I'll use you as focal point So I don't lose sight of what I want I've moved further than I thought I could But I miss you more than I thought I would I found — Amber Run
Эндрю знал, что он ненормальный с детства. Не потому что он был детдомовцем. Не потому что он был самым мелким среди других детей. Не потому что у него было странное сочетание карих глаз и светлых волос. Не потому что он не любил общаться с окружающими. Не потому что у него была самая лучшая память из всех встреченных людей. И даже не потому что от него отказывается одна семья за другой. Нет, это было бы слишком просто. Слишком нормально. Эндрю видел призраков. Чертовых мертвецов. Чаще всего это были люди, которые погибли не так давно и которые невидимой тенью следуют за людьми, с которыми у них остались нерешённые дела. Но это он узнал гораздо, гораздо позже. Сначала его открытие пугало. Он думал, что пересмотрел ужастиков. Он думал, что сошел с ума. Потом привык. Мрачные тени стали просто ещё одной деталью скучной реальности. Конечно со временем он начал интересоваться, спрашивать их обо всем, изучать свои способности. Это было даже интересно, иногда забавно, а иногда и жутко. Они рассказывали свои истории, как они погибли и почему не уходят, хотя призракам было очень сложно сосредоточиться на ком-то кроме человека, удерживающего их здесь. Они говорили с Эндрю, а их взгляд всё равно стремился в сторону, где был их человек. Но Эндрю был ненормальным, помните? Прошло совсем немного времени, когда он вычислил, что может удерживать внимание постоянно отвлекающихся призраков только на себе. Когда он стал старше, он обнаружил, что может развеивать души умерших, а может заставить остаться. Какое-то время он даже развлекался этим. Он наблюдал, как призраки кто в ужасе разбегался от подростка, а кто наоборот падал перед ним на колени в мольбах. Но это быстро наскучило, впрочем как и все в жизни Эндрю. Ему была противна сама мысль, что он мог заставлять людей подчиняться своим приказам, а они не имели ни шанса ему противиться. Он полностью прекратил подобные развлечения. Но несмотря на все свои ненормальные способности, он так и не узнал, что там за Гранью: ад и рай, перерождение, пустота? Даже призраки не знали. Когда Эндрю был уже в колонии, к нему пришел Стивен. Подросток не смог сдержать дрожь уголков губ в попытке не улыбаться. Эндрю знал зачем он пришел (как бы призраки не были сосредоточены на себе и своей «цели», слухи о мальчике, способном их отпустить, разлетелись по миру теней) и не мог отказать себе в полной удовольствия мелочности: — Скажешь «Пожалуйста» и отпущу. И Стивен говорил. Говорил. Говорил. Эндрю помнил каждую фразу этого ублюдка и день ото дня повторял их ему, видя как отчаяние поглощает тень мужчины, когда-то ставшего первым в череде монстров, мучивших Эндрю. — Ох, прости, не расслышал. — Скажи громче. — Попросишь на коленях? — Я не верю твоему «пожалуйста». В конце концов Стивен сдался и растворился в тенях, возвращаясь к человеку, к которому был изначально привязан. И Эндрю впервые, на самую крохотную частичку, был удовлетворен справедливым мщением. Хорошее чувство. Было бы. Если бы он ещё был способен на какие-то чувства, кроме ярости и ненависти. Так Эндрю думал до тех самых пор, пока в его мире серых полутонов, сквозь искусственные краски таблеток, не засиял маленькой искоркой глупый-глупый мальчик. Бе-гу-нок. Мальчик сотканный из лжи и боли, также как Эндрю был соткан из теней и боли. В них действительно было что-то похожее, верно? Как и когда Нил стал звездой из маленькой искорки? Несмотря на свою идеальную память, Эндрю не мог определить точный момент. Это была глупая совокупность случайностей, образовавших собой небосвод внутри Эндрю. Нил был яркий, самый яркий из людей. У него были рыжие волосы и почти прозрачные голубые глаза. Светлая