Не смешно

— …так и получилось, что шляпка плесеннику как раз. Коллеи в ответ лишь тихо сопнула. Сайно некоторое время смотрит на неё, чтоб убедиться, что она уснула, и тихо выходит из шалаша. На улице Тигнари пытается развести костёр. Выходит у него не очень. Воздух влажен и свеж из-за недавнего дождя, и отсыревшие части огнива нисколько лесному стражу не помогают. Сайно хмыкнул, залез в свой рюкзак и протянул Тигнари зажигалку, приобретённую у фонтейнского торговца. Тигнари благодарит кивком, щёлкает рифлёным колёсиком, и сложенные хитрой горкой прутья моментально занимаются пламенем. Отсветы огня дрожат на его лице, отражаются в зрачках, внимательных и сузившихся до вертикальной полосы. Разумеется, Тигнари напоминает в этот момент лисицу. Вымокшую и осторожную, бдительную, оттого опасную. — Коллеи уснула, — говорит Сайно, понижая голос, почти шёпотом. Тигнари вновь кивает. Наедине они не часто разговаривают. Нет такой потребности. Чаще всего они сидят в одной комнате и занимаются каждый своим делом, обычно у обоих — это отчёты и деловые бумаги, но Тигнари при этом умудряется что-то помешивать, измельчать, дробить, перебирать травы, отдавать распоряжения с птицами. При этом он не суетлив, все движения его выверены и точны, будто не работа это, а танец или вовсе вязание. Шаг за шагом, узелок за узелком, новый вензель, новая нить, единый узор. Сайно так не умеет, для него одно дело — это одно дело. Специфика профессии, похоже, сказывается: если Сайно взялся за что-то, он доведёт до конца, и только потом примется за другое. Тигнари же делает несколько дел одновременно. Вот и сейчас он, пока Сайно сидел с Коллеи, накинул на их шалаш-времянку листьев, поскольку чуял, что дождь вернётся, разложил костёр, приготовил продукты для перекуса и чистил какие-то корешки, вычитывая при этом черновики для статьи. Сайно чувствует потребность его похвалить, выразить восхищение, но не знает как. Они друзья уже долгие годы, но он всё ещё не научился правильно общаться с Тигнари. Точнее, честно. Фраза «как здорово ты делаешь привычные вещи», прямо скажем, дурацкая. — В твоих предках не было аранар? — спрашивает Сайно, и сразу же понимает, что эта фраза ничуть не лучше, — Разложил поляну, как по волшебству. Тигнари улыбается уголком рта и делает рукой неопределенный жест. Не смешно, но он оценил — расшифровывает Сайно. И на том спасибо. После ужина оба забираются в шалаш. Коллеи, на днях простудившаяся — не сильно, но носом шмыгает и быстро устаёт, — не проснулась ни когда они пришли, ни когда вновь зарядил ливень. Тигнари, сняв перчатки, проверяет её температуру. Подушечки пальцев у него чувствительные, на ощупь он может отличить даже один металл от другого. Махаматре уже довелось испытать на себе целительную силу его прикосновений: как сквозь жар и бред, так и в здравом уме, он всегда чувствовал, когда Тигнари рядом с ним. Возможно, Сайно тоже очень чувствительный. Сайно откладывает поднадоевшие рабочие бумаги в сторону и, обняв колени, наблюдает за рейнджерами. За Коллеи смотреть сейчас не очень интересно, спящие дети довольно, хм, однообразны. Тигнари же принимается — как Сайно это называет — колдовать. Рассыпает мелкий песок, чертит стандартную схему, которую можно увидеть на любом алхимическом столе. Достаёт из рюкзака скляночки и мешочки, набор инструментов. Смешивает, толчёт, придирчиво всматривается, разбавляет. Для Сайно это действительно выглядит колдовством. Сам он недурно алхимичит, но только в рамках известных рецептов. Тигнари же словно берёт свои составы из ниоткуда: где-то добавит