Дело рук самих утопающих

      Всё началось ещё на работе. Одна мысль зациклилась, быстро подцепила другую, потом ещё одну, и вскоре они понеслись на дикой скорости, как детский паровозик по кольцевым путям.       – Ты какой-то бледный, – сказал Хендери. У него всегда были слишком внимательные глаза. Иногда Тэн его за это недолюбливал. Но не в плохом смысле: ему просто не нравилось, когда его разоблачали.       – Может, давление резко упало? Всё-таки, братец не молодеет, – подмигнул Сяоцзюнь и закинул в рот лесной орех. Тэн поморщился, когда Сяоцзюнь начал хрустеть так, что в висках завибрировало.       – Можешь язык тоже прикусить? – пробормотал Тэн, не отрываясь от монитора. Он смотрел на одну и ту же таблицу уже минут восемь, но мысли постоянно разбегались. Он судорожно перепроверял столбец за столбцом, но ответ в голове всё равно не складывался. Он чувствовал, что напряжение в плечах уже наливается свинцом. Он сощурил глаза, чтобы чёткие чёрные линии двоились меньше – те лишь задрожали, словно по ним провели ток.       Сяоцзюнь ничего не понял, конечно. Он только посмеялся ненатурально, как смеялся всякий раз, когда считал, что шутка недостаточно смешная, но он якобы оценил старание. Порой становилось совсем непонятно, как он и Хендери, с его искренностью и прозорливостью, могли быть близкими друзьями.       – Гэ, может, тебе проветриться? – Хендери говорил негромко. Его голос звучал неправдоподобно спокойно на фоне зверского хруста орехов, на которые так активно налегал Сяоцзюнь, при этом громко шурша пакетом.       – Я закончу через полчаса, – Тэн посмотрел на часы на рабочем столе. Стрелки тоже поменяли яркость и контраст, врезаясь в глазные нервы. Тэн потёр веки пальцами, рассыпая мелкие разноцветные искры по гнетущей черноте.       – Я могу открыть окно, – предложил Хендери, всё ещё заглядывая в рабочую кабинку Тэна. – Только не падай в обморок, ладно?       В обычный день Тэн поумилялся бы тому, насколько Хендери милый и заботливый, как самый настоящий младший брат. Но сегодня у него хватило сил только на то, чтобы натянуть на губы улыбку.       – Не собираюсь. Я правда в порядке. Лучше дай пинка Сяоцзюну, чтобы долетел до своего рабочего места, а не околачивался по всему офису, – сказал Тэн. Хендери улыбнулся. Сяоцзюнь его не услышал, потому что пытался достать последний орех, закатившийся в самый угол пакета. Тэн поморщился, когда по барабанным перепонкам снова ударил этот нечеловеческий пластиковый скрежет.       – Я вообще-то на сегодня уже закончил, – сказал Сяоцзюнь, комкая пакет и бросая его в мусорку под столом Хендери. – Могу и дурака повалять.       Когда Тэн вышел из здания, у него в ушах всё ещё стоял смех Сяоцзюна, отходящий рикошетом от железных стен лифта. Хендери смеялся чуть мелодичнее, но его смех тоже бил по затылку металлическим прутом. Тэн чуть не покрылся испариной, пока лифт полз до первого этажа. Как только они оказались внизу, он соврал, что ему нужно торопиться, лишь бы не вынуждать себя поддерживать дружескую беседу. Сяоцзюнь пригласил его поужинать с ними, но Тэн, уже протискиваясь во вращающуюся дверь, сказал, что «очень торопится».       Он надеялся, что на улице он вздохнёт чуть свободнее. Но он ошибся. Снаружи было душнее, чем в офисе, где непрерывно работали кондиционеры. Всюду шли потоки людей, спешащих домой. Тэн попытался попасть в поток, но зацикленная цепь мыслей не давала войти в механический режим. Он достал наушники и включил музыку, стараясь цепляться за слова. У него снова ничего не получалось. К грохоту колёс в метро примешивались ритмы сменявших друг друга мелодий, превращаясь в какофонию. Тэн смотрел на своё блёклое отражение в чёрном стекле окна. У отражения проступили мешки под глазами, губы напряжённо сжались. Он всматривался в собственное лицо, исчезавшее, как только поезд оказывался на станции, и пытался понять, всё ли с ним в порядке. Ему нужно было хотя бы выглядеть презентабельно. Для кого? Ни для кого. Для самого себя. Если он будет выглядеть плохо, то можно будет ставить на себе крест. Нельзя показываться на людях без нормального лица – такое у него было правило, и оно должно было работать всегда, вне зависимости от обстоятельств.       