Типаж

Всё с ним было понятно с самого начала, думает Хоффман, спешно накидывая куртку. На улице опять дождь, припарковался он на всякий случай далеко, но почему-то совсем не расстраивается, что вымокнет до нитки. Дождя, конечно, не хватит, чтобы смыть с себя нахер последние несколько месяцев жизни. Тут нужна кислота. Минимум такая, как для воровки в игре Логана. Ага, от одного этого имени во рту кисло, как перед блевотой. Хоффман закуривает, сминает сигарету зубами, прикрывает тлеющий край от капель и ветра ладонью, конечно, обжигается. Наплевать. Зато на секунду останется не наедине с мыслями. Так, пожалуй, и подсаживаются на боль. Да, в принципе, одного Нельсона ещё можно было терпеть, потому что он – всего-то придурок, дрессированая псина, которая очень хреново умеет приносить тапки, роняет, слюнявит их, прибегает только с одним, драным и уссатым, зато первой из всех, и уверенно ждёт, высунув язык, что погладят. Его действительно гладят, бледная рука Крамера в его рыжеватых волосах смотрится уже как самое правильное, что в жизни Марка теперь есть. Какая бы дрянь ни произошла, пока Логан был в плену врага, это переломило его пополам, срослось не как попало, наоборот, слишком ровно, на одной истине: служить. Он охотнее всех (может, потому что пока меньше остальных расплылся) преклоняет колени, прикрывает глаза не потому что ему тошно, отодвигает край плаща Джона с настоящим благоговением. Очевидно, пытается себя убедить: это не унижение, не плата за право быть нужным, а его настоящее желание – давать себя обнимать со спины, прижиматься и ещё до полуприказа (Джон милостиво отдаёт ему именно приказ, грёбаный тонкий психолог) снова вставать на колени. Жаль, Крамер носит брюки без ремней и молний, не истязает лишний раз больное тело. Чёртов псих бы с удовольствием, с аккуратностью их расстёгивал каждый раз, чтобы как можно глубже, зарываясь в остатки седых лобковых волос носом, взять член в рот и медленно глотнуть. Он, должно быть, думает, что преуспел в заглотах. Нет. Хоффману приходилось видеть кучу хуёв в жизни, и, в отличие от удивительного ума Крамера, умения держать на провисшем поводке людей вокруг себя, в штанах у него ничего потрясающего. В этом, в принципе, весь Логан: вцепиться в крохотную задачку, приложить на триста процентов больше усилий, чем нужно, растрепать, как на самом деле собака пластиковую бутылку, и ходить с гордым видом. Логан без слов снимает с себя халат, футболку. Пришёл к Джону довольно загорелым, а теперь нарочно носит даже летом длинный рукав и высокий воротник. Джону нравится бледное. Такое же белое, зеленоватое, как он сам. Ух, блять, до зелёного оттенка не дойти никому: сам Хоффман, слава предкам, смуглый, Логан молочно-розового цвета, даже Гордон синеватый какой-то, хотя именно его кожа как раз ближе всех к тому, что нужно. Даже тут преуспел, думает Хоффман. Волосы промокли, по спине течёт, вот-вот зальётся в ботинки. Не беда. Просто вода, с тяжёлыми примесями, но к этому привыкаешь, когда рождён в мегаполисе. Зачем он вообще помнит… Логан раздевается до того как потребуют. Всё ещё вздрагивает, когда его гладят по плечам, тискают руки (он не смеет напрягаться, мышцы в этом доме запрещены, мягкость), ведут по рёбрам вниз, кладут пальцы на горло. Ха-ха, своего члена Крамер никогда там не почувствует, сдави хоть со всех сил. Никакого уединения, он сосёт, пока сам Марк ведёт работу, а то и Гордон шатается в зоне видимости, только Аманда всегда устраняется и уже почти не кривится на них — единственная, к кому не пристают. Это зрелище тоже тяжёлая дрянь, но и к такому можно привыкнуть. Никто не стонет, не хрипит. Не всегда Джон даже кончает, к неудовольствию верного Нельсона: чаще всего он уверенно, с чудесной для смертельно больного силой толкает Логана в плечо – надоел. Выправки военному лекарю не занимать, но Марк готов поклясться, что пару раз