Малыш...
Он открыл глаза и посмотрел наверх, нежный голос что-то шептал ему. О, едва ли он был жеребёнком, но ему и в голову не могла прийти мысль спорить с таким заботливым голосом. Так вот она, смерть? Его мать пришла за ним, чтобы унести его за пределы земли, звёзд и даже дальше?Я здесь, малыш...
— Г-где... Голос художника оборвался, взгляд его был прикован к бушующему водопаду. Он что-то увидел, за озером виднелся свет. Свет звал к себе, манил жеребца, и его глаза расширились, когда слабая, едва заметная золотистая магия окутала водопад. Прямо на его глазах водяной покров разделился надвое и открылся вход в пещеру. Собрав жалкие остатки сил, он заставил своё тело оторваться от земли и направился к озеру. Вода была такой же ледяной, как и ночной воздух, но всё же, чем больше он смотрел на свет, чем ближе подплывал к нему, тем сильнее его захватывало странное тепло. Тем больше, казалось, утихала боль. Похоже, он и правда умирает. В конце концов, он добрался до пещеры и кое-как выбрался из озера на твёрдую почву. Вдалеке, там, где сиял свет, он увидел очертания какого-то существа. Жеребец направился к нему... к ней. Когда он приблизился, то смог разглядеть очертания рога, и какое бы заклинание она ни использовала, оно было достаточно ярким, чтобы художник смог прекрасно её рассмотреть. Он упал на круп и подумал, что это очередные галлюцинации. Перед ним сидела аликорн. Кобыла, высокая, похожая на богиню и неподвижная точно статуя. Её закрытые глаза не выдавали никаких эмоций, никаких признаков жизни, а плотно прижатые крылья наполовину скрывали кьютимарку в виде солнца. И её рог. Жеребец с ужасом заметим, что по её рогу идёт трещина, но тем не менее он светился достаточно ярко, чтобы осветить текущие по её щекам слёзы. Это прекрасное создание плакало. Художник слегка попятился, и из-за спины раздался какой-то шуршащий звук. Повсюду были разбросаны десятки, сотни свитков в разной степени ветхости. Он поднял один и попытался разобрать порядком выцветшие слова, но это было трудно. Он был измучен, умирал, а буквы были выведены большими, полными отчаяния каракулями.При ц са, это я, Сп йк, г е вы??? ?? я н гу найти Тва йт, не гу н ти ессу Луну, Шай г Ар ор мер. пожа ста помогите нам по луйста пож а при сса г е вы по ста отве те
— Читать чужую переписку нынче обычное дело? Поражённый, жеребец поднял взгляд на кобылу, что выглядела точно так же как раньше, за исключением того, что на её губах появилась улыбка. — В-ваш рог, — произнёс художник единственное, что пришло в голову. — Он... — Мне не больно, — ответила она невероятно лёгким, заботливым и нежным голосом. — А если и больно, то я уже привыкла. Острая боль в очередной раз пронзила тело художника, и он застонал. — Ты умираешь? — спросил он, как только справился с болью. Жеребец не мог точно сказать, спрашивал ли он аликорна или самого себя. Возможно, обоих. — Умираю? Нет, я просто не могу умереть, — ответила она с шокирующей беспечностью. — В других обстоятельствах могла бы, но это потребовало бы значительных усилий и времени. Мы с сестрой — нестареющие аликорны. На мгновение она замолчала и нахмурилась. — Однако моя племянница и ученица — нет. Я даже иногда им завидовала из-за этого, — она улыбнулась. — Теперь же всё в прошлом. Теперь... время, жизнь, смерть, всё это несущественно для пони в моём положении. — Ты можешь двигаться? — спросил художник, чувствуя, как тело начинает подводить. — Ты можешь исцелиться? — Я больше никогда не сдвинусь, — ответила она. — Но если сдвинусь и перестану поддерживать заклинание, то да, я смогу исцелиться. — Ты... ты должна, — произнёс жеребец, внезапно решив, что здоровье аликорна важнее всего на свете. Ей нужно выжить, для него уже всё кончено, но если у неё получится обмануть