Тринадцать последних дней

День первый В Харренхолле заняться решительно нечем. Уродливое, полуразрушенное, но умудрившееся сохранить свою величественную и высокомерную стать сооружение — вот, что из себя представлял этот замок. Но всё его величие, на самом деле, не что иное, как пепел дряхлого старика, давно свое отжившего и втайне мечтающего о смерти. Деймон Таргариен каждый день на закате идёт к чардреву. Не для молитвы, нет. Деймон уже давно разучился молиться, по крайней мере в общепринятом понимании этого слова. У него всегда была своя молитва, начинавшаяся неизменно с одного единственного имени. Рейнира. Как много связано с этим именем, как много воспоминаний, как много чувств. Их связь с Рейнирой напоминала жемчужину, спрятанную в ракушке, что с течением времени покрывалась новыми и новыми слоями. Но с чего все началось? Деймон прикрывает глаза, вспоминая. Вот она маленькая девочка, с пухлыми щеками и невероятно живыми, умными глазами. Она даже говорить толком не умеет, только лопочет что-то на своём, детском и почти всегда просится к нему на руки, стоит ему появиться в поле её зрения. Деймон уже тогда знает: девочка вырастет страшной собственницей и подчинит своим чарам всю Королевскую Гавань, а то и весь Вестерос. Да, пожалуй, все началось именно с маленького капризного ребенка в лёгком платьице, чей топот неизменно вызывал его улыбку. Одну из тех, что редко можно было поймать на лице Порочного Принца. *** Уходя, Деймон зачем-то делает зарубок на чардреве, и мысль о том, что это ужасное святотатство совсем его не смущает, напротив, чрезвычайно веселит. День второй. Деймон снова у чардрева. Ходит по кругу, старательно оттаптывая последние цветы вокруг дерева. Они скоро увянут и без его помощи, ведь зима приближается. Можно было дать им время пожить, но так уж он устроен, в нем всегда была эта неукротимая тяга к уничтожению. С каждым шагом он погружается в воспоминания. *** Он вернулся в Королевскую Гавань после двух лет отчаяния, бессильной злобы и кисловатого презрения — он вернулся из Рунного Камня. Пятилетняя Рейнира его даже не признала, настороженным дракончиком выглядывая из-за юбки матери. А он с усмешкой проговорил Эймме, что, слава богам, красотой девочка пошла в неё, а не в Визериса. Его пристраивают в Малом Совете, назначают мастером над монетой (порой он всерьёз думает, что его брат идиот), но вскоре выясняется, что бережливостью боги его обделили. После была должность мастера над законами, однако законы, которые он продвигал на советах, казались излишне суровыми деснице короля и его мягкотелому брату. Визерис не сдавался, и Деймону поручили управление городской стражей. И в этот раз Деймон расцвел во всей своей беспощадной красе. Городская стража из серого, плохо одетого и смехотворно вооружённого сброда превратилась в блестящий, начищенный и отточенный кинжал, разящий без промаха. Золотые плащи — так их называли. Цвет, конечно, подошёл бы львам, а не драконам, но да ладно. Зато преступности стало куда меньше. Однако он снова не угодил деснице, заявившему, что его методы бесчеловечны. А он всего-то отрубал руки ворам и члены насильникам. И во всей этой суете в его жизни маленьким, разноцветным мотыльком летала Рейнира, мелькала где-то совсем рядом, чтобы снова упорхнуть по своим важным детским делам. Незаметно она стала его любимицей. Сложно было не полюбить этого открытого, любознательного и совершенно бесстрашного ребёнка, что с детской непосредственностью спрашивала его, почему от него иногда пахнет, как от женщин. Эймма правильно воспитывала свою дочь. Уже в этом возрасте в ней ощущались повадки королевы, хотя, быть может, все дело в крови дракона, что бурлила в ней, в один день грозясь превратиться в раскаленную лаву… *** Солнце заходит, и Деймон, подойдя к древу, делает на нем второй надрез. День третий. Он все еще ждет. Ждет у чардрева, словно отсюда быстрее почует приближение племянника. Это место притягивает его к себе загадочной, необъяснимой силой. Какие-нибудь святоши сказали бы с глубокомысленным видом, что душа Деймона Таргариена жаждет искупления и очищения от своих грехов. На самом деле, все намного прозаичнее: здесь тихо, и никто не потревожит его мыслей, что безудержными, дикими