Отражение выглядело вроде бы сносно. Он сам различал тонкий слой напряжения, лёгкий оттенок страха, окрашивавший лицо в нездоровый полутон – но это всё догадки. В отражении было невозможно разглядеть цвета, а он, как всегда, всё додумал. К додумыванию у него был особый талант. Но уж лучше додумывать цвет собственного лица, чем попадать под поезд разогнавшихся в голове мыслей.       А мысли не останавливались. Если в офисе он думал о том, что присутствие Сяоцзюна сегодня раздражает больше обычного, то пока он ехал в метро, мысли добрались до куда более болезненных тем. Они перебирали всю его семью. Прикидывали, а вдруг с ними что-то случится? Как тогда поступить? Что, если завтра позвонит кто-нибудь из родственников и скажет то, отчего сердце оборвётся? Что тогда делать? Получится ли вылететь в Бангкок сразу же? А вдруг не будет билетов? Что он скажет на работе?..       Сердце билось тяжело и напряжённо. Телефон в сумке провибрировал сообщением, но из-за большого количества пассажиров Тэн решил не рисковать и не проверять телефон. Хотя скребущее чувство в груди заныло, что это и есть сообщение с плохой новостью и что нужно прочитать его сразу же, содрать, как ненавистный пластырь. Тэн попытался вдохнуть, чтобы заземлиться хотя бы немного. Но воздух в вагоне был настолько спёртый и душный, что ему стало только хуже.       Ему не верилось, что он всё-таки добрался до дома. Дома было тихо, и уже это было здорово. Он развязал подрагивающими пальцами шнурки на кроссовках и пошёл умыться прохладной водой. Отражение в зеркале над раковиной выглядело иначе, не так, как в метро: лицо как будто исказилось, потеряло часть симметрии. Тэн смотрел на себя пристально, не моргая, и повторял про себя, что это ему только кажется. Он обманывался так уже несколько раз, но всегда пытался не поддаваться на эту провокацию. Он смотрел на лицо, но оно не становилось симметричнее. Наоборот, оно как будто расплавлялось, как воск. Испугавшись, он резко отвернулся и с быстро колотящимся сердцем вышел из ванной.       Ещё через полчаса он сидел на полу рядом с диваном, обнимая колени и прижимая их груди. Он покачивался вперёд-назад, всё ещё пытаясь прийти в себя. Хотя он понимал, что уже слишком поздно. Мысли умчались в мрачную даль, и теперь их не догонишь. Они уже разбирали по косточкам всю его жизнь, и вывод напрашивался сам собой: он – провал. Повышение ему не светило, хотя он старался работать усердно. Он по кой-то чёрт уехал в Корею, чтобы стать успешнее, а в итоге оказался середняком, и только. Его семья ожидала от него большего. Да и он сам ожидал о себя более серьёзных достижений. Но достижений не было, причём, уже давным-давно. Вместо профессиональных достижений он собирал коллекцию психосоматических заболеваний, тратил немалую часть зарплаты на терапию, но снова и снова оказывался во всё той же клетке. Он не верил, когда его психолог заверял его, что прогресс есть. О каком прогрессе можно говорить, когда у него в голове был полный бардак, когда его всё ещё накрывало так сильно, что казалось, что на этот раз он точно не выберется?       Психолог говорил, что «нужно искать внешние опоры». Тэн пытался опираться на танцы, и какое-то время они ему хорошо помогали. Однако спустя время он бросил, потому что в движениях тела он начал угадывать те самые мысли, что сжирали его по ночам, на работе и в другие, ещё менее подходящие моменты. Он догадался, что вытанцовывал свою тревогу, боль и перекошенное сознание. Ему не понравилось то, что он увидел, и он ушёл из студии.       Он пытался заниматься спортом. И опять то же самое: в хорошие дни он просто приходил в зал и занимался, а в плохие дни он начинал загонять себя, словно пытаясь наказать тело за тот дискомфорт, который мучил его часами. Он заставлял себя отжиматься до тех пор, пока в голове не оставалось ничего, кроме бесконечного вакуума, а в теле – боли в мышцах рук. Тренер говорил, что так нельзя. А по-другому у него не получалось. В итоге он бросил заниматься спортом спустя буквально месяц.       