замечал трясущуюся нижнюю губу и опухающие веки у взрослого мужика. Он видел, как плачут мужчины – особенно сейчас, каждый день вынужден наблюдать брызгающих соплями, слезами и ссаниной разнообразных игроков; наверное, остальным ещё больше похуй, врачи же. Вот так, по-подростковому, может только Логан. Но всего секунду. Ему всегда находится работа, и самый старательный помощник ловит новые распоряжения с той же страстью, что хуй ртом. Гордон другой. Он услужлив, но не выслуживается, держит какую возможно дистанцию и с Джоном, и с остальными. Человек выгоды, едва не растоптавший жизнь Джона неосторожным решением. Почему он так протупил, рассуждает Хоффман, не мог ведь не знать, что неприятный пациент при деньгах, расплатится и исчезнет из его, Лоуренса, жизни навсегда. Помнится, за деньги док готов был на всё. А теперь за что старается? За свободу, за идею? Этот? Не смешите. Марк помнит, кстати, что виноват перед Джоном меньше остальных. Подумаешь, записали бы на счёт Крамера ещё игру. За Сета его, пожалуй, могли в определённых кругах лишь больше зауважать; Марку хочется верить, что убийца заслуживает испытания больше самоубийцы, симулянта, наркоманов. Без возможности спастись. Её, блять, ни у кого и из них четверых не было. Так или иначе, он никак не повлиял на болезнь Джона, в отличие от Гордона и Нельсона, не вредил его семье, как дружок Аманды, давно дохлый; наверное, за это его и наказывают испытывают призывают к ответу яростнее всех. Это ему приходится лбом давить стол, пока растягивают сзади (Крамер редко это делает, чаще велит остальным, и хочется укусить жирную руку, лезущую в зад, неважно, чью: он согласен отдаться только Пиле, не другим прихвостням, таким же жалким, как и игроки, как сейчас, пожалуй, даже он сам), ему нужно каждый раз прогибаться до боли в пояснице, чтобы старый из…обретатель мог ощупать всего, оставить несколько синяков на животе, облапать холодную от пота грудь; это ему в рот чаще остальных пихают пальцы по фалангу, чтобы слегка (достаточно) надавить на язык, заставить бороться с тошнотой, хоть и без того тошно. Это его треплют за щёки, ему заламывают руки. Блять, он знает, что хорош собой, и отчасти даже гордится, что его ебут по-настоящему, хоть и тоже не до конца. Ведь после пары десятков фрикций Джон идёт уже к Гордону, у которого для него самая, похоже, привлекательная часть туши – руки, пока обе целые; Гордону разрешают или, может быть, обязывают надевать перчатки, чтобы додрочить, угодливо слизнуть и проглотить сперму; Джон никогда не трогает его волос, должно быть, не хочет перепачкать абсолютно чистыми на вид руками. Впрочем, иногда он всем телом трётся о складки на синевато-бледном пузе: Гордон самый громадный из них, третья причина, почему любимчик. У дока нечитаемые глаза, и это Джон тоже ему прощает. Если не хватает мягких, душащих объятий Гордона, Крамер зовёт Логана или Марка, кто меньше занят, и приподнимает все пальцы, кроме большого; это значит, он хочет посмотреть на поцелуй, так близкий к тому, чтобы друг друга сожрать. Для смеха Марк дёрнул в прокате диск с голубыми групповухами. Целоваться втроём у самых ядрёных пидарасов тоже получается. Правда, ребятам в записи не мешает, первое, масса, второе, дикая ревность друг к другу того, для кого происходит порево. Но хитрый Логан додумался обнимать одного за шею, второго за… какая ещё талия, блять. Ближе к жопе – и засасывать попеременно. У него пахнет изо рта рыбой и острой картошкой из соседней забегаловки. Когда становится невозможно терпеть этот запах, Хоффман наощупь достаёт свою драгоценную фляжку и пихает Логану в губы горлышко; тот жадно глотает, готовый сунуть в рот половину сосуда, хоть и говорил, что за пределами «Гидеона» не любит ничего крепче пива. С Гордоном делиться выпивкой совсем неохота, да и запах от него нейтральный. «Гидеон». Смешно. Джон бросил свою жену сразу после