жеребцами стремятся в прошлое. *** Рейнире восемь. Вопрос престолонаследия встает ребром, ведь Эймма уже несколько раз подарила Визерису мертвых детей. Двор волнуется, Визерис волнуется, и все так или иначе начинают поглядывать на младшего брата короля, пытаясь представить его на железном троне. Визерис вынужден объявить его наследником до рождения сына. Хотел ли Деймон трона? Еще как! Он ни секунды не сомневался в том, что станет куда лучшим королем, чем Визерис, куда сильным. Он впишет свое имя в историю своими деяниями. А чего хотел всегда Визерис? Его братец всю жизнь лишь плыл по течению, позволяя уносить себя в самые неожиданные воды, но никогда не был он творцом истории. А Рейнира незаметно росла, становилась смелее, и каждый раз общаясь с ней, Деймон четче понимал, что она не Визерис. Совсем еще дитя, но в ней проскальзывала сила. Она упрямо отстаивала свои права, свое мнение и свои желания. Никто во всем дворце не мог убедить ее есть овсянку или надевать платья, что были ей не по вкусу. Однажды Рейнира с гордостью сообщила ему, что сожгла то зеленое платье, которое ей сшили для турнира, просто потому что оно ей не по душе. А уж если дело касалось дракона, то тут Рейнира превращалась в разъяренного воина, ростом в метр, готового сражаться за свое право седлать собственного дракона. И Деймон усмехался под нос, узнавая в ней себя. Маленькая племянница тоже чувствовала эту хрупкую связь, эту схожесть с ним, потому он невольно становился ее поверенным в мелких детских проказах. Рейнира знала, уж дядя не будет сыпать на ее голову нравоучения, или упрекать, тем более ругать. Он усмехнется по-доброму, и посоветует в следующий раз прятаться от мейстера в другой нише, о которой знает только он. Эймма вновь беременна, но беременность эта становится для нее фатальной, превращая Визериса в безутешного вдовца. Но Деймона волновало не это, а маленькое создание, что Эймма произвела на свет ценой своей жизни. Это существо отодвинуло его от столь желаемого трона еще дальше, а ведь Деймон уже воображал себя, восседающим на нем. Потому он нисколько не расстроился, когда дитя отправилось следом за матерью, о которой он по-своему скорбел. Он был рад настолько откровенно, что навлек на себя гнев бесхребетного добряка Визериса. В порыве праведного гнева тот объявил наследницей дочь. И вот Деймон более не наследник, а даже не глава городской стражи — он отныне вольная птица. И, как и положено вольной птице, Деймон решил взлететь. Для начала в Вольные Города. Пожалуй, думалось ему, единственная, о ком он будет скучать — это его маленькая непоседливая племянница. Грустные, полные печали глаза напротив подсказывали, что это чувство будет взаимным. Деймон смотрел в них, выискивая внутри ненависть и злость на племянницу, лишившую его трона, но ее не было. *** Деймон медленно поднимается. Мальчишка снова не прилетел, но ничего, у Деймона в запасе все время мира. Он дождется. Уходя, он не забывает оставить глубокий надрез, ниже предыдущий двух. День четвертый. У него появился сосед. Надоедливый пересмешник поселился в ветвях чардрева и теперь Деймону приходится мириться с его компанией и периодическим пением. Но это все же предпочтительнее общества слуг и обитателей крепости, чьи косые взгляды с каждым днем становятся все более откровенными. Под трескотню птицы Деймон вновь погружается в глубины прошлого. *** Деймон много — очень много — путешествовал, в основном по Эссосу. Благо, делать это верхом на драконе намного комфортнее, чем на корабле или лошади. Иногда он возвращался в Вестерос, с частотой примерно раз в три-четыре месяца. Просто так, чтобы не позволить Отто Хайтауэру заскучать. А еще он, как никто, знал, что у дворцов и их обитателей короткая память, и ее необходимо временами освежать. Во всей Королевской Гавани от силы нашлось бы только два человека, которые радовались его приезду: Визерис и Рейнира, да еще, возможно, шлюхи Шелковой Улицы, чьи карманы наполнялись золотом после его рейдов. Он всегда прилетал налегке, но было правило, которое он не нарушал ни при каких обстоятельствах: он обязательно приносил племяннице подарки. Маленькая племянница из несуразного, почти лишенного признаков пола ребенка, медленно