как ты считаешь, есть ли у кого-то из нас возможность поохотиться? — ...Нет, — прикусив язык, отвечает Сигма. Мысли совсем не поспевают за языком, когда он спрашивает: — А моя кровь подойдёт? Демон улыбается уголками губ. Это не остаётся незамеченным. Но Сигма, вопреки появившемуся желанию подняться и сбежать, подползает только ближе, поджимая губы, и осторожно опускает чуть вниз рубашку с плеча. Молчаливое приглашение, потому что он уверен: скажет хоть ещё одно слово — его стошнит. От шока после увиденного в пещере, от страха, от волнения. Поэтому он просто крепко зажмуривается и задерживает дыхание, когда чувствует прикосновение мягких горячих губ к своей шее. Вздрагивает, ловя себя на мысли, что эти губы было бы невероятно приятно целовать... ...И вскрикивает, когда пара удлинившихся клыков пронзает его кожу, проникая, кажется, в само сознание. Это больно, даже очень. Сигма крупно дрожит и беззвучно открывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Хочется отстраниться, избавиться от обжигающих ощущений. Собственная кровь, вытекающая из раны, сравнима с раскалённым воском. Он слышит, как шумно дышит демон у его уха, чувствует, как его когти неосознанно сильнее впиваются в плечи юноши, когда он сжимает его, притягивает к себе и льнёт к нему всем телом. Словно обнимает любовника... Сигма не разжимает глаз, инстинктивно дёргается в попытке вырваться, но сам же себя останавливает. Нельзя. Просто нельзя. Сам ведь предложил. До слуха доносится то, как жадно Ворон глотает его кровь, а потом на мгновение в глазах темнеет и появляется ощущение, что он падает вниз, куда-то в глубокое и чёрное. — Ты в порядке? — осторожно интересуется демон, когда Сигма приходит в себя. Теперь он лежит на подстилке в пещере, а слева его обнимает чёрт, слабо потягивая кровь из укуса на шее. — Сил нет, — хрипит юноша, немного ёрзая, чтобы принять более удобное положение. — Всё плывет перед глазами. — Потом привыкнешь, не переживай, — Ворон гладит его по голове. Столь же нежно, как гладил своего партнёра недавно. — Чу-у-у-я, он ведь останется с нами, правда? — мурлычет бес, отстраняясь и осторожно опуская израненную руку ему на грудь. — Он такой хорошенький, мне нравится! — Если захочет сам, — Чуя пожимает плечами. — Я не смогу удержать его, если он решит бежать. Можно, конечно, оторвать ему ножки... — Нет! — неожиданно громко вскрикивает Сигма. Поджимает губы, отводит взгляд. — Я останусь. Я должен хоть как-то отплатить за спасение своей жизни. — Хэй... Но этим же я долг вернул, ты что? — Всё равно... Это неравная плата. — И ты готов жить с нами? Вдали от людей, от спасения? — чёрт говорит загадочно, растягивает гласные звуки. — Они его с горы сбросили, думаешь, он пойдёт к ним добровольно? — Не пойду, — Сигма вздыхает, закрывая глаза. Потеря крови действительно отнимает сил. Не хочется признавать, но какая-то частица души рьяно желает остаться здесь, в объятиях этих демонов. От них не исходит той пугающей ауры, которую все в деревне приписывали им. Двойная тьма. Так их называли в народе, когда, бывало, вечерами собирались у кого-нибудь и сплетничали, запугивали друг друга байками и всякими небылицами. Говорили, что в лесу поселилась страшная нечистая сила. Говорили, что пара демонов, пришедших откуда-то с гор на востоке, ночами беззвучно шныряла по улицам. Говорили, что видели горящие голубые и красные глаза у реки пред рассветом. Боялись, крестились, строго-настрого запрещали детям выходить из дома после заката. Вешали у входа в дом священные побрякушку, пучки вербены, чеснок, серебряные столовые приборы. И верили, что это работает. А демоны были умнее. Даже не выходили из леса, скрываясь в зелёных кустах, сливаясь с тенями столетних деревьев. И просто поджидали тех, кто не успевал вернуться в селение. Но люди, в конце концов, поняли, что с лесом-то что-то не так. Перестали спускаться к реке, ходить по грибы да ягоды. Отказались от охоты в нём. Но всегда-всегда находился кто-нибудь особой смелый, желающий разрушить деревенские слухи. Спускался по тропе, перелазил деревянный заборчик — границу селения и леса — и, громко смеясь, уходил в самое сердце леса. Естественно, больше смельчака никто не видел. А потом по деревне пронёсся слух. Он