Помешаны.

Помешаны. Они точно на этом помешаны. Дотторе, определённо точно помешан на своих экспериментах, а Панталоне, безусловно, помешан на своих деньгах, богатстве и статусе. Смотря на то как эти двое так отчаянно цепляются за эти вещи, казалось, что у них просто нет ничего другого, совсем нет. Хотя, возможно это и так. Но ни у одного из предвестников язык не повернётся сказать, что эти двое помешаны хоть на чём-то ещё кроме этих вещей, и язвительной, до кислого привкуса на губах, ненависти друг к другу. Они правда ненавидят друг друга. – Что же не так, уважаемый девятый предвестник? Что-то не ладится с отчётами? – спрашивает Второй, хищно улыбаясь, хотя сам знает в чём дело. Знает, а всё равно спрашивает, сучёныш. Знает, ведь сам испортил чёртовы отчёты, которые Панталоне так усердно готовил весь вчерашний вечер. Знает, и таким образом просто пытается достать предвестника, у которого никогда не было «шанса получить признание богов». Ведь Доктор до сих пор, не упускает ни единого шанса поиздеваться над Панталоне из-за того что тот, как бы ни старался, не смог получить Глаз Бога, даже не смотря на то, что на самом деле, до глубины души презирает людей, которые всё-таки смогли получить то, чего он добивался почти всю свою жизнь. И Панталоне прекрасно понимает это. Понимает что Дотторе говорит это просто чтобы поиздеваться. Задеть, пошутить.. Что угодно, если это хоть как-то затронет гордость Девятого предвестника. Слышит, даже возможно чувствует яд, который источает голос Дотторе. Слишком хорошо Панталоне его знает, слишком долго "сотрудничал" с ним, для того чтобы отличить каждую, даже едва заметную нотку в его, казалось никогда не выходящем из состояния "язвительно вежливого", голосе. Возможно знает даже слишком хорошо. – Всё в порядке. – Панталоне отвечает ему тем же, язвительно вежливым, даже спокойным голосом, хотя кажется что ядом этих слов можно спокойно отравить человека. Он еле как выдавливает из себя какое-то жалкое подобие вежливой улыбки, стараясь хоть как-то унять дрожь в руках, трясущихся от истинного гнева. Ненавидят друг-друга, до трясущихся в гневе руках и закусанных в яростных порывах любви гнева губ. Они никогда не будут называть друг друга по имени. Они никогда не будут называть друг-друга по имени. Ни за что и никогда. Дотторе, всегда и до скончания времён будет звать Панталоне «банкиром», «девятым предвестником» или же, его официальным званием, «дельцом» (см. с английского «regrator» переводится как «делец»), а Панталоне, всегда, вечно, будет называть его «доктором», «вторым предвестником», или даже присвоит его имени новое оскорбление, всё, чтобы не называть учёного по имени. В моменты их интимной близости, Дотторе позволяет себе абсолютно всё, даже если это не было ранее, так сказать "обговорено" с банкиром. Вплоть до того чтобы звать его по имени. В некоторые моменты, он даже позволял себе эту странную кличку собственного авторства, чем знатно раздражал «Дельца», хотя, скорее всего, именно поэтому так и делал. Панталоне же, наверное даже если ему предложат заправлять всей экономикой Тейвата, он ни при каких обстоятельствах не назовёт Дотторе по имени. Даже в моменты их интимной близости, девятый предвестник никогда не переступит тот неосязаемый порог, не разрушит ту невидимую стену которую сам построил, ещё при первой их встрече. Поэтому он никогда, дабы защитить собственные гордость и достоинство, не будет называть Дотторе по имени.  