превращалась в девочку. Теперь ее радовали жемчуга и шелка, которые он ей привозил, и хоть она довольно слабо представляла, что с ними делать, но женское тщеславие уже пробудилось в ней, диктуя незыблемые в веках правила игры. Рейнира уже тогда была единственной женщиной, тешить чье тщеславие доставляло ему удовольствие. Видя, как сияют ее глаза при виде подарка, как она маленькими ручками нетерпеливо разрывает упаковку, он ощущал почти отцовский прилив нежности. Правда Деймон тщательно скрывал это, не дайте Семеро кому-то узнать, что Деймон Таргариен может испытывать нежность! Еще ему безумно нравилось ее дразнить. Однажды он привез ей в подарок книгу, вместо украшений. Десятилетняя Рейнира после этой выходки отказывалась разговаривать с ним три дня — на большее ее не хватило. Зато после она так увлеклась, что начала делать ему заказы, прося привозить новые. Лишь годы спустя Деймон понял, что в его поступке было не только одно желание раздразнить, сам того не осознавая, он хотел познакомить ее с миром. *** На небо набежали тучи, готовые обрушиться дождем, потому Деймон раздраженно спешит в замок, ни к чему простуда перед битвой. Он едва не забывает второпях оставить еще один зарубок — четвертый. День пятый. Деймон ощущает странное сходство с Харренхоллом. Он такой же старый, полуразвалившийся упрямец, не желающий признавать очевидную истину: его время прошло. Время его мощи, его триумфа, его пышущей, бьющей через край силы и самонадеянности, время, когда люди произносили его имя с восхищением, передавая из уст в уста истории его подвигов — это время кануло в лету. На его смену явятся другие, и уже о них будут слагать легенды. Наверно потому он изо дня в день возвращается к этому древу, чтобы погрузиться в утерянное прошлое. *** После предательства брата — иначе он это назвать не мог — он вознамерился доказать всему миру, что он истинный король. Его душа жаждала битв, жаждала войны. А Темная Сестра ковалась для сражений, и он накормит ее кровью. Война на Ступенях, ненужная и навязанная, была для Корлиса Велариона возможностью установить свои, выгодные ему порядки, заодно плюнуть в сторону Визериса, не пожелавшего взять его дочь в жены (Деймон тоже пришел в ярость, узнав, что новой королевой станет дочь Отто Хайтауэра). Но для Деймона эта война была чем-то большим. Почувствовать себя живым, почувствовать кровь, разгоняющуюся в жилах, ощутить всем своим существом, каждой клеточкой тела жизнь. Разбавить бессмысленность существования чем-то стоящим, чем-то, за что его вспомнят. Пять лет длилась эта война, закалив его тело и душу. Его разум очерствел, пока сталь в его руках раз за разом обагрялась кровью. Как часто вспоминал он свой дом? Порой в перерывах между битвами грусть овладевала им, тоска по дому, по родным улицам и лицам. Больше всего он тосковал по племяннице. В его воображении она все еще была маленьким пухлощеким ребенком с вредной, хитрющей улыбкой, своенравным и избалованным. И когда его объявили королем Ступеней, недолго продлилось его правление, очень скоро Караксес вновь взмыл в воздух, забирая своего хозяина домой. Он снова летел к Рейнире, хотя тогда еще не осознавал этого. *** Перочинный ножик, сверкнув в руке, оставляет на стволе небрежную полоску, пятую полосу его ожидания. День шестой. Всю ночь крыши Харренхолла штурмовали капли дождя, лишь к обеду признав замок неприступным. И Деймон наслаждается свежестью воздуха после дождя, вдыхая полной грудью жизнь. Жизнь — как она прекрасна, и как жаль, что только ближе к концу мы прозреваем настолько, чтобы это понять. *** Когда он вернулся в Королевскую Гавань, безудержное, неподвластное ему предвкушение овладело им. А рядом тихо, стыдливо семенила тревога — как его примут? Забыли ли они его, или он по-прежнему свой в собственном доме? Но тревоги его были беспочвенны, ибо брат принял его с распростертыми объятиями, смахнув с его плеч груз вины и, как в детстве потрепав по вздорной, взбалмошной голове, которую минуту назад украшала корона Ступеней. Кислое лицо Отто Хайтауэра стоило того, чтобы вернуться и возвращаться еще тысячу раз. Но не только оно. Когда Деймон увидел племянницу, он не поверил глазам. Где та коротенькая, щекастая девчурка с неоформившейся