неожиданный ингридиент, где-то опустит, по его мнению, необязательный, что-то у него получается совершенно иной консистенции или цвета, но результат всегда рабочий. — У некоторых из пустынных племён матриархат… — говорит Сайно. Тигнари дёргает острым ухом в его сторону, — В одном есть такая традиция, что матриархом становится самая знающая. Я её видел. Знаешь, там такая старая ведьма, морщинистая бабка, которая вообще не разбирается в политике. Пришёл к ней, говорю, вы укрываете преступника, и по соглашению с Академией, вы обязаны его выдать. Она хихикает, тычет мне пальцем за спину и говорит, мол, забирай. Я оглядываюсь, а он там. Не целиком, конечно, они его за воровство у своих же распяли на двух шестах, а чтоб мясу не пропадать, спустили ручных грифов. Я к бабке: вы понимаете, что это нарушение соглашения? А она мне: где ж тут нарушение, вот же он, забирай, я тебе не мешаю. — Забрал? — Нет, конечно, три дня тащить по пустыне полусъеденное тело — брр. Да и весь отдел бы переполошился. Но в отчёте всё расписал. — Отличная история, — Тигнари бросает в его сторону быстрый взгляд. В полутьме его глаза слегка фосфоресцируют. — Поучительная. А к чему ты это? — Мне после того отчёта, хм, высказали. Якобы я должен доносить до следствия все детали — что информационные, что вещественные. Зря, в следующий раз не поленюсь. И я вот что теперь думаю, включать ли в нынешний отчёт твой расход материалов, — говорит Сайно задумчиво. Тигнари молчит пару секунд, а потом издаёт короткий смешок, показывая белые, по-звериному острые клыки. — А вот это было забавно, — тянет он, — Ну сохранил я немного подотчётных листочков на свои скромные исследовательские нужды. Ты же понимаешь, что я их в любой момент могу достать, не так ли? Сайно, конечно, понимает. И что Тигнари никогда не перейдёт морально-этические границы. И что он действительно сохранил травы лишь потому что они не входят в его собственный рецепт. И что взял он их как раз затем, чтоб не попали опасные ингридиенты в чьи-нибудь беспечные или безответственные руки. Но подколоть хотелось, тем более, что Тигнари, несмотря на дождь, пребывает в шутливом настроении. — Ты мне напомнил просто. — Бабку? — фыркнул Тигнари. — Такой же морщинистый? Он раздражённо махнул хвостом. Не лишён некоторого самолюбования. Старую ведьму он, конечно, напоминал, но не внешним видом, а именно статусностью. Обладанием знания и связанного с этим знанием могущества. Тигнари абсолютно потрясающий. Умён и эрудирован, невероятно талантлив. — Такой же наглый, — спокойно отвечает Сайно. Тигнари преувеличенно возмущённо отворачивается и затирает алхимический круг, а Сайно добавляет, — Я не буду включать в отчёт твои маленькие незаконные шалости… — О, спасибо, великий махаматра! — …Но с тебя ужин в таверне. — Всего лишь? Мелко плаваешь. Сайно смотрит на него. На того, который всегда готов помочь и поддержать. На того, кто неделями выхаживает его раны. На того, кто бережно хранит чужие тайны. На того, кто вместо блестящей карьеры учёного выбрал помощь людям. На того, кто на его стороне уже долгие годы, и Сайно, похоже, готов ради него на что угодно. Его топит изнутри: привязанность, нежность, потребность высказаться. Рядом с Тигнари эти ощущения привычные, давно зревшие. Они прорываются наружу иногда, и Сайно приправляет их, как всегда: намеком на шутку, оставляя себе путь к отступлению, чтобы не потерять Тигнари совсем. Но в такие моменты Сайно никогда не шутит. — И один поцелуй, — говорит он и сжимает пальцы, с несуразным и глупым страхом ожидая услышать: «Не смешно».