кожа с редкими веснушками. И непомерное количество шрамов. Некоторые были белыми, другие розовыми, одни были старыми как жизнь, а другие совсем свежие. Настолько, что были до сих пор кровоточащими ранами. Ранами, которые он получил ради Эндрю. Одна эта крохотная мысль взрывала в Эндрю чертов фейерверк. Глупый-глупый мальчик. С глупым ртом и словами. Глупыми глазами. И ещё более глупой судьбой. Наверно, Эндрю был не менее глупый, если позволил ему подобраться так близко? Но ему так отчаянно, так невыразимо отчаянно, хотелось увидеть хоть толику красок в своей жизни. И Эндрю позволил Нилу пробраться под кожу, в самое сердце, ведь в разуме и мыслях он поселился уже давно. Позволил, несмотря на несколько теней, безотлучно следующих за Нилом. Слишком много теней для простого мальчишки. Он знал, что это ярко-красный сигнал тревоги, кричащий «Опасность, опасность, опасность». Но хотел ли Эндрю слушать? Разумеется нет. И даже невысокая женщина, невольными жестами до сих пор оберегающая Нила, не могла изменить решение Эндрю. Даже её проклятья, когда он оставался наедине, а она приходила к Эндрю. Даже её ядовитое шипение, когда он прикасался к губам мальчика, чтобы увидеть взрывы галактик за закрытыми веками. Даже её мольбы на ухо мальчика-бегунка, которые он не мог слышать. Догадывался ли Эндрю, что в его жизни не может быть чего-то такого хорошего, как мальчик, словно сотканный из мечты и сказки? Пфф… Он знал. Знал, но так не хотел ничего менять. Можно ему хоть на мгновение кусочек звезды? Знал, когда позволил впервые кому-то прикоснуться к себе. Не кому-то, ему. Только ему. И пускай пока к волосам, но… Эндрю осознавал, что начало положено. Знал, когда Нил разорвал их обещание. Ему хотелось верить, что мальчик не сбежит в тот же момент, а действительно научится стоять на своих ногах, словно новорожденный жеребёнок. Знал, когда увидел взгляд полный боли, тоски и отчаянья. И ещё какого-то чувства, чувства подозрительно похожего на проклятое слово на букву «л». Эндрю оттолкнул эту мысль. Признательность. Это была чертова признательность! И он поклялся себе разобраться в автобусе с чего это Нил испытывает эти подозрительные чувства, хотя должен испытывать лишь триумф и радость победы. Знал, когда услышал чуть дрогнувший голос и странное, абсолютно странное: — Спасибо. Ты был великолепен. Когда-нибудь кто-нибудь говорил ли Эндрю нечто подобное? Эндрю казалось, что произошло короткое замыкание белой вспышкой перед его глазами. Он был настолько ошеломлен (и, чего таить, напуган), что не слышал беснование призрака. Не видел, как женщина кидалась на Нила, пытаясь достучаться до него, как пыталась трясти за грудки: — Беги, Абрам! Беги, черт бы тебя побрал!!! Он молчаливой тенью, какие его всегда окружали, последовал за Лисами, пытаясь прийти в себя. Через десяток шагов он даже сумел вернуть себе привычную невозмутимость и безразличие, но было уже слишком поздно. Когда он смог затащить свою семью в автобус, оглядел побитых лисов и не увидел яркого пятна среди них, Эндрю уже знал, что проиграл. Просто пока не хотел верить. — Это все из-за вас! — прорычал рядом голос той самой женщины. — Все из-за вас! И из-за тебя!!! — палец уткнулся в Эндрю. Его передёрнуло от этого фантомного прикосновения. — Я говорила ему бежать, не оглядываться. Не сметь привязываться, — чем дольше она говорила, тем тише становился её голос, он дрожал и рассыпался, как песок сквозь пальцы. — Не смей любить, это погубит тебя, Абрам… Она посмотрела Эндрю прямо в глаза и с кривой усмешкой выплюнула, прежде чем окончательно раствориться, уходя навсегда: — Теперь ты доволен?! — это обвинение кольнуло что-то в сердце. Эндрю впервые за очень долгое время испытал страх, а скорее даже ужас. Молчаливый, тихий, совсем незаметный окружающим. Для него же это было приливной