смерть, то, может, и его тоже оттащат от небытия. — Пожалуйста... тебе нужна помощь... Жеребец рухнул, боль рвала его тело на части, а перед глазами стояло марево. Он изо всех сил старался сосредоточиться на аликорне. — Ты добр, — ответила она, — но разве не тебе стоит надеяться на помощь? Наконец она открыла глаза. Открыла глаза, и они были чернее ночи. Чёрные, печальные, с неиссякаемым потоком слёз. Художник на миг задумался, не стоит ли ему бояться, но понял, что боится за неё. — Почему ты умираешь? — нежно спросила она. — Ягоды сумеречника, — ответил он заплетающимся языком. — Как давно? — Время... не имеет значения... да? — жеребец начал проваливаться в беспамятство, но всё же нашёл в себе силы улыбнуться сквозь агонию. Он думал о семье. — Моя жена, дочь... Она не ответила. На мгновение ему показалось что она ждёт, просто ждёт его смерти. Плачущий ангел, что разделит с ним последние секунды жизни. Дочь. Внуки. — Один пони. Жеребец открыл глаза, сбитый с толку, и увидел, что она смотрит в другую сторону. Художник понял, что она обращается не к нему, а, казалось, говорит сама с собой. — Один единственный пони, — произнесла она. — Он просит твоей помощи, и ты привела его сюда. Один пони. Она посмотрела на художника, и печаль в её глазах исчезла, сменившись холодом, жестокостью, но... но в то же время и добротой. "Сейчас она убьёт меня", — подумал жеребец. Сил сопротивляться давно уже не осталось. — Пожалуйста, не двигайся, — попросила она. Аликорн сделала вдох, и когда её заклинание с треском прервалось, она чуть не упала, сдавленно вскрикнув от боли. Прежде чем художник хотя бы успел подумать предложить помощь, она собралась с силами, и её рог снова засветился. Жеребца окутала золотистая магия. — Молчи, — произнесла она, когда художник открыл рот. — У нас мало времени. Он послушался, и магия наполнила его обжигающим жаром, словно само солнце пульсировало в венах. Но это жжение словно отгоняло другую боль, конечности начали двигаться, а зрение прояснилось. Художник понял, что каким-то образом она выжигала яд. А затем что-то случилось. Громкий, оглушительный треск раздался позади аликорна в темноте пещеры, и её глаза расширились в приступе ужаса. И смех. Глубокий, скрипучий, ужасающий.Приветик, принцесса...
Художник увидел их. Два кошмарных жёлтых глаза за спиной аликорна. — Прости, мой маленький пони, — быстро и отчаянно произнесла она и прервала исцеляющее заклинание. И жеребец и аликорн тут же зашипели от боли, но она тут же применила другое заклинание. Она вновь застыла в неподвижности, её окружил барьер, а рог начал потрескивать и светиться.Дорогая моя, уже слишком поздно...
Она стиснула зубы и не ответила.И всё ради него? Все эти годы, ради одного пони? Ты и правда глупа.
Жеребец попытался заговорить, но его зрение вновь затуманилось. — Я остановила действие яда, — нежно произнесла она, продолжая плакать. — Но не могу вылечить повреждения ног. Прости. Тебе пора. Аликорн сглотнула. — Ты... ты пробыл здесь слишком долго, — она тепло улыбнулась. — Спасибо тебе. Прошло очень много лет с тех пор, как я в последний раз видела пони. И, прежде чем художник успел что-то сказать, прежде чем успел спросить хотя бы имя, рог аликорна засиял ярче солнца, и с последним мучительным стоном она наложила третье заклинание. Когда жеребец открыл глаза, то обнаружил себя в совершенно другом месте. Дорога. Вдалеке виднелся город и снующие пони. Усталость охватила его, он попытался вспомнить, где он был, что видел, но чем больше он пытался, тем сильнее размывались детали. Когда его нашли, он уже провалился в сон, воспоминания истончились, оставив лишь её образ. Плачущая принцесса, что спасла ему жизнь. Её образ, голос и эти жёлтые глаза преследовали жеребца до самой смерти.