несчастного случая, оставил одну с горем и физической травмой. Любил он её или хотел воспользоваться, чтобы получить идеально вписанного в гороскоп сына? Кто бы мог подумать, насколько важны звёздные сочетания человеку образованному и в своих делах уверенному. Странно, что среди них нет ни одной «свиньи», даже Аманда, кажется, «крыса» или «змея», кто-то вроде – плевать, всех уравняют маски. Быть может, свалившееся дерьмо на самом деле дало Крамеру обретение личной истины? Когда у тебя любимая жена и маленький сын, как-то неприлично мечтать о полуголых толстых мужиках, готовых слушаться по щелчку, взгляду, хрипу, за которым неизменно будет кашель. Теперь же Джон свои желания исполняет. Чёрт, если подумать, их очерёдность попадания к Крамеру буквально выглядит как торг, смирение и принятие себя. Идеальный порядок. Звёзды не врут, особенно те, что из глаз, когда жизнь въебёт по голове. Хоффман не задумывается, почему каждый из них согласен давать как прикажут, почему их всех уже злит, если пренебрегли, даже не подержали за жопу, а двух других - да. Лоуренс вообще был женат и расплодился, оттого он для Марка ещё гаже. В мире, где нормально ебать кого хочешь, Гордон тоже сразу нашёл бы себе мужика и не разбивал сердца наверняка очень милой, заслужившей лучшего женщине. Хоффман никогда не задумывался, с кем он бы хотел спать, ему и одному не всегда спалось. Сперва силы выжимала работа, теперь две, а секс с каждым днём всё больше становится для него рутиной. Не удовольствие и не мерзость. Условие, при котором он не попадёт в тюрьму и не погибнет. Хоффман мог бы заставить себя поверить, что ему это даже по душе. Он, в принципе, и начал. А потом появился Питер. Такие люди или сразу отталкивают, или моментально привлекают внимание. Хоффман не понял, как несколько встреч в отделении и на нейтральной территории вдруг привели к тому, что его без лишних прелюдий позвали выпить вместе. Не под футбол или видеоигру. В хорошее заведение. - Односолодовый предпочитаешь? – стараясь казаться незаинтересованным, спросил Хоффман. - Нет, вино. Виски не моё. Тебе закажем что захочешь. Это был первый знак, точно. Сначала-то Хоффман просто хотел забыться с ним. Захмелеет, захочет потрахаться – сколько угодно. Жопа к вашим услугам, случайный симпатичный чувак, с которым не связывает целая сеть смертельных секретов. Но Питер не потребовал и не предложил. То есть, конечно, предложил, только другое – отвезти домой. В его тачке очень хотелось вырубиться. Джон обещал научить Хоффмана снова засыпать по ночам, и вот сейчас Марк наконец вспомнил разницу между «ёбнуться на пол в коридоре от усталости» и «задремать на чужом плече». Плечо ему без слов подставили. Жёсткое, сильное. Ухо затекло за пять минут, но, право, мягкие тела Хоффману уже надоели. - Ты такой красивый, - протянул Питер, почти не двигаясь, чтоб не стряхнуть Марка ненароком. – Давно никем не любовался, как тобой, честно. Хоффман моментально оцепенел, разозлился и подался прочь. Рот задёргался, словно у наркомана со стажем или тяжёлого шизика. Блять, только чуть-чуть отпустил себя, а оно догнало. - Что во мне цепляющего? – у него заныло второе ухо, потеплели лоб и виски. – Что, чёрт побери? Жопа, брюхо? Или скажешь сейчас, что я рождён брать в рот? Какие фетиши у тебя? - Эй, я не мясник, - Питер внимательно посмотрел ему в глаза и поднял руки. То ли капитулировал, то ли пытался убедить, что безопасен. – Не оцениваю людей по частям. Ты потрясающе двигаешься, ешь, ржёшь. Самая сексуальная ухмылка в этом унылом городе. Глубокий голос, уверенный взгляд. Всё в целом. Прости, не хотел задеть. - Проехали. - Точно? - Я говорю, мой дом проехали. Остановись. На кого он больше злился, вылезая из машины? На Питера, который не знает, с кем связался? На ебучего Крамера, что успешно расчленил его и остальных, расчеловечил? На себя – всё испортил своей кривой рожей?