талией? Вместо нее его поприветствовала молодая красивая (но по-прежнему невысокая) девушка, с раскосыми, удивительно красивыми глазами, стройным телом, тоненьким станом и… это грудь?! — Рейнира? — выдохнул он. — Ты так подросла и стала настоящей красавицей. Серебристый смех, под стать цвету ее волос, собрал тысячи мурашек по коже, заставив сглотнуть ком в горле. Как же много он пропустил… И сердце забилось чаще именно от сожаления, что племянница выросла, пока он был вдали, не иначе. — Теперь мы тебя никуда не отпустим, дядя! — весело отвечает она, и Деймон облегченно вздыхает. Это его маленькая своевольная принцесса, в чьих шалостях он становился молчаливым соучастником, а реакция собственного тела лишь минутное заблуждение уставшего разума. Но ему еще предстояло убедиться, как сильно он ошибался. *** Еще один день прошел в бессмысленных воспоминаниях, а его племянник все еще не прилетел, чтобы встретить свою смерть. Деймон уходит, когда окончательно темнеет, а на стволе древа становится на одну полосу больше. День седьмой. В воздухе витает сырость. Сырость и ожидание чего-то неизбежного. Деймон вскидывает голову, наблюдая за сизыми, тяжелыми облаками, которые здесь, в Харренхолле так же привычны, как и палящее солнце в Королевской Гавани, проникающее во все щели. Наверное, нужно привыкнуть к мысли, что он туда больше не вернется… *** Ему нравилось с ней летать. Визерис никогда не жаловал полеты, даже когда его дракон был жив, и отчасти Деймон ощущал себя одиноким, не способным разделить с кем-то это очарование небес и пьянящую красоту мнимой свободы. Теперь была Рейнира. Ей было шестнадцать, ему тридцать. Каждый день он узнавал ее с новой стороны. Она больше не была понятным, не была доступным его пониманию ребенком. Она была шкатулкой с секретами, которые он с наслаждением раскрывал для себя. Рейнира из неуклюжего цыпленка превратилась в прекрасного лебедя, изящного, хрупкого, гибкого. Они проводили очень много времени вместе — и это было ему не в тягость — он предпочитал ее общество развлечениям Шелковой улицы. Они вместе обедали, вместе ужинали, охотились с ястребами, вместе летали, спорили и обсуждали все на свете. Он рассказывал ей о своих путешествиях, и в ее глазах он не находил ни насмешки, ни преувеличенно-вежливого интереса, ни скучающе-рассеянной отвлеченности, только искреннее восхищение миром, который ей никогда не повидать. Вместе они поносили зеленых во главе с Отто Хайтауэром. Деймон стал ее учителем во всем, что касалось дворцовых интриг. В глазах отца она была неразумным дитя, впрочем, как ехидно заметил однажды Деймон, Визерис не заметил бы интриги, даже если бы ее планировали в его присутствии. Рейнира была иной, она была больше похожа на Деймона, хотя доброту матери и отцовскую веру в несуществующую справедливость все-таки впитала. Рейнира была негранёным алмазом, который нуждался в опытной руке прирожденного ювелира. Деймон ее перевоспитывал, нанося незримые грани, незаметно подстраивая под самого себя. Когда мысль о ней, как о женщине, впервые посетила его светлую голову? Когда он задумался, что, женившись на ней, сможет сесть на столь желанный и отнятый у него трон? Но, возникши однажды, идея больше его не отпускала. Какого это прикоснуться к ее телу? Какого это обладать им? Какая она, нежная и податливая или своенравная и контролирующая? Коварство и алчность всегда были его главными грехами. Он мог заполучить себе трон и племянницу одним ударом. Визерис никогда не позволил бы, ведь его сокровище создано не для того, чтобы порочные руки Порочного Принца к ней прикасались. Но Деймон и не думал спрашивать разрешения… А не подозревающая ни о чем Рейнира доверчиво подпускала его ближе, впитывая, как губка, его философию, с каждым днем погружающую ее в темные воды грубого цинизма. *** Вдалеке гаркает ворона, возвращая его в реальность. Ему незнакомы угрызения совести, и даже сейчас он не испытывает их, ни вспоминая свою беспощадность, с которой разбивал будущее племянницы, ни проводя ножом по священному древу. В седьмой раз. День восьмой. Мейстер замка сегодня неуверенно намекнул, что Одноглазый принц, вероятно, испугался и не прилетит, потому принцу Деймону нет смысла дожидаться его