волной, высотой в несколько зданий. И он тонул, тонул, тонул… Он ринулся обратно, не обращая внимания на крики лисов и ругательства Ваймака. Он обошел весь стадион, заглянул куда только мог, пока не нашел сумку, с которой Нил расстался бы только под угрозой смерти. Она и была. Эта угроза. Эндрю сглотнул ком в горле и безжизненно поплелся в автобус лисов. Осознание давило бетонной плитой, придавливало к земле и пыталось размазать Эндрю по асфальту. И он был так близок, так чертовски к этому близок. Его идеальная память буксовала, когда он пытался вспомнить что было дальше. Для него не было ничего. Серые краски больше ничего не разбавляло, и Эндрю тонул в этой серости. Захлебывался ею. Испускал последние крохи воздуха разноцветными мыльными пузырями, пока в нем не осталось ни крупицы красок. Единственный отголосок прежнего был оранжевой сумкой с белой цифрой десять на боку, яркий свет экрана телефона и ужасающе черная цифра ноль в сообщениях. Очнулся он, только когда почувствовал тепло чужого тела под ладонями. Он взглянул в полные ужаса глаза Кевина, ощутил обжигающие прикосновения других к себе (а он сначала и не заметил) и отпрянул. К счастью, Дэй уже был настолько напуган поведением Эндрю, что вывалил всю правду не стесняясь в выражениях и не сглаживая углы. — Он уже мертв, если его забрали люди отца, — сказал Кевин Дэй. Он мертв. Мертв. Мысль панически билась в пустой голове Эндрю, отпрыгивая как попрыгунчик от стен комнаты и не замедлялась, а только набирала скорость. Прыг, прыг, прыг. Мертв. И Эндрю знал, что это правда. Самая последняя истина Нила Джостена. Эндрю забился на сиденье в самом конце автобуса, пока остальные ещё питали надежду, пока Ваймак что-то решительно произнес и решил ехать в Балтимор, пока остальные лисы сбились в кучу в начале автобуса. «Ты был великолепен». Новая мысль забилась в мозгу Эндрю. Прощание, такое, какое Нил смог дать. Прощание, полное смысла и невысказанных слов. Прощание… Что ж, теперь у Эндрю есть вся жизнь впереди, чтобы найти каждое из значений, которые заложил в эти простые слова мальчик-яркая-звезда, мальчик-фонтан-красок, мальчик-толком-не-найденый-но-уже-утеряный-смысл. Эндрю издал хрип, не в силах больше бороться с тем комком непонятных эмоций, что душили его, не давая дышать. Душили, душили, душили. Он не мог больше думать над вопросами «Зачем?» и «Почему?». Не мог думать о том, что Нил не хотел уходить. Не мог думать над обещанием «Все что угодно». Эндрю Миньярд давно ни на что не надеется, не может даже допустить мысль, что в его жизни будет хоть что-то хорошее. И все же… «Все что угодно». Он смотрит на небо за стеклами автобуса и одними губами произносит: — Будь, пожалуйста, живым. Он не хочет думать до какой степени отчаяния он доходит, что ему надо использовать это проклятое слово. Но он дошел. И разве это не ирония жизни? Словно в насмешку над его отчаянием, его надеждой, его глупостью в кресле перед ним появляется силуэт. И Эндрю хочется смеяться, как тогда, под таблетками. Истерично, больно, горько. И очень, очень громко. Нил смотрит на него своими невозможными глазами с этой мягкой привязанностью, с которой он невыносимо смотрел на него последнее время. Нил сидит перед ним точно также, как несколько часов назад. Вот только… Красок нет. И Эндрю бьёт рукой по креслу впереди, отчаянно надеясь, что призрак развеется. Исчезнет. Растворится. Что Нил не умер. Нил умер. В Эндрю что-то ломается. Хрустит с треском и осыпается миллиардами осколков. Он бьёт по креслу ещё раз. И ещё. А потом ногой, затем и обеими. Нил, за сотрясаемым ударами креслом, только грустно улыбается. Ему тоже больно, гораздо больнее, чем раны от ножа, прикуривателя, тесака или топора. Но, к сожалению, они не в силах что-либо изменить. Эндрю не помнит сколько он бил по сиденью, не помнит как всполошились все остальные в автобусе, как снова пытались его успокоить и утихомирить, как его оттаскивали от проклятого сиденья. Как его вырубили.***