***

На днях Логан вдруг сказал, что женится. В первый раз Марк не видел боевой готовности в его взгляде. Только уверенность в решении. Нельсон наконец был похож на человека, нашедшего выход из затяжной зависимости, или, по крайней мере, готового искать, а это, как в терапии говорят, половина дела. Гордон тоже начал помалкивать, потом улыбаться и вместе с пыхтением издавать какие-то фальшивые мелодии под нос, пока зашивал чужие носы, глаза, животы. Марк улучил минуту, спустился в подвал, не без труда оттолкнул в сторону дверь туалетной комнаты. Ближе к толчку лежал тот, что при жизни звался Зепом, напротив зеркальной стены ссохшийся до серой кожи Ксавьер, у трубы возле входа — обрубок ноги самого Гордона. Цепь Адама валялась без ничего. Хоффман сосредоточенно почесал нос. Зуд не проходил. Старая проверенная примета. Этим же вечером он сам позвонил Страму.

***

Всё с Джоном было понятно с самого начала. Хоффман вывернул капюшон куртки, выливая добрые полгаллона воды, и похромал к машине. Мысли его были далеко-далеко от «Гидеона», от старого пидараса, всю жизнь напрасно избегавшего себя настоящего, от завтрашнего дня – Крамер уже сказал, что новая игра готова, что на этот раз испытание будет для Аманды и ещё нескольких человек, в том числе бедолаги Ригга. Его Хоффман хотел бы оградить от испытания, наверное, из толпы идиотов, прущей мимо каждый день, наступающей на пятки, безглазой, безмозглой — единственного. Или… Телефон завибрировал, два раза коротко, потом длинно. Наверху экрана завис конвертик, но прочитать было нельзя – Хоффману звонили. Без особого облегчения Марк узнал именно голос Ригга. - Съездили на труп. Это опять не Керри. Наверное, я сам отчёт напишу, а ты поезжай домой. На улице сыро и гром гремит. - Спасибо, - Марк кивает головой подобно болванчику на приборке в машине. Конечно, не Керри. Та, кого все ищут, сыграла в свою игру позавчера. Ещё рано обнаруживать. – Ты тоже не задерживайся, жена ведь ждёт. До связи. Его, Хоффмана, тоже ждут. Два сообщения от безымянного номера. Он не записал ни имени, ни глупого прозвища, потому что запомнил порядок цифр наизусть, а ещё очень не хочет, чтобы кто-то из подельников узнал его секрет. «Давай ко мне. Сделал кофе с корицей, вынес половину меню мексиканского ресторана и купил тебе носки из псины. Надо греться». «Сопливый ты мне всё равно нравишься, но лучше выделяй другие жидкости». Марк неуверенно, словно забыл, как, словно не знает, безопасно или нет, можно или нет, улыбается левым уголком рта. Питер точно запомнил, что именно нравится макать в чили кон карне уставшему от поимки убийц и одновременно бытия убийцей полицейскому. Да к чёрту, Хоффман сам очень хочет окунуться в него, в ненавязчивую и точную заботу Страма, и не выныривать, пока хватит дыхания. После смерти Анжелины это первый человек, должно быть, из чьих объятий не хочется поскорее вывернуться. Хоффман ещё не знает, что через пару дней Страм тоже будет втянут в игру. Что вычислит моментально, кто помог похитить и Керри, и семейку Денлон. Что, хватая воздух ртом, ни слова не выдавит из себя, пока Марк будет прижимать его к себе в стеклянном гробу. Что режущие спину осколки покажутся Хоффману лёгким пилингом. Анжелина говорила, чистка бывает болезненной, но после процедур чувствуешь себя новым человеком. И на День Благодарения, когда раны окончательно заживут, он наконец узнает, в какую тренажёрку Страм исправно ходит трижды в неделю, и выпросит себе в подарок абонемент туда же. Пусть из-за рабочего графика совпадёт только один день из трёх – на задницу Питера можно любоваться и в его квартире, один хрен не закрывает дверь в ванную, кокетливый засранец. А может, Питер не послушает, попытается вывести на чистую воду. У него может даже получиться. В тюрьме не будет ни Джона, ни тех, с кем Марк вынужденно делит его внимание. Кстати, там вдобавок кормят паршиво, и это ещё один аргумент за. Хоффман примет теперь какой угодно поворот судьбы, чтоб больше не быть ничьим типажом.