здесь. Скользкий мерзавец просто желает выпроводить неуправляемого принца, чей дракон поедает всю живность. Но Деймон слишком хорошо знает своего племянника, так же хорошо, как свое отражение в зеркале, которым мальчишка и является. Он придет. *** Рейнира смотрелась чужеродно в этой обители порока и разврата. Но как же бесхитростно ее маленькая, нежная ладошка была вложена в его большую и грубую руку. Так же и ее душа, невинная и чистая, сейчас была окутана его извращенной, жестокой и мутной душонкой. Его не переставали терзать сомнения, пока он вел ее мимо сплетенных тел, громко предававшихся похоти. Рейнира сейчас, как никогда, напоминала ему ту маленькую девочку, что дерзко усаживалась ему на колени и рассказывала о своих детских буднях. Правильно ли он поступает? Еще есть время остановиться. Но Деймон гнал от себя эти мысли, он не просто так прозван Порочным Принцем, и сегодня он докажет, насколько он на самом деле порочен. Он развращает ее мысли, подобно змею-искусителю, он кружится вокруг нее, как коршун, готовый схватить свою добычу. Но ему нужно, чтобы добыча пошла в его когти добровольно. Только так можно сделать ее союзником, а не врагом. Он был нежен и осторожен, но уже не помнил для чего. Его сердце бешено билось, когда он прикасался к ее телу — неожиданно желанному. А когда Рейнира неопытно коснулась его губ, целуя, ему показалось, что земля провалилась у него из-под ног. Внутри разгорелось пламя, и безумное, сумасшедшее осознание пронзило его молнией — она часть него. Она его, и всегда была. Она должна принадлежать ему. Его душа, тянувшаяся к ней магнитом, еще когда она интересовалась детскими сказками, его гнилая, испорченная душа всегда знала это, и сейчас она довольно рычала, наконец, дорвавшись до лакомого куска, который все эти годы выслеживала. А потом Рейнира застонала, и этот стон окатил его ушатом ледяной воды. Он привел ее в бордель, как какую-то шлюху! Он привел ее, свою Рейниру, в это злачное место, недостойное даже того, чтобы ее ноги касались его пола. В первый раз в жизни Деймон посмотрел на себя со стороны и разглядел чудовище. Ему стоило всей его выдержки, чтобы убежать прочь, не дав своей грязи испачкать ее. Его утешало то, что, возненавидев его сегодня, она когда-нибудь поймет. *** Деймон моргнул, встрепенувшись. Оказывается, он не заметил, как задремал. Была уже глубокая ночь, вокруг царила тишина, нарушаемая только кваканьем лягушек. Вставая, Деймон с минуту разглядывает кору столетнего древа, прежде чем вытащить нож и аккуратно провести им по нему. День девятый Чардрево уже стало его другом, как и проклятый пересмешник. Вот уже девять дней он ждет, только чего — своей великой победы или своей погибели? Деймону почти все равно, ибо он никогда не ценил свою жизнь больше разменной монеты. Почти никогда. *** Визерис постарался на славу, организовывая свадьбу своей дочери. Единственное, чего он не предвидел, это возвращение опального брата, изгнанного месяц назад. Присаживаясь за королевский стол с бессовестной улыбкой, Деймон на самом деле вспоминал, как его пьяного приволокли к королю, как он подтвердил все лживые слухи о них с Рейнирой и попросил отдать ее себе. Потому что он, Деймон Таргариен, уже не представлял, как жил все эти годы без нее. Но Визерис отказал, и за это его брат никогда его больше не простит. Пройдут годы, но Деймон будет помнить, как по вине своего недальновидного отца Рейнира танцевала на собственной свадьбе, такая прекрасная в подвенечном платье, такая полная жизни и решимости быть счастливой, вопреки дяде, отказавшемуся от нее. Не пожелавшему бороться за нее. Она сияла. Сияло в ней все: ее платье, усыпанное драгоценными камнями, ее кожа, чистая, как лепестки белых роз, ее улыбка, обращенная всем мужчинам в зале, кроме него. Но ее глаза сверкали только при взгляде на него. Он хорошо ее натаскал — она больше не была ученицей. Нет, теперь они играли на равных. И она сполна воздавала ему за причиненную боль. Деймон чувствовал, как она режет его без ножа одним этим ледяным взглядом, на самом дне которого полыхало неукротимое пламя. Пламя, которое отныне принадлежало ему. В порыве необузданной злости он тогда влился в толпу танцующих, желая приблизиться к ней, флиртуя