Они ненавидят друг друга, вплоть до скрипящих зубов сдерживающих бесстыдно громкие стоны, вплоть до кружащейся из-за порывов любви гнева головы. Они никогда не снимут маски, которые так старательно, много лет делали сами. Дотторе никогда этого не сделает. Как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Он ни за что не покажется на людях без этой резной серебряной маски, закрывающей от всего мира, его ярко рубиновые, горящие этой одержимостью экспериментами, глаза. В добавок, он никогда не предстанет перед коллегами в каком-либо виде кроме того привычного образа жестокого, обезумевшего учёного, безразличного ко всему кроме собственных экспериментов, чтобы тот с каждым днём всё больше и больше убеждался, что это – не маска, не образ слепленный на коленке, а детально проработанная имитация, которая полностью вжилась в поведение, характер, и даже взгляд учёного. Когда они одни, этот образ сам по себе трещит по всем швам, слетая, и показывая истинную сущность доктора. Когда они одни он и не стесняется стягивать с себя эту серую маску, заставляя «Дельца» заглянуть в эти безумные глаза. А маска безумного и безразличного учёного падает сама, когда он, как он никогда не признает, любовно проводит рукой по сгибу талии и бёдер банкира. Обожаю. Панталоне же, никогда не снимет эту маску недогадливого, скупого, даже чересчур язвительно-вежливого банкира одержимого только деньгами и связями, чтобы Дотторе окончательно убедился в том что это не просто какая-то там маска, которая позволяет ему спрятать от реального мира свой истинный характер, а тщательно продуманный,  идеальный, вплоть до самых мельчайших деталей костюм, сшитый им самим из его идеалов и ценностей, который он носит на людях. Когда они одни, от этого всего не остаётся и следа, лишь из-за одного нежного прикосновения доктора, вырывающего из его уст подавленный вздох. Лишь при нём, этот образ спадает, как пожелтевшие листья со старого дерева, оставляя лишь острое, пронзающее электричеством при соприкосновении тел друг о друга, желание. Ненавижу. И об этом знают только они вдвоём. Ведь как бы Дотторе не издевался над Панталоне, своими колкими заявлениями и придирками, как бы не пытался принизить все достоинства девятого предвестника одним язвительным заявлением, брошенным "вежливым и спокойным" тоном, каждый раз, он вновь и вновь, будет впиваться банкиру в оголённые, бледные, почти белые плечи; кусая, целуя, оставляя собственные метки.. Чтобы даже в самый знойный день, в который температура в Снежной поднимется так высоко, насколько это вообще возможно, Панталоне продолжал кутаться в свой тёплый, зато прикрывающий абсолютно все "следы" мундир. Как бы «Делец» не старался, отвечать колкостью на колкость, плеваться ядом при каждом слове сказанному в адрес  второго предвестника, он всё равно, каждый раз, вновь и вновь, будет обхватывать шею учёного в попытке прижаться к нему ещё ближе, слиться с ним воедино, царапая его спину до ярко красных полос. Чтобы каждый раз, когда эти царапины вновь начнут щипать, отдаваясь болью, Дотторе волей-неволей представлял себе образ Девятого так и говорящего: «Что, так сильно скучали по мне, милый «Доктор»?)». Чтобы он, каждый грёбаный раз, понимал что это не те шрамы, оставленные на его спине какой-нибудь очередной пыткой или изощрённой экзекуцией (хотя секс с Панталоне он бы назвал таковым), а нацарапанные во время интимной близости, аккуратными, подточенными, окрашенными в чёрный ноготками одного банкира. Маленькие царапинки, которые каждый раз будут заставлять вновь и вновь прокручивать в голове события того дня. «Дотторе, определённо точно помешан на своих экспериментах, а Панталоне, без каких либо оговорок помешан на своих деньгах, богатстве и статусе. Но ни у одного из предвестников язык не повернётся сказать, что эти двое помешаны хоть на чём-то ещё кроме этих вещей, и язвительной, до кислого привкуса на губах, ненависти друг к другу.»....... Но они многого не знают. Но даже если узнают, ни за что не поверят, что что-то кроме разъедающей внутренности ненависти, заставляет их отдаваться друг другу, так страстно и так отчаянно. Прямо как в первый раз...