поставил всех на уши, испугал смертельно. Но и обнадёжил. Двойную тьму схватили охотники. Связали цепями, вырвали крылья. Но демоны сбежали. Естественно, то был всего лишь слух. Приукрашенный слух. В тот день Чуя едва дополз до укрытия, беспрестанно пытаясь взлететь на оставшемся крыле. Охотники прижали их, загнали в самую глубь леса, и, сбившись со следа благодаря магии, оставили попытку догнать. Осаму он тащил на спине. Тот едва дышал, теряя с каждым мигом всё больше тёмной крови. Скрывшись в пещере, Ворон истратил все силы, чтобы хоть как-то магией предотвратить его смерть, и сам без сил рухнул на землю. С тех пор о демонах в деревне почти не говорили. Боялись, наверное, навлечь на себя гнев нечистых. ...Погрузившись в тягучие мысли, Сигма сам не замечает, как медленно проваливается в болото сна. Но даже так он чувствует, как сначала одни, а потом другие губы касаются его губ, целуя. Должно быть, заключают какой-нибудь демонический контракт. Возможно, делают Сигму навсегда своим. Но это не важно. Сигма не возражает. Отчего-то он всем сердцем уверен, что все страшные слухи о Двойной тьме — не более, чем слухи, и что эти демоны не причинят ему вреда. Возможно, именно потому, что он увидел их слабости, разом смягчило представление о нечистых. В нём проснулась жалость — мерзкое чувство, которое он никогда не мог контролировать, желая помочь всем одновременно. Возможно, он просто захотел довериться — точно так же, как доверился ему однокрылый Ворон, когда привёл в свой дом и позволил увидеть изнаночную сторону тьмы. Но сейчас всё это — не важно. Сейчас единственное, о чем может думать и мечтать Сигма — отдых и крепкий сон.***
— Примерно так я и познакомился с ними, — Сигма потирает затылок и хихикает, устраиваясь поудобнее в коконе из чёрного крыла. Чуя мягко улыбается, вплетая в двухцветные косы золотые одуванчики. Они сидят на цветущей лужайке, на стволе огромного дерева, согнувшегося под тяжестью веков. Под ними журчит кристально чистая речка, и иногда меж цветных камней проплывает рыба, сверкая на солнце чешуёй. Осаму совсем рядом: лежит на спине, закинув ногу на ногу и устроившись головой на коленях Сигмы. Что-то мурлычет себе под нос, расслабленно закрыв глаза. Напротив них — светловолосый мальчишка с кривой чёлкой и с венком из одуванчиков на макушке. За его спиной мерно покачивается полосатый хвост, а на голове периодически шевелятся белые ушки. Тигр-оборотень, Ацуши, которого они спасли из лап бродячего цирка пару месяцев назад. Рядом с ним, обняв колени и сгорбившись, под тёмным плащом прячется юный вампир. У него необычные волосы: чёрные, чем-то напоминающие ёжика, а две пряди, обрамляющие лицо, совершенно белые на кончиках. Он выполз из какой-то отдалённой деревни около года назад. Новообращённый, он мало чего понимал и ничего не хотел делать. Чудом встретился с Двойной тьмой и был приведён в пещеру, где долго не осмеливался выйти из самого дальнего угла. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть к новому образу жизни, к клыкам и вечной жажде крови. Сигма старался помочь и ему. И совсем скоро Рюноске (так звали вампирёныша) смог выйти на свободу, под серебряные лучи луны. За годы, проведённые в компании Чуи и Осаму, Сигма ни разу не вспомнил о деревне. Скорее, он даже забыл, что когда-то его спутниками по жизни были не парочка демонов, влюблённых в него до беспамятства, а люди, желающие только использовать и, когда надоест, избавиться от него. Должно быть, в тот день, в том самом ущелье, где до сих пор земля красная от крови, Сигма действительно умер. И вошёл в новую, неизведанную жизнь, полную взаимной ласки, любви и заботы. Должно быть, в тот день он обрёл бессмертие, когда заключил контракты с двумя демонами. Иначе никак не объяснить то, что спустя пятьдесят — а то и больше — лет он всё ещё выглядит как в свои семнадцать. Фарфоровая кожа, большие глаза цвета фиалки, странные, сиренево-белые длинные волосы и ясная, искренняя улыбка. Должно быть, в тот день он добровольно отдался в объятия магии, был околдован, проклят, заворожён. Пусть говорят, как хотят. Но Сигма знает одно: здесь его дом. Он живёт здесь и сейчас, лёжа на поляне и ни о чём не думая. Просто встречая рассвет в одуванчиках.