Он пробовал другие хобби, надеясь забыться хотя бы в каком-то из них, пусть даже на время. Но у него ничего не получалось. Эффект всегда был временным и слишком коротким. Тэн просил себя не сдаваться, искать дальше, хотя от новых попыток он в глубине души отчаивался больше. Когда ему становилось совсем нестерпимо, и тревога визуализировалась в некий образ, он шёл в тату-салон. Или когда ему хотелось снова занимать себя уходом за новым проколом, со всеми плюсами и минусами, он оказывался в салоне пирсинга. Боль от нанесения татуировки и прокола выбивала чёрные мысли из головы. Тэн морщился, заставляя себя проходить по кривой боли без единого звука, и таким образом он оказывался в моменте здесь и сейчас. Он заземлялся, и голова прояснялась. Он отвлекался на уход за татуировкой или пирсингом, и навязчивые, отравляющие жизнь образы не беспокоили его какое-то время. Но, разумеется, и эта хитрость переставала работать в какой-то момент.       Все его друзья думали, что он делает татуировки и проколы лишь потому, что ему нравится себя украшать. Отчасти, они были правы. Однако скрытых мотивов они не знали.       Скрытые мотивы знал только один человек.       Именно этому человеку Тэн хотел позвонить прямо сейчас. Ему хотелось набрать последний номер из списка вызовов и прошептать ломающимся голосом, что его снова «зажало». Кун знал, что значило это слово и этот тон. А Тэн знал, что это слово для Куна было сигналом sos. Но Тэн запрещал себе даже прикасаться к телефону, лежавшему совсем рядом, на диване. Ему надоело звать Куна на помощь всякий раз, когда у него в голове опять мутилось. Кун и так давал ему много, даже слишком много. Тэн не представлял, откуда у Куна брались силы и желание вытаскивать его из этого проклятого болота снова и снова. Тэн боялся, что в какой-то момент что-то в Куне надломится, и Тэн получит отказ тогда, когда Кун будет ему нужен больше всех на свете. Даже думать об этом было страшно, потому что за этим моментом абсолютно точно будет непроглядная чернота.       Тэн положил голову на сиденье дивана, глядя на телефон. Телефон лежал неподвижно, беззвучно. За последний час он разблокировал и блокировал экран обратно уже раз тридцать. Он уже не понимал, что он рассчитывал увидеть. Мысли, всё ещё мчавшиеся по замкнутым в кольцо рельсам, не могли собраться, чтобы придумать хоть мало-мальски приемлемый ответ на селфи Хендери и Сяоцзюна из ресторана, которое Тэн игнорировал вот уже минут сорок. Он также игнорировал другое сообщение, которое не стал читать даже на строке уведомлений. Ему не хотелось себя искушать, бежать на поводу у своей слабости. Он сжал зубы и сказал себе, что сегодня он дотерпит, до самого конца. Он вытерпит эту безумную гонку по кольцевой в одиночку и научится, наконец, не клянчить помощи у других. Особенно у тех, кто к нему слишком добр.       «Ты – провал. Друзья тебя просто терпят. Ты никому не нужен со своими загонами. У них своя нормальная жизнь, не лезь к ним со своей больной головой. Научись уже справляться как взрослый мужчина. Тебе двадцать семь, а ты всё ещё ждёшь кого-то, кто придёт и спасёт тебя, как ребёнка. Будь сильнее, соберись. Сжимай зубы и терпи, терпи, терпи!       Провал. Неудачник. Ты проигрываешь по жизни. Твои одноклассники достигли большего, а ты всё барахтаешься в своей луже. Родители уже устали слушать, что ты вот-вот начнёшь преуспевать. Они тебя просто жалеют, поэтому говорят, что гордятся тобой, а на самом деле, им стыдно, что ты – их сын. Чем тут гордиться? Ты ведь так ничего и не добился в своей Корее. Какой был смысл вообще уезжать? С тем же успехом мог остаться в Таиланде. Хоть больше толка от тебя было бы, мог бы помогать родителям. А так… Ну, что ты? Пустое место. Ещё и Куну жизнь отравляешь. Вот погоди, ещё немного, и ему точно надоест. Он закроет дверь перед твоим носом – и будет прав. Тебя надо выставить на улицу, чтобы ты хотя бы раз в жизни понёс за себя ответственность. Ты ведь совсем ничего не умеешь. Какой ты мужчина вообще?..»       