по ходу с дочерью своего бывшего боевого соратника. Он улыбался юной и прелестной Лейне, даже ни разу не ответил невпопад, но ни на секунду он не потерял Рейниру из поля зрения. И когда они оказались рядом, он не сдержался. — Это то, чего ты желаешь, Рейнира? — спросил он на языке их предков. В ее глазах он прочел правду, противоречившую словам. Но его маленькая ученица схватывала все на лету. Потому следующий выпад принадлежал ей. — Забери меня отсюда, дядя. Если, конечно, сможешь. Весь мир перестал существовать, превратившись в размытое пятно. Это ведь то, о чем ты так мечтал, Деймон Таргариен? Забери ее, сделай своей. И пусть Веларионы и Таргариены развяжут войну, пусть в этой войне полягут тысячи, какое до них дело, когда она сама этого просит. Он никогда не умел отказывать своей маленькой племяннице. Не сумел он и тогда. Его руки сжались на ее щеках, а в глазах было обещание. Но секунда решила все. Секунда — всего один удар сердца, а как многое может разрушиться и построиться за эту секунду. Кто-то кого-то убил, и Рейнира, заприметив своего жениха, с окровавленным лицом, бросилась туда, начисто забыв о своей же просьбе. А ведь он почти поверил… *** В этот раз ему было тяжело вставать, спина затекла. Видимо, он все же состарился. Деймон пересчитывает белесые полосы на коре: восемь. Что ж, теперь уже девять. День десятый Караксес просится в небо, недовольно фыркая и дергая хвостом, но Деймон его не пускает. Племянник не отличается ни честностью, ни хорошим воспитанием, с него вполне станется напасть на Караксесе, воспользовавшись отсутствием хозяина. А пока его дракон страдает где-то вдалеке, Деймон с наслаждением ложится на сухую траву, рассматривая бескрайнее голубое полотно небес. *** Он снова изгнанник, на этот раз добровольный. Уж лучше быть бездомным, выдворенным из дома принцем, чем жить под одной крышей с ней. Сам он, к слову, успевает стать вдовцом и вскоре снова жениться. Зачем ему понадобилось жениться на Лейне Веларион, он уже и не помнит. Она была не худшей из жён, уж он-то в этом имел некоторый опыт. И Деймон покривил бы душой, сказав, что она ему безразлична. Лейна была лучшим, что с ним случилось за эти годы изгнания, подарив ему двух дочерей. Она понимала его с полуслова и полувзгляда, но в этом была обратная сторона — неприглядная и мучительная. Его красавица жена всегда знала, что сердце его навечно похоронено в Королевской Гавани, под ногами другой белокурой принцессы. Но она была терпелива, а Деймон благодарен. Идеальный брак. Иногда до него доходили слухи о похождения Рейниры. Кто же знал, что она станет столь способной ученицей. Его белокурая дьяволица умудрилась родить трех сыновей, похожих на её мужа не больше, чем белый волк на бурого медведя. Она стала алмазом идеальной огранки, подходящей лишь ему. Но какой был в этом толк? Ему омерзительно даже думать о ней, принадлежавший другому. Её муж, годный для мужских ласк, не вызывал в душе Деймона столь жгучей ревности, как Харвин Стронг. Они с женой путешествовали, наслаждались свободой — молодые и прекрасные, неудержимые и не скованные никакими цепями — а по ночам Деймон обнимал одну, представляя другую. *** Солнце клонится к горизонту, воспоминания о полётах навевает тоску, почти столь же томительную, что и у Караксеса. И оставляя на дереве ещё один зарубок, Деймон решает немного полетать. Кто знает, быть может в последний раз. День одиннадцатый Ожидание губительно для решимости. Он уже не уверен, что готов умереть. Нет, не так. Он не уверен, что умрёт без сожалений. Деймон ищет ответы у чардрева, но оно упрямо молчит, и ему не остаётся ничего иного, как снова погружаться в воспоминания, единственное, что у него осталось. *** Он снова стал вдовцом, и на этот раз, видят боги, он страдал. Страдал и кривил губы в презрительной улыбке, рассматривая горячо «любимую» родню, собравшуюся на похоронах. Исподлобья наблюдая за ними, Деймон вел мысленный диалог с Лейной, давая ехидные и жесткие характеристики собравшимся. Он даже слышал в голове её насмешливые ответы. Его нисколько не удивляло, что его сторонились. Ведь он нагло нарушал негласный протокол, по которому он должен был выглядеть убитым горем вдовцом, а вместо этого он вызывающе