Эндрю сидел на крыше общежития, привычно курил и пил виски. Он сидел на самом краю, свесив ноги в пропасть. Но вот беда: с недавних пор высота его не пугала. Вообще ничего не пугало, если быть честным. Да хоть капельку эмоций не вызывало. Вообще ничего. Пустота. Серость. Одиночество. — Прости, — произнес рядом знакомый до боли голос. — Он наконец вернулся, — пробормотал Эндрю, уже и не ожидавший, что призрак придет. Он даже подумывал, не отправил ли он тогда Нила за Грань, в порыве истерики. Но теперь очевидно, что нет. — Я хотел сказать. — Лжец. — Это правда. Я хотел рассказать, но они были в раздевалке. — Эндрю немного напрягается: — Копы? — Они были людьми отца. Я хотел рассказать вам все, прежде чем… — Нил прерывается и опускает взгляд на прозрачные серые руки. — Они бы не пощадили никого из вас, если бы я сопротивлялся. — Мученик. — Я предпочитаю думать, что защитил вас, — невесело улыбается Нил. — Мне не нужна твоя защита, — процедил Эндрю, повторяясь. — Если выбор стоит между потерять тебя или себя — выбор очевиден. Теперь Эндрю понимает что имела в виду та женщина. Сердце кольнул тихий-тихий отголосок прежней боли. Проклятое слово на букву «л». Его список однозначно пополнился, оно точно присоединилось к словам на буквы «п» и «н». — Зачем пришел? — резким голосом выплёвывает Эндрю. — Я задолжал тебе правду. И я пришел рассказать тебе всё. — А потом ты уйдешь. — А потом я уйду, — согласился Нил. Эндрю очень, очень не хочется признавать, что он до боли не хочет, чтобы Нил уходил. Даже сейчас. Даже такой. Он был Нилом, а больше Эндрю было и не нужно. Но… Всегда это проклятое «но». — Расскажешь, — его интонация вряд-ли похожа на вопрос, он скорее приказывает. И все же это вопрос. И Нил привычно читает его, как открытую книгу. — С тобой всегда «да», — с болью улыбается парень и начинает свой рассказ, предпочитая игнорировать как из горла Эндрю вырывается несдержанный звук, полный боли. В жизни Эндрю никогда не могло быть чего-то настолько хорошего. Ни-ког-да. «Чем скорее, тем лучше. Пока я не передумал, пока своей волей не оставил Нила рядом с собой навсегда», — успокаивает себя мысленно Эндрю, слушая рассказ Нила. Ему снова больно, но боль привычна. Она преследует его всю жизнь, идя по пятам. Эндрю справится. Он мог бы оставить Нила рядом с собой, показаться в глазах окружающих конченым психом, тихо радоваться едким перепалкам с призраком, тихо запереться в квартире и тихо сходить с ума без возможности прикоснуться к потускневшей звезде. Мог бы. Запросто. Но это была бы не жизнь, а мучение. И да, он привык к боли — выдержал бы, но это мучение было бы не только его. Свое Эндрю готов терпеть. А Нил… Он и так вытерпел столько, сколько иные люди и за десяток жизней не смогут. Он заслуживал свободы. И разумеется последнее, что сделает в этой проклятой жизни Эндрю, это неволит человека, который стал ему… дорог. Слово, эмоция скрытая за этим ужасна и беспощадна, но нынче Эндрю и сам серый, пустой и бессмысленный. Ему уже все равно. История длится и длится, Нил отвлекается, вдается в мелкие детали. Он правда очень хотел поделиться с Эндрю всей-всей правдой, которая у него есть. Он старается не упустить ничего. Но рано или поздно все заканчивается, заканчивается и рассказ мальчика-звезды. — Спасибо, — повторяет Нил. А затем лишает Эндрю последней загадки, последней привязки к истории Нила Джостена, мальчика рождённого болью и красным: — Спасибо за ключи от первого и единственного дома, который у меня был. Спасибо за доверие, которое ты мне оказал, разрешив прикоснуться; за доверие, которое ты вызывал во мне: с тобой я впервые чувствовал себя в безопасности. Спасибо за честность в нашей игре; за