Тэн смотрел в одну точку. Колени были всё ещё плотно прижаты к груди, но он больше не двигался. Он замер, превратившись в клубок напряжения. Мысли теперь тянулись вязко и гадко. Он пытался вспомнить, когда будет его следующая встреча с психологом, и понимал, что ещё нескоро. На него снова начало нападать отчаяние. Ему было страшно, что он не дотерпит. Ему было не справиться одному. Признавать это было ненавистно. Хотелось рвать и метать, но сил не осталось даже на это. Тэн моргнул и почувствовал, как по щеке покатилась слеза, растворяясь в обивке дивана. Ну, что ещё ждать от такого слабака?..       Из глубины квартиры, как через слой ваты, послышался звонок в дверь.       Тэн приподнялся, медленно возвращаясь в реальность. Звонок повторился. Испугавшись, что его могут застать в неподобающем виде, он быстро вытер лицо рукавом, с силой шмыгнул носом и побежал к дверям. По пути он коротко глянул в зеркало и включил свою обычную улыбку, которой он улыбался в хорошие дни.       – Привет, милый.       Кун всегда улыбался чуть шире, когда Тэн обращался к нему так, а его голос приобретал опасные, заигрывающие нотки.       – Привет. Ты мне не ответил, но я решил, что ничего, если я заявлюсь без приглашения, – сказал Кун и зашёл. – Как дела?       Механически вспоминая их рутину, Тэн положил ладони на очень тёплое лицо Куна и коротко поцеловал его в губы. Кун отдал ему пакет и свой рюкзак и начал раздеваться.       – Всё нормально, – протянул Тэн, но горло сразу же сжалось. Всё внутри него переворачивалось, резко возвращалось в прежнее, полное тревоги русло. Глаза защипало, и он поспешил пойти на кухню, пока Кун разувался и не мог видеть его лица.       Тэн заставил себя сосредоточиться на еде. Кун принёс ужин из ресторана, но по дороге всё немного остыло. Тэн загремел сковородкой, морщась от резких звуков, и упрашивая себя держаться.       – У тебя как дела? – крикнул Тэн через плечо, когда грохот металла сменился шипением в сковороде. Он порадовался, что тон его голоса терялся в общем шуме и было не слышно, что он не совсем такой, каким должен быть.       – Немного устал, – сказал Кун; пока Тэн слишком активно суетился возле плиты, он не заметил, как Кун оказался рядом с ним. – Ну и очень соскучился по тебе.       Обычно Тэн от этих слов таял; его желание соблазнять и купаться во внимании Куна разрасталось до небес. Обычно он сразу же повисал у Куна на шее, улыбался и просил поцеловать его снова и снова. И часто они забывались, растворяясь друг в друге моментально.       Но сегодня был не такой день. Поэтому Тэн лишь бросил Куну беглый взгляд, в котором, как он надеялся, можно было рассмотреть, что он услышал и оценил его слова. Кун ничего не сказал в ответ. Он просто подошёл со спины, обнял за талию и прижался лбом к затылку.       – Ты напряжённый.       Тэн знал, что от Куна ему не спрятаться, нигде. Кун видел его насквозь – это была цена, которую приходилось платить за близость. Тэн считал, что близость с Куном была одной из самых лучших вещей, которые случились с ним за всю жизнь. Но прямо сейчас ему очень хотелось, чтобы Кун вдруг стал таким же ничего не замечающим в лоб, как Сяоцзюнь. Прямо сейчас ему было необходимо спрятаться от Куна, притвориться обычным собой, лучшей версией себя. Хотя этот образ отклеивался от него, сколько бы он ни пытался его приклеить.       – Что случилось, баобэй?       – Давай ужинать. Я умираю с голоду, – Тэн снова натянул улыбку, оборачиваясь к Куну. Кун смотрел прямо в глаза, заглядывая в самую глубь, в зияющую дыру внутри бездонной пропасти.       – Подожди, Тэн. Иди ко мне.       Тэн закрыл глаза. Внутри него огромная ледяная глыба треснула в самом верху, и от острого пика вниз пошла резкая чёрная линия, разламывая всё напополам. Разламывая Тэна напополам.       