ухмылялся тем, кто все же подходят к нему с лицемерными соболезнованиями. Всё эти люди — всего лишь лжецы, притворявшиеся теми, кем они не являлись. Отто Хайтауэр и его дочь со своим неизменным цепным псом, Веймонд Веларион со своей маниакальной идеей чистоты валирийской крови и многие другие. Он старательно не смотрел в ту сторону, где стояла она, хотя постоянно ощущал на себе её взгляд. Она единственная не подошла к нему выразить соболезнования. Во рту возникла неприятная горечь, которую он безуспешно запивал вином. Пора было заканчивать этот цирк уродов, решил он, решительно уходя с террасы. Но он снова недооценил свою племянницу, её эгоистичность и умение получать желаемое любой ценой. Её схожесть с ним самим. Тело его жены ещё не «остыло» в ледяных водах Узкого моря, когда они с Рейнирой исправили ошибку, совершенную десять лет назад. Рейнира своеобразно просила прощения за неверность, за то, что привела с собой трех мальчиков, рождённых от другого мужчины. А потом она вновь попросила его. И на этот раз ничто им не смогло бы помешать, ничто не смогло бы их остановить, даже новый Рок Валирии. Когда они скрепили друг друга клятвами, Деймон впервые за долгие годы ощутил целостность. Наверно, так почувствовала бы себя птица, у которой похитили бы крылья, а потом спустя годы вернули бы их ей. У богов странное чувство юмора, однако. *** Чем больше он вспоминает, тем гаже становится на душе, учитывая, где он сейчас. И Деймон невольно вопрошает, как же они докатились до такого? Вопрос этот остаётся одиннадцатым зарубком на стволе чардрева. День двенадцатый Деймон никогда не верил в интуицию, но внутренний голос его редко обманывал. То ли угрюмое серое небо, почти постоянно затянутое тучами, то ли завывания ветра по ночам в этом отвратительном замке, то ли затянувшееся выжидание в этом гнетущем месте — осколке некогда великого прошлого — навевает не него неприятные мысли, но Деймон Таргариен всем нутром ощущает присутствие смерти. И даже песня пересмешника звучит трагичнее. *** Оказывается, можно быть счастливым от простых вещей. Можно быть счастливым, довольствуясь тишиной вместо шумных увеселений, можно чувствовать счастье, просыпаясь по утрам и видя спящую рядом племянницу. И даже слушая неугомонный гомон пятерых детей можно быть счастливым. Рейнира вновь медленно расцветала, как цветок, что посажен в соленую, сухую землю, возвращается к жизни, почувствовав в корнях благодатную почву. Все эти годы Королевская Гавань была не слишком милосердна к ней, и Деймону оставалось лишь догадываться, сколько сил ей даровала природа, чтобы выжить в этом логове, насквозь пропитанным змеиным ядом зеленых змей. Но здесь, на Драконьем Камне c ее лица медленно стирались краски тревоги и готовности к нападению, сменяясь цветами безмятежности и блаженства. Здесь не было тех, кто готов ужалить при малейшем удобном случае, а Деймон растрачивал на нее всю скопившуюся нежность. И хоть Рейнира сильно изменилась за годы, он явственно видел, что она все та же девочка, с игривой, плутовской улыбкой. Но все закончилось со смертью Визериса. Точнее, это стало началом конца. Война. Он отвык от этого слова, забыл это щекочущее нервы ощущение близящейся битвы, но он всегда был к ней готов. Темная Сестра ложилась в руку, приветствуя его холодным, стальным рукопожатием старого друга. О, он давно был готов убивать. А Рейнира, что поначалу напрочь не желала войны, переменилась со смертью младшего сына. В ней что-то треснуло. Теперь она стала почти столь же кровожадной, что и он. Почти. Говорят, общий враг объединяет. Но тогда что случилось с ними? *** В этот раз Деймон ждет до самого часа совы, отказываясь принимать факт, что еще один день миновал, а племянник так и не прилетел. Ему не хочется возвращаться в затхлый замок, покрытый плесенью. Деймон хочет провести последние дни под небом — серым и сумрачным, зато свободным. День тринадцатый Сегодня небо непривычно яркое, хотя тучи, виднеющиеся далеко на востоке, откуда дует промозглый ветер, красноречиво говорят о своих намерениях. На душе у него легко, и эта нелогичная легкость пугает его самого. А причина проста: его племянника видели в Речных землях ниже Трезубца. Осталось совсем немного… *** Следом за