то, что никогда не боялся моей правды, какой бы ужасной она не была, и твою не менее жестокую. Спасибо за поцелуи, ты и вправду был единственным человеком, которого я когда-либо хотел поцеловать. Ты был самым великолепным из всех встреченных мною людей. Ты невероятный, Эндрю, помни об этом. Эндрю почувствовал искры в кончиках пальцев, те самые, что когда-то он увидел в мальчике-беглеце. Казалось, что сердце бьётся где-то в горле, болезненно-тошно. Потому что он ещё не ушел, а Эндрю уже скучал. Скучал отчаянно, как никогда не думал, что будет способен. Эндрю протянул руку к щеке своей несбыточной мечты, а Нил с готовностью откликнулся, поддаваясь к ней, как ластящийся кот. Им обоим казалось, что на мгновение они снова почувствовали друг друга. Но мгновение прошло, а ощущение исчезло. Эндрю с трудом проглотил ком, вставший в горле, не дающий ему произнести самые важные слова, которые он когда-либо хотел сказать этому мальчику. — Будь свободен, Нил Джостен. Звезда на мгновение засияла тысячами красок, почти слепя Эндрю. Но он упрямо вглядывался, не позволяя себя зажмуриться ни на мгновение, в последнюю улыбку Нила, ту самую, которую он посвящал только Эндрю, со взглядом полным этого самого проклятого слова на букву «л». Он надеялся, что в его ответном взгляде читается то же. — Я всегда буду тебя ненавидеть, — признался он, смотря как Нил распадается миллиардами искорок.***
Эндрю Миньярд не верил в рай или ад, перерождения и пустоту, но когда спустя пять лет он находит зашуганного, всего израненного драного кота, он готов поклясться, что животинка, отогретая домашним теплом, накормленная и с перебинтованными ранами, смотрит на него так же, как когда-то на него смотрел мальчик-проблема, мальчик-звезда, мальчик-самый-яркий-человек-во-вселенной. — Назову тебя «Кролик», — решает Эндрю, ставший-таки профессиональным игроком экси вместе с окрепшим Кевином Дэем, который разительно отличался от того испуганного подбитого вороненка после смертей друга, не успевшего стать лучшим, и названного брата, неожиданно покончившего с собой. Эндрю уже давно не ощущал удовлетворения от мысли, что старшая ветвь казнила Рико за наводку на Нила людей Мясника. Да и тогда не особо то и ощущал. С ощущениями у Эндрю вообще нынче трудно. Кот боднул головой ногу новоприобретенного хозяина, вырывая из серых воспоминаний. Эндрю присел погладить животное, и сердце сжалось, когда кот знакомо потянулся к ладони человека. Но Эндрю был бы не Эндрю, если бы не отринул все неудобные мысли прочь. Вместо этого, он мелочно пробормотал, почесывая мягкую шерсть: — Завтра поедем к ветеринару. И не смотри на меня так обиженно, тебе нужны прививки. Кот смотрел недоверчиво. — Давай угадаю? Ты и так в порядке? — мужчина фыркнул, осознавая что все ж таки сходит с ума, раз разговаривает с котом, да ещё и читает по наглой морде человеческие эмоции. В отместку за сомнения в своем психическом здоровье, Эндрю позволил мелочности взять верх: — А ещё мы должны тебя кастрировать. И не смотри на меня так. Это просто необходимо, я не позволю тебе ссать по углам в моей квартире! Кот издал возмущенной «мяф» и рванул от Эндрю. Почему-то мужчине казалось, что он разглядел перед этим в глазах кота обещание, что ссать по углам он будет непременно, просто из принципа. Уголок губ дрогнул, а Эндрю удивлённо замер, с недоверием поднеся руку к губам. И правда почти улыбнулся. Надо же. Эндрю проводил взглядом кончик рыжего хвоста. «Ну что ж, Кролик, теперь я тебя точно не отпущу», — пообещал себе Эндрю и пошел спасать собственную мебель. Он был чертовски уверен, что слышит звуки раздираемой когтями ткани. — Кролик, если это действительно то, что я слышу, пущу на воротник! — Мя-а! — ответил ему вопль. — И почему я отчётливо слышу, как меня только что послали? — риторически спросил Эндрю в пустоту.