Тэн прикрыл лицо ладонью, когда почувствовал, что Кун куда-то тянет его за запястье. Тэн сжался, стараясь даже не дышать: ему казалось, что одно неосторожное движение может его спровоцировать, и тогда вся его конспирация потерпит полное фиаско. Он пытался выровняться, как-то собраться. Но почувствовал, что Кун остановился и теперь тянет его вперёд и вниз. Тэн безмолвно, бездумно, всё ещё не открывая глаза, последовал за ним. Он понял, что оказался у Куна на коленях, а знакомые до боли руки обнимали его за талию и гладили по спине.       Тэн глубоко вдохнул, чтобы выиграть ещё немного времени и не разрыдаться в голос. Ему не верилось, что у него снова не получилось разобраться с проблемой самостоятельно, без чужого вмешательства. Но какой же Кун чужой? От одной только мысли, насколько Кун стал родным, сердце сжималось до острой боли.       – Ты поговоришь со мной? – ласковый, тихий, льющийся чистым бальзамом на все раны голос забрался прямо под кожу. – Тэн?       – Да всё нормально, милый, почему ты мне не веришь?       А вот это уже слишком дешёвое враньё: глаза наверняка покраснели, увлажнились, а в горле застрял ком. Брови Куна изогнулись, и Тэн узнал в этой линии боль. Боль не за самого себя, а за другого человека – за Тэна.       – Потому что я вижу, что с тобой что-то не так. Тебя зажало? – руки по-прежнему поглаживали спину, распространяя тёплые волны спокойствия, которое Тэн пока не мог почувствовать.       – Господи, Кун, – Тэн улыбнулся, хотя знал, что улыбка должна быть ужасной, перекошенной, потому что из глаз уже покатились слёзы. – ну почему тебе надо быть таким дотошным?       Это был не упрёк. Это была последняя попытка защититься. Ещё один шаг со стороны Куна – и оборона провалится.       – Потому что я люблю тебя, моё сокровище, – сказал Кун по-корейски и обнял крепче. Тэн сжал челюсти.       «Терпи, терпи, терпи!»       – Поговори со мной, Тэн, я прошу тебя. Мне важно знать, что сейчас с тобой происходит. Я люблю тебя и хочу тебе помочь. Не молчи, пожалуйста.       Поцелуй на открытом плече. Поцелуи Куна были какими-то особенными: в зависимости от ситуации они имели разный вес. В постели они становились тяжёлыми, буквально пригвождали Тэна к горячим простыням; когда Тэна разламывало на куски, поцелуи были лёгкими-лёгкими, невесомыми, бесконечно нежными.       – Ты делал с собой что-нибудь?       Тэна ужалило: однажды у него в голове помутилось совсем уж беспросветно, и он, не помня себя, случайно ткнул ручкой себе в запястье. Крови, конечно, не было, потому что проткнуть вену стержнем было не так просто. Но как только Кун узнал об этом, он не мог успокоиться. Он буквально умолял Тэна «не доводить до большого» и сразу же звонить ему, в любой день, в любое время, если ему снова станет плохо. Тэну стало стыдно. Он почувствовал себя истеричкой, attention seeker, эгоистично жаждущим чужого внимания. Но он сделал это не для того, чтобы всколыхнуть беспокойство Куна – он сделал это потому, что ненависть к себе захлестнула слишком сильно, и он не успел включить сознание.       С тех пор Кун беспокоился за Тэна всякий раз, когда его «зажимало». Тэн терпел стыд, который начинал сжигать его дотла, стоило Куну посмотреть на него с болью и обеспокоенностью. Он терпел, потому что понимал, что такова его расплата за его собственное безрассудство и близость с Куном.       – Я ничего не делал, милый. Я клянусь, – Тэн положил обе руки ему на плечи. Кун заглянул в глаза ещё глубже. Тэн смутился: когда Кун смотрел на него так, ему казалось, что он обнажался перед ним в новом, неизвестном смысле.       – Ты даже не написал своим мастерам по тату и пирсингу? – Кун улыбнулся лёгкой улыбкой и прижался щекой к груди Тэна, глядя на него снизу вверх. Тэна раздирало изнутри, но он не мог не улыбнуться в ответ. Свет улыбки Куна всегда прошивал черноту туч в его голове ослепительной молнией.       – Я сдержался, – Тэн прижал его к себе крепче, обнимая его голову обеими руками. Любимая голова, спокойная и мудрая. Тэн поцеловал его волосы.       – Расскажешь, о чём ты думал?       Тэн сделал глубокий вдох, чтобы ком в горле не придушил его окончательно.       – Ага…       Кун всегда слушал его внимательно. Он всегда находил время. И особенно внимательным он становился тогда, когда Тэн метался внутри себя, чувствуя, что ещё немного – и произойдёт что-то ужасное. Он выслушивал всё, всю ерунду, весь бред, заполонявший сознание Тэна. Тэн знал, что он может сказать Куну всё. Абсолютно всё. У Куна были свои уязвимые места, и Тэн о них тоже знал. Но самое больное место у Куна было одно, в то время как Тэну казалось, что он сам полностью состоит из болевых точек. Поначалу Тэну было стыдно говорить, что у него болит не только здесь, но ещё и там, и там тоже – и вот там ничуть не меньше, если не больше. Однако Кун любил его не избирательно, а полностью, поэтому все больные места Тэна он тоже любил. Он целовал слёзы Тэна, когда напряжение внутри лопалось с оглушительным хлопком. Он баюкал Тэна, когда его скручивало от перенапряжения и нервозности. Он прижимал Тэна к своей груди, когда в груди Тэна начинал разворачиваться огромный клубок колючей проволоки.       И сейчас Кун тоже слушал. Гладил спину, бёдра, руки, лицо – и слушал, не перебивая. Лишь время от времени он подносил руку Тэна к своим губам, когда губы Тэна изламывались настолько сильно, что говорить становилось невозможно. Но он пытался говорить дальше. Он говорил всё, без фильтра, хотя ему было страшно произносить вслух то, что крутилось на повторе в голове долгие часы.       – Моё сокровище, – выдохнул Кун, когда Тэн закончил и начал содрогаться от беззвучных рыданий у него на коленях. – Поплачь, моё сокровище, если тебе это нужно.       – Я так не могу, Кун, – не выдержал Тэн; ему было страшно озвучивать последний пункт, терзавший его особо мучительно. – Тебе опять приходится нянчить меня, как ребёнка. Ну что я за чучело такое?! Какой я после этого твой парень?!       – Не говори так о себе, – Кун нахмурился, но его глаза всё ещё были полны боли. – Я тебя люблю, и мне очень обидно, что ты говоришь о себе такие вещи. Тем более, что это неправда. Я не нянчу тебя, а забочусь о тебе. Мне нравится о тебе заботиться. Ты же заботился обо мне, когда я болел.       Два случая, в понимании Тэна, были несопоставимы: Кун проболел всего неделю, пусть и с высокой температурой, и Тэн взял отпуск за свой счёт на это время. Тэн не отходил от него все восемь дней. Но это было давно. А то, что Куну приходилось расхлёбывать вместе с Тэном его пересолёное надуманное горе, случалось гораздо чаще. Тэн не понимал, как эти истории могут быть равны. Но у Куна, по всей видимости, было своё понимание вещей. Тэн не любил с ним спорить, поэтому молчал.       – Однажды тебе надоест лицезреть мои спектакли и мою опухшую от слёз физиономию, и ты уйдёшь, – выпалил Тэн и сразу же порезался этими словами. Кун посмотрел на него грустно, помотал головой и прижался губами к видневшейся в широком вырезе майки груди.       – Я не хочу уходить. Если я уйду, мне придётся любить тебя на расстоянии. А я не хочу любить тебя на расстоянии, – говорил Кун, всё ещё не поднимая головы. – Я хочу обнимать тебя, видеть твою улыбку. Хочу, чтобы ты меня подкалывал, когда мы будем встречаться с друзьями. В конце концов, хочу заниматься с тобой любовью. Как я, по-твоему, буду делать всё это на расстоянии? Я, может, и фокусник, но точно не маг.       Тэн улыбнулся. В груди начало оттаивать.       Тэн настоял на том, что он должен покормить Куна со своих рук. Кун всегда больше любил отдавать, чем принимать, но он всё равно согласился. Он снова усадил Тэна к себе на колени за столом на крохотной кухне Тэна и покорно принимал всё, что Тэн считал достаточно вкусным для него. Сидя у Куна на коленях, чувствуя его надёжные ладони у себя на бёдрах, Тэн быстро приходил в себя, становился самим собой. Лицо, конечно, всё ещё было красноватым и припухшим, а руки подрагивали мелко, но ему уже хотелось улыбаться, прижиматься спиной к груди Куна и целовать его в щёку за то, что он ел хорошо. Всё постепенно вставало на свои места.       После ужина Кун предложил подышать немного свежим воздухом. В это время в спальном районе Тэна было сложно встретить хоть кого-то, поэтому они могли держаться за руки. Кун гладил запястье Тэна большим пальцем, медленно и настолько нежно, что Тэн не мог перестать улыбаться. Небо окрасилось в розово-оранжевый. Тэн рассматривал переходы цветов и успокаивался ещё больше.       – Разве ты не устал, баобэй? – улыбнулся Кун.       Тэн отрицательно помотал головой и уселся верхом на его бёдра. Кун фыркнул, якобы он не ожидал такого поворота, что после хорошего ужина и прогулки Тэну может захотеться ещё чего-то.       – Можно подумать, ты изначально шёл ко мне только для того, чтобы пить чай? – прищурился Тэн. Теперь он снова стал привычным собой: живым, игривым – и жадным до Куна.       – Ты же знаешь, что я джентльмен, – сказал Кун, а его пальцы скользнули под домашние шорты Тэна, сразу же прихватывая его бёдра. – Но, поскольку чай мы уже пили…       Тэн наклонился к нему и поцеловал его улыбающиеся губы. Кун впился в его губы сильнее, не желая его отпускать сразу же, и Тэн был совсем не против.       Где-то поблизости прожужжал телефон.       – Если это опять эти работники месяца написывают тебе в настолько неподходящий момент, то кидай их в чёрный список, – спускаясь поцелуями вдоль шеи Тэна, пробормотал Кун. Тэн похихикал и потянулся за телефоном. Кун резко поменял их местами, уложив Тэна на спину. Тэн по привычке обнял ногами его талию, отчего поцелуи Куна резко стали горячее. Пытаясь сосредоточиться на телефоне, Тэн открыл чат с Хендери и Сяоцзюном. djxiao_888 гэ, почему ты игноришь нашу фотку??? только не ври, что ты не пожалел, что отказался i_m_hendery гэ, поставь хотя бы сердечко иначе я буду думать, что ты нас совсем не любишь🥺       – Скажи им, что ты сейчас будешь заниматься взрослыми делами со своим гэ, – сказал Кун, снимая с себя футболку. Тэн посмеялся. Внезапно ему захотелось написать именно это и увидеть, как вытянутся лица Хендери и Сяоцзюна.       – Они ещё слишком маленькие для таких намёков, – подмигнул Тэн. И не смог не облизнуться по привычке, когда Кун снял с себя и джинсы, оставшись в одних только боксерах. Нужно было торопиться.       Тэн быстро промотал диалог вверх, поставил сердечко под фотографией из ресторана и напечатал:

tenlee_1001 ко мне в гости зашёл Кун-гэ😈😈

      Реакция последовала незамедлительно: i_m_hendery ……………………………….. ……………гэ……………….. ……………………………….. djxiao_888 РАЗВЕ МОЖНО ГОВОРИТЬ ТАКИЕ ВЕЩИ СВОИМ МЛАДШИМ БРАТЬЯМ я настолько травмирован, что завтра не приду в ваши кабинки во время перерыва       Тэн посмеялся и показал Куну сообщения. Кун улыбнулся и закатил глаза:       – Ну и кого Сяоцзюнь хотел этим напугать?       – Дети – что с них взять? – Тэн обнял его за шею, заставляя лечь сверху.       – Так, теперь переключай всё своё внимание на своего дорого гостя, – снова начиная целовать Тэна везде, где мог только дотянуться, и параллельно помогая ему выбраться из шортов, сказал Кун. Тэн улыбнулся широко, чувствуя, как сердце наполняется до краёв.       Даже после всего, что случилось за день, Тэн не мог просто лечь спать рядом с Куном. Вернувшись к привычному себе, он сразу же захотел вспомнить одну из самых приятных сторон, которую дарила их близость. Занятия любовью с Куном не были похожи ни на что, что было до него. Прежде, Тэн думал, что секс – это просто и легко, поверхностно и без промедлений. Но с Куном он понял, что может быть иначе. И что секс – это не только удовольствие, но также возможность говорить без слов, становиться ещё ближе и узнавать те стороны друг друга, о которых никто другой даже не догадывается. Поначалу Тэн не желал соглашаться с Куном, что даже в занятия любовью иногда нужно вкладывать смысл и усилие. Но позже он понял, о чём Кун пытался ему сказать. Кун, как это часто бывало со всем, что требовало выдержки и рассудительности, оказался прав. И Тэн был этому очень даже рад.       Когда Тэн попросил Куна быть жёстче, Кун только отрицательно помотал головой и прижался щекой к его напряжённому колену. Тэн надул губы, надеясь всё-таки получить своё хотя бы такой маленькой хитростью.       – Ты же знаешь, что тебе может стать хуже, баобэй. В другой раз – обязательно. Но не сегодня, хорошо? – Кун слегка прикусил кожу на бедре, сразу же оставляя медленный тяжёлый поцелуй, от которого по позвоночнику пробежал тонкий разряд тока. Невольно прикрывая глаза от затягивающегося в низу живота узла, Тэн покивал.       – Хорошо, милый. Я тебя люблю.       Как Тэн не мог спрятаться от Куна, так и Кун не мог скрыть тонкую вуаль печали, которой иногда подёргивались его глаза. С меньшим контрастом, но у Куна тоже бывали плохие и хорошие дни. В хорошие дни он был спокоен, шутил, заботился о Тэне, принимал жизнь такой, какой она была, жил здесь и сейчас. В свои плохие дни Кун не мог не сомневаться, и Тэн знал, что до него нужно достучаться, чтобы он всё-таки услышал. Одни из предыдущих отношений, где Кун отдал всего себя, потому что иначе не мог, оставили после себя глубокую рану, и она рубцевалась тяжело и долго. У Куна иногда не получалось убедить себя оставить прошлое в прошлом, хотя он очень сильно пытался – и Тэн это знал лучше всех.       Но справиться в одиночку иногда бывает сложно. Иногда нужно набраться смелости и попросить помощи, послать сигнал «sos», чтобы разбить гнетущую чёрную тишину.       – Кун, милый, ты мне так нужен сейчас, – простонал Тэн тихо, прикусывая губу, чтобы хоть как-то себя контролировать. – Очень хочу тебя, пожалуйста…       Кун наклонился к Тэну. В его глазах снова дрогнула шаткая печаль. Тэн провёл кончиками пальцев по его раскрасневшейся щеке, задерживаясь на серьге в левом ухе. Теперь пришла очередь Тэна заглядывать в пропасть в душе Куна. Но Тэн знал, что внутри Куна цветёт самый прекрасный на свете сад. Просто иногда небо над ним становилось пасмурным, и цветы от этого казались менее яркими, но они были всё так же красивы.       – Я не могу без тебя жить. Правда.       – Перестань, Тэн…       – Я серьёзно. Спасибо тебе за то, что ты со мной.       Явно растерявшись под напором Тэна, путаясь, стоит ли принять слова или по привычке от них отказаться, Кун устроил подрагивающие ноги Тэна вокруг своей талии. Тэн закрыл глаза, прогибаясь в пояснице: когда они оказывались настолько близко друг к другу, Тэн чувствовал, что обретает особый дом, которого у него прежде никогда не было. Он жадно притянул Куна к себе, чтобы дышать с ним одним воздухом, ощущать на себе жар и влажность его тела, снова и снова заглядывать в глаза и целовать губы так долго, пока не закончится кислород.       – Люблю тебя, очень сильно.       – Тоже люблю тебя. Больше всех. Выше неба. Я так счастлив с тобой, Кун… А-ах, Кун, милый…       Больше Тэн говорить не мог. Он растворился в Куне полностью и без остатка. Сцепив руки в прочное кольцо вокруг его шеи, Тэн целовал его в висок, щёку, ухо. Перед глазами рассыпалась причудливая мозаика, и в каждом её кусочке он узнавал Куна, отчего сердце наполнялось теплотой до предела. Всё, что Тэн осознавал, чувствовал и испытывал – всё это было Куном. Его вечным спасителем, самым близким человеком, надёжной гаванью, его опорой в трудные минуты. Его самым нежным и страстным любовником, его лучшим на всём белом свете парнем, его верным близким другом.       Его любовью. Его сердцем. Его сутью.       Его всем.       – Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю…       Тэн переходил с тайского на китайский и возвращался обратно. Он прижимал к себе голову Куна, перебирая его волосы и баюкая. Кун всё ещё держал его ягодицы в обеих руках, но Тэн чувствовал, что хватка уже слабела и тяжелела. Чтобы не соскользнуть с колен Куна, когда он уснёт глубже, Тэн сцепил щиколотки за его поясницей крепче. Теперь они точно могут провести так хоть всю ночь.       Тэн посмотрел влево, туда, где рядом с шкафом для одежды стояло высокое зеркало. В нём сквозь полутьму, разбавленную жёлто-оранжевым ночником, можно было различить две фигуры, обнимавшие друг друга на кровати. Лица Куна не было видно, потому что он уткнулся Тэну в шею и теперь негромко сопел. Тэн улыбнулся, рассматривая его руки и ноги в отражении, любуясь тем, как они перемешались и стали неотличимы друг от друга. Он всегда любил такие моменты больше всего.       Осторожно поцеловав Куна во влажный висок, Тэн укутал их обоих краем покрывала и тоже закрыл глаза.