дочерью, за младшим сыном Рейнира потеряла еще двух. А их с Деймоном общие дети сгинули где-то в Узком море. У них не осталось ничего, за что стоило бы бороться. Деймон больше не узнавал ее, глядя в эти мутные глаза, подернутые едва заметной пока пеленой начинающегося безумия. Мелкие трещинки, возникшие после смерти первого ребёнка, удлинялись, становясь глубже, пересекались друг с другом, слетаясь в замысловатый узор, пока однажды этот узор не начал крошиться. Той Рейниры, которую он любил, больше не было. Она умерла в тот день, когда взошла на железный трон или чуть позже, а на ее месте он видел теперь только королеву, ледяную, а не огненную. Ему было больно и гадко, а глядя в ее безразличные глаза, в которых больше не было ни любви, ни нежности, ни человеколюбия, он с горечью понимал, что его маленькой девочки больше нет. Видят боги, он старался все исправить, но Рейнире более не нужна была его любовь. Месть. Вот все, чего жаждала ее израненная душа. — Ты отправишься в Харренхолл. Я хочу, чтобы ты принес мне его голову. Понять, о ком она говорит, не составило труда. Он так привык к этому ее холодному, приказному тону за последние месяцы, что не удивился, услышав его в своей спальне в то время, когда приличные муж и жена занимаются совсем иными делами. Но слова... эти бездушные слова ранили в самое сердце. Ведь знает, что отправляет его на смерть. Однако короткий взгляд, брошенный на нее поверх граненого бокала, удостоверил, что ему не показалось. Месть — вот все, что у нее осталось. — Как прикажет моя королева, — криво усмехнулся он, а после, не сдержавшись, добавил: — Я всегда знал, что однажды ты станешь моим концом. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, ни одна морщинка не прорезала ее чело, словно высеченное из мрамора. И Деймон неверяще смеется, качая головой. — Я добуду тебе голову племянника, даже если это станет последним моим поступком в жизни. Ты довольна? — Я уже очень давно ничем не довольна, Деймон, — отозвалась она, и впервые за долгое время он слышит в ее голосе усталую искренность. — Я сгорела дотла. Как и ты. Все, что нам остается, это спалить в этом пламени своих врагов. За то, что отобрали самое дорогое. Деймон после этих слов долго молчал, глядя на ее профиль, обращенный к окну. А ведь она была права. Горстка пепла — все, что осталось от них. Деймон все еще любил ее, но не мог отделаться от мысли, что к ее гибели он причастен не меньше, а может, и больше остальных. Разве не он отравлял ее разум сладкими речами, разве не он посадил в ее душе зерна властолюбия и уверенности в собственной божественной избранности? Разве не он взращивал в ней задатки ненависти, не позволяя им увянуть под влиянием времени? Нет, были и другие убийцы: Алисента, Отто и другие. Но он, Деймон, приложил к этому особо много рвения. Он улетел на следующий же день вместе с Крапивой. А когда спустя долгие недели она приказала привести их с Крапивой в замок, как каких-то преступников, его обуяла ярость. Это он создал ее! Он ее вылепил. А теперь она смеет отдавать ему приказ через посторонних! Все катилось в пекло, и Деймон, не пожелавший подчиниться той, которую любил, уже не видел иного выхода. Возможно, где-то в глубине этого ледяного безумия еще жила его Рейнира, напуганная и растерянная. И ради нее он мог сделать последний отчаянный рывок. У нее оставался один враг, и Деймон собирался убрать его с ее пути, даже если ценой будет его собственная жизнь. Больше он не мог порадовать свою маленькую племянницу шелками или драгоценностями. Это будет его последний прощальный подарок. *** Пересмешник издал протяжную, свистящую трель, будто из самой преисподней. Деймон, прищурившись, наблюдал за маленькой черной точкой в небе, увеличивавшейся с каждой секундой. Он дождался. Легко отряхнувшись, он повернулся к древу, чтобы попрощаться, и заметил длинный ряд нарубок, сделанный им. Вытащив нож, он аккуратно сделал последний. Отойдя на шаг, Деймон пересчитал их. Тринадцать. Ровно столько дней Деймон Таргариен ждал свою смерть. Пока он занимался этим нехитрым делом, его племянник успел приземлиться невдалеке. Подойдя к нему навстречу, Деймон усмехнулся, глядя на спешившегося племянника